20. Сокровище в мансарде

Ночь уже рассыпала звёзды на небе. Таятся. Томятся. Глядятся друг в друга, точно ожившие зеркала. Тишина. Темнота. Впрочем, нет, - в любой темноте есть своя свеча. И мечта. Мечты всегда предстают перед нами сюрреалистично: проглядывают сквозь ветви тумана, будто корзины собранных яблок. А под яблоками - письма. Письма, которые мы пишем небу всю свою жизнь.

Мне представлялся дикий пруд. Пруд, о котором никто кроме меня не знает. И я, сидя на берегу, дотягиваюсь стопами  до поверхности воды. А она прозрачна утром и таинственна вечером. Её шумный облик напомнил мне суетливую даль в июле. В августе - вода ночью темнее, а утром в неё ныряет разбегающееся солнце. Август удивлял ветрами. В них всегда раздаётся биение летнего сердца.

Написала столько же заметок, сколько раз играла Ноктюрн  ми-минор Шопена. Особенно страницу под номером три, где музыка обрушивается на моё сознание всем своим светом.

Уже месяц, как я готовилась к учёбе дома с книгами, Малером, Берлиозом, Шопеном и чистыми листами. На них я писала заметки, стихи, выводы, пыталясь нарисовать человека, который появлялся снова и снова перед моими глазами - в видениях.
Уже упоминала о нём: высокий, особенный и широкоплечий. Длинноногий, с бирюзовыми глазами.

Мы смотрели друг другу  в глаза. Я чувствовала, что важна для этого человека и как только он двигался ко мне, - исчезал, рассеивался, не отступая.
И сколько не представляй солнечную тропинку от затылка ко лбу, - видение не возвращается. У моих видений, появляющихся неожиданно, всегда свои карманные часы. Без бума, шелеста, стрелок. Да, тогда я уже понимала: времени не существует. И границ у видений быть не может. Просто люди наблюдают их, словно в перерывах, между чашками чая.

Незнакомец показался мне  старше меня года на три и выше на целую голову. Моё любимое видение. Нарисовать его, как художник я не могла, описывала словами.
Думаю, выходило хорошо, только никому об этом не рассказывала. Тогда. Не сейчас. Мои способности только начинали раскрываться, а я уже видела будущее, а в будущем - его. Писала о нём, как о мужчине? Теперь, когда я лучше рассмотрела его лицо и плечи, могу сказать, что он парень, молодой мужчина, возможно,  немного старше меня.

С тех пор, как мама запретила мне говорить о призраках, я перестала о них говорить. Но не думать. Как можно перестать думать о них,- духах, бродивших поблизости от меня? Загадочная, безответная материя, парящая над полом; умеющая проходить сквозь стены, углы, любые преграды.

Месяцем ранее, видела Ивовую веточку, летящую, сквозь светлую, окрашенную комнатную дверь. Если бы лицо первой бабушки оказалось более выраженным, клянусь, увидела бы, что оно состоит из самых ярких лучей.  Но успела разглядеть лишь белые брови на белом фоне. Почти, то же самое, как  увидеть белые брови у планирующей поблизости простыни. Бабушка видела меня. А моему сердцу на тот момент понадобилось высмотреть у неё брови или хотя бы родинку на переносице.

Думаю и он - моё любимое видение - призрак.  Только вижу я его совсем не так, как, к примеру, Ивовую веточку. Нет, призрак этого парня - особенный, более приземлённый. Он ближе ко мне, словно мы знаем друг друга уже лет сто.

Папа не понимал, зачем крёстный купил и подарил мне дом. Он считал, что это пустая трата материальных средств. Деньги для папы всегда важнее всего. И если бы моё пианино декорировали бумажными деньгами, он бы снял их с инструмента в первый же вечер и разложил по трём стопочкам: «Только на продукты», «Не тратить!», «На платежи». И можете мне поверить, что во второй стопе намного больше купюр, чем в остальных двух.

- Дом - это расточительно! Ты могла бы жить и на съёмном жилье, - говорил папа.
- Тебе нельзя доверять. Ты же ребёнок! Что было бы, если бы каждому ребёнку дарили по дому? - хмурился папа.

