М. Трофимов, Ю. Трофимова. ВОВ. Оккупация

Герой РФ Тупицын  Л.Я. -  фото из интернета

         Трофимов Михаил Мефодьевич – полковник медицинской службы в отставке. Родился 25 октября 1935 года, в поселке Ульяновка, Тосненского района, Ленинградской области, в семье потомственных пролетариев. Сад, огород, окружающие поля, лес и река Тосна были любимыми местами игр, рыбалки и прочих развлечений.
       В Великую Отечественную войну Ульяновку оккупировали немецкие войска, и семья была эвакуирована фашистами из прифронтовой зоны в Латвию. Домой вернулись только в декабре 1944 года. Тосненскую среднюю школу окончил в 1954 году и в том же году поступил в Военно-морскую медицинскую академию в городе Ленинграде. В 1960 году окончил военно-морской медицинский факультет Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, в которую ВММА вошла, как четвертый факультет, по специализации «Военная токсикология и радиология».
       Воинская служба проходила в частях Краснознаменного Северного флота. Принимал участие в ликвидации последствий аварии реактора на АПЛ К-27.
      В 1970 году для дальнейшего прохождения службы был переведен в Одесский Государственный медицинский университет на Военно-морскую кафедру, преподавателем курса военной токсикологии и защиты от оружия массового поражения. На кафедре много занимался учебно-методической работой. За успехи в подготовке медицинских кадров был награжден серебряной медалью университета «За добросовестный труд».
      Закончил службу в должности заместителя начальника Военно-морской кафедры в 1991 году.



      
                ВОВ. ОККУПАЦИЯ


       Великая Отечественная война не была обычной войной. Отличие её заключалось в том, что фашистское руководство преследовало совершенно особые цели. Как и всякая война, она планировала присвоение чужих ресурсов – земли и природных богатств, но эта война также планировала истребление населения на захваченной территории.
       Гитлер, выступая в Рейхстаге в октябре 1939 года, прямо обозначил политику геноцида в отношении населения будущих оккупированных территорий СССР. Генеральный план «Ост» предусматривал не только уничтожение советского государства, но и физическое истребление не менее 30 миллионов человек. Того, кто оставался в живых, ожидала участь арийских рабов. Освободившиеся территории планировалось заселить немецкими колонистами.

      Истребление советского народа началось с первых дней войны и продолжалось на протяжении всего периода оккупации. Для этого использовались самые различные меры: открытые и тайные расстрелы, публичные повешения, концентрационные лагеря, тюрьмы, депортация советских граждан.
      В мае 1941 года за подписью фельдмаршала Кейтеля была издана директива «О военной подсудности в районе «Барбароссы» и особых полномочиях войск». Эта директива давала право немецкому офицеру приводить в исполнение казни советских людей без проведения формального судебного процесса.

     Директива позволяла производить массовые репрессии против целых населенных пунктов при подозрении в активном или пассивном сопротивлении фашистским захватчикам и при этом гарантировала немецким солдатам полную безнаказанность.
     Предполагалось сократить население России до 30 млн. человек.
     Ужасным было то, что русские, украинцы и белорусы воспринимались фашистами как «недочеловеки», и те, кто творил произвол над ними, не испытывали угрызений совести, ведь они делали великое дело убивая «нелюдей», способствуя прогрессу человечества.
      Всё это пришлось испытать жителям Ленинградской области, Тосненского района, станции Саблино, посёлка Ульяновка.

      О начале войны мы узнали из выступления В.М. Молотова 22 июня в 12:00.
      Люди, пережившие недавно две войны, - Первую мировую и Гражданскую, знали, что надо делать, как подготовиться, но в нашей победе не сомневались, даже не думали, что война дойдет до нашего поселка.
      Однако родители начали готовиться к тяжелым временам – мать запасалась солью, спичками и сушила сухари. Отец, служивший в Гражданскую войну в инженерных частях, соорудил в дальнем углу нашего садово-огородного участка, землянку в два наката – на случай бомбежки или артобстрела. При бомбежке немцами железнодорожного моста на реке Тосна, в эту землянку сбежались все соседи, так что нам, прибежавшим последними, едва хватило места, чтобы втиснуться внутрь.
    Отец трудился на оборонном предприятии – Ульяновском пороховом заводе, имел «бронь», и в первые мобилизации не попал, так как завод работал до появления немцев в деревне Саблино – на шоссе, соединявшем Ленинград и Москву, после чего был взорван, а наш поселок оказался оккупированным врагами.
 
