Дорожные истории

   Под стук колес хорошо слушается и говорится. Кому – что.  Я  начинающая  журналистка  и люблю слушать.  Залезу  на верхнюю полку, закроюсь  книгой  или планшетом – и слушаю.  Вроде  как  занята, чтобы  ко мне обращаться, поэтому воспринимаюсь, как предмет отсутствующий. А внизу – разговоры, порой очень занимательные. И драматически печальные, и восторженно-лирические, и сатирически-гротескные. Некоторые прямо-таки просятся на холст. Как и их персонажи: разноликие и разнохарактерные, с широким по диапазону духовным  и  интеллектуальным багажом…
 -Джоконда… Повидала я ее в Париже, ну и что?  Читала, что ученые всё загадку в улыбке ее ищут. Смотрела я, смотрела… Никакой загадочности. Анька наша, соседка  полудурочная, - и то мудрёнее: что у нее на уме – нипочем  не догадаешься.  Вот  Собор, - этой…  Божьей матери - впечатляет. И вышка   «Эйфелева»  хороша: выше нашей колокольни будет! А колокольня наша, скажу тебе, под 90! Ульяна, подружка  моя наипервейшая,  говорит: «Увидеть Париж – и умереть!» Это она с фильма какого-то старого  слямзила, запамятовала, с какого.  Ну и увидела, и что? Не померла, конечно, только расстроилась. Вот так жила бы, говорит, здесь и наслаждалась… Весной этой нам с дедом дети путевки  подарили: поезжайте, сказали, пока в силах, хоть другие страны посмотрите, на людей поглядите.  А  мой-то отказался,  - стар, говорит, по европам  ездить, а мы с Ульянкой  решились. Теперь  она все отойти не может, скучаю, говорит, по Парижу, культурный шок у меня.
 - Ну а  Вы? – слышится тихий, слушающий голос.
Женщина внизу явно проявляет интерес к рассказу собеседницы.
 - А что – я? У меня все нормально. Мне не до шока. Скотина, огород…   Ознакомилась с заграничной культурой, - и славно. Теперь деду своему каждый вечер байки рассказываю, он даже телевизор меньше слушает, чем меня.
 - А в каких странах вы побывали? Во Франции…
 - Да почти во всей Европе. На автобусе прокатились.  Комфорт, скажу тебе, сказочный: везде водят, все рассказывают, кормят. Гостиницы – дома такой красоты нет! А как на стол подают: вазочки, цветочки, салфеточки – сказка!  Я деду теперь так для смеха делаю –  ему нравится. Только вот  каша теперь в голове несусветная. Не помню, по какой реке на кораблике плыли (домики там чудные, ровненькие, друг к другу прижатые)?  Мальчика  где писающего видели?  В Бельгии, кажется. Однако  странные они, европейцы, все-таки: нашли, кому памятник делать! Легенда у них: от пожара город спас. Но ясно же -  выдумка. Ну да ладно. .. Вот  где эта улица с  красными фонарями? Тоже  запамятовала.  Дед мой шибко ей заинтересовался, пожалел даже, что не поехал… Я ему говорю: «Не срамись, уж,  старый, тебе  уже только на святые мощи глядеть, а ты о фонарях…
 Ой, заговорилась  я с вами, станцию свою чуть не прозевала! – спохватывается  рассказчица. - Прощайте! Ну и мне – с Богом! – она хватает неподъемные сумки и легко выносит из купе. Я смотрю в окно. На перроне ее встречает сухонький  жилистый  мужичок. «Симочка, - бросается он к ней, - что же ты набрала столько? Нельзя ведь тебе…» Он берет из ее рук багаж, ставит на платформу и ласково обнимает: «С приездом, дорогая…». Мы  с  удивлением смотрим  на нашу попутчицу. Она на глазах превращается из боевой и разбитной  бабёнки в ласковую и тихую женщину. «Да не волнуйся ты, все в порядке, хотелось порадовать…», - влюбленными глазами смотрит она на своего «деда».
