Портрет

Она лежала на белоснежной простыне,  разбросанной на диване, на левом боку,  подперев левую руку под голову, и смотрела на меня - очарованного небывалой красотой этой девушки начинающего художника,  стилю которого только предстоит родиться. 

Я смотрел на нее, и пытался передать ее величие - ангельски обаятельную внешность,  каждую частичку ее фигуры и каждый оттенок ее кожи на холсте,  но всячески был недоволен  результатом.  Ничто не сможет передать ее,  ничто не способно конкурировать с ней,  и от этого мое художественное желание передать атмосферу человека на холсте претерпевало крах в битве с её аурой божества в человеческом обличье.

Она лежала нагая,  и порой я любовался ее грудями, позабыв обо всем на свете.
Её глаза следили за мной: взглядом она не позволяла перейти мне границу дозволенного просмотра ее тела,  передавая изменениями во взгляде свои запреты.  У нее было волевой строение лица,  она напоминала богиню любви, которой на время пришлось стать ангелом войны.  Я был влюблен в нее,  оттого и захотел запечатлеть ее на века.
Но это невозможно.

Все,  что появлялось на холсте от движений кисточки по нему,  совсем не походило на нее.  Любой художник-профессионал отметил бы мастерски предпринятую попытку передачи женской красоты,  но я добивался результата,  а не попыток.  Результат был неудачен.

Капельки пота волшебным образом появлялись на моем лбу,  и спускались по нему вниз,  словно ребенок,  спустившийся с горки на ватрушке.
Всем своим видом она давала понять,  что именно ей выпал случай контролировать мои художественное попытки,  от которых она,  если честно,  ожидала наивысшего результата.

Построив общую фигуру лежавшей предо мной девушки,  я принялся украшать ее смещением красок,  но понимал,  что максимум выйдет что-то неплохое.  Словно сама по себе она лишает цветов все то,  что пытается передать миру ее красоту.  Она не желает делиться своим дарованием,  и я это вижу.
Но я должен сломить ее барьеры.
Все мои потуги обречены на провал,  а она все так же лежит на диване и посматривает на меня,  общаясь со мной одним лишь взглядом.

Мои глаза снова скользят по её шее,  спускаются на уровень грудей,  и,  словно на американских горках,  скатываются к видневшемуся невооруженным взглядом пупку.

- Вы очень красивая.  - произношу я и ругаю себя за такие бездарные слова,  которые она слышала не раз.

Объект моих терзаний не издает ни звука,  и я возвращаюсь к работе.

Через пару часов я заканчиваю общий план,  а еще через несколько часов заканчиваю портрет полностью.  Она смотрит на него,  но ничего не говорит.  Все такая же нагая,  все такая же красивая.
Затем она одевается,  возбуждая во мне порыв страсти и желание схватить ее и сделать своей,  и уходит.
Я смотрю ей вслед,  и понимаю,  что красу эту больше не увижу. И мне становится грустно от этого.

Через несколько дней я узнал о её смерти и сильно опечалился. Вернувшись с похорон,  я бросил взгляд на портрет ныне покойной,  и не смог отойти от него.  Одна вещь беспокоила меня: на портрете моя покойная была написана до реалистичного живой,  словно вся её жизнь и вся красота упорхнули из обитого кожей мясного мешка, и поселились  в нарисованный мною портрет.

Она вернулась ко мне?...