Испытание

                ИСПЫТАНИЕ
   Онисим  с одобрением  смотрел  на  трех  своих  сыновей - погодков,    Василия, Игната и Степана - девятнадцати, восемнадцати и шестнадцати  лет.  Выросли  они плотные, кряжистые,  на утренней косьбе  не  отстают от него, тяжелой работы не чураются, видно больше  пошли в отца.  А сам Онисим, в  свои 
 сорок пять   лет еще легко поднимал за  комель  бревна в  обхват, а  кулаков  его  в свое  время   в  зимних деревенских драках  («стенка на стенку») старались все  избегать. Но вот в  характерах  сыновей   Онисим  так до  сих  пор   ещё  не  разобрался -  что - то  от   матери, мягкой, уступчивой  - им  передалось.
   И посматривая   на  сыновей, Онисим   подумывал -  на каком деле     попытаться  их испытать, выявить  -  на  что  каждый  из  них   способен –  и в деревенской  тяжелой  жизни, да и  вообще  в  их  дальнейшей   жизненной  судьбе.
   Так получилось, что Онисим  ещё  с  детства  любил   ходить по  местным, широко  окружающим  их деревню,  лесам и болотам, раскинувшимся  в  северных вологодских  просторах  на  сотни  верст  вокруг. Естественно, что он  стал  неплохим  охотником, даже  по  местным северным  меркам, где так  уж повелось, что  каждый   мужик  в деревне   промышлял  в   лесу. Наиболее часто  добывали  на пропитание семье  распространенного  в  этих лесах,   крупного обитателя леса -  лося. Не гнушались   и зайчатиной, постреливали  и рябчиков и тетеревов,  удавалось добывать и  крупную, горластую птицу  -  глухаря.  А зимой, конечно,   охотились на лис  из за её  красивого, ценного меха.  Волков тоже  отстреливали, но уже  по  необходимости, когда  они  начинали  слишком  досаждать,  а  иногда даже  власть  за  отстрел  волков,  платила  за   каждую их шкуру.
   Но особой, конечно,   была  охота  на  медведя. В  вологодских  северных  местах  этого   крупного, сильного  и опасного при  охоте  на  него зверя,  достаточно  хватало.  А  медвежье  сало   в  деревне  считалось   самым лучшим лекарством  при  любой, особенно  простудной  болячке. Ну, а  из медвежьей  шкуры  делались  теплые  тулупы и  телогрейки, незаменимые  в   вологодские  сорокаградусные  морозы.   И   почти в  каждой  семье, в   "ледниках"  стояли  кадушки  с  подсоленной  медвежатиной и лосятиной.
   И  конечно,  Онисим  в  деревне  считался  одним из наиболее удачных  охотников  на  медведя и у него  на  счету  было  их  уже более  двух  десятков. Так уж в их  местности  повелось, что наиболее  удобным  было   добывание  медведя   в начале  зимы  в  берлоге, когда он уже  набрался  жиру  и  ещё  не потратил  его.  Да иногда приходилось отстреливать, а больше  отпугивать  медведей, при  их попытках  потравить  посадки, особенно  овса. Кстати, при этом  часто,  осторожный и хитрый, подраненный   зверь  уходил  и тогда  нужно  было  обязательно  его  добить, так как раненный  медведь особенно опасен и мог уже  сам  напасть   на  человека и  особенно  на  домашнюю  скотину.  И обычно собиралось несколько охотников  и  обязательно  с  собаками, натасканными  на  медведя, так как  без них    трудно было  в  этих   лесных  буреломах  отыскать медведя  и  выгнать его  на  прицельный  выстрел.  Подобное  приходилось делать и когда  зимой  из берлоги   спугнутый медведь  уходил  и  превращался  в   крайне опасного  и голодного  зверя – шатуна.  Иногда  шатуном  становился   медведь, когда  слишком рано весной  поднимался  из берлоги  или  наоборот  поздно осенью  долго  не находил себе место для  зимней спячки.  Поэтому  в такое  время в  лес  надо  было  ходить обязательно с  собакой, лучше с  двумя,  которые  могут во время  почуять  медведя  и   нападая  на него с двух  сторон, дают  возможность  или   застрелить его  или   уйти человеку  от нападения  зверя.