     Немецко-фашистские войска очень быстро продвигались по нашей земле – станция Саблино, Октябрьской железной дороги, была захвачена утром 28 августа 1941 года, а к вечеру того же дня и посёлок Ульяновка был занят врагом. В кирпичном здании почты фашисты разместили свою комендатуру, на втором этаже пожарного депо расположили лагерь для подростков. Лагерь для военнопленных – «лагерь смерти» – немцы организовали в районе улиц К. Маркса и Ульяновской дорожки.
    Местные жители, не успевшие эвакуироваться, обязаны были работать на немцев. Часть трудилась в гончарном цехе, изготавливая для оккупантов памятную посуду – кружки, пепельницы. Большинство же занималось ремонтом и строительством разрушенных дорог и мостов – за четвертинку буханки хлеба в день. За нарушение установленного немцами порядка местные жители подвергались репрессиям: была расстреляна семья учителя М.З. Климентова, повешен мальчик-подросток П. Исаков.

       Наш дом находился в юго-восточной части посёлка – Малом Гертове – на левом берегу реки Тосна, а на правом берегу располагалась большая деревня – Большое Гертово – там был колхоз. Наше Малое Гертово до войны было дачным поселком ленинградцев, которые либо имели здесь свои дома, либо снимали на летний период дачи. С объявлением войны все дачники уехали в город. Многие дома остались совсем без хозяев. Так уехали, оставив свой большой красивый дом, наши ближайшие соседи и друзья Кислачевы. Пришлось мне расстаться и со своими лучшими друзьями по детским играм – Юркой Царинским, сестрами Ариной и Машей Глазуновыми, мама которых – солистка Ленинградского театра, играла на рояле и чудесно исполняла под свой аккомпанемент романсы, арии из опер и русские народные песни. Уехали Лебедевы и Лукасики, и многие другие – кто успел эвакуироваться.

      В августе и сентябре в нашем посёлке немцев на постое ещё не было. Они к нам заходили только с ведрами, накопать свежей картошки. Однажды, мать, наблюдая в окно за таким «копателем», который искал картофель покрупнее и испортил несколько грядок, в сердцах сказала: «Да, эдак он испортит нам весь огород!» Пошла и сама накопала ему картошки, и в дальнейшем так и поступала всегда. Но один случай едва не закончился трагически. Приехало на подводе человек восемь немцев с мешками под командой «младшего чина» и начали копать картофель. Отец, видя, что мы вообще можем остаться без урожая, стал громко возмущаться. «Младший чин» счел это за сопротивление вермахту, дал команду и отца поставили к стенке сарая, а напротив выстроилась расстрельная команда. Отец стоял очень бледный – как полотно – с высоко поднятой головой и пощады не просил. В самый последний момент перед командой «пли» мать бросилась в ноги «младшему чину», стала целовать его пыльные сапоги и умолять не убивать мужа. Он пообещал в следующий раз расстрелять. Немцы погрузили мешки с картошкой и уехали. Отец, который много работал с немецкими и французскими специалистами на пороховом заводе, и отзывался о них, как о культурных и интеллигентных людях, резко поменял свои убеждения, и в дальнейшем уже открыто не демонстрировал свое отношение к оккупантам. Но, как только нас освободила Красная Армия, пошел в военкомат, проситься на фронт. Это был декабрь 1944 года, и у военкома был уже приказ набирать специалистов для восстановления оборонной промышленности, так отец оказался в отделе технического контроля Ижорского завода, где и проработал многие годы.

