Маленький человек

        Очередным серым вечером темноволосый худой мужчина медленно двигался в сторону своего скромного съемного жилья. Ему было неудобно идти из-за штанов, которые он вынужден был постоянно поправлять, из-за портфеля, который, как ему казалось, заставляет его криво ходить, из-за полного кармана мелочи, которая при каждом удобном случае напоминала о своём существовании металлическим хлюпаньем. Ему уже наскучило дышать пылью дорог, но он вдыхал её, как единственную реальность, на которую были способны его больные органы чувств. Ему было тяжело нести по городским улицам своё аскетичное разочарование, да ещё и портфель.
Он мог бы позволить себе снимать хорошую квартиру, но предпочитал жить в коммуналке, потому что заслужил. За его спиной было много предательств, боли, и совсем мало счастья. Как это часто бывает в минуты торжества тоски над ситуацией, сейчас ему казалось, что он вообще никогда не был счастливым. И это чувство тоски почему-то облаком преследовало его уже несколько месяцев.
У него не было семьи, у него не было собаки, у него была работа. Мать его умерла, так и не дождавшись внуков, после чего и с потерявшим надежду на уютную старость отцом он утратил последнюю связь. Он не заводил никаких отношений, не мог, потому что любые разговоры с ним сводились к отрицательному знаменателю или молчанию, потому что собеседнику хотелось после такого общения умыть лицо и убежать подальше. Он старался об этом не думать. Он никак не понимал, что с ним не то. Хотя даже когда он находил собеседника, который с первой встречи не сбегал, то привычка к обозначенному исходу склоняла нашего героя сбегать самому. И тогда он тем более старался об этом не думать. До сих пор он находился в состоянии ожидания какого-то внезапного чуда, с этим и жил.
Он не слишком устал за сегодня, но выглядел так, словно усталость нескончаемым потоком течет по его венам вместо крови, начинаясь в голове или, что вероятнее, в сердце. Звали нашего бледного друга Анатолием. Анатолий уже стал для читателя другом, потому что чувства его нам всем близки и понятны.
Наш герой на какое-то время остановился на набережной, надеясь найти какое-то утешение в этой мутной воде. Он опёрся о каменную стенку и вглядывался в тускло-голубую линию горизонта, безнадёжно прокручивая в голове потерянный осенний день, безуспешно пытаясь выудить из него хоть что-то. Безутешный ветер набирал обороты, мешая грязь с мусором по улицам города.
В нос резко ударил запах дешевого табака, из-за чего лицо его стало ещё более бледным, чем обычно. Наш герой повернул голову и увидел двух несуразно одетых подростков. Один – кудрявый - нервно докуривал сигарету, которая никак не могла кончится, а второй – не кудрявый - жмурился от ветра, укутавшись в желтый грязный шарф. Оба они были ещё совсем юны и по-своему прекрасны. Анатолий проникся завистью, сам того не замечая.
Не обратив никакого внимания на нашего героя, они прошли по набережной, перебежали дорогу и скрылись в переулке. Наш друг меланхолично проводил их взглядом, продолжил смотреть на горизонт, который теперь был просто серым, но перед глазами возникал сморщенный нос подростка, ныряющий в грязный желтый шарф. Он ухмыльнулся, впервые за долгое время и, лихорадочно оглядевшись по сторонам, поправил штаны, которые почти свалились с его ног, напоминавших палочки для суши. Чуть сгорбившись и спрятав тонкие пальцы в карманы своего старого, рваного в нескольких местах пальто, он медленно потянулся в переулок.
«Зачем я туда иду?» - спрашивал он себя, и всё равно шел. В сыром переулке работало, к удивлению, единственное заведение. Тусклый желтый свет отражался в маленьких лужах и создавал удивительную атмосферу бессмысленного спокойствия и тепла. Он встал так, что ему открылся вид на то, что происходит внутри. Двое уже знакомых ему лиц суетились у барной стойки, что-то громко жестикулировали, наверное, знакомому бармену, небрежно снимая свои вещи. Шарф упал, но никто этого не заметил, кроме Анатолия, конечно.
Остальной десяток человек был распределен по небольшому залу в виде пьяных компаний. Все столики огибали выдуманную сцену, которая была обозначена огромным зеленым ковром. Все чего-то ждали.
