de omnibus dubitandum 118. 162

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.162. Я ТГОЦКИЙ…

    В октябре 1917 г. Гатчина в силу своего географического положения стала местом, где развернулись события общероссийского масштаба. Длилось это около недели, примерно с 26 октября по 1-2 ноября. В те дни, как писал генерал А.И. Деникин, "Гатчино - единственный центр активной борьбы: Петроград агонизирует, Ставка бессильна, Псков (штаб Черемисова) стал явно на сторону большевиков...

    В Гатчино собрались все", или, по крайней мере, много исторических личностей, которые не преминули оставить мемуары. Питерский меньшевик Н.Н. Суханов писал более образно: "Гатчино предстояло стать Ватерлоо" для А.Ф. Керенского.

    В советской исторической науке во многом по идеологическим причинам это явление было названо "гатчинский фронт" - "первый фронт совсем еще молодой Советской страны", "первый фронт, где люди сражались за Советскую власть".
Ориентировочно в ночь на 26 октября 1917 г. по железной дороге добрался до Гатчино А.Ф. Керенский. Затем (так дословно звучит цитата из книги современного военного историка С. Ауского), "Керенский и его свита ждали в чайной недалеко от вокзала" войска Краснова, которые добрались до Гатчины из Новгорода по железной дороге.

    Как вспоминал тот же Краснов, для участников событий "эти дни были сплошным горением нервной силы. Ночь сливалась с днем, и день сменял ночь не только без отдыха, но даже без еды, потому что некогда было есть. Разговоры с Керенским, совещания с комитетами, разговоры с офицерами воздухоплавательной школы, разговоры с солдатами этой школы, разговоры с юнкерами школы прапорщиков, чинами городского управления, городской думы, писание прокламаций, воззваний, приказов и пр. и пр. Все волнуются, все требуют сказать, что будет, и имеют право волноваться, потому что вопрос идет о жизни и смерти. Все ищут совета и указаний, а что посоветуешь, когда кругом стояла непроглядная осенняя ночь, кругом режут, бьют, расстреливают и вопят дикими голосами: "Га! Мало кровушки нашей попили!".

    Был "разогнан" гатчинский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Как вспоминала ставшая свидетельницей тех событий К.А. Куприна, дочь писателя А.И. Куприна, "с первого дня хозяйничанья в городе отрядов Керенского - Краснова было объявлено осадное положение. Юнкера разгоняли все собрания и сходки. За агитацию против Керенского было приказано немедленно вешать".

    Опираясь на это распоряжение, утром 28 октября, как воспоминала гатчинская социалистка М.А. Флиднер, "во время своего пребывания в Гатчине Керенский распорядился арестовать местный исполнительный комитет, из числа членов в Совете случайно остался один большевик" - Хохлов, рабочий-пекарь запасного авиационного батальона. Совет, помещавшийся тогда на Михайловской, сейчас Красной, улице, в доме № 16, был окружен пушками и войсками. В здании "же в тот момент находились только Хохлов с женой и тремя маленькими детьми - и Хохлов был арестован, но вскоре выпущен по просьбе местных эсеров".

    Эти записи дополняются воспоминаниями графа В.П. Зубова о том, что руководил этим арестом лейтенант Книрша, которого Керенский из своих адъютантов повысил в управляющие делами. Арестовав всю семью Хохловых, Книрша отчитался Керенскому, что "накануне арестовал "самых видных большевиков Гатчины". Более того, "он чуть было их не повесил, но счастливая звезда удержала его в последнюю минуту".

    По мере нарастания напряжения в городе знаменитых личностей в районе Гатчинского дворца можно было встретить все в большем количестве. Так, "28 октября к Керенскому... снова приехал Борис Савинков", террорист, один из лидеров боевой группы партии социалистов-революционеров. Как писал американский журналист, социалист Джон Рид, автор знаменитой книги "10 дней, которые изменили мир", "в Гатчино было несколько "нейтральных" отрядов с Черновым во главе", лидером и теоретиком партии социалистов-революционеров, министром земледелия Временного правительства, "он пытался убедить Керенского прекратить наступление на Петроград".

    Оставались последние аккорды "активной недели". В ночь с 29 на 30 октября произошел захват Гатчинского дворца. Днем 30 октября к Керенскому пришли офицеры, которые выдвинули требование назначить начальником обороны города Савинкова, что Керенский и сделал. Однако вместо того, чтобы приступить к своим обязанностям, тот попросил А.Ф. Керенского подписать бумагу о том, что "предъявитель сего, Борис Савинков, командируется министром-председателем и Верховным главнокомандующим Керенским в его Ставку для ускорения высылки подкреплений к Гатчино". Бумага была подписана, Керенский оценил ее как предлог Савинкова к бегству.

    Перед чем спасовал Савинков? Перед "знаменитой акцией Дыбенко по овладению Гатчино в одиночку. Если формулировать точнее - втроем", проведенной 30 октября. Савинков был не одинок в своем решении. Как отмечал писатель М.М. Зощенко в рассказе "Керенский", "местный гарнизон не проявлял признаков жизни". По воспоминаниям летчика П. Нестеренко, "многие офицеры старались уйти хотя бы на несколько верст от города...".