И он продал бы его, если бы мог. Но крёстный, - мой настоящий отец - оказался хитрее. Он подарил мне дом, а с ним и огромные возможности.

Получается, мой настоящий отец полностью обеспечил всё моё учебное и жизненное существование. Даже после смерти кормит, одевает, а главное любит свою единственную и преданную ему дочь. Крёстный я люблю тебя! Ты жив. Ты жив в моём верном сердце. Я могу тебя видеть, благодаря своим способностям. И осознав это, я счастлива. Выходит, мои особенности могут приносить и счастье.

Наконец-то увидела крёстного вновь! Захожу в зал, а он сидит перед телевизором и как будто читает газету. В порыве, я подбежала, чтобы обнять его, но он растаял в одно мгновение и вместо него остался лишь золотой, солнечный луч, освещающий моё детское кукольное лицо.

О, милый луч! Если бы я могла обнять тебя, подобно тому, как солнце обнимает каждого человека на земле! Но я всего лишь поймала тебя ладошкой и зажмурилась, представляя, как он пробегает с макушки до стоп, наполняя меня до краёв энергией солнца.

Папа не понял мой порыв и сказал, чтобы я сходила в магазин за хлебом и молоком. Папа умеет возвращать на землю от звенящего счастья солнца. Но у него есть много достоинств. Например, он не боится быть моим папой. Это плюс.

Возможно, когда-нибудь, люди прочитают то, что я пишу, и поймут мои способности и меня. Важно, когда есть тот, кто понимает тебя так, как понимаешь себя ты сама.
Бабушка Анна сделала мне в дорогу беляши - жареные продолговатые комочки с вкусной мясной начинкой. Я ем очень мало. Мама говорит, что из-за этого во мне мало сил. Но я считаю, что сильная, очень сильная. Только сильный человек может видеть призраков близких людей и не заливаться каждый раз слезами, а внушать себе, что это чудо - видеть того, кто умер, когда они выходят на связь. И призраки не говорят мне, что я мало ем. Они из-за этого не расстраиваются, как земные люди.

«Ты клюёшь, как птичка», - говорит мне бабушка Анна. И она права. Клюв у меня -  говорю про свой нос, - длинноват, но форма чудесная.
 
В целом мой нос длинным не выглядит. Да Винчи бы заприметил. Занимательны нюансы золотого сечения Леонардо. Он всё так вымерял…

Я бы не хотела быть гением. Выдающимся людям всегда сложно. Но оставим мои размышления об искусстве и золотом сечении. Подумаем о крёстном, о его способностях.

Если он купил мне дом, положил огромные суммы на моё имя, высылал посылки с платьями и золотом, значит, догадывался, что случится ужасное. Или знал заранее? Почему ни разу не говорил о своих экстрасенсорных способностях? Тогда выходит, что мои особенности ; крохотная частица его врождённого дара. В этом случае, если он ведал обо всём заранее, должен был оставить мне письмо. Но он так не любил писать письма! С чего я это взяла? Мне просто так кажется. Как я была бы счастлива, если бы прочитала его заметки, необыкновенные, выведенные буквы моего отца! Сплошные  - «бы»… Я всегда так восхищаюсь им. Крёстный не очень хорошо учился в школе, - он мне рассказывал, - но какой у него дивный почерк! Никто не может писать красивее его.

В электричке  слушала  «Лебединое озеро», в нежном упоении, прислонив голову к раме окна. Села по ходу движения и не сводила глаз с полей, их высот - имею в виду - высот Красоты, которой никто не соперник.

Несколько раз проваливалась в сон и на поворотах, моя голова сильно билась об оконную раму. Как только поезд преодолел столбик с отметкой: сто десятый километр, я очень замёрзла и укутала ноги кофтой, как советовала бабушка Анна.
А спустя несколько мгновений под сиденьями включили печки, и моментально отогревшись и встрепенувшись, точно птица, снедаемая тоской и высшей печалью, я погрузилась в размышления о том, что тяготило меня.