   Обычно  Онисим в  зимней охоте  на медведя   в берлоге  не брал собак, хотя у него  была пара, натасканных на  медведя. Во первых, он  сам  находил  медвежьи берлоги, а  во вторых - во время   такой охоты  была  опасность подстрелить  самих  собак.   И конечно, при такой  охоте, нужны  были  несколько  человек: один   длинной  жердью   пытается  заставить  медведя   выскочить  из берлоги,  второй - из ружья застрелить его  и  так уж  повелось  с древних  времен  на  Руси,  для безопасности  третий человек   должен  с рогатиной,   как бы  остановить  стремительный  нападающий   рывок медведя, чтобы дать  возможность сделать  прицельный  смертельный выстрел.
   И   для этой охоты  у  Онисима  были   две  дубовые    рогатины,  по  2-3 метра  длиной, с опаленными  для  крепости, рогами. Одна  - с двумя, на  самца-медведя, который  обычно  прет напролом, поднявшись на  дыбы  и  вторая – с  тремя  рогами  на самку, более  хитрую, которая  часто, не поднимаясь на  задние лапы, пытается  с  разных сторон напасть на  охотника. И тогда  рогатина  с  тремя  рогами  более  удобна  для  обороны  от неё.  Ружье у  Онисима  было  ещё  от деда, с  крымской  войны -  гладкоствольная   двустволка   12 калибра.  Патроны  на  медведя  Онисим  делал  сам, забивая  в них крупно нарубленную  из  свинцового листа, картечь с сухим  зернистым  порохом и плотным  пыжом.  И   ни  разу   ещё  его ружье и патроны  не подводили, не давали  осечки.
    И Онисим  решил  испытать своих  сыновей   в этом  опасном, но   мужском охотничьем деле.  Зная прекрасно  окружающий лес, он примерно представлял, где  могут  быть медвежьи берлоги. Обычно медведи выбирали себе место для  зимней  спячки    в  глухом буреломе, в  ямах под вывороченными   с  корнями  деревьями, натаскивая  туда  сухой травы, веток. Ну, а первые зимние метели  закрывали  сверху   толстым слоем снега эту   утепленную  конуру  и  медведя  в его теплой шкуре и с толстым слоем жира,  даже    сорокаградусные  морозы  не  донимали.  И определить  место  этой  берлоги   можно было только опытному  охотнику  по струе  теплого воздуха  от дыхания медведя, поднимающегося  над  снегом. 
    Чаще у одинокого  медведя   место выхода  из берлоги было  одно, но  обычно  у  медведицы с   медвежатами  было  их  несколько  и это  нужно было  всегда   учитывать, поднимая  зверя  из  берлоги. Медвежата    обычно появлялись  в  марте, маленькие, не больше  рукавицы и  у деревенских охотников  было негласное табу - не тревожить такую  берлогу, чтобы не  связываться и с  очень  агрессивной медведицей, да и  не иметь лишних хлопот с маленькими медвежатами.  Но в берлоге  могла  оказаться  медведица с  уже  и   годовалыми  медвежатами, размером  с  крупную  собаку  и  охотники  тоже  обходили  эти  берлоги.  Конечно, разобраться, кто находится  в берлоге, мог только  опытный  охотник и обычно  выбирали  берлогу  с  одиноким  медведем. 
   И Онисим  быстро  нашел  подходящую берлогу,  с   возможно   одиноким медведем, уже не  первый  раз   зимовавшим  в  ней, недалеко, в четырех верстах  от деревни.  И заранее обсудив  с  сыновьями, кто чем  будет заниматься, они в одно зимнее утро, соответственно собравшись,   выехали  на  санях к месту берлоги, в  лес.  К нему около двух верст   пришлось по  глубокому   снегу   пробивать  дорогу, но не доезжая   до берлоги пару сотен  метров, плотно привязали  за раскидистой   елью  лошадь и тихо, чтобы не спугнуть медведя, след  -  вслед  подошли к  берлоге. 
