Мой гражданский друг, условно назову его Коля, потому что память, почти за сорок лет, начисто стерла этот файл, быстро откликнулся на мой стук в окно кухни, которое выходило на улицу. Всякий раз когда я стучался в это окошко он улыбался, увидев меня и добродушно приглашал зайти домой. Коля жил один и всегда был рад гостю. Ну по крайней мере мне. Я конечно рассказал ему все как есть и он, показав мне на одну из кроватей, стоящих вдоль стен комнаты, с окном выходящим в огород в противоположную от окна кухни сторону сказал: " оставайся, места хватит ". Мне, собственно и идти-то было больше некуда. Я и остался на время, пока не определюсь с припиской. Хотя впереди передо мной сизым туманом висела полная неясность. На дворе июль месяц. Где-то, уже далеко за Заречным мои сослуживцы таскают на Мазах тяжелый грунт и тянут на восток единственную в этих диких краях дорогу. Да и видел я что в третью роту пришли новые Кразы, так что работа там кипит так, что крышка на чайнике пляшет! А я здесь так просто изнываю от безделья. Мож сдаться Машке? ...Буду думать. Хуже бесплатной пахоты неопределенность, когда не знаешь куда себя приспособить. Поэтому, проснувшись утром, побрел обратно через сопку в управу собирать разведанные. На завтрак нырнул в столовую учебки и повидался там с сослуживцами. Много что поменялось, за время моего отсутствия. Пришло новое пополнение из батальонов. Моего газика там давно уже не было, да и вообще они исчезли из списка подвижного состава. Списали подчистую. То ли по пьянке, то ли в самоходе залетел Асипкинский водитель, с которым мы еще не так давно разжигали костер на Архаре для своих шефов и служил он теперь в автобате на Кразе. Зуй, тот конечно был здесь и радовал хозвзвод своей неунывающей лошадиной улыбкой. Этот москаль со сладкого места до дембеля не сдвинется. Изрядно раздобревший и обленившийся татарин Петя Глимшин, тоже прирос к своему вечно пердящему автобусу. Есть же категория людей, у которых все в жизни однообразно и стабильно, и им не нужно никаких в ней перемен. Нет, как бы ни было мне туго, это точно не мое. Закисну как сметана и мухи заведутся!
Обращаться к Максюте что-то мне не хотелось да и не было его в гарнизоне, то ли в отпуске, то ли в командировке. От штабников узнал о том что Денисов перевелся комбатом в Зареченский батальон. Намотал себе на ус, мало ли? Ну в общем какое-то время тут похарчуюсь, главное не попадаться на глаза погонам. Старый мой приятель по комендантской роте, один из тех которому не по душе пришлось предательство новосибирцев в бытность прапорщика Кукурики, сейчас был кочегаром и занимался ремонтом кочегарки. Прознав про мое неопределенное положение, пригласил меня к себе. Там у него была своя уютная конура и летом практически никто не совал туда носа из комсостава. Звали его Валера, он был русским, хотя призывался откуда-то из под Ташкента. Я его предложение принял и как-то завис в своем статусе бездельника Советской армии, имея при том две квартиры, бесплатный армейский харч и абсолютно не имея никаких обязанностей перед той же армией. В общем организовал себе полноценный летний отпуск для восстановления сил и поправки пошатнувшегося было здоровья. Имел право!
Так и зажил, меряя ногами расстояние между точками своих дислокаций. День там, день там. Нос мой как-то срастался и постепенно начинал дышать, и различать запахи той моей жизни. А жизнь она всегда прекрасна, а уж в середине лета так вдвойне! В общем я наотдыхался до одури. Восстановился и надышался воздухом свободы. Но постепенно ощущение этой свободы как-то все больше входило в конфликт с ощущением своей невостребованности в этом несовершенном мире. Так меня воспитали, что будучи не у дел, всегда начинал хандрить и естественно искать себе занятие. Да и не могло же такое положение дел продолжаться вечно. Если про меня Армия забыла значит мне нужно ей о себе напомнить! И в один прекрасный, уже августовский день я через военный коммутатор позвонил комбату Зареченского восемьдесят второго батальона и попросил его зачислить меня в свои ряды. Денисов конечно же меня узнал и я слышал в трубку, что он чуть со стула не грохнулся, когда я ему сказал что два месяца болтаюсь без дела и не приписан ни к одной военной части. Он велел мне немедленно прибыть в расположение его батальона для несения службы по моей воинской специальности. Ну и я, попрощавшись с Валерой и забрав свои пожитки у Коли, запрыгнул в попутный автобатовский Маз, следовавший на отсыпку нашей дороги уже далеко-далеко за Заречным.
Денисов был в штабе батальона. Меня он ждал и немало был удивлен тем, что я ему сам позвонил и реализовался из незафиксированного ни кем самохода. Мне в военном билете тут же поставили задним числом отметку о переводе в часть, записав меня мотористом. И по стечению обстоятельств сегодня же, вечерним трамваем я должен был отправиться в роту, дислоцирующуюся в Кундуре, в качестве сопровождающего военный груз. А прибыв на место, мне надлежало восстановить и запустить в действие тамошний автопарк, состоящий из двух бортовых автомобилей зил 130, один из которых находился на очень условном ходу, а другой стоял без мотора. Отремонтированный его двигатель, пришедший с ремзавода, будет загружен в теплушку трамвая в Архаре, а моя задача - догрузить туда же две бочки дизельного масла и несколько баллонов с кислородом на переезде Архара - Отважное. Для того в мое распоряжение был дан зил с водителем узбеком. Время остановки Кундурского трамвая на переезде 17-00.
В условленное время я трясся в зиле, управляемым узбеком, по дороге на село Отважное. В кузове стояли две бочки дизельного масла и катались шесть заряженных кислородом баллонов. Шесть гранат и два запала к ним, были еженедельной посылкой в Кундурскую роту. Та рота жила в автономном лагере и обслуживала асфальтовый завод, питание которого обеспечивала мобильная дизель-электростанция, которая то масло и кушала, по четыреста литров в неделю. Зил под управлением француза закладывал такие виражи по проселочной дороге, что баллоны звенели как колокола в церковной звоннице и нас слышно наверное было в Архаре. У того зила явно была проблема с рулевым управлением, там люфт на руле был градусов тридцать, если не больше. Но конечно самой большой его проблемой был его рулевой. Для узбека, все то, что было спрятано под капотом являлось священной тайной и пробка радиатора была единственным известным ему ключом от этой шайтан-арбы, которую периодически нужно было поить водой и которая беспрестанно сочилась из радиатора. За те несколько километров пути от батальонного парка до жд переезда мне нужно было бы списать год службы и отправить на дембель. Это просто счастье, что по дороге туда не было встречного транспорта. Обратный его путь меня мало заботил, но вероятность того что он туда доедет, в моих глазах была нулевой, а того, что он обнимется с первой же встречкой 0,99! Но с божьей помощью в 17-00 мы были на месте и выгнав француза из за руля я подогнал его машину задним бортом к остановившейся на рельсах теплушке и несколько служивых, находящихся там быстро перегрузили все содержимое кузова в переднюю часть вагона, где на грузовой покрышке уже покоился зиловский двигатель. Зил с узбеком в кабине, рывком отпрыгнул от теплушки, одарив наш слух прощальным треском щестеренок коробки передач и наш трамвай, взвизгнув гудком тепловоза, тронулся в путь.
В теплушке было несколько человек моего сословия и из моей же новой роты. Они в Архаре приняли и загрузили тот двигатель и закинуть туда же привезенный мной груз для них было делом техники. Один,из них, он же и старший, был сержант Сергей Понкратов. Он был у моего нового ротного, как сейчас говорят трансагентом и по мере надобности путешествовал на этом трамвае из Кундура в Архару и обратно. Обо мне, как о новом их ротном водителе был информирован и мы быстро, так получилось, нашли общий язык. Его спутник называл Серегу Папкой и я не долго думая стал обращаться к нему также. Папка был родом из Магнитогорска, как и мой автобатовский друг Хабир и за время нашего с ним путешествия мы как-то с ним подружились. У Папки с его спутником было чем подхарчеваться, да и косячок у них был, да и не один. Денек на дворе стоял чудесный, жара к вечеру спала и мы, раскурив тот косячок, в наилучшем расположении духа уселись на пол теплушки, свесив с нее свои ноги. И хохоча, и во всю радуясь жизни, наблюдали за проплывающими мимо нас пейзажами. Отдам должное, открывающиеся ландшафты дальнего востока вызывали во мне чувство дикого восторга. Железная дорога, какое-то время спустя, уже не тянулась по равнине, густо усеянной низкорослой порослью и кустарником, а вилась тонким серпантином по высоченным сопкам и я болтал своими сапогами на высоте порядка тридцати метров над круто уходящим вниз косогором. В какой-то момент едва успел ухватиться за створку раздвинутых вагонных дверей, чем буквально спасся от смертельного полета вниз. С меня тут же слетел весь кайф, словно пух с одуванчика. Красота красотой но можно в ней и сгинуть, как мотыльку в пламени костра, лишь на миг потеряв над собой контроль. Путь наш длился часа два с небольшим. Поезд тащился со всеми возможными остановками и в теплушке постоянно шла погрузо-разгрузочная суета, в которой мы принимали самое активное участие. Почему бы и не помочь гражданскому люду, что-то поднять, а что-то сгрузить, а где-то и благодарность получить? Но долго ли коротко ли, а из-за очередной огибаемой нашим трамваем сопки слева по курсу показалась россыпь деревенских домиков, а то и просто хижин. Вот он и Кундур. На фоне этой россыпи не сильно выделялось и здание вокзала, с возвышающейся за ним водонапорной башней, стоящее слева по ходу нашего движения. Его мы проехали и остановились на Кундуре-грузовом. Разгрузочная площадка находилась на правой стороне пути.