   В купе входит девушка. Глаза зареванные, красные. В руках – небольшой рюкзачок. Здоровается, ложится на полку и отворачивается. Плечики подрагивают.
 - Случилось что, доченька? – спрашивает моя попутчица. Та молчит.
 - Расскажи, легче будет, - участливо советует женщина.
 Девушка поворачивается, вытирая рукой не высыхающие слезы и размазывая по лицу тушь. Берет из рук  предупредительной соседки  стакан чая и, всхлипывая, пьет. Поуспокоившись и вытерев лицо мокрой салфеткой, тихо благодарит.
 - От жениха сбежала, - поясняет она. – Говорю ему:    не хочу замуж, разве сейчас это главное? Не понимает. А я вирусологом хочу быть. Сейчас это актуально. А он заладил: не могу ждать, учись заочно, главное для женщины -  семья, дети…
 - А ты думаешь, это не важно? – тихо спрашивает собеседница.
 - Это к сорока, когда уже для себя, для карьеры поживешь, тогда и заводить всех можно. А пока молодая – зачем? Да и мир хочу посмотреть. А сейчас выйти – крест на себе поставить. Ни тебе учебы, ни науки, ни путешествий.
 - А жених-то хороший?
 - Ленька? Ничего. Институт закончил, инженером на заводе вкалывает. Любит – подождет. – Она горделиво вздергивает  носик и вопрошающе смотрит на собеседницу:
- Как вы думаете, подождет?
Задумалась.  Было видно, что уверенности несколько поубавилось.
 - Конечно, если любит… -  подбадривает собеседница.
- Там, правда, Варька, одноклассница моя, по нему сохнет. Увести может, - девчушка несколько озадачивается. -  А вот Вы как  думаете: семья важней или карьера?  Вот Вы уже пожили и что? Что бы выбрали? – выжидающе требовательно  ждет она ответа.
 - А я, деточка, и выбрала карьеру. А вот теперь одна. Ни плошки, ни ложки. Как еще говорят: «яко благ, яко наг, яко нет ничего»…
 - Почему? – она с удивлением смотрит на аккуратную, терпеливую слушательницу. Вы же все уже могли успеть? Почему же?
 - Да вот как ты, подумала, что впереди еще много любовей, а не случилось…
Девчушка занервничала.
 - А у меня  тоже может  «не случиться»? Да нет, у меня не может… - она вновь ложится на полку и отворачивается. Поезд  замедляет ход  и,  натружено  заскрипев  колесами,  останавливается. Девчушка  резко вскакивает, хватает  сумку и выскакивает из купе. Появляется она  уже на перроне перед нашим окном, когда поезд трогается.
 - Спасибо Вам! - кричит она, стараясь бежать вровень с вагоном, - Я – к Леньке, заочно учиться буду…
Попутчица улыбается. Улыбка  светлая и  умиротворяющая.
 Ночь мы спим спокойно, пока проводница не подсаживает к нам  женщину. Ее багаж не помещается под полкой,  приходится  рассовывать его по купе, как придется. Она  долго укладывается, вздыхает, ворочается, и, наконец, под утро, затихает.
Просыпаюсь  я от  негромких голосов  старающихся не потревожить меня соседок. Смотрю на часы: десять утра. Ну и горазда я спать! Слезаю с полки, здороваюсь, иду умываться. Вернувшись, решаю сразу же залечь наверху, но женщины приветливо приглашают меня выпить с ними кофе. Я благодарю и присаживаюсь на нижнюю полку. Новая соседка   весьма приятна в общении. Мы говорим на нейтральные темы, затем   я, сославшись на то, что нужно просмотреть  электронную почту, вновь занимаю свое место вверху. Женщины же продолжают вполголоса беседовать.