   Онисим  сам  выбрал   себе место напротив  ожидаемого выхода медведя,   вытоптав его до земли, для хорошего  упора   рогатины.  Среднего  сына  Игната  он  поставил  на метр  правее, чтобы тот  длинной    березовой   жердью   мог  потревожить   зверя  в берлоге. Старшего Василия с  ружьем, заряженным двумя  патронами   с  картечью и двумя  ещё запасными  патронами в  кармане, поставил     левее, с  наказом стрелять  только поочередно и  только  в  шею  или  грудь медведю. Так как  выстрел в  голову  не  всегда  бывает  смертельным  - пуля может дать рикошет от наклоненной   вперед  у медведя толстой лобной кости.   Младшего Степана  поставил  за  собой  с  второй  запасной  рогатиной.  У  всех  у них, конечно,  на  всякий случай за  поясом   были  остро отточенные  топоры, которыми, как говорили, можно   было  даже бриться.
    Осмотревшись, что все готово, Онисим дал знак Игнату, чтобы тот  сунул жердь   в берлогу. Прошло  несколько минут, но все было тихо. Онисим  кивнул Игнату еще раз  поглубже засунуть жердь  и  … тут же  взвился  снежный  вихрь, в котором со страшным ревом оказался  здоровенный  медведь, жердь полетела  в  сторону, а медведь кинулся  в  сторону Игната. 
   Краем глаза  Онисим  увидел, что Игнат не  удержав жердь и  повернувшись  к медведю спиной, пытается отскочить назад, что никогда нельзя делать, так как это ещё больше  озлобляет любого зверя. И  уже  сам Онисим, издав  громкий   рык-крик, сделал два шага в  сторону медведя.  Тот сразу  сообразил, кто его главный враг и  повернувшись  к  Онисиму,  встал  на дыбы, на  задние  лапы. Да это был матерой самец,  около трех метров  высотой, с сединой на загривке. Онисим направил рогатину  в грудь зверю, который  тут  же стремительно  налетел на нее. И тут произошло неожидаемое, видно  один рог рогатины попал на  грудную кость и от мощного напора  зверя сломался, а второй рог проскочил по ребрам и медведь  передней лапой выбил рогатину у Онисима  из  рук. 
    «Бей» - закричал Онисим   Василию,  но тот, видимо, от такого страшного рева  и  вида   громадного  зверя,  буквально  на  миг  впал  в  шок.  И выстрел прозвучал   несколько позднее и ружье, дрогнув в   его руках, направило заряд  выше, в голову зверя, выбив  тому глаза и  челюсть.  Медведь взревев ещё ужаснее, но как бы  все - таки задержался в рывке и этой  секунды  было  достаточно Онисиму, прохрипевшему  Степану «давай». И тут же почувствовав в руках  вторую рогатину, направил её в  грудь зверю и  она вошла, как в масло, тому  в тело.  Но медведь, навалившись всей свой тридцатипудовой массой  на  рогатину, громадными  лапами  пытался  достать  своих  смертельных  врагов. 
   И Онисим  почувствовал  страшный   удар по голове, как  будто его   ударили  тяжелым  бревном, от которого он  упал  на  колени, но  продолжая  держать  рогатину и  почувствовал  на ней  и  руки  сына – вдвоем  они  пытались  удержать страшный напор.  «Бей»  - как  в  тумане,   хрипел   Онисим  и  второй  прозвучавший   выстрел  был более удачный – крупная  картечь разорвала   шею и  горло  зверю, хлынула   темной волной  кровь и  страшный  звериный  рев  перешел  в   хрип и  бульканье, медведь стал  заваливаться  на бок, но   продолжал напирать вперед, чтобы добраться  до Онисима.
    Картина  происходящего была  страшной. Громадный зверь  с рогатиной в груди,  бился    на снегу,  даже сейчас в  смертельной  агонии, пытаясь  своими длинными лапами  достать  своих  врагов. Всё вокруг было  залито  кровью, но  взгляд сыновей  приковывал оголенный  череп  отца, скальп которого от удара страшной  медвежьей лапы   висел  у него на лице  и  беспрерывно   лилась  кровь.