Какие силы защищают меня? Если самые добрые, то я буду помогать людям. Если ангелы держат меня на руках… а если это тёмные силы? Вдруг мои способности - результат какого-нибудь проклятья? Может быть такое, что одного из моих предков проклял плохой, злой человек. А из-за этого, лет через сто - сто пятьдесят или больше - я родилась с такими странным даром - видеть призраков.

Электричка пришла в столицу после полудня в двенадцать двадцать.
Трамвай, автобус и мы дома - я и огромный чемодан крёстного, в который могла поместиться свободно и я сама, и все мои духи.

Подходила к дому и в тысячный раз убедилась в том, что краше распустившихся цветов, может быть только сад целиком. Только бы я могла поцеловать возникшее передо мной - истинное лицо Прекрасного…

Нина Ивановна пришла часом ранее. Она не была здесь со дня моего отъезда и я, помогая ей, сама убралась  в своей комнате ещё до того как мы сели обедать.
Ночью долго не могла заснуть и направилась туда, куда меня непреодолимо тянуло ; в мансарду.
 
По широким, деревянным ступеням я двигалась наверх. Белое сатиновое платье, туфли, на голове  - ворох волос, отливающий медью при электрическом освещении, да и при свете солнца тоже.

Волосы перевязала лентой. В одной руке - позвякивает ключ, в другой - фонарь.
Скрипучая дверь послушно открылась. Я зашла, освещая мансарду фонарём.

Передо мной открылось невероятное:  книги, стопы листов, повсюду:
на полу, этажерках, на поверхности небольшого столика. Увидела выключатель и включила свет. Фонарь не нужен. Эта мансарда похожа на меня - не подчиняется никому и ничему. Обитает в своём рукописном мире, точно неизвестная миру птица в своём самобытном и очень светлом гнезде.

Там было душно, и я открыла форточку, чтобы впустить в помещение дыхание ветра. Исписанные листы зашумели, будто заговорили, сквозь время.

Закрыв дверь, чтобы предупредить сквозняк, подошла к одинокому книжному шкафу у стены справа и взяла с полки, кем-то аккуратно сложенный листок.
Просто открыла его, чтобы взглянуть на то, что дышит временем в моей мансарде. Не прошло и пары мгновений, как  села на пол и слёзы, вырвавшись из моих глаз, пустились бегом по плечам,  щекам на живой, живой и бессмертный, любовно исписанный лист.

«Здравствуй! Это я - твой крёстный. Не знаю, где я сейчас, когда ты читаешь мои слова. Да, я всё знал, предчувствовал. Возможно, ты догадывалась об этом.

Я знал о поезде. У меня есть дар, экстрасенсорный дар - всё знать наперёд. Поэтому я любил слушать, как ты говоришь о призраках.

У тебя есть способности. Думаю, они достались тебе от меня. Что? Этого быть не может из-за того, что я  просто крёстный?

Тогда ты должна знать - я твой отец. Это правда. Хотел рассказать об этом раньше, но твоя мама - моя единственная любовь - запрещала говорить тебе об этом.
Теперь ты знаешь. Я люблю тебя. Передаю тебе всё, что у меня есть с любовью. Уверен, ты поймёшь меня, ведь наши душевные чувства взаимны.

Написал тебе много писем. Они в тяжёлом сундуке, слева от окна, внизу. Не вздумай поднимать его! Просто открой. Ключ на гвоздике за занавеской.
Я не прощаюсь с тобой. Просто не пишу на этом листе дальше. Теперь ты легко отыщешь море исписанных мною листов».

Свернув письмо, я прижала его к щеке. Он здесь. Он был здесь и складывал свои письма в этот сундук! Он всё знал заранее! Я встала в центре комнаты и, закрыв глаза, расправила руки по сторонам ладонями вверх. На правой ладони лежал ключ от писем моего отца.

Если бы мои мысли могли превращаться в птиц или мотыльков, летали бы по комнате. Моё сердце билось так громко, на миг, превращая меня в часы со стрелкой направленной в прошлое. Скрип половицы и это прошлое превратилось в настоящее вновь, точно любящие, чародейные руки перенесли его сюда, в мансарду.