   С середины сентября 1941 года Малое Гертово стало заполняться тыловыми частями вермахта. В большом доме Кислачевых разместился немецкий штаб.  В доме Глазуновых обосновалась кухня (рояль из дома Глазуновых большой немецкий чин отправил в Германию – своим родителям в подарок). В доме Лебедевых проживал хозяйственный взвод, состоящий из татар. В нашем Летнем театре обустроили авторемонтную мастерскую, а в доме Лукасиков сделали кузницу, в которой подковывали лошадей. В других, более благоустроенных домах разместились солдаты и офицеры вермахта. Первого сентября 1941 года я пошел учиться в первый раз, в первый класс. Но занятия продолжались всего две или три недели, а потом двухэтажное здание школы младших классов и магазина потребовалось немцам и нас всех распустили. Почему я пишу «в первый раз, в первый класс»? Только потому, что я еще трижды начинал учебу в первом классе – в эвакуации, в деревне Малая Медведица Псковской области, в Латвии, и, по возвращении из эвакуации – в декабре 1944 года, в Саблино, где и одолел, наконец, первый класс.

 В ноябре, когда ударили первые заморозки, немцы выселили нас из нашего дома. В нем стали жить десять солдат, во главе с гауптманом, а в наших сараях поставили своих лошадей. Мы стали жить в проходной комнате наших соседей финнов, которых немцы, как своих союзников, переселили на Карельский перешеек в более благоустроенный дом, чем у них был здесь. Был установлен комендантский час – с 21:00 вечера до шести утра никто не имел права покидать свой дом. Нарушителей расстреливали! Так был убит молодой человек, который не успел за какие-то двадцать-тридцать минут покинуть улицу и зайти домой.

       Ночами немцы на санях подвозили на передовую линию боеприпасы, продовольствие, обмундирование и прочие, необходимые в холодную зиму, вещи. Мерзли они страшно в своем легком обмундировании. Войну-то им обещали закончить до Нового года, а оказалось она только начинается. Уроки истории их ничему не научили.
      Не все выезды немецких обозов на передовую проходили безнаказанно. Длинными, темными, зимними ночами стали активно и успешно действовать советские партизаны и диверсионно-разведывательные группы Красной Армии. Всё чаще немецкие обозы стали возвращаться с ранеными, а иногда и погибшими, и не выполнившими задание.
      В такие дни немцы ходили злые, и мы старались не попадаться им на глаза.
      Один из участков фронта под Ленинградом держали союзники фашистов – испанская «Голубая дивизия». В ночь на Новый 1942-й год испанцы «хорошо» отметили встречу и утратили бдительность так,  что, когда к ним в блиндажи пришли с «поздравлениями» советские ударно-штурмовые группы, они вынуждены были бежать до Саблино, где их встретили немецкие заградительные линии, в одних подштанниках! Немцы жаловались на своих союзников: «Вот, где их не поставим, везде провал!»

      Однажды, уже в конце зимы 1942 года, я с молодым татарином Ахметом, возил дрова на кухню (все ребята в то голодное время старались держаться поближе к кухне, – может, повезёт и перепадет что-нибудь съестное). Подъехав к кухне и уже остановившись, я поднялся во весь рост, лошадь зачем-то потянулась, дернула телегу, и я упал, а нога оказалась зажатой между бортом телеги и дровами. Поднявшись, встать на правую ногу я не мог из-за сильной боли. Взрослый здоровый татарин отнёс меня домой на руках. Медицинской помощи в то время для местных жителей никакой не было. «Консилиум» бабушек решил: «Что-то сломано, необходимо ногу неподвижно зафиксировать и, ни в коем случае не наступать на неё!» Чтобы зафиксировать мою ногу в неподвижном состоянии, отец разрезал мой валенок по задней линии, вставили в валенок покалеченную ногу и туго обмотали валенок полотняной лентой. Нога оказалась надежно «загипсованной», а чтобы я мог передвигаться по дому, отец дал мне рогатину, с помощью которой я мог добираться до «мест не столь отдаленных». Правда, первые три недели я преимущественно лежал, а потом стал потихоньку осваиваться в своем новом положении. Мать с отцом иногда выводили меня в хорошую погоду на крыльцо, подышать свежим воздухом. Месяца полтора или два я старался не наступать на больную ногу. Но однажды, когда я без разрешения вышел на крыльцо в отсутствие родителей, и заметив, что мать выходит из-за угла дома,  бросился обратно в комнату, я забыл про «ломаную ногу» и наступил на нее несколько раз, не почувствовав боли. Так я обнаружил, что она уже зажила, и стал на «полчасика» отпрашиваться поиграть с ребятами. Через много лет, играя в волейбол, я повредил голеностопный сустав правой ноги. Рентгенолог, рассматривая снимок нижней трети голени, обнаружил старую костную мозоль на малоберцовой кости. «Консилиум бабушек» в 1942 году поставил правильный диагноз!