   Онисим, стоя на коленях и  как  в  тумане, не видя  ничего, но  даже при   нахлынувшейся  слабости, продолжая  вместе с сыном, пытаться  удерживать медведя  на  рогатине,  понял, что зверь нанес ему  смертельную рану. По рассказам своих приятелей  - охотников, он  слышал, что медведи своими страшными лапами могут содрать скальп с человека  и что это случилось  с ним.  И он знал, что, чтобы  избежать  смерти, нужно тут же  обратно поставить  скальп на  место  и   захрипел  об этом  своим сыновьям. Но те от страшной  картины  увиденного,  были как  в   шоке  и только  младший  Степан, превозмогая  себя,  взяв на волосы этот кровавый   комок и вместе с шапкой, затащил  его  обратно  на   оголенный отцовский   череп, плотно  обмотав  длинным   отцовским  кушаком. Кровотечение стало  меньше  и  Онисим, чувствуя страшную слабость  и  головокружение, с помощью сына  поднялся  с  колен и протерев    немного  от  крови   глаза, осмотрелся  вокруг.  Увидев бившего в  агонии зверя, прохрипел своим  сыновьям, пытавшимся  топорами добить его и могущими  подпасть под удары его страшных лап.
    «Не  надо - он скоро сам дойдет».
    И сыну  Степану  -  «Быстро вези меня  в  нашу больничку, к  «фельшару» – он,  что можно  -  у  меня  всё   зашьет».
    И поддерживаемый  сыном, потихоньку пошел к оставленным саням, но   повернувшись,  ещё по-хозяйски  сказал оставшимся  сыновьям.
    «Как  медведь дойдет  - разделайте его, но только не  повредите  шкуру».
    Хорошо, что лошадь  была  крепко  привязана, а то при   зверином реве она  рвалась  убежать и сейчас  сын осторожно уложив отца на сани, уже через  полчаса    примчал  его  к  местной  земской больнице. Это было  несколько  бараков под красными  железными крышами на краю их деревни, на берегу  небольшой заросшей  речки. Вместо врача  там работал  старый  фельдшер, который  и  обслуживал все  окружающие деревни, главным образом лечил  различные  простуды   у  детей,   суставные и поясничные боли у пожилых  и конечно   различные  вывихи   и травмы, полученные особенно  во время  разных престольных  праздников.  Конечно, он неоднократно     сталкивался  и со случаями  скальпированных  ранений   черепа.  Да,  частенько  его  привозили   с  вызовов,  изрядно  набравшимся  от  угощения, но  дело  свое  он знал  и  изрядно набил   руку  и  на сшивании ран.
    К счастью, фельдшер   оказался  на  месте  и  сразу  принялся   за работу, обмыл рану, состриг   волосы, где  нужно  на голове и стал накладывать  беспрерывный  шелковый шов   на рану   вокруг  головы.   Хотя  у Онисима  была выраженная  слабость и головокружение, но он  держался и даже во время операции  отказался  лечь и  сидел   на  скамье, а  сыну  приказал возвращаться  обратно   и помогать братьям  в  разделке  туши медведя. 
    Конечно, домашние сразу же  узнали о происшедшем, в больничку прибежали  жена  со старшей  дочерью и после  оказания  помощи, потихоньку  помогли  Онисиму,   с завязанной  головой,   добраться   до  дому.  А Степан  на санях,  вернувшись  назад в лес, помог  братьям,  сняв  шкуру,  разрубить медвежью тушу на части  и так как она  весила  около тридцати пудов, за два захода  привезти её домой. 
    Рана у Онисима  быстро зажила и  уже  через  две  недели швы   были сняты,  но головокружение и головные   боли держались  ещё  около месяца,  ну  и  остался,  конечно,  багровый  рубец вокруг головы  и   с той поры его  в деревне стали  звать  - Онисим с  отметиной, иногда  добавляя  - медвежьей.   
   И охоты  на  медведей   Онисим   не  бросил  - уже  на  следующий  год  добыл   двух. Но до сорока - не дотянул и после одной охоты, тяжело подвихнув  ногу, закончил  это  дело.  К  сыновьям   Онисим  относился   по прежнему, как  и положено  в  деревенских  семьях, воспитывая  их   в мире   добра   и православного духа, но  обработав  шкуру  добытого медведя, решил подарить её младшему сыну  в  день его будущей  свадьбы.
        PS: рассказ  написан по  детским воспоминаниям,   со  слов  деревенского  девяностолетнего  деда  Анисима (по вологодскому окающего говору – Онисима).