- Ну и как же вы решились на переезд? Чужая страна, менталитет…- продолжает прерванную  моим появлением  беседу  «давняя»  Попутчица.  Новенькая, разведя руками, вздыхает:
- Так уж сложилось. Вы, конечно, знаете о событиях у нас в Одессе в мае четырнадцатого?
 - Дом профсоюзов?
 - Да, журналисты писали -  Одесская  Хатынь. Вот на следующий же день после этих событий  мы и уехали.  Стресс был – словами не скажешь. Мы жили там рядом. Из  наших окон  все было видно: творилось что – жуть. Люди кричат, просят помощи, камнями  падают  на землю … Здание в огне.  Пожарные спасают, а те, кто на площади, - добивают… Милиция пытается  защитить эвакуированных, - но где там! Вот сейчас рассказываю – а все перед глазами, будто вчера…
 После этого мы с мужем и решили, что нужно уезжать. Жалко Одессу, родная она мне, но жизнь дороже. Муж -  моряк, дома почти не бывает, а мы с дочкой  одни.
 - А почему поехали именно в Болгарию?
 - А я по маме болгарка. Она у меня только школу закончила, образования - никакого, а вырастила и выучила нас с сестрой одна. Отец в море погиб. А она в Одессе прижилась, не хотела никуда ехать. Знаете, как мы в детстве жили? Коммуналка, комната   восемь метров. Одни туфли выходные с сестрой на двоих…
 - Да, несладко вам пришлось,- сочувствует рассказчице собеседница. – Ну а вы-то прижились на материнской родине? Не тянет в Одессу?
 - Да мы туда почти каждый год ездим, муж-то еще работает, вот и сейчас в плавании. А у нас с дочкой уже и гражданство, и квартира в Софии.  Дочка уже и институт заканчивает, а я няней работала. Очень детки милые. Погодки: два и три годика, маленькие совсем. Привязались ко мне.
 - А сейчас по делам едете?
 - Да, сестра слегла. А ухаживать некому. Дети разлетелись: один в Киеве, западенец, другой в Харькове – из «колорадов».  Не общаются. А мать, выходит, никому не нужна. Сколько смогу – побуду с ней, а там – как сложится,  может, с собой заберу.
 Женщины замолкают. А я проваливаюсь в сон. В поезде не только хорошо слушается и говорится, но и спится под стук колес и монотонное покачивание…
 … Конечная станция. Я спрыгиваю с полки. Одесситка уже сошла. А давняя попутчица с неохотой собирает небольшой багаж: маленький, видавший виды,  ридикюль и полупустую сумку на колесиках.
 - Налегке путешествуете? Вам помочь? – обращаюсь я к ней.
 - Нет, спасибо, справлюсь, - она направляется к выходу.
 - Простите, - меня мучает любопытство. – Вы так внимательно всех слушали: три попутчика сменилось! А сами ни о чем никому не рассказывали. Почему?
 Она приостанавливается, внимательно смотрит на меня и, видимо, решив, что я заслуживаю доверия, произносит:
 - Одна я, деточка, живу, вернее, доживаю. Пенсия маленькая, какие тут путешествия? Возьму вот билет на поезд и еду, слушаю попутчиков. Наслушаюсь – будто и побывала везде. Приключение. Так и живу чужими жизнями, чтобы ниточка с миром не оборвалась…
 Она вышла.  А я пыталась осмыслить  это откровенное признание  практически не знакомой женщины. Вот так, по обрывочной, брошенной вскользь,  фразе, иногда узнаёшь о человеческой  судьбе  гораздо больше, чем из пространных рассказов  говорливых  попутчиков, сменяющихся в нашей жизни как кадры старой  кинохроники…
  Я вспомнила улыбку этой женщины: светлую, мягкую и загадочную. Как у Джоконды. Но увидеть ее  я  смогла  только тогда,  когда посмотрела ей  в глаза.  Ведь только так  озаряет зрителей  своей непревзойденной вечной  улыбкой Мона Лиза.