Там нас уже ждали. С гражданского, с синей кабиной зила, это из тех, что мы зимой перегоняли через Архаринскую сопку, соскочило человек пять служивых и они все побежали к нашей теплушке. Ну и тот зил нехотя поплелся за ними. Затарахтев мотором и затрещав шестеренками коробки, он начал неловко приспосабливаться открытым бортом к теплушке. Парни дело свое знали, все действия отшлифованы, ни одного лишнего движения. Десять минут и весь наш груз в кузове грузовика. Старшим той группы был крепенький на вид сержант, откомандированный моим новым ротным для встречи поезда и доставки груза. За рулем зила сидел такой же узбек, как тот что доставлял меня к поезду с Заречного. Как в Брате два были близнецы таксисты, так и здесь все то же, только в узбекской версии! Француз был очень тугой в управлении и реагировал только на команды сержанта. Зил завелся и отъехал от вагона только когда Коля, так звали сержанта, несколько раз рявкнул в его сторону.
Уже было темно, когда наш грузовик наконец-то тронулся с разгрузочной площадки в обратную дорогу. Груз в кузове был размещен и должным образом закреплен. От земли пахло уже осенним теплом и воздух был наполнен звуками всякой местной живности. Вовсю звучал дальневосточный вечерний оркестр, где солистами были лягушки, сверчки, Кундурские собаки и коты, да и бог знает кто там еще был на подпевках и вставлял в эту гармонию свои нотки. В общем полная гражданская симфония. Армией, с ее вечерней поверкой и отбоем и близко не пахло. Такой житейский расклад был мне по душе. Хотелось жить и по возможности не тужить. Поселок Кундур между тем растворился в ночной темноте и его громко гомонящий оркестр постепенно стих. Осталось громадное звездное небо над головой, как когда-то в походе за медовухой лесника. Зил шелестел глушителем под кузовом и стучал бортами на неровностях нового асфальта. Осиливая прямую дорогу; то разгоняясь с горки, то карабкаясь на подъем, он кое как освещал свой путь единственной фарой. Вот, наконец-то правый, на девяносто градусов, поворот и мы опять едем и едем по прямой дороге.
Наконец, спуская воздух с камер, задышали зиловские тормоза и с ровной дороги, звеня ожившими баллонами, мы сваливаемся влево вниз в небольшую ложбину и сразу на подъем. Справа в низинке показались фонарики, освещающие несколько вагончиков, выстроенных в форме буквы П. Это и есть наша рота. Въезжаем в эту букву через импровизированные ворота и наш сержант Коля поднимает тех, кто еще не успел проснуться, убаюкавшись дорогой: кого словом, кого и пинком. Слева от нас стоит второй зил, в таком же раздетом виде как и тот мой комендантский, что остался на гауптвахте. Это дело для меня понятное. Борт откинули, просунули в монтажную петлю трубу и легким движением всей нашей компании, под команду сержанта, новый мотор перекочевал на другую покрышку, второпях подсунутую под него и успокоился перед пустым чревом безмордого того Зила. В противоположной стороне от лагеря на возвышении через дорогу, ведущую к АБЗ, с которой мы только что спустились, тарахтела дизелем большая и тяжелая военная будка на спаренных колесах, с приделанной к ней дымящей выхлопной трубой. Она и давала свет всем здешним лампочкам. Узбек, освободившись от привезенного двигателя, по команде сержанта,гремя баллонами, попятился назад, выезжая из буквы П с тем, чтобы развернувшись, закарабкаться на горочку к той будке. Туда отправились бочки с маслом и весь привезенный кислород. Ну а мы, приехавшие и уставшие, ввалились в ближайший вагончик, упакованный двухярусными кроватями и устроились там на ночлег.
Утро началось с команды подъем, озвученной устами сержанта Коли. Позевывая и потягиваясь мы лениво побрели к умывальнику. На кухне, что была в вагончике, расположенном верхом буквы П, кипела работа и пахло свежим варевом. Судя по гомону, оттуда доносившемуся, кашеварили французы. В лагерь тем временем въезжал зил с синей кабиной и двумя капитанами в ней сидящими, не считая рулевого узбека. Будем знакомиться с новым руководством. Моим ротным теперь был капитан Богуславский. Он где-то моего же роста, доброжелателен и абсолютно без комплекса "Я начальник" ! что не могло меня не порадовать. Поздоровавшись спросил как я устроился и не нуждаюсь ли в чем-нибудь. А в чем я мог нуждаться? У меня все как нельзя лучше! Юсухно - второй капитан, высокий и худой старик. Тот был ворчлив и неприветлив. По должности - зампотех роты, и недовольство всем тем что его окружало, было его повседневным стандартным состоянием. Хотя, по большому счету, старик был безобидным и не опасным. С ним можно было договариваться, хотя это все выяснялось позже.
Богуславский, он явно был рад моему появлению в роте. Его зил, стоящий без мотора и без водителя стал для него не последней по службе проблемой. Езда с Волком - такой позывной был у рулевого узбека, превращала всю службу и жизнь капитана в горячий стаж сталевара. Его удел - всегда быть в зоне риска! Любая поездка с Волком имела пятидесятипроцентный шанс на выживание, а ездить по служебной, да и не только, необходимости нужно было много. Даже со службы домой, восемь километров и обратно в лагерь каждый день. Трамвая, ходившего в воинскую часть из Кундура не было. Была только автобатовская дежурка, но на нее столько было охотников, что и на крыше той дежурки они бы все не разместились.
Мы позавтракали чем бог послал. А бог, так тот нас просто послал, хлопотами поваров узбеков. Пшенки было много, но сдобрена она была тремя каплями тушеночного рассола. Я много был удивлен такому завтраку, но парни лишь матюкнулись в сторону узбекского вагончика и на том их претензии исчерпались. И как человек здесь новый, тему заострять не стал, хотя было понятно что она есть и давно уже зреет!
Сидеть устал и на гражданке я без дела, а потому засучив рукава, здесь принялся за дело. К вечеру дня мы с парнями, под командой нашего сержанта и Папки, уже ставили фуру на место и ротный зил приобрел свой благообразный вид, превратившись из безносого уродца в статный военный строевой грузовик с высокими бортами тентового кузова. Нравится мне до сих пор этот красавец нашего автопрома. Ей богу руки бы и ноги оторвал тем засранцам, что угробили такой завод! Еще день на докручивание гаек и регулировки и к вечеру зил зашелестел новым мотором, и два моих капитана, забравшись в его кабину с удовлетворенными физиономиями, отправились со службы домой, в поселок Кундур. Съемный их дом находился возле центрального Кундурского проспекта - новой и единственной асфальтированной дороги, ведущей к строящейся трассе Чита - Хабаровск. Завтра в семь ноль ноль я должен быть на этом же месте. Кто бы сомневался! Могли бы и не говорить, что ли Вы у меня первые?
Дороги назад, равно как и вперед есть два варианта. Один по асфальту, другой, параллельным курсом через лес, мимо Кундурского автобата, прямиком к нам на асфальтовый завод. Я выбираю второй, для ознакомления с местностью. Всегда на новом месте исследую все варианты возможного движения, не исключая самых трудных - что называется на каждый житейский случай. Тоже годится, если не считать пары тройки низинок, заполненных дождевой водой на полколеса, но для зила оно не помеха, так, лишь колеса помыть. Вот и Кундурский автобат. Столько страстей про него слышал, теперь вижу какой он есть в миру. Справа по ходу движения за забором, рядами стоят ммзухи и бортовые зилы. По углам стоянки вышки освещения. Вот и кпп пристроенный к зданию, стоящему вдоль дороги и за ним опять забор. Слева напротив, через ту дорогу, боксы и отстойник за таким же забором, а за ним глухой стеной возвышается лес на поднимающемся косогоре. Мне навстречу те же ммзухи тянутся по встречной полосе и сворачивая поперек моего курса, пропадают в воротах того кпп, расползаясь по стоянке автобата. На улице сумерки и вся встречная дорога выглядит как елочная гирлянда, собранная из разнокалиберных желто-бело-рыжих уставших фонариков. У кого горит один, у кого лишь габариты. У многих вообще ничего не горит и они тащатся в свое гнездо на ощупь в этой колонне. Все, от автобата тут рукой до трассы подать. Один километр и я, переехав через уже порядком изношенный асфальт, ныряю в знакомую ложбинку и поднимаюсь на горочку, чтобы с нее спуститься в наш лагерь. Прижимаюсь к левым двум вагончикам. Там наши. Справа французская территория, на ней живет и здравствует их контингент, и Е МОЕ!!! неплохо здравствует! Из ближнего к столовой их вагончика, где повара их обитают, под звуки музыки узбекской пустые банки вылетают. И теми банками из под тушенки, усыпана земля перед их крыльцом. Там же, у вагона, припаркован грузовик Волка. Узбеки со своей братвой из автобата похоже нашу тушенку жрут, ни в чем себе не отказывая. Спрашиваю о том у нашего Коли-сержанта, а он плечами пожимает, мол их же много. В бубен дадут и полавтобата сюда сбежится. Для меня такой поворот дела - просто дикость. Они про третью роту тут не слышали, все в этом Кундуре с ног на голову! Переговорщиком с узбеками, составлявшими наверное треть нашей роты у нас был Геша. Общительный и жизнерадостный парень, призванный из Ташкента. Он и по ихнему трынькал как по нашему и был к ним вхож. В общем служил мостиком для контакта между ними и нами, ну и был нашей разведкой на случай обострения ситуации. В нашем вагончике нас было десять человек и столько же в соседнем духов. Вся наша сторона была славянской, а все что напротив нас были иноверцы, преимущественно французы. Я тем временем уже со всеми, кто был в вагоне перезнакомился и мы уже не хило там зажигали, с первой ночи моего прибытия на место службы. Помимо Папки, там были и другие персонажи. Был там Саня Каратерзе, большой как медведь с большими же ручищами. Нрава спокойного, но это пока его не разозлишь. Если случалось, то ждали пока остынет, а то и отгребали не выдержав паузы. Он был родом из Челябинской области, откуда-то с дальнего ее края. Был татарин Раис откуда-то из под Уфы, но в том далеком краю он тоже был земляком и шустрым малым, в любом деле он всегда был добровольным помощником и соответственно никакая наша затея без него не обходилась. И Виталя Гафутян - самый хитрый из армян, помнится мне что он из Комсомольска на Амуре. Серега Юров - механик дизель-электростанции, которая тарахтела на горке через дорогу от лагеря. Так-то добродушный и приветливый худощавый парень, но кайфануть большой любитель и в миру бывал лишь эпизодами. Был гений и ученый муж Андрей с Владивостока - его девиз был - Лужу, паяю, мерседесы починяю! Жил он правда отдельно, в вагончике-мастерской, что рядом с электростанцией там же на горочке. И третий с горочки, был слесарь Степа. Сухой и тощий, с вечной во рту папиросой с непонятным, а то и очень, ее содержанием. В своем слесарном деле Степа был кудесником и творил чудеса производства. Рот у Степы не закрывался никогда и он постоянно что-то говорил, но на понятном только ему одному языке с множеством таких же только ему понятных междометий и афоризмов, независимо от того был рядом собеседник или не было такового. Жилистый и молчаливый Валера Примак как-то тоже остался в памяти. Он был русским с Узбекистана. Хоть и не особо был общителен но на него всегда можно было положиться в трудную минуту. Такие своих не бросают. Ну и неугомонный наш сержант Коля, тот что обычно брал в узду любую, требующую оперативного вмешательства ситуацию, случись оно в быту или по служебной необходимости. Духовской состав роты, тот в полном своем составе был его епархией. Духи под его команду и строились и отжимались, даже если по русски не понимали. Хороший пендаль под зад или крепкая затрещина, она по свойству своему интернациональна и многоязычна, а рука у него была тяжелой. Башкирского он был племени и роду. Еще из северного казахстана служили с нами парни, но в памяти остались лишь образы, а имена их канули в лету. Были в роте и духи, и жили всей гурьбой в соседнем с нами вагончике. Как и в Архаринском автобате, помню был тут такой же старый. Так же не увернулся он в свои двадцать семь от призыва в армию и теперь среди нас, детей отбывал трудовую повинность. Судьба злодейка с ним сыграла злую шутку.