      За время моего отсутствия в нашей компании ребят произошли перемены – появился новый мальчик, беженец из Поповки. Был он ростом выше нас, 8-9-летних мальчишек и девчонок, я ему был «по плечо», крепко сложенный, грамотный, по сравнению с нами, и хорошо организовывал наши ребячьи игры. Наша бывшая предводительница – Кокорева Тамара – безропотно уступила ему первенство. Звали нашего нового товарища Толик.

     С приходом немцев в Малое Гертово, Михайловский лес – наше любимое место игр – оказался закрытым для нас. Кругом, по периметру леса, висели таблички «Не входить!», «Мины», и прочие страсти. А наши любимые четыре сосны, растущие рядышком, были спилены наполовину и на них устроена сторожевая вышка с постоянным часовым. По «Кислачевскому» лесу, вплотную примыкавшему к Михайловскому, мы – Толик, Вовка и я –  проникли в запретную зону и обнаружили там снарядные ящики, закрытые толью и ветками, и решили разжечь там костер, в который положили кусок толи. Вскоре от костра повалил черный дым. Мы перепугались! Под прикрытием молодых сосенок и елей сбежали в Атаманцев ручей, по ручью добрались домой и стали наблюдать, что же будет дальше. Через некоторое время пришел немец, раскидал наш костер и ушел. На следующий день часовой на вышке не появился. Мы отправились узнать, в чем же дело. Оказалось, что там пустые ящики. Наша шалость раскрыла хитрость немцев. Настоящий склад боеприпасов был в другом месте.

     В июне 1942 года в Малое Гертово, а конкретно, в Кислачевский лес, прибыло на постой немецкое танковое подразделение. Танки Т-3 – средний танк – широко применялись в боевых действиях с самого начала войны и до её окончания. Толик очень заинтересовался их количеством и послал нас с Вовкой сосчитать их. Вот только количество у нас получилось разное. У Вовки – четырнадцать, у меня – тринадцать. Пошли, пересчитали еще раз. Оказалось четырнадцать – танковая рота, по немецкой комплектации танковых подразделений.

     Через день после этого случая я и мама занимались поливом огорода, как вдруг на поляне, метрах в шестидесяти от нашего дома, разорвался снаряд. Мы были защищены от его осколков бревенчатым сараем, а дом и сам сарай были изрешечены осколками, особенно крыша дома. Второй снаряд разорвался на поляне нашего огорода, третий еще дальше. На этом обстрел прекратился. Тогда эти взрывы не представляли опасности для нас, но возьми артиллеристы левее на пятьдесят метров, и сделай не три выстрела, а десять, и не было бы ни немецкой танковой роты, ни нашего дома, а возможно и нас самих. И немцы, и мы были напуганы этим артналетом. Немцы жаловались: «Куда ни поставим танки, через три-четыре дня уже обстреливают. У русских хорошо работает разведка».

        Танки ушли из «Кислачевского» леса, но с наступлением комендантского часа, т.е. после девяти часов вечера, когда все гражданские люди сидят по домам, в северо-восточной части нашего посёлка, там, где стояли пять брошенных дачниками домов, стали громко работать танковые двигатели. Создавалось реальное впечатление двигающихся танков, но выйти и посмотреть, после расстрела молодого парня, никто не рисковал. В дневное же время всё было тихо.
       В один из дней, когда наша детская команда мальчишек и девчонок собралась, Толик предложил поиграть в прятки в тех брошенных дачах. Я предложил начать с крайнего от речки дома и затем с каждым новым коном переходить в другой дом. Так, бегая и крича, мы добрались до ближайшего от дороги дома, где в сарае обнаружили танкетку. Толик в ней покопался с проводами, а мы, вся команда, с криками «Палочка за себя», двинулись обратно к реке. Работы танковых двигателей в поселке больше не раздавалось.