Тем временем погода набирала обороты, одежда нашего друга мокла, он уже стоял почти в луже, но зайти не решался. Спустя пять минут здравый смысл победил и Анатолий, хлюпая теперь не только мелочью, но и ботинками, зашагал к входной.
У входа он обнаружил полное отсутствие интереса к нему присутствующих и странный запах кислых щей и воска, который, кажется, теперь впитался в его промокшее пальто. Вешалок он не нашёл, потому направился к бару:
- А куда можно повесить посушить? – сказал он словно в пустоту, поднимая при этом с пола упавший предмет одежды, который оказался на ощупь удивительно приятен.
Двое знакомых лиц прервали свой оживленный разговор, и владелец шарфа оценил мокрого мужчину с огромными мешками под глазами наигранно серьёзным взглядом полузрелого юноши.
- Спасибо. Он не слышит – сказал не кудрявый, одной рукой забирая шарф, а второй отхлёбывая что-то из граненого стакана – глух на одно ухо.
- Кто?
- Бармен.
Кудрявый специально забавно развернулся на стуле, шепнув что-то на ухо второму, на что тот спокойно кивнул и продолжил пить. Анатолий с минуту стоял на месте, держа в руке тяжелое пальто, воротник которого уже формировал маленькую лужу под собой. Выдохнул, почесал затылок, и тихонько пошёл к выходу, мысленно жалея о том, что вообще сюда зашёл.
Как только его рука коснулась дверной ручки, свет в заведении погас и сквозь стеклянную дверь, усеянную как бы застывшими во времени каплями, он увидел бурое небо, не предвещающее ничего хорошо, но манящее своим магическим оттенком. Вдруг все в баре начали кому-то аплодировать, что заставило Анатолия обернуться.
На зеленом ковре – все любительские софиты бара сейчас были направлены на эту псевдо-сцену – сидела, свернувшись, какая-то маленькая девушка. Она была укрыта в шелковую ткань бурого оттенка. Воцарилась тишина. Казалось, никто не дышит. Лишь капли стучали с удивительной силой, словно прося их впустить внутрь. Анатолий направился к ближайшему столику, чтобы видеть сцену-ковёр, быстро переставляя свои ноги – палки.
Ему казалось, что тишина не закончится. Весь мир был сосредоточен сейчас на этой маленькой хрупкой статуэтке. Он не видел её лица, она спрятала его и просто сидела, отвернувшись от зрителей, словно стесняясь своего здесь присутствия, только кости её торчали сквозь мягкую ткань. Он услышал её дыхание, его слышали сейчас все. Заиграла музыка, и то была самая печальная мелодия на свете, которую вы когда-либо слышали, состоявшая из перебора нескольких клавиш на полурасстроенном пианино и пауз, которые служили для мелодии как бы дыханием, от чего та проникала к вам живой змеёй в душу и никогда больше оттуда не выбиралась.
Хрупкое существо плавно выглянуло из-под ткани, странным образом изогнувшись. Она застыла и стала рассматривать всех присутствующих, которые не могли не ответить ей тем же. Лицо её было сухо и серьёзно, оно поражало каким-то сумасшедшим надрывным спокойствием атомной бомбы в глазах. Взгляд её дошёл и до Анатолия. На нём и остановился. Она улыбнулась. Он утратил способность думать. Тело его сейчас являло собой один огромный чувствительный нерв. Никого больше не было. Только его маленькая мокренькая душа и её глаза, которые вынули из него эту душу и разглядывали, как бы выставив на общее обозрение их взаимное недоразумение. Музыка дышала, а Анатолий не совсем.
Музыка заиграла чуть уверенней, отчего, видимо ей повинуясь, девушка плавно, но с перебоями, начала выпрямляться, словно только что проснувшаяся птица. Одним движением она сбросила с себя ткань, так что на ней осталось одно только красное платье на бретельках, которое подчёркивало её нездоровую талию и худые бледные плечи. Анатолию захотелось сейчас же отдать ей сейчас своё пальто.
Маленький, не менее скуластый мальчик, выбежал откуда-то сбоку и забрал ткань у ног девушки. Глядя на него, она улыбнулась. Теперь она в последний раз оглядела каждого, и как-то значительно поклонилась так, что Анатолий увидел её затылок.