В таком вот окружении я оказался здесь и через пару тройку дней службы был уже своим в доску. Для меня в итоге мало что поменялось, кроме географических координат несения службы. Все было так же, лишь декорации другие. Утром за шефом, вечером с шефом. Днем здесь во всю кипела работа, мелькали машины, таскали асфальт и разгружали его где-то там на пикетах. Я же с Богуславским мотался до Кундура, по Кундуру и обратно. Нервотрепки, как в Архаринской управе почти никакой, а вечером в лагере чаи, конфеты, косяки. Иногда была и водка, но я до нее не большой охотник. Вот что до музыки, так к той я имел слабость и потому все чаще зависал на горочке, в мастерской у Андрея электрика. Там был магнитофон и кассеты и прогрыватель пластинок с радио, из которого сутками лилась иностранная музыка. Она была для меня как бальзам на сердце. Я ведь в техникуме организовал дискотеку и вел ее до окончания учебы. А здесь в таежной глуши просто дико скучал по той нашей городской суете.
Между тем на нашу базу прибыл новенький камаз с битумной бочкой для тестовой работы на ближайших пикетах и камазистом там был мой старый знакомый, еще по третьей роте Архаринского автобата. Фамилия лишь в памяти осталась Григорьев. Призван он был из Москвы и сильно в том автобате мы с ним не ладили, да к слову сказать с ним никто там не ладил, даже из своих. Держался он всегда особняком. Друзей не имел. А может их и имел и потому-то тех друзей у него просто не было. Но думается мне родители за него хлопотали. Мальчиком он был явно из семьи не бедной. И потому всегда прибарахлен и на хорошем месте. На новый камаз сесть мог только блатной, они тогда год, как стали выпускаться и для нас были чудом техники. И вот это самое чудо поселилось на той нашей горочке и начало с нами жить, под неусыпным контролем нашего комбата и хлопотами нашего же ротного.
А тем же временем, к нам на горку заглянул, чтоб я так жил, Петя Лахов с Гусем, Майором и со всей восьмой камерой в комплекте! Встреча наша была радостной и бурной. Дело убиенного лейтенанта то ли замяли, то ли приостановили, и накостыляв всем за мои именины и подержав для порядка по разным камерам, комендачи всю эту стайку выпустили на волю. Землячество мое было как всегда при травке и мы не на шутку расхохотались, чем новоявленному москалю доставили немало хлопот одним только фактом осмотра его камаза. Да и сам он чуть не отгреб от майора. Хоть и был он с него ростом, но бойцовской жилки не имел. Я еле удержал парней от стандартной для него прописки, потому как знал во что оно могло вылиться, для меня в первую очередь. В общем Петя здесь отметился и уходя сказал где его искать и если что для машины нужно, предложил подъехать к нему в автобат, когда в наряд по парку заступит наш земляк-сокамерник. В общем отхохотались, протрезвели и так же шумно ушли. Через час поле того к нам в электромастерскую заскочил растерянный Григорьев и спросил у нас с Андреем не брали ли мы его крутой стереотранзистор? Он же лежал в камазе, а теперь его там нет. - "Странное дело", переглянулись мы друг с другом. И куда же он мог деться? Долго наш московский друг нарезал круги вокруг своего камаза, но дорогой своей игрушки так и не обнаружил.
А зил мой хоть был и на ходу, но многим был болен и во многом же нуждался. И как-то, выбрав момент, в один из дней я был у Пети в отстойнике, в том, что напротив ворот автобата. Вся наша восьмая в полном составе была там, и мы с двумя моими земляками в кабине и с благословения Пети, в означенное время, через кпп заехали на запретную территорию автобата, оказавшись между рядами стоящих грузовиков и самосвалов. От меня нужно было только озвучить заказ стоящим передо мной чумазеньким духам с монтажками и балонными ключами в руках. И я начал загибать пальцы!
Когда выезжал через ворота кпп, в кузове моего зила подпрыгивало штук пять запасок, пара компрессоров, генераторов, стартеров, гидронасосов и карбюраторов, плюс еще куча всяких трубок, свечей, шлангов. В условиях Кундурского автобата тянуло на пожизненное! Но дежурный лейтенант смотрел в другую сторону, а мои земляки, сидя в кабине, чумазыми пальцами скручивали самокрутку, которую мы сообща и приговорили, заехав обратно в Петин отстойник. Да это в том краю было нормой. Водители узбеки, таджики, киргизы и прочие иноверцы, они поголовно ездили под кайфом, а наши смотрящие за ними лейтехи-двухгодичники видели что что-то непонятное творится с личным составом, но не могли понять что именно. Может оно от усталости или хронического недосыпа. Не зная симптомов, они нюхали подопечных своих водителей и не учуяв запаха алкоголя удивленно смотрели вслед отъезжающим, во всех смыслах от них автобатовцам.
Странным образом в Петином царстве услышал хорошо звучащую музыку, льющуюся из крутого, с богатой отделкой, в полированном деревянном корпусе импортного стереоприемника - точь в точь какой видел у Григорьева в камазе. Он-то свой так и не нашел, о чем уже стуканул наверное,если не комбату так ротному. Пахнуло проблемкой. С Пети как с гуся вода, а мне моих гостей могут и предъявить. Надо бы изъять предмет, но сейчас меня коллектив точно не поймет. В общем опять сильно пошумели и шумно расстались. Такова уже была традиция. Славянскую половину автобата моя компания держала за кадык и иметь что-то лучшее чем было у нее, здесь было верхом неприличия и естественным образом исправлялось на месте. Я же, неплохо пополнив свой ремфонд, отправился в расположение роты. Теперь нужно было рассовать содержимое кузова по укромным местам, чтобы оно никому не намозолило глаза. Ротный удовлетворенно крякнул, став свидетелем разгрузки духами моих трофеев. Для него такая задача была делом неподъемным. Машину содержать стоило не мало, потому как запчасти они для нас были на вес золота, и отдельно не поставлялись, а весь приходивший в бригаду автотранспорт, служил как в том анекдоте - пока пепельница не заполнится. Второму зилу, которым управлял Волк, еще и года нет. Зимой же мы их гоняли абсолютно новыми а он уже на ладан дышит. Да собственно уже и не дышит. Стоит машина. Формально из-за радиатора, а по сути там диагноз - Все умерло!!! Узбек, принявший этого зила из рук дембеля, который трезвым говорят никогда не ездил, и даже как-то ночью привез сюда в кузове телеграфный столб сбитый им где-то в Кундуре по недосмотру, дело его добросовестно продолжил и достиг в нем непревзойденных результатов. Машина под ним просто встала как та лошадь и простонала: "Не могу больше"!!! Ротный, зная кучера спорить с тем не стал. Другого не было.
А между тем воздух в лагере наполнился ароматом кедровых шишек. Началась пора их сбора. И целыми днями они жарились в кострах, которые периодически возникали то тут, то там хлопотами любого, у кого были руки и в них попадали спички. Весь лагерь был перепачкан сажей и отсвечивал чумазыми физиономиями. Автобатовцы-французы, и без того чумазые от роду, и вдвойне по деятельности роду, этот деликатес привозили сюда мешками и вываливали его возле поварского вагончика. Они эти шишки собирали на дальних пикетах, где сейчас еще валили лес и кедры в том числе, прокладывая на восток дорогу. Кто-то из гражданских пообещал нам дать в прокат, на время сбора, когти электрика, за откат шишками и мы ждали от него отмашки. Вся земля нашего лагеря уже была покрыта жженой кедровой шелухой. Она была повсюду и все время хрустела под подошвами наших сапог.
А еще, тогда же, случился праздник дорожного строителя и по такому случаю у нас был короткий день. Наше руководство, слегка поддав по его случаю, раньше обычного собралось домой, чтобы там продолжить празднование. Я их туда и увез. А вернувшись застал нашу публику уже навеселе. Наш же праздник! И мне налили,и я усугубил, но вот же незадача, закусить было нечем. Проблема! Порядком тогда нас развезло. Но наш банкет еще только начинался. Из дверей узбекского вагона в очередной раз вылетели банки из под тушенки. Те банки были из нашего ротного армейского пайка, и их содержимое еще с утра должно было быть в наших желудках, а мы довольствовались лишь каплей их рассола. Они там жрут и ржут, а мы, отпивая из горлышка, глядя в их сторону сторону косеем и звереем. В общем костер тот давно был сложен и залит керосином. Только искры ждал. И она не заставила себя ждать. Французы, те тушенку проглотить не успели. Расправа была недолгой, но адресной. Рука что Коли - сержанта, что Папки, она дело знала и вершила справедливый суд! В общем, как говорится попали узбеки под раздачу. Да все мы там отметились. Кто оплеухой, кто хорошим пендалем их наградил. Навешали французам помнится знатно, и закуской для продолжения банкета разжились. Сразу после того, всей компанией радостно двинулись за территорию лагеря, обсуждая на ходу столь долгожданное и назревшее событие. Там за ним лежала большая и ровная низина. На ее окраине, под глухой стеной своего вагончика мы и расположились. Развели костер. Подвесили и вскипятили над ним чайник. И в наилучшем расположении духа продолжили отмечать день дорожного строителя.