       В начале третьей декады августа 1942 года немецкое командование в целях поднятия боевого духа своего воинского контингента и устрашения советского населения продемонстрировало свой новейший тяжелый танк «Тигр». Это было громадное чудовище, весом в 57 тонн, с экипажем в пять человек, с хромомолибденовой броней, толщиной в 100 мм, в лобовой части, а с бортов: верх – 80 мм, низ – 63 мм, с пушкой в 88 мм с нарезным стволом и двумя пулеметами.  «Тигр» прошел тихим ходом по улице Володарского. Когда-то по этой дороге ходила конка – трамвайчик, который тянула пара коней. Звонил колокольчик, и дачники спешили добраться на этом трамвайчике до станции Саблино, чтобы успеть на поезд в Санкт-Петербург.

    Немцы сами восхищались своей «машиной-зверем», предсказывали скорый «капут» большевикам, и заставляли смотреть гражданское население на новое достижение немецкой военной техники. Мой отец, посмотрев на глубокую колею, оставшуюся после прохождения «тигра», как специалист инженерной службы, сказал, что этот танк не годится для наших почв.  Как только он сойдет с дороги, сразу утонет в нашей болотистой земле. Он оказался прав. Применение «тигра» в боевых действиях 29 августа 1942 года у станции Мга, в Синявинской операции закончилось полным крахом.

     Все эти страшные «звери-машины», либо самостоятельно вышли из строя по техническим причинам, либо были подбиты. Из-за тяжелых почв у двух машин вышли из строя трансмиссии, а у одного танка перегрелся двигатель, и он загорелся. Те же танки, которые решили идти в атаку по дороге друг за другом, углубились в оборону советских войск и подставили под обстрел противотанковых пушек свои слабо защищенные борта. Артиллеристы вывели «зверей» из строя очень грамотно – сначала подбили концевой, затем – первый,  танки. Командир одного из «Тигров», видя такое безнадежное положение, повел свою машину с дороги в поле, где недолго погазовав, увяз по башню.  Экипажи танков, зная, что помощи ждать бесполезно, рванули к своим, с завидной спринтерской скоростью, несмотря на то, что бег проходил по пересеченной местности под огнем противника. Не всем удалось благополучно финишировать. Тем не менее, было признано, что танк «Тигр» был одним из лучших, среди тяжелых танков Второй Мировой войны. В других операциях «Тигр» показал себя хорошо.

   В августе месяце 1942 года немцы привезли и установили у юго-восточной опушки Кислачевской усадьбы, фактически уже в кустах Михайловского леса, большую пушку на высоком лафете. В калибрах я тогда не разбирался, но сравнивая с нынешними, это было где-то 130 или 150 мм. И каждый вечер, приблизительно с 18 до 20-ти часов эта пушка стреляла в северном направлении Красного Бора и Поповки. От ее выстрелов все вокруг дрожало, а воздух, казалось, даже сжимался. Самое интересное, что днем её никто не охранял и мальчишки по кустам пробирались поиграть на ней. Однажды Толик сказал нам, Вовке и мне, что она бьет по нашим и ей надо как-то «навредить». Мы пробрались по северной лесной стороне Кислачевской усадьбы, а затем по кустам восточной опушки Михайловского леса к пушке, и Толик напихал в ствол пушки камней. Вовка и я были еще малы ростом и не могли до её ствола дотянуться. Довольные своей проделкой, обратно мы решили идти не прежним путем, а сразу вышли из кустов и пошли по Лесковой улице. Едва мы дошли до нашего дома и свернули на улицу Потапенко, как увидели бегущего нам навстречу разъяренного невысокого рыжего немца, который махал руками и страшно ругался. На этот шум вышел проживавший в нашем доме немец. И стали выяснять, кто же напихал в ствол пушки камней. Вовка и я ужасно перепугались, сказать ничего не могли и только мотали головами. Толик же сказал: «Все». Немец – артиллерист махнул нам всем рукой – пошли. Немец же из нашего дома, сказал что-то артиллеристу, вроде того что: «Ты не видишь, что эти сопляки даже до ствола твоей пушки не дотянутся». Артиллерист подумал мгновение и увел одного Толика. Нашим родителям немцы приказали не выпускать детей дальше своих дворов. Дней через десять приходила бабушка Толика. Сказала, что он так и не вернулся, плакала и не знала где его искать. Для нас, детей, наступила скучная, унылая пора домашнего ареста.

