Из воспоминаний Петра Кошкина

Моя подпольная деятельность начиналась со знакомства с народовольцами; тогда это было лишь простое любопытство, не подкрепленное никаким реальным действием.

Мы собирались в небольшом сарайчике, группой из трех-четырех рабочих, и внимательно слушали спокойный, тихий голос нашего наставника. Бывало, я даже засыпал прямо там, утомившись после многочасовой смены на заводе; тогда товарищи осторожно толкали меня в плечо, и я продолжал слушать.

Мы горячо жаждали поражения государству, что причиняло столько несчастий собственному народу, и многократно спрашивали интеллигента, чем мы лично можем помочь этому делу. Но тот всегда отвечал невнятно, мол - главное, это сначала завербовать большие массы рабочих, изменить сознание толпы, а потом уже действовать. Нам это не очень нравилось.

Именно потому настоящим глотком свежего воздуха для нас оказалось знакомство с другим интеллигентом, что был из социал-демократов. Он не казался нам слишком надежным, зато предлагал реальные действия.

В 1886-ом году мы с И. занялись изготовлением листовок на гектографе (примитивное устройство для отпечатывания брошюр - прим. ред.). Конечно же, деятельность эта была совершенно противозаконна, и влекла за собой самые печальные последствия в случае нашей поимки.

Листовок выходило немного, да и гектограф мы прятали на квартире у все того же интеллигента; далеко не каждый день он нас приглашал, исходя из своих представлений о безопасности. Я ждал жандармов каждую ночь и утро, но, видимо, мы наговаривали на нашего сообщника зря. Он не выдавал нас.

Изготовив листовки, мы с И. выбирали какую-нибудь ночь, чтобы их распространить. Обычно выходили поздно, когда город затихал. Разбрасывали листовки на тропинках, по которым рабочие утром шли на фабрики. Они находили их, читали и передавали своим товарищам. Из текстов рабочие узнавали, как обирает их владелец завода, что жизнь можно устроить совершенно по-другому, как подобные вопросы решаются в других странах — и загорались справедливым гневом. По-началу мы не видели плодов своей работы, но позже, после первых запущенных нашими листовками стачек, радостно утвердились в нужности дела, которому отдавали столько сил, времени и средств.

Однажды мы с И. в очередной раз шли по ночной улице и заметили, что за нами, на расстоянии шагов тридцати, кто-то следует. Немного подождав, походив кругами, мы поняли, что худшие опасения оправдываются. Поскольку оружия у нас при себе не было, решено было броситься бежать в разные стороны, стараясь запутать шпиона. Ни в коем случае нельзя было его привести ни к нашим домам, ни в квартиру интеллигента.

Я побежал по улице К-ой, мой товарищ бросился наискосок, через заборы, доски и горы бревен. Немудрено, что преследователь выбрал именно меня и побежал следом. К нему вскоре присоединилось несколько человек, сидевших, видимо, где-то в засаде неподалёку.

На бегу я выбросил остатки листовок в одном из двориков. Затем я увидел приоткрытую дверь дома и заскочил в неё, потом, пробежав его насквозь, выскочил с другой стороны. Как мне показалось, я оторвался от преследователей. Их топот пронёсся по дороге за забором, и стих.

Я, тем не менее, понимал, что выходить из укрытия пока нельзя; впрочем, нельзя было здесь и задерживаться слишком надолго. Сидя за колодцем, я целый час дергался от любого шороху и перебирал любые варианты исхода. Я был уверен только в том, что мой товарищ И. смог уйти от жандармов и находится в безопасности. Эта мысль грела меня.

Я решил, что пора выходить, и перелез на улицу. Там было пусто. Я стал красться вдоль забора, но вдруг, из дыры, выскочили прямо на меня двое человек. Они тотчас бросились в драку; я отскочил, вскрикнул, и готовился отбиваться, но... понял, что машу кулаками в пустоту, в совершенно другой части города. Рядом стоял И. Он сильно удивился и даже испугался.

После этого случая мы решили остановить свою деятельность на месяц. Царские шпионы попадались мне, когда я, измученный, шел вечером с работы домой, но никаких преступлений я уже не совершал, и они вскоре отстали. Позже мы перенесли гектограф на квартиру надежного, идейного товарища и продолжили отпечатывать листовки уже у него. Однако загадка происшествия, спасшего мне жизнь, до сих пор никем не разгадана. До меня позже доходили слухи, что жандармы теперь боятся растворяющегося в воздухе распространителя листовок, и от трусости даже ослабили своё давление на ночных прохожих. По всей видимости, начало этой сказке и дал мой случай.

Самому же мне, как уверенному атеисту, не верится в сказочное объяснение произошедшего. Быть может, то было счастливое совпадение — например, одурманившее мой и жандарма разум действие какого-нибудь природного газа или растения. Остается надеяться, что однажды наука сможет объяснять подобные феномены, не прибегая к услугам мистических и религиозных предрассудков.