Когда наши глаза изрядно затуманились от выпитого нами спиртного, сдобренного не одним уже косячком, откуда-то из-за густых зарослей, которые по всему периметру окружали наш П-образный лагерь, вдруг начали выплывать на равнинку перед нами темные, с недобро блестящими в темноте зрачками и белыми зубами фигуры, вооруженные палками, монтажками и ремнями, намотанными на руку. Они явно не с тем здесь собирались чтобы нас поздравить с днем автодорожника и попить с нами чайку. Набиралось их уже десятка два и я, оглянувшись в противоположную сторону, увидел такую же картину у нас за спиной. С нашей горочки к нам, выстроившись цепью, как немцы в отечественную, спускалось еще примерно столько же французов с таким же арсеналом в руках. Считать их времени уже не было, нужно было делать ноги, пока их нам не переломали. Единственный переводчик Геша, надо отдать ему должное, первым встал и шагнул навстречу басмачам. И то что я разобрал из их французского диалога, это "Салям Алейкум" и дальше еще пара незнакомых слов. Не успев договорить, Геша словил мощнейший боковой в ухо и как подкошенный рухнул на траву под ноги узбекам. Это для них и стало сигналом к атаке! Направление на север, оно мне было как-то роднее и я, подорвавшись с места, рванул в сторону тех, что спускались к нам с горочки. Передо мной замаячили три фигуры и каждая с чем-то в руках. Наверное адреналин в моей крови взыграл и я метнулся на самую большую из них, с тем, чтобы не привлекать к себе лишних оппонентов. Увернувшись от просвистевшей перед моим носом дрыны, я вцепился своей цели в грудки и повиснув на ней, всем своим весом потянул ее на себя - вниз. Туша басмача, навалившись на меня всей своей массой, меня же и прикрыла от размахивающего над нами пряжкой солдатского ремня ее земляка-разбойника. К этой нашей сваре подлетела еще парочка узбеков-бойцов и завязалась такая возня, что я уже через несколько секунд наблюдал за ними, выбравшись из под туши здоровяка. В быстро сгущающейся темноте они меня потеряли, хотя кого-то там усердно дубасили. Мне смысла разглядывать кого, совсем не было, и я рванул оттуда что было сил на безопасное расстояние и очень тому удивлялся, что так легко отделался. Все таки лучший навык самообороны - это быстрая соображалка и резвые ноги, а все остальное потом!
Когда наконец побоище стихло и басмачи с поля боя рассосались, отступив в сторону гарнизона, мы стали бродить в этой кромешной тьме и звать друг друга. Там у костра нас было тринадцать человек и теперь было самое время подсчитывать боевые потери. Первым из этой темноты реализовался Геша, он был относительно цел, лишь ухо его больше нужного торчало в сторону. Потихоньку вылезая из кустов и бог еще знает откуда, наше побитое войско наконец собралось в лагере, хромая, утираясь и всякий раз охая, схватившись за отбитое басмачами место. Наши потери оказались невелики в сравнении с потерями у духов, мирно спавших в момент нападения узбеков на лагерь. Их замесили не дав даже проснуться. И больше всего пострадал наш Старый. Это был дух Женя. Ему переломали ребра и на него страшно было смотреть. Грудь у Старого распухла до невообразимых размеров и он выглядел точно так же как Пьер Ришар в фильме Невезучие, когда его покусали осы. Коля с Раисом с большим трудом поместили его в кабину моего зила и мы тронулись с ним в неизвестном для меня направлении. Я не знал куда его вести и вообще что с этим всем мне делать. В гарнизоне врача не было, и я, промотавшись с ним всю ночь по Кундуру, в поисках хоть кого-то, понимающего, лишь под утро пристроил Старого в Кундурскую больницу, хотя ее трудно было таковой назвать, благо санитар там оказался с пониманием. Остальным духам им тоже досталось по полной. Французы на них просто оторвались, мстя за избитых нами поваров. Мы, конечно с потерями, но так или иначе вывернулись, будучи ни чем и ни кем не связаны в пространстве и времени в момент нападения на лагерь. А духи, те под прессом устава и дисциплины спали в своих кроватях, мирно посапывая и ни сном ни духом не ведали о таком судьбы сюрпризе. Хорошо что не случилось двухсотых. Повезло!
Утром конечно же был разбор ночных полетов, но существующий порядок вещей в бригаде изменить никому было не под силу, будь то хоть наш комбриг, хоть сам маршал Устинов. Надо сказать, что этот же порядок вещей привел мое казенное обмундирование в полный бардак. У моей хб-шки были напрочь разорваны рукава, и подметка сапога осталась где-то на поле брани, а потому, порывшись в закромах Андрея-электрика, у которого я практически и жил, на белый свет был извлечен гражданский пиджак и такие же гражданские туфли. С ним мы были одной комплекции и роста и та гражданка у него всегда была готова для самохода. В Кундуре у него были друзья из тамошних сверстников и иногда он там пропадал на пару суток, с тем чтобы кому-нибудь отремонтировать телевизор или какой-нибудь магнитофон. Он в тех краях был единственным специалистом по этой части и наши командиры закрывали порой глаза на его проделки. У них же тоже в телевизоре лампы гасли.
В это все я и облачился в ожидании новой сменной формы, которую вот вот должны были привезти из Архары и всех нас в нее переодеть, по сроку ее плановой замены. И выглядел я на тот момент как вольнонаемный - в пиджаке из под которого виднелись выцветшие хб штаны и гражданские туфли, одетые на босу ногу. В таком виде я и встретился с уазиком полковника Цыганкова, прибывшего в наш гарнизон с плановой инспекторской проверкой. Я ехал в Кундур за ротным, по лесному пути, когда он вывернул из-за очередного лесного зигзага и заморгал мне фарами. Действуя в соответствии с уставом, я выскочил из кабины и вытянулся по стойке смирно перед подошедшим ко мне бригадным полковником. Увидев меня, Цыганков пришел в дикую ярость и так орал, что у кедров гнулись верхушки! Он торжественно объявил мне десять суток ареста за вид, позорящий бойца Советской Армии и узнав куда я направляюсь, велел мне максимально быстро, вместе с моим ротным прибыть на территории нашего лагеря! Время пошло и минута опоздания приравнивалась к дополнительным к объявленному сроку суткам ареста. Я даванул на газ и в соответствии с приказом прибыл с Богуславским к означенному времени в обозначенную точку.
Там опять отгреб по полной от полкана и плевать ему было на то что на тот момент военная форма для нас была таким же дефицитом как американские джинсы на гражданке! Правда ротный, после отъезда Цыганкова, дай и сейчас ему бог здоровья, если он жив, сказал мне чтобы я не загружался, но и не светился пока в гарнизоне и в Кундуре. Я и не светился. Парни притащили давно обещанные когти и мы засобирались в тайгу за орехом.
День помнится был выходной и наш капитан Юсухно, сменившись с ночного дежурства и сунув за пазуху недопитую поллитру, отчалил с утра домой. На посту дежурного по части его сменил недавно появившийся у нас лейтенант двухгодичник Тимкин. С ним договориться нам труда не составило, он был молод и потому сговорчив. Мы тем пользовались без меры и он без особой опаски благословил нас на поход за шишками. Грех было не пополнить запасы этого деликатеса. У нас уже давно готовы были мешки для ореха, только когтей ждали и случая. Как без них на кедры лазить? Там высота метров под двадцать а то и выше. Вот и время пришло, и случай представился.
Погодка стояла солнечная.Настроение было приподнятое. И в таком бодром расположении духа, улыбаясь побитыми мордами, мы закидали в кузов мешки, когти, канистру с водой. И, не долго думая перед дорогой, отправились в тайгу за урожаем. Было нас человек десять. Коля-сержант и Папка забрались в кабину, а остальные пацаны расположились на мешках в кузове. Борта у зила высокие и ветер почти не задувает. Тент бы натянуть. Он сам то есть, но дуг для него нет. Ротный обещал порешать задачку, зима она не за горами.
Путь наш лежал на сопку, что громадной своей массой возвышалась над всей нашей суетливой богодельней. Нам нужно было выехать на нашу трассу в сторону Кундура и обогнув ее - сопку, через двести метров свернуть с трассы направо, в гущу леса - туда, где из таежных зарослей на нашу шоссейку выходила с нее крутая лесовозная дорога. По ней, с делянок, что располагались далеко в недрах тайги, гражданские леспромхозовцы таскали кедрач на большущих японских тягачах Ниссан - КАМАЦУ с прицепом-роспуском. Встретиться с таким монстром на той дороге было делом крайне опасным. Они на спуске с сопки тормоза не жгли. Оно было бесполезно. На многокилометровом спуске шли на горном тормозе. Вариант с таким разъехаться был один - уйти с его пути, иначе он тебя просто снесет и размажет по деревьям. Вся эта шайтан-машина с длинными стволами кедра на прицепе, весила тон сорок или пятьдесят. Потому, карабкаясь по лесной дороге на крутой подъем ухо надо было держать в остро и как только услышишь ее драконовский вой далеко впереди на высоте сопки, нужно было совать свой зил мордой в кедрач если найдешь такую щель среди его мощных стволов, иначе твои дела плохи. Много здесь по неопытности попадало пацанов в такие ситуации. Машин много разбивали. Кто и с сопки кувыркался. Высота косогоров, она здесь не шуточная.