    Недели через три или четыре, к домам советских граждан были поданы громадные немецкие телеги – фуры, запряженные парами тяжеловозов. Было приказано взять с собой минимум вещей, продовольствия, документы.  «Вы эвакуируетесь из прифронтовой зоны», – сообщили нам.  Так мы стали беженцами.
     Нас привезли на станцию Саблино, погрузили в товарные вагоны, в один по нескольку семей. Мы попали в один вагон с Тарасовыми. И всю эвакуацию мы с ними поддерживали хорошие отношения и жили либо вместе – в одной комнате, либо недалеко друг от друга – в соседних домах, или хуторах, в Латвии. Но это уже другой рассказ «В эвакуации».

     После эвакуации всех советских граждан из посёлка Ульяновка, немецко-фашистские войска стали превращать эту территорию в укрепленный район. Дело в том, что они не знали, откуда ожидать наступления наших войск, то ли со стороны Ленинградского фронта, то ли с Мгинского направления, со стороны Волховского фронта. На Ленинградском фронте они уже хорошо укрепились и два года крепко держались. На Волховском направлении были леса и болотистая местность, трудная для применения боевой техники. Немцы хорошо помнили гибель своих танков «Тигр», поэтому с ноября 1942 года и весь 1943-й они укрепляли оборону по левому берегу реки Тосна. Были созданы сильные укрепления: сети траншей и ходов сообщения, проволочные заграждения, система дзотов, блиндажей, заминированы поля.

  Дома и хозяйственные постройки деревни Большое Гертово были частично разобраны и использованы в строительстве укреплений, а большая часть строений была просто сожжена, так как закрывала правый берег реки Тосна от оперативного осмотра и обследования в случае наступления советских войск Волховского фронта.
   Так исчез с лица земли целый населенный пункт. Подобная участь постигла десятки деревень и поселков.
    Вражеская оккупация поселка Ульяновка продолжалась с 28 августа 1941 года по 30 января 1944-го – в течение двух лет и пяти месяцев.
    Грабежи и насилие, голод и смерть, массовый вывоз населения на принудительные работы в Прибалтику и Германию – такой «новый порядок» установили фашисты. Единичные и массовые расстрелы взрослых и детей проводились в деревнях и поселках Тосно, Красный Бор, Ульяновка и многих других.
   После освобождения нашими войсками районного центра Тосно, мирного населения там насчитали двадцать шесть человек!

  Боевые действия по освобождению посёлка Ульяновка от немецко-фашистских захватчиков начались в двадцатых числах января 1944 года, в результате Новгородско-Лужской наступательной операции, проводимой с 14 января по 13 февраля 1944 года Волховским и Ленинградским фронтами.
   Посёлок Ульяновка и станцию Саблино освободили 24 января силами 124-ой и 268-ой стрелковых дивизий. Непосредственное участие в освобождении поселка Малое Гертово, входящего в посёлок Ульяновка, принимал 947-ой стрелковый полк (СП).
   Накануне наступательной операции полк получил пополнение – почти полностью из молодых необстрелянных парней – вчерашних школьников. «Старики», прошедшие за свою жизнь уже не одну войну и имеющие по 2-3 ранения уже на этой, глядя на них, думали: «Тяжело нам с этой ребятней придется. Пока они привыкнут к походной жизни, да научатся определять, где разорвется снаряд или пройдет пулеметная очередь. Мало осталось опытных бойцов. Им – молодым, шагать до Берлина». Так думал и Леонтий Яковлевич Тупицын.
    Погода в конце января 1944 года в Ленинградской области была пасмурной – из низких, нависавших над вершинами елей и сосен тяжелых свинцовых туч – то мокрый снег шел, то дождик капал. Артиллерия, как на механической, так и на конной тяге безнадежно отстала, а авиация в такую погоду не летала. Танки тоже где-то застряли. Одна «матушка-пехота» без устали шагала вперед. Необходимо было после успешной Мгинской операции не позволить фашистам опомниться и закрепиться, а гнать их дальше.