    Однако к ночи 30 октября, как вспоминал, может быть, и неточно, П.Н. Краснов, в Гатчине было "спокойно, но как-то сумрачно... Вечером из ставки в Гатчино прибыл французский генерал Ниссель", но последствий для обороны города от матросов его приезд не имел.

    Между тем проходящие днем мимо Гатчинского дворца жители города могли видеть, как председатель Центробалта (Центрального комитета Балтийского флота), недавно освободившийся из питерской тюрьмы "Кресты" П.Е. Дыбенко, предлагал казакам сомнительную сделку - обменять Керенского на Ленина. Как вспоминал Краснов, "громадного роста красавец-мужчина, с вьющимися черными кудрями, черными усами и юной бородкой, с большими томными глазами, белолицый, румяный, заразительно веселый, сверкающий белыми зубами, с готовой шуткой на смеющемся рте, физически силач, позирующий на благородство, он очаровал в несколько минут не только казаков, но и многих офицеров.

    - Давайте нам Керенского, а мы вам Ленина предоставим, хотите ухо на ухо поменяем! - говорил он, смеясь.

    Казаки верили ему. Они пришли ко мне и сказали, что требуют обмена Керенского на Ленина, которого они тут же у дворца повесят". Как подметил Н.Н. Суханов, "после всего происшедшего для бедных казачьих мозгов это было непосильным испытанием".

    1 ноября в Гатчину приехали народный комиссар по военным делам В.А. Антонов-Овсеенко и назначенный комиссаром Гатчино С.Г. Рошаль. Последний умело сохранял хрупкое равновесие сил в городе. Как свидетельствовал Краснов, "было ясно, что перемирие полетело к черту и все погибло. Мы в плену у большевиков. Однако эксцессов почти не было. Кое-где матросы задевали офицеров, но сейчас же являлся Дыбенко или юный и юркий Рошаль и разгонял матросов.

    - Товарищи, - говорил Рошаль офицерам, - с ними надо умеючи. В морду их! В морду!

    И он тыкал в морды улыбающимся красногвардейцам.

    Я присматривался к этим новым войскам. Дикою разбойничьею вольницею, смешанною с современною разнузданною хулиганщиною, несло от них. Шарят всюду, крадут что попало. У одного из наших штабных офицеров украли револьвер, у другого сумку, но если их поймают с поличным, то отдают и смеются: "Товарищ, не клади плохо! Я отдал, а другой не отдаст".

    Разоружили одну сотню 10-го Донского казачьего полка, я пошел с комитетом объясняться с Дыбенко. Как же это, мол, так - по перемирию оружие остается у нас; оружие вернули, но не преминули слизнуть какое-то тряпье. Шутки грубые, голоса хриплые. То и дело в комнату, где ютились офицеры, заглядывали вооруженные матросы.

    - А, буржуи, - говорили они, - ну, погодите, скоро мы всех вас передушим. И это не шутка, это действительная угроза".

    Еще одна известная личность посетила в те дни Гатчину – Лейба Бронштейн (Лев Троцкий), в то время председатель исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.

    Об этом сохранились воспоминания П.Н. Краснова: "Уже в сумерках ко мне вбежал какой-то штатский с жидкой бородкой и типичным еврейским лицом. За ним неотступно следовал маленький казак 10-го Донского полка с винтовкой выше его роста в руках и один из адъютантов Керенского.

    - Генерал, - сказал, останавливаясь против стола, за которым я сидел, штатский, - прикажите этому казаку отстать от нас.

    - А вы кто такие? - спросил я.

    Штатский стал в картинную позу и гордо кинул мне:

    - Я - Тгоцкий.

    Я внимательно посмотрел на него.

    - Ну же! Генерал! - крикнул он мне. - Я - Тгоцкий.

    - То есть Бронштейн, - сказал я. - В чем дело?

    - Ваше превосходительство, - закричал маленький казак, - да как это можно? Я поставлен стеречь господина офицера, чтобы он не убег, вдруг приходит этот еврейчик и говорит ему: "Я Троцкий, идите за мной". Офицер пошел. Я часовой, я за ним. Я его не пущу без разводящего.

    - Ах, как глупо, - морщась, сказал Троцкий и вышел, сопровождаемый адъютантом Керенского и уцепившимся в его рукав маленьким, но бойким казачишкой.

    - Какая великолепная сцена для моего будущего романа! - сказал я толпившимся у дверей офицерам".

    Этот же эпизод есть в воспоминаниях поэта Серебряного века А.Б. Мариенгофа с добавлением, что "Краснов делает вид, что не знает Троцкого в лицо", и в конце Троцкий "уходит, хлопнув дверью".

Телеграмма коменданта Гатчины С.Г. Рошаля. Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. Фото из газеты "Гатчинская Правда".