Мой зил, надрывно ревя мотором и гудя вентилятором, карабкался и карабкался на этот бесконечный извилистый подъем. Километров десять мы отмотали от нашей трассы когда дорога почти выравнялась в горизонт и мы все разом увидели то место куда ехали. хотя никто тут доселе не бывал! На вершине сопки дружной толпой стояли красавцы-кедры один красивей другого и предлагали нам несметное количество своих крупных шишек. Я отогнал зила от дороги. Вся моя компания нырнула через высокую поросль к тем кедрам, шумно треща валежником. Через пару минут мне уже махал рукой Степа, быстро карабкаясь вверх по стволу. Процесс сбора ореха шел полным ходом. Шум в лесу стоял как в фильме "А зори здесь тихие" когда там девчонки лес валили. Я потихоньку нарезал круги вокруг машины, пиная ее по баллонам и прикидывая фронт предстоящих работ. Пара листов на рессоре дала трещину. Опять к Пете наверное нужно будет ехать...
Тем временем на дороге послышался шум моторов и я увидел как напротив меня остановились два мотоцикла с колясками. Один был Урал, другой Иж-Юпитер. С них сгрузились трое мужиков в плащ-палатках. У двоих на плечах висели ружья, которые они тут же взяли на перевес, взводя на ходу курки, а третий так тот был мент и он шел прямехонько ко мне передергивая затвор ПМа и беря меня на мушку. Чет мне эта шутка не понравилась. На губе уже два раза дергали в мою сторону затвором и я совсем не получил с того удовольствия, глядя в отверстие автоматного ствола, готового вот-вот харкнуть в меня свинцом, и тут на тебе! Опять двадцать пять! Теперь уже три ствола смотрели в мою сторону! Армейский наш сленг и без того не отличался особой учтивостью, но как мог я у мента поинтересовался, не съел ли он чего с утра пораньше? Говница например? За что отгреб от должностного лица при исполнении хорошую оплеуху. Наши пацаны, увидев такой беспредел рванули было ко мне, но мент выстрелил поверх их голов и они занырнули за пригорок. Следом туда же грохнула перданка ментовского подельника. Они взяли всех на прицел и ни кто из пацанов не спешил словить кусок свинца в живот. Я только глаза их видел, они наблюдали за мной из-за пригорка. Мент, угрожая мне макаром заставил сесть в коляску его Урала и тут же прихватил меня за шею откуда-то взявшимся в его руках солдатским ремешком, привязав его другим концом к запаске, что была прикручена к коляске у меня за спиной. Потом он под прикрытием двух перданок вернулся к моему зилу и открыв капот сдернул с трамблера крышку распределителя со всем пучком проводов. И еще засранец бегунок оттуда вытащил и сунул себе в карман с довольной рожей. Мотоциклы затарахтели и поехали назад, унося меня в сторону гарнизона. Тот ремешок больно мне сдавливал кадык всякий раз, когда его запаска подпрыгивала на кочках. Эта сволочь наверное полицаем в войну служил у немцев и каким-то чудом сохранился здесь, переметнувшись сюда с восточного фронта и отсидевшись в тайге. Мент вез меня в гарнизонную комендатуру, которая находилась в знакомом мне здании автобата. Оно ведь стояло прямо напротив того отстойника, в котором мы еще недавно шумно проводили время, общаясь с Петей и всем составом восьмой камеры. Комендант гарнизона, здоровый, килограмм под сто мужик, в погонах майора, принял меня у гражданских и не спрашивая причины задержания, тут же при них надавал мне тумаков и запихнул в гарнизонный кичман, до выяснения. Этот кичман находился в том же здании рядом с проходной. Комната была темной, без окон. Я бы сказал кладовкой. Перешагнув ее порог, сразу же в темноте об кого-то споткнулся. На полу вповалку лежал народ и он меня встретил голосом Сереги Майорова:
-" Андрюха, ты что ли"? " Ну конечно же я! А кого ты еще хотел здесь увидеть"? С Серегой тут на деревянном полу валялась половина нашей восьмой камеры. Здесь же был и Гусь. Они с Майором были не разлей вода! В общем я опять в своей среде и вместо наказания, не зная еще за что, получил сутки отдыха и веселого времяпровождения, Охранник, который стоял у нас на дверях, он пожалел что попал в тот наряд! Сутки носился в столовую и обратно с котелками, а потом за травкой и еще бог знает за чем. В весе он тогда сильно поубавил. И попробовал бы отказаться!
Ротный меня забрал конечно. И как оно оказалось, на тот праздничный военный день, который мы радостно начали было отмечать сбором ореха, приехав на злополучную точку, оказались первыми, кого встретили те мотоциклисты, ехавшие с места недавно произошедшего жестокого убийства здешнего лесника, жившего на заимке неподалеку. Того лесника расстреляли дезертиры нашего же гарнизона, прихватившие с собой автомат из караулки. Вполне естественно, что люди были под впечатлением от только что увиденного. И от того, встретив нас в лесной чащобе, не поспешили нам улыбнуться. Хорошо хоть там же не упокоили и не прикопали. Нас было много - то думается и спасло. Икнулся бы нам шорох тех орехов! Но как говорится бог миловал, а то не писал бы сейчас мемуаров.
Машину конечно мои назад пригнали, не зря же я у Пети харчевался. Там в заначке под сидением всего было с лихвой, на все случаи жизни. Переполох в роте тогда случился нешуточный и Богуславский играл желваками, переваривая этот танец с саблями в исполнении нашей творческой группы. Отгреб наш лейтеха-двухгодичник сполна от ротного и сразу на год повзрослел. Но дело было сделано, и теми орехами наш лагерь был законно завален. Зря что ли мы столько соли хлебнули?
На какое-то время вместе с праздниками утихли и приключения. Продолжились наши армейские будни. Мой московский друг тем временем подвывал по поводу пропажи своего стереосокровища, обвиняя меня в сопричастности к его исчезновению. Слухи так или иначе доползли до нашего комсостава и у нас отметился наш замкомбата майор Нагнибеда. В миру Гнида. Как нельзя лучше этот персонаж соответствовал своему прозвищу. Как говорится бог, он Шельму метит! Доказать что либо шансов не было, но осадочек присутствовал. Конечно не из-за приемника он к нам тогда приехал. Надвигалась зима и комбат решил рядом с лагерем построить ротный барак, вот и прислал сюда инженера. Такова была его армейская специальность. Гниде просто необходимо было вынести нам мозг! Он считал что мы здесь живем как на курорте, а ему такой расклад покоя не давал, ни днем, ни ночью. Свой зил я любил как женщину и постоянно для него что-нибудь выискивал, выменивал,приобретал и так случилось, что к тому приезду Гниды только одел на фары военную светомаскировку, что в моих глазах придавала грузовику особый шарм, она, как ни странно была редкостью для наших машин и имела имидж крутизны. Я только вечером навесил эти реснички на фары, а утром их уже не было. А возле зила, как павлин, распушивши хвост и самодовольно улыбаясь в мою сторону расхаживал Гнида. Вдобавок к тому перед построенной ротой приказал мне сбрить усы, которые я стал носить лишь по прибытии в Кундур. Да я и сам уже хотел их сбрить, но тут нашла коса на камень. Его указ возымел на меня обратное действие, и пока транспорт роты держался на мне я мог себе позволить его приказ пропустить мимо ушей. Гнида уехал в Заречное и до следующего его приезда я мог жить с усами, а там будь что будет. Я и жил. Вслед за ним приехал наш новый комбат майор Романюк в компании с моим старым знакомым Цыганковым. И меня в группе нескольких автобатовцев, на таких же бортовых зилах, которые только нашлись в гарнизоне, призвали на перевозку фундаментных блоков для строительства нашей новой роты. Машин Цыганков не жалел совсем, и загрузил в мой грузовик восемь тонн этого бетонного хлама. Я плакал. У моего зила и так два рессорных листа сломаны! Но для полкана мои доводы они ниже плинтуса! И я поехал, обливаясь слезами и потом. Чувствовал как подо мной разваливается мой автомобиль, в котором все, до последнего болтика было перебрано моими руками. Выбор у меня был не велик. Либо ехать с блоками к нам на горку, либо налегке в родную гарнизонную гауптвахту. Я выбрал первое. Не знаю как, но дополз и притащил, в буквальном смысле как на себе эти проклятые блоки на нашу горочку, куда за мной следом подтянулась вся колонна таких же перегруженных. На завтра я уже раскладывал рессорные листы на площадке лагеря по принципу целый или половинка, а потом заново сшивал из них рессоры. Слава богу что запаслив, и тот первый мой поход в автобат в очередной раз оправдался как нельзя лучше.