Она начала танец. Люди стали зажигать свечи и потихонечку шуметь. Душа нашего героя, сконфуженная и униженная, забралась куда-то глубоко в тело и требовала алкоголя, денег на которого не было. А он не мог оторвать взгляд от этого танца, который, надо признаться, был безобразен. Он привстал и тихонечко перебирался ближе к красному силуэту, чтобы лучше её разглядеть. Он наступил кому-то на ногу, одновременно прикусив себе язык, от чего покраснел, как рак, и присел, ещё более сконфузившись. Никого не было за столом, однако на столе стоял оставленный кем-то непустой стакан. Не отрывая взгляда от танца, он поднёс его к носу, затем чуть отпил.
Теперь, сидя, как ему казалось, на своём месте, он мог лучше её разглядеть. Двигалась она плавно, но каждое движение было словно «не до конца», чего-то не хватало. Темно-каштановые волнистые волосы были неаккуратно подстрижены её же худой рукой. Двигалась она «переломами» и «срывами», что особенно выделяло её торчавшие хрупкие на первый взгляд кости. Казалось, что ключицы можно просто взять, как какую-то деталь.
Теперь он сидел гораздо ближе, и она это заметила, во что ещё не верил Анатолий. Он чувствовал на себе её внимание. Вдруг она резко перебежала от одного края ковра к другому так, что была в полуметре от него и продолжила свой танец, странно не глядя на него. А он всё вглядывался, вглядывался….
 «А она не юна… Ведь совсем не юна... Ей лет уже около тридцати, если не больше… А ноги-то её трясутся не от танца, а от холода, идущего от каменного пола… А лицо то её не загадочно улыбалось всё это время, а... - Сердце у нашего героя защемило, руки лихорадочно задрожали, он пролил всё содержимое стакана. - …ну и чёрт…»
Он ловил на себе её грустный взгляд и не мог успокоится. Он не заметил, как прошло полчаса. Свет зажегся, как раньше, и все стали громко хлопать. Она вышла на середину ковра и смотрела теперь в лица, не видя их. К ней подбежал мальчик с тканью, уткнувшись в платье. Он плакал, что заметили все, а она просто гладила его по голове под аплодисменты.
Какой-то пьяный тучный мужчина встал и медленно зашагал к ковру. Все молча наблюдали. Он нарушил границы, отделявшие женщину от зрителей и вступил на ковёр. Она выглядела абсолютно беззащитной. Все уставились на них и чего-то ждали, словно сквозь стекло.
- Твой сынишка украл у меня кошелёк. – сказал он, чуть покачиваясь от хмеля. Она помотала головой, с ним не согласившись, после чего он с размаху ударил её по щеке, которая мгновенно покраснела. Она как-то глухо пискнула и замерла, часто дыша. Никто не сдвинулся с места.
Губа её затряслась, а мальчик стал ещё больше зарываться в её уже замусоленное его слезами и соплями платье.
- Чего молчишь?! – заорал он, замахнувшись.
- Она не может. – перебил его кто-то из зала.
Он медленно развернулся, пьянющие глаза начали искать произнесшего эти слова, пока женщина быстро смахивала с лица слёзы.
- Не может… что? – сказал он, тупо уставившись на всех сразу.
- Говорить не может. Немая. – бармен вытирал стаканы и ставил их на место.
Туловище развернулось снова к ней и что-то забормотало. Он замешкался, достал из своего заднего кармана кошелек, который у него украли, и демонстративно вынул несколько бумажных купюр, подбросил их в её направлении, после чего сплюнул и пошёл курить на улицу, роняя за собой стулья. Не все поняли этот жест.
Анатолий молча уставился на бедную женщину с ребенком, который, кажется, перестал плакать и теперь просто прятал своё лицо.
Она уставилась на бледного мужчину с мокрым пальто в руках, которого видела здесь впервые, с которым не теряла связи весь этот вечер. Она следила за ним с тех пор, как он только зашёл и растерянно поднял этот дурацкий желтый шарф. Она танцевала сегодня для него, а теперь у нее краснеет щека в цвет платья.