    Немецкое командование лелеяло надежду задержать на некоторое время стремительно наступающие советские войска Волховского фронта на оборонительном рубеже, возведенном на левом берегу реки Тосна, чтобы позволить выйти из окружения своим частям.
    После возвращения из эвакуации – мы, ребята поселка Малое Гертово, прошли и осмотрели немецкую оборонительную линию от железнодорожного до Графского мостов. Нас поразило большое количество дзотов и пулеметных гнезд, расположенных главным образом, в местах, где в реку впадали ручьи или берега были пологими. Но пологих берегов было мало и большей частью они были расположены за водопадом, а до него берега были обрывистые, глинисто-скалистые, почти отвесные. По ним и летом-то было трудно лазить, а зимой – по обледенелым, вообще невозможно. Во время наступления наши солдаты должны были спуститься с отвесного правого берега реки, затем перебежать реку по льду, где они были на открытом простреливаемом пространстве и представляли беззащитную мишень.

Несомненно, это грозило большими людскими потерями. Бои за поселок Ульяновка продолжались четыре дня. За это время бойцы 268-й Мгинской Краснознаменной стрелковой дивизии отбили четырнадцать контратак противника. В сражении за наш поселок 24 января 1944 года геройски погиб рядовой 947-го стрелкового полка Л.Я. Тупицын. В одной из многочисленных атак, когда под пулеметным огнем из фашистского дзота, его рота вынуждена была надолго залечь, он, взяв две гранаты, сумел прорваться к огневой точке на расстояние броска гранаты. Метнул гранату, она взорвалась рядом с амбразурой и пулемет замолк. Но, только рота поднялась в атаку, пулемет опять заработал и, снова как подкошенные, падали молодые бойцы. Тупицын принял решение – с последней гранатой закрыть своим телом амбразуру дзота. Ценой собственной жизни он обеспечил успешную атаку однополчан в районе поселка Ульяновка. Был представлен к званию Героя Советского Союза, но представление не было исполнено. В суматохе наступления оно затерялось.

  И только в 1994 году по Указу Президента РФ Б.Н. Ельцина от 6 мая № 895  Тупицыну Леонтию Яковлевичу за мужество и героизм было присвоено (посмертно) звание Героя Российской Федерации. Это стало возможным благодаря усилиям его однополчан – Гришина В.Г. и Лаптевой Н.Ф., а также военрука Ульяновской средней школы № 1 Винницкого А.М., где создан музей славы 268-й Мгинской Краснознаменной стрелковой дивизии.

    Леонтий Яковлевич Тупицын родился 4 марта 1895 года в Кировской области, закончил два класса церковно-приходской школы, батрачил в окрестных селах, участвовал в Первой мировой войне. В 1918 году добровольцем ушел в Красную Армию. Воевал в Гражданскую войну и был ранен. Затем служил в Омске. После демобилизации вернулся домой в 1922 году.
    В 1920-е – 1930-е годы трудился в колхозе на должностях – сначала бригадира, а потом председателя.
   В Великую Отечественную войну был призван в Красную Армию в 1942 году. Был дважды ранен.
   Погиб 24 января 1944 года. Похоронен в братской могиле советских воинов, погибших в борьбе с фашистами, в поселке Ульяновка.

   На мемориальных досках братской могилы увековечено триста двадцать человек.
   Мемориал наших бойцов находится на левом высоком берегу реки Тосна – в старинном парке. Отсюда открывается прекрасный вид на Тосненский водопад, заречные поля, нивы и леса.