Приезд в роту Бригадного комсостава это как ураган или смерч. Налетит все перевернет и с ног на голову поставит. А потом тишина. Тишь да гладь и божья благодать. Уехали Цыганковы и Романюки. Жизнь потекла с той же что до их появления скоростью. А в миру тем временем начинал кружить снег. Мы получили, а у кого-то и была, зимнюю форму. Мне достался новенький бушлат, но не такой как был у меня прошлой зимой, а простая телогрейка - без воротника. Шея мерзнет, но лучше чем ничего. Наш АБЗ потихонечку перестал шуметь. Завод законсервировали и он ушел на зимние каникулы. Нам было приказано перебраться на зиму в ротный барак находящийся на территории автобата. Я теперь занимался тем, что с утра и до ночи перевозил туда ротное имущество. В этой суете, как-то заехав в Петин отстойник и не найдя его там, забрал с его каптерки Григорьевский приемник, не особо таясь при этом. Землячество мое мне доверяло, но видел что намотало сей факт на ус, думая что этот вынос с Петей согласован. Рота съезжала в новый свой дом вслед за ротным имуществом. Я с Богуславским мотался по многочисленным делам с раннего утра и до глубокой ночи. Говорят же что один переезд он сродни пожару. Как-то, уже глубокой ночью, мы возвращались с ним из Кундура в роту и повернув с прямой дороги на нашу трассу, я надавил на газ, разогнав свой грузовик до его предельных ста двадцати км/ч, уж больно не терпелось побыстрее доехать до места и передохнуть; опять загоняли. Справа по ходу движения, с промежутком в пять метров были навалены кучи щебня. Весь автобат уже несколько дней занимался отсыпкой обочин дороги. На такой скорости они слились для меня в сплошной полутораметровый отвал. Вдруг впереди обозначился свет одиночной фары, которая быстро приблизившись оказалась на уровне моего ветрового стекла и я к своему ужасу рядом с той фарой увидел рыжий фонарик! Это был габаритный рыжик японского лесовоза Камацу. Такая машина всегда таскала на себе кедрач и тот случай не был из этого правила исключением. Его длинна вместе с прицепом-роспуском была метров двадцать пять. А сразу за прицепом, на котором комелем вперед укладывались стволы деревьев тащились их кроны, веером торча на несколько метров в разные стороны и их не было видно в свете фар. Только зная весь этот расклад можно было увернуться от такого сюрприза. Я его знал и от того, увидев рыжики моя шапка подпрыгнула у меня на голове, потому что волосы под ней встали дыбом! В мгновение ока мой зил запрыгал по кучам щебня, что лежали на обочине. Вместе с ним прыгал от сидения до обшивки крыши и мой ротный, намертво вцепившись обоими руками в ручку для пассажира. Его фуражка от регулярности тех прыжков просто нахлобучилась на его многострадальную голову. По моей стороне прошелся удар тех сучьев, снеся мое зеркало. Перед ветровым стеклом поднялась густая завеса, накрыв его толстым слоем дорожной пыли. Пропрыгав по тем кучам еще метров сто зил остановился и заглох. Мы сидели в кабине вдвоем и в буквальном смысле обтекали. У ротного козырек его фуражки был одет на нос. Он ничего не видел и еще минуту сидел боясь отпустить ручку на торпеде, за которую держался обеими руками. Я же глядя на него просто прыснул со смеха. Богуславский не произнес ни слова и не изменился в лице, на котором красноречиво висел скорбный отпечаток смирения с неизбежным. Он лишь молча поправил фуражку и еще помолчав, приходя в себя, изрек наконец: "Поехали", махнув рукой в сторону гарнизона...
В общем рота с первым нерастаявшим снегом перебралась в часть, а я остался в будке вместе с Андреем-электриком. Рядом по прежнему работала наша ПС-ка, которой как и раньше заведовал дизелист Серега. Он в ней жил и мне сейчас трудно представить как он себя там чувствовал возле постоянно гудящего дизеля.
Уже начинал поджимать дед Мороз и мы спасались от него в той электромастерской. Она хоть обогревалась электротэном. А в той гарнизонной роте, куда перебрались все наши, не было отопления. Что-то там не ладилось с кочегаркой. В умывальной комнате громадными сталактитами висели сосульки и каждый наш боец, проснувшись с утра, обламывал от нее что мог или откалывал себе нужной величины кусок льда, что бы умыться и как-то привести себя в порядок. Какое-то время я там пожил под давлением капитана Юсухно. Он с нашим Тимохой попеременно заступал в наряд по роте, а стало быть проводил вечернюю поверку и весь личный состав на ней должен был присутствовать, что не касалось только дизелиста и электрика. После поверки мы шли в каптерку к нашему Коле и брали у него матрацы - кто сколько унесет. Я помнится брал три. Один кидал поверх штатного, что был на кровати и двумя укрывался с головой. Под ними надышишь и как-то спишь, в ватниках и фуфайке. Где-то тогда же разжился офицерским бушлатом с цигейковым воротником. От того был просто счастлив, потому как на ветру да на морозе, да под машиной в фуфаечке не запоешь. Заводить с утра зила, каждый раз заливая в него воду, с которой в роте раз от раза случались проблемы, по мере того как зима брала власть в свои руки становилось все труднее и я потихоньку переселился в его кабину. Он теперь подо мной молотил мотором круглосуточно. Мотаясь по дальним пикетам, когда с ротным а когда с кем-нибудь из наших парней внутреннее убранство моей кабины обрело вид богатого шатра какого-нибудь восточного шаха. В ней на сидениях в несколько рядов лежали мягкие сидушки, снятые с разнообразной дорожной техники, брошенной до лета в дальних закоулках тайги, шторки с бахрамой, что всегда были отрадой для мусульман, работавших на той технике, различные сувенирчики, блестящие полумесяцы и всякие подушечки для удобства возлежания. В общем комфорта было в избытке. И в эту мою удобную и теплую конуру всегда стремились попасть все мои друзья, когда я был не занят и торчал возле роты. А это случалось по большей части ночью. Пацаны совсем не давали мне отоспаться. Они по очереди выскакивали из деревянного холодильника и тарабанили мне в двери. Трясясь от холода набивались в кабину и грелись, отбивая дробь зубами.
Богуславский с наступлением зимы, спохватившись, исполнил таки свое обещание и где-то выкружил комплект военных кузовных дуг под зиловский тент. Зимой езда в том кузове под открытым небом то еще удовольствие. А солдат, да и офицеров - своих и чужих, в кузове возить приходилось, и не редко. Помню с какой радостью пацаны вставляли эти новенькие дуги в петли бортов, предвкушая езду без ледяного встречного ветра. Я где-то тоже был тому рад. Теперь можно и в кузове что-то оставить не так боясь это что-то потерять. Днем поставили, ну и дело к вечеру, я с ротным в Кундур - увез его домой. Как раз в то время в Кундуре начал шалить мой старый, еще по Архаринской губе, приятель на красной машине ВАИ - Мамедов. Были случаи когда я от него уходил на комендантском зиле, дуря его на одному мне известных Архаринских и не только тропах. И это было наше с ним негласное соперничество. Он тут недавно появился вместе со своим шефом, капитаном Панжинским. Приехали сюда из Архары по зимнику, с тем чтобы навести порядок и отчитаться перед комбригом под конец года, что мол ВАИ не зря свой хлеб жует. И надо же было такому случиться, что выворачивая из переулка, от дома ротного я попал прямо в свет его фар, которыми он суматошно начал моргать приказывая мне остановиться. Ага! Сейчас я руки подниму и тебе отдамся! Поцелуй меня в то место которое я тебе покажу! В общем я нажал на газ. Он тоже. Срываться по шоссейке в часть - дело гиблое, там от него не оторваться, если только уходить на лесовозную дорогу и пытать счастья, не зная сколько у него в баке бензина. У меня так половина и дозаправка в программе сегодняшнего дня. В общем я свернул к железке и проскочив большой под ней проезд, что вел к леспромхозу, помчался на западную окраину Кундура, вдоль железнодорожной насыпи. Там под ней был маленький, мной обкатанный арочный водосток, через который мой зил как крот в норе проползал шоркая его стены зеркалами и бортами кузова. Кто не знал, тот туда не совался. Мамедовские фары висели у меня на хвосте. Айзер был упрямый, а может Панжинский его гнал, мне оно тогда было не интересно. Вот она эта неприметная арочка и я забрав вправо резко, с минимальным радиусом ухожу на девяносто влево и по натренированной траектории ныряю в кротовую нору! Хрустнули сверху мои дуги! Я же про них даже не вспомнил, второпях строя план ухода. Пробороздив бортами по скругленным стенам арки я вырвался из норы на свободу и помчался обратным курсом вдоль той же насыпи. Фар позади меня больше не было. Мент в нору не сунулся и время потерял. Я же еще раз нырнул под рельсы, в тот большой проезд что проскочил ранее, выехал на главную Кундурскую шоссейку и был таков.
С утра я виновато объяснял ротному, а потом и всем нашим парням, кто вчера приложил к тем дугам свои руки, что мол так получилось и что лучше зил без тента, чем вы все без меня. Если бы туда не нырнул то сейчас ехал бы в Архару на вечные посиделки. Уже там-то они мне были бы рады и рано домой вряд ли отпустили.
Оно понятно, не попался - молодец! В ту пору машина была нужна как никогда, все остальное технические мелочи. Волка едва хватало на то чтобы в роту воды привести и хвала Аллаху если оно у него получится. Мне же надлежало осуществлять ежедневный транспортный процесс по доставке офицерского состава на службу и обратно в реверсивном порядке, не считая текущей рутины. И я это делал, работая трамваем по маршруту Кундур - Гарнизон, дневная езда по ротному обеспечению и обратно, ежедневно возя в кузове дюжину попутчиков разного ранга из того же гарнизона. На дворе стоял декабрь месяц. Год подходил к своему финалу и однажды по бригаде разнеслась весть о том что ее годовой топливный лимит исчерпан и автобатовская бензоколонка, которая кормила топливом весь Кундурский гарнизон, сложила всем нам фигуру из трех пальцев! Для гарнизона это было ударом под дых. А для нашей роты так просто петля на шее. Как раз то время, прочуяв наше вселенское попадалово, ко мне и подкатил некий гражданский субъект с хитрецой в лукавых глазах и предложил выручить нас бензином взамен на ответные транспортные услуги. Он был из той бригады взрывников, которая с недавнего времени поселилась недалеко от нашего лагеря и жила в хорошем по тем временам мобильном вагончике с всегда дымящей над ним трубой буржуйки. Они частенько устраивали нешуточные взрывы на большой равнине, перед нашей сопкой, от которых всякий раз подпрыгивала электромастерская вместе со всем ее содержимым и нами. Не знаю что там искали те геологи, но жили они явно не бедствуя и мало в чем себе отказывали. Конечно сей факт, имея последние капли бензина в баке, я донес до Богуславского и в результате его переговоров с тем, слегка нетрезвым персонажем, ротный решил меня передать в его временное пользование на паритетных условиях. Они пришли к некому соглашению, которое заключалось в том, что я, поступив на топливное содержание гражданского лица, половину суток работаю на его геологоразведку, в его же лице. Сразу после того, как они пожали друг другу руки, ко мне в кузов на нашей горочке, хлопотами нашего личного состава из тех пацанов, которые пользовались доверием, под командой сержанта Коли, поселились две двухсотлитровые бочки и мы тем же составом, с гражданским лицом, имя которого также безвозвратно похоронила моя память, на скудных остатках бензина в моем баке отправились в Кундур-грузовой. Дело было вечером, когда уже смеркалось и в моих глазах выглядело как банальное хищение народного имущества. Геолог достал из кузова заблаговременно закинутый туда лом и мы всей компанией подошли к стоящей в тупике среди прочих грузовых вагонов железнодорожной топливной цистерне. Мой новый спутник, не сильно терзаясь угрызениями совести, просто сорвал замок вместе с пломбой с ее подбрюшного сливного вентиля, после чего парни ведрами, по цепочке наполнили за края обе стоящие в кузове бочки и бак зила слитым с нее бензином.