Он смотрел в её же глаза, как бы извиняясь за бездействие, как бы говоря «смотри, какой я жалкий, я ничего не могу, уж извини», а она его как бы понимала, и сама отвечала «а я какая жалкая, смотри. ты и правда неуклюжий, стакан вот опрокинул», «а я за него и не платил, представляешь, так что не считается». Вот так они разговаривали, не произнося ни слова.
Она оставила сына и подошла к бармену, что-то показывая ему знаками и глядя на нашего друга. Бармен уставился на него, пожал плечами и отрицательно закачал головой. К ним присоединился её сын.
- Это ты сделал? – вдруг отвлек Анатолия грубый прокуренный голос, одновременно потрепав по плечу. Мужчина в клетчатой рубашке указывал ему на пролитую жидкость.
- Я ухожу уже…
Анатолий встал и быстро направился к выходу, он чувствовал, что вся барная стойка сверлила его взглядом, но всё равно шел к стеклянной двери. Он взялся за ручку, последний раз взглянул на раскрасневшуюся щеку и мокрые глаза, как бы просившие его остаться, и вышел нараспашку.
Он давно так не радовался свежему ночному воздуху, как сейчас. Он набрал полные легкие и чуть не задохнулся, очень скоро, не оборачиваясь, зашагал в сторону дома. Вдруг он услышал за спиной скорые семенящие шажки, кто-то его догонял. По спине побежали мурашки. Он безнадёжно ускорил шаг, но тут этот кто-то дернул его за пальто. Анатолий нахмурил брови и развернулся как бы на ходу.
Маленький мальчик в разорванных башмачках, укутанный в ту же шелковую ткань, протягивал ему потёртый портфель:
- Вы забыли… - скуластый паренек смотрел ужасно виновато, как бы извиняясь. Анатолий присел к нему и забрал полупустой портфель. Из тканевого укрытия вылезла вторая рука, в которой виднелась скомканная салфетка. Мальчик, дрожа, протянул её темноволосому худощавому мужчине, от которого странно пахло, после чего бегом вернулся ко входу, где уже ждала его мама, наблюдая за всем со стороны.
Всё так же не выпрямляясь, он развернул салфетку, на которой был написан адрес. Женщина с ребенком смотрела на него, пока кто-то не позвал их внутрь. Анатолий побрёл домой, небрежно сунув салфетку в карман, прокручивая всё в голове; он думал о том, что ему делать с этим адресом.
«И что это значит всё?.. Ну приду я, и что мне сказать?.. Извиниться, что не сделал ничего?.. Да и зачем всё это… У нее ребенок...»
Он еле дошёл до дома, усталый и замерзший лёг в кровать, не раздеваясь, только кинул пальто на пол и начал заставлять себя уснуть. Спустя три минуты он просто уставился в потолок: «…ну а что... может, она и есть то самое чудо, которого я так жду?.. и я ей нужен…»
…«…да кому я нужен… что я им, отца заменю что ли?..» совесть кричала в его голове, не давая уснуть, рваные ботинки и красный силуэт возникали перед глазами. «… не моё это дело, не моё…»
Рассвет, не спрашивая разрешения, залил светом унылую комнату Анатолия. Он вскочил, не понимая, спал он или нет. Лихорадка охватила его, он судорожно заходил по комнате и думал, когда совершить этот судьбоносный для него визит. «Я принесу цветы… зачем ей цветы?.. может, еды… подумает, что жалею…» Он спорил сам с собой, смеялся, как ребенок - совершенно спятил. Ему не хватало воздуха, он распахнул окно и дышал. Жизнь удивительно резко ворвалась в него так, что он на время сошёл с ума. «Принесу всё-таки цветы, а там посмотрим… только вот когда?.. на этой неделе, на следующей, может, взять выходных себе несколько, а что…» Он подскочил, встал у зеркала и не мог остановить поток мыслей. «…и салфетка эта… надо же как…»  Он, наконец, выдохнул.
Анатолий очень спокойно поднял с пола пальто, чуть улыбаясь, подошёл к открытому окну и, опершись о стену и уставившись куда-то вперед, в рассвет, засунул руку сначала в один карман, где лежала мелочь, а потом в другой. Пустой. Рваный.