Я чувствовал себя королем, проезжая по абсолютно пустому от армейских машин Кундуру, глядя на стрелку уровня топлива в баке, бессовестно завалившуюся за максимальную отметку. Те, наполненные топливом емкости мы сгрузили возле нашей ПС-ки и я доставил своих сослуживцев обратно в роту. А после того мы вернулись в поселок и мой гражданский друг, начав с дома, где он зарядился местным самогоном, начал мне показывать пальцем туда, куда его душе было угодно доехать. Слава богу Кундур поселок небольшой и он, посетив пару домов, быстро дошел до кондиции и спекся в последнем приюте. Я пообещал его завтра отсюда забрать и отчалил на АБЗ в электроцех к Андрею-электрику, где и заночевал, изрядно намерзшись и утомившись всей этой суетой.
На следующее утро я как всегда приехал за ротным. Затем мы с ним отправились за нашим лейтехой Тимкиным. Он жил в западной части поселка, снимая там небольшой, но уютный домишко. С двумя, вопреки действующему приказу комбрига, пассажирами в кабине, мой зил выезжал на Кундурскую шоссейку, которая вела нас через поселок к нашей трассе Чита-Хабаровск. Стоял крепкий морозец а по дороге в часть выдыхая клубы густого белого пара, шло человек шестьдесят в военной форме, трясясь от холода. Они шли маленькими группками, растянувшись метров на пятьсот и заслышав звук моего мотора оборачивались отчаянно махая мне руками. Их было много. От прапора до майора все они остались без транспортной поддержки ввиду отсутствия бензина в бригаде. Им надлежало топать девять километров,скрипя по замерзшему асфальту начищенными до блеска сапогами. Вот тут-то мой ротный отрывался!!! Он как третейский судья разглядывая проплывающую мимо толпу указывал мне на достойных его внимания персонажей и я останавливался возле них с тем чтобы они забрались в кузов. При том многие майоры, с поднятыми воротниками шинелей и покрытыми инеем лицами под опущенными ушами офицерских шапок, с надеждой смотрящие на нас, оставались позади в клубах поднятой машиной снежной воронки. Не со всеми гарнизонными офицерами дружил мой капитан, зато увидев прапора, заведующего вещевым складом, он стучал рукой по железной торпеде. Я понимал - это наш пассажир! Человек двадцать разместились в кузове и доехали с нами до гарнизона. Ну а дальше, согласно уговору я поехал обратно в Кундур за протрезвевшим, как я думал геологом. Он меня уже давно ждал и коротал свое ожидание по формуле пятьдесят плюс еще пятьдесят. Меня встретил с неподдельной радостью и усадив за хозяйский стол от пуза накормил и предложил усугубить под хорошую закуску. Конечно себе того позволить я не мог и отблагодарив хозяина того дома мы с моим гражданским шефом тронулись в путь. Путь наш лежал на базу взрывников, которая находилась в поле зрения нашей горочки, приютившись возле небольшого моста через ручей протекающий по равнине, которая западным своим краем подпирала нашу большую сопку. Я первый раз перешагнул порог того вагончика в котором ютились мои новые знакомые. Как мне и думалось внутреннее его убранство лишь подтвердило внешнюю благопристойность. Там было все что по моему тогдашнему уразумению было нужно для комфортного автономного существования. Жарко топилась добротная буржуйка. Чистенький стол, на котором стоял маленький переносной, что было редкостью телевизор и рядом на тумбочке кассетный магнитофон, хорошие вещевые шкафчики и три кровати с матрацами а не с сеткой. Там был еще один геолог к моему удивлению совершенно трезвый и похоже не злоупотребляющий. Бензиновый генератор тарахтел где-то за будкой. Что бы я так жил!!! Тогда я наверное по настоящему захотел стать взрывником-геологом, а ведь будучи водителем у Максюты я именно взрывником и значился в штатном расписании комендантской роты. Оставив геологов с их текущими делами, воспользовался паузой, и как Труффальдино из бергамо решил уделить себе внимание. Сложившаяся обстановка к тому располагала. Приближался новый год, а я уже давно не умывался, не только конечно я, но мне фортуна улыбнулась и заехав на горочку, забрал с собой Андрея-электрика. Мы отправились с ним в общественную баню. Давно уже о том мечтали. Та баня стояла особняком, рядом с железнодорожной насыпью, на середине пути между восточной и западной частью Кундура и пользовалась в поселке неимоверным спросом. Загнав приметного моего зила за большую ее поленницу мы чумазые ступили на гражданский объект. Там было тепло. Добродушная тетушка, взяв с нас копейки понимающе выдала нам бирки и проводила в раздевалку. За дверями мойки стоял гомон. Народ там радостно плескался и шумно матюкаясь получал удовольствие. Мы скинули с себя грязные шмотки, упрятав их в шкафчиках и оставшись лишь в одной гусиной коже радостно нырнули за входную дверь мойки.
В большом моечном зале пар стоял коромыслом. Народу было под завязку и одни мужики!!! Ха-Ха. Почти все пузатые и почти все лысые. С Андреем сразу нырнули в парилку и там быстро потеряли остатки своей гусиной одежды. От вечного озноба в котором мы пребывали постоянно, не осталось и следа. Многодневная черная корка стекала с нас и уходила под горячие доски настила. Это было такое счастье. Кто хоть раз имел опыт - пожить в постоянном холоде, тот меня услышит. Через пять минут мы уже сидели на полочках в тесной толпе пузатых мужиков и возбужденно с ними перекрикивались, не особо стесняясь в выражениях. Кого-то обхаживали веничком, а кого-то под всеобщий хохот окатывали ледяной водичкой. В общем отогрелись и изрядно порезвились. Время сеанса пролетело мигом. За дверями раздевалки уже ожидала другая толпа желающих. Кастелянша во всю извещала нас о конце банного удовольствия. Мы счастливыми и последними вышли в раздевалку и обомлели. Перед нами была та же компания, но в офицерской форме рангом от лейтехи до майора. Они улыбались нам своими розовыми лицами и на том же армейском сленге предлагали продолжить банное дело законной попойкой. Мы с Андрюхой чет замешкались. Одно дело обхаживать майора веником по заднице, а они у любого чина одинаковые, и совсем другое показать им наши пустые черные погоны и чумазые гимнастерки, и запросто при том оказаться на гарнизонном кичмане, как минимум за самоход! Мы, боясь даже приоткрыть свои шкафчики, обещали их догнать и присоединиться к компании, перед тем только обсохнуть и доделать одно дело. Между тем уже другая полувоенная компания разделась и заполнила собой моечное отделение, а мы еще стояли в раздевалке нагишом и ждали когда же они все наконец рассосутся. Выждав тот момент, за сорок пять секунд заскочили в свое чумазое обмундирование и были таковы. Мой единственный в Кундуре работающий военный грузовик, дымя на прогреве выхлопной трубой погнал к Кундурской шоссейке и я просто шкурой чувствовал сверлящие нас взгляды розовощеких шинелей. Приехав на горочку мы были удивлены нежданной многолюдностью. У нас были гости! В электромастерской в засаде сидел Петя во главе со всей нашей восьмой камерой и нервно тарабанил пальцами по злосчастному Григорьевскому стереоприемнику. Наконец у нас состоялся этот неприятный разговор. Мы с ним немножко поругались и диалог продолжился уже на улице. В руках у одного из моих земляков мелькнул нож. Случись оно сейчас, я бы просто сделал ноги, но тогда я смело стоял с ним лицом к лицу и был готов принять удар. Наш недолгий диалог закончился его словами: "Если бы не все то, что мы вместе пережили там на губе, я бы сейчас загнал его тебе под ребро". Андрюха за меня не встал и я, будучи в явном меньшенстве, уступил тот трофей. Наша с Петей дружба получила серьезную затрещину. Мои уже спорные друзья со мной попрощались, выразив большое сожаление и недоумение по поводу всего случившегося. Конечно не все однозначно были на стороне Пети, но закон стаи он извечно перемалывает все альтернативные критерии в оценке ситуации.
Домой ротного я вез блестя чистеньким, но выцветшим офицерским бушлатом, только что постиранным в бензине. Теперь я мог себе это позволить.
Тогда, перед новым годом к нам опять приехал комбат. Не скажу что мы были этому рады. Он снял себе дом в западной части Кундура, недалеко от вокзала, всего через несколько таких же хижин от Тимохиного. Значит приехал надолго. Наверное решил укрепить в роте дисциплину. А дисциплина, по мере приближения священной даты, все больше пахла вчерашним перегаром. Те духи, которые приносили нам на горку наш паек, утирая разбитые носы, рассказывали про бурно развивающийся конфликт нашей роты с новым таджикским контингентом. Таджики, те взяли под себя столовую, которая кормила собственно весь гарнизон и ввели практику, регулярного избиения наших дежурных духов, относящих пустую посуду в мойку. Те французы каждый раз ждали их после приема пищи нашей ротой. Несколько раз сей факт остался без ответки, но видя такую динамику развития событий, Коля сержант в какой-то момент не вывел роту из столовой, дожидаясь назначенных гонцов и как только в мойке в очередной раз загремели железные миски, вся наша толпа перевернула ее кверху ногами, и говорили что тех таджиков отскребали от потолка, в условном конечно смысле. Ситуация очевидно приобрела четкие очертания межнационального конфликта, что и сподобило поселиться здесь Романюка.
На нашу пс-ку для запуска дизеля Гнида привез танковый аккумулятор. Но один он был бесполезен, а второго бог не дал и он завис в той будке бесполезным украшением. Серега дизелист постоянно матерился, спотыкаясь об него в тесноте отведенного ему пространства. А я так положил на него глаз. Перед армией батя мой по великому счастью получил спецталон на ВАЗ-21113 и напрягшись на трех халтурках выкупил эту ладу. Нашему счастью тогда не было предела, хоть и спать приходилось в машине, чтобы ее не угнали и не обворовали и мы с ним несколько летних ночей отмаялись ночуя в Ладе, наслаждаясь запахом нового салона и бесконечно сигналя, то коленкой, то локтем, переворачиваясь с боку на бок, к великому неудовольствию всей нашей девятиэтажки. Потом он по неопытности ее разбил, чуть не отправив маму на тот свет и к описываемому моменту она была мягко говоря не новой и сильно нуждалась в аккумуляторе. А они тогда были жутким дефицитом, собственно как и все прочее. План у меня созрел сразу, как только обозначилась ненужность этой тяжеленной батарейки. В письме домой я обозначил тему и предложил переслать посылку домой почтово-багажным поездом, коим частенько пользовалась моя Мама, работая снабженцем на радиозаводе. Дело было сделано и в означенный в ответном послании день и час мы с Андреем электриком были на Кундурском вокзале и ждали поезд Москва-Владивосток. Операция тогда прошла без сучка-задоринки. Дверь нужного вагона открылась и танковый аккумулятор отправился в сторону моего далекого дома. Я с удовлетворением утер пот со лба. Чем мог родителям помог. Здесь его разобьют, пропьют. А там он моей семье послужит. Не узрел я тогда что наш лейтеха двухгодичник это дело просек и как потом оказалось намотал себе на ус! Лучше было конечно если бы на что-нибудь другое намотал.
А тогда в хорошем настроении мы вернулись на свою горочку и отметили это дело, конечно за мой счет. Слава богу мой гражданский шеф мне подкидывал на жизнь. Бухал но жмотом не был.
К новому году помню под пассажирским сидением моего зила весело звенела посуда калибра 0.5!!! Праздник обещал быть веселым! Офицерский состав гарнизона почти весь был в Кундуре и на кривой кочерге. Бензина в части нет и ездить им не на чем. На весь гарнизон один мой зил и иногда по очень важным делам бригады дежурный автобатовский Урал на солярке и на голодном пайке. Я вообще потерял нюх и ни в чем себе не отказывал. В бензине ограничений не имел и крутил колесами по всей округе по почти пустым дорогам и тропам лишь иногда разъезжаясь на них с редким гражданским транспортом. Как-то даже в одиночку зарулил по лесовозной дороге далеко далеко в тайгу и обомлел помнится от вида выгоревшего дотла леса. На сколько хватало моих глаз из земли торчали обгоревшие стручки бывших сосен и кедров. Сопки были ими утыканы как шкуры дохлых ежей иголками. Зрелище жутковатое, словно на другой планете. И я тогда не долго думая развернул зила и помчался обратно к людям и им был рад. Гражданский мой спутник по мере приближения нового года совсем уже не просыхал и регулярно глядя в его пьяные очи я потихоньку тоже начал усугублять, для согрева и поднятия настроения. Никто меня не контролировал и потому где-то сам над собой потерял тот контроль. В какой-то момент пьяная езда даже стала для меня нормой. Хотя с машиной сжился настолько, что в любом состоянии на дороге был виртуозом, но с подножки бывало и падал. Вечером дня тридцатого или тридцать первого, декабря месяца я развез обоих своих шефов по их домам. Законного в добром здравии, гражданского в состоянии лежки оставил на одной из Кундурских квартир, где вовсю шло празднование. В предвкушении и согласно договоренности, я помчался в роту. Там меня ждали. Поллитровый гарнизон, заботливо укутанный в армейское одеяло и спрятанный в кузове, дождался таки своего часа и закипал в нетерпении, несмотря на крепкий новогодний морозец. В роте, царило праздничное возбуждение и ценная моя посылка в мгновение ока перекочевала в каптерку, где собралась наша постоянная кампания во главе с Колей - сержантом. Не сказать что все были до того трезвы, но с моим приездом праздник случился по максимально быстрому сценарию.
Количество выпиваемого нами зелья теперь как-то явно превышало количество запасенной к застолью закуски. За каптерочным столом нашей роты собралась та же наша боевая сводная группа, еще недавно принявшая неравный бой с бандой басмачей, напавшей на летний лагерь. Мы еще были полны теми воспоминаниями, хотя свежие баталии с таджиками в гарнизонной столовой тоже добавляли эмоций. Многие из нас светили в каптерке свежими и не очень фингалами и ржали разбитыми ртами, обнажая при том некомплекты зубных своих рядов. Те несколько банок тушенки, намазанной на хлеб как-то быстро провалились в наши желудки через редкозубые рты, а праздник только-только еще начинался. Вся оставшаяся часть привезенного запаса весело булькала в стеклянной таре, намекая на непременное продолжение новогоднего банкета. Видя такой конфуз, я вдруг вспомнил про свою знакомую подружку, которая работала в Кундурской хлебопекарне и сейчас должна была быть в ночной смене, о чем мне сообщила днем в мимолетном нашем разговоре, когда мы случайно с ней пересеклись в поселке и я довез ее до дома. Состояние мое, с моей точки зрения, позволяло мне в сложившихся обстоятельствах пополнить запас хлеба и объявив о том всей компании я было собрался по быстрому сгонять до Кундура и обратно. Коля наш тот пошел со мной, на всякий пожарный, громогласно заявив всем остающимся чтобы без закуски не продолжали. Только мы хлопнули дверями кабины как за их ручки уже дергали остальные наши сослуживцы. Уж больно не хотелось пацанам томиться в прохладной роте и маяться ожиданием. В кабину с возмущенными криками прорвались Раис, Гафутян Виталя и Саня Каратерзе, не самые маленькие члены нашего экипажа. Остальным пришлось утереться и остаться нас ждать. Даже не знаю как мы все разместились в зиловской кабине, но стекла в ней сразу запотели. С громкими радостными криками наша возбужденная компания отправилась в путь по пустынной лесной дороге. Семь километров по таежным крутым зигзагам и мы в поселке. Друзья мои, в кабину загружаясь, прихватили несколько бутылок из запаса и пока ехали еще изрядно отхлебнули из горлышка, а потому, оказавшись в Кундуре, где вовсю гулял гражданский да и военный люд, несмотря на крепкий морозец, мы забыли за чем сюда приехали и с первого раза просто проскочили мимо пекарни и как-то оказались совсем на другом конце поселка, возле дома нашего лейтенанта Тимкина. Как-то до того я был у него в гостях и он меня приглашал, как будет случай. Выгрузившись из машины мы решили зайти к нему с тем чтобы угостить и поздравить с наступающим новым годом. Дверь оказалась не запертой и шумной толпой мы ввалились к нему домой. Он был нашим одногодкой и мы относились к нему как к равному. Да и за ореховый поход он за нас отгреб, потому как дал на него добро, будучи в тот день дежурным по части.
Тимкина дома не было. Наверное праздновал у соседей. А пацаны, имея по началу самые благие намерения, устроили натуральный шмон в его жилище в поисках чего-нибудь съестного. Голод, он был вечным нашим спутником. Визит этот, он потом мне аукнулся! Пацанов от выпитого совсем развезло. Даже агрессия появилась. Следующий наш визит был к дому комбата. Из-за выпитого у нас совсем сорвало крышу. Уперевшись бампером в забор его дома, я, под отчаянный гогот соплеменников давил на кнопку воздушного сигнала и оглашал ревом весь западный район Кундура. Мы стояли перед жилищем комбата и вызывали его на бой. Не знаю был ли он в тот вечер дома, но если бы он к нам вышел, дело для нас безусловно закончилось бы дисбатом, а для него в лучшем случае госпиталем. Пацаны были в полном угаре. Попадись тогда нам кто-нибудь с нами несогласный, он бы отгреб по полной армейской программе.
Еще погудев какое-то время мы вдруг вспомнили о цели нашей вечерней поездки и включив заднюю передачу, я отъехал от комбатовского дома. Теперь мой желудок безошибочно повел меня к аппетитно дымящейся трубе Кундурской пекарни, которая дымила на другом конце поселка. Каких-то десять минут по поселковым колдобинам и мой зил подъехал правым своим бортом к стене добротного бревенчатого здания, окопанного по всему его периметру глубоким арыком и имеющему в середине той глухой стены единственный вход и выход. Оставив в кабине всех своих уже неадекватных друзей под присмотром Коли сержанта, я постучал в дверь пекарни и мне ее открыли. Моя подружка и впрямь была на смене и рада была меня видеть, несмотря на мой не совсем трезвый вид. Без вопросов вынесла мне несколько булок наисвежайшего и абалденно пахнущего горячего хлеба. Я конечно что-то бессвязно ей говорил, но мой воинский долг звал меня на улицу и вынырнув из дверей пекарни передал провиант через открытое пассажирское стекло кабины в руки моих нетрезвых товарищей. Тем временем, со стороны заднего борта моей машины к пекарне задом пятилась единственная в Кундуре гражданская водовозка. Это был тягач КАМАЦУ с установленной на него бочкой, Его пьяный водитель даже не прочувствовал моего зила и я едва успел из под него выскочить, когда этот здоровенный монстр ударил мою машину в задний борт. Грузовик с пьяным экипажем в кабине, до того мирно шептавший холостыми оборотами не ожидал такого поворота событий и получив увесистый в зад пинок, прыжком заскочил правой стороной в глубокий арык, что заботливо прокопан вдоль всей стены пекарни и правым бортом прижался к ее стене, навалившись на дверь из которой я только что вышел и как по закону подлости выхлопная труба его задымила прямо в ее проем. Моя реакция на такой поворот событий была мгновенной. Мухой взлетев по высокой лесенке, что красовалась под водительской дверью водовозки, сгоряча дал пару хороших оплеух удивленному и ничего непонимающему водителю. Он дико взвизгнул и громко матюкаясь в адрес всей Советской армии, с психа воткнул переднюю передачу на своем монстре, а я так с высоты полутора метров спикировал в сугроб. Здоровенная японская машина, взревев мощным мотором, и обдав меня фонтаном снега обиженно умчалась в западном направлении, оставив без воды пекарню, из которой уже слышался дикий бабий гомон и стук в единственную выходную дверь, запертую теперь моей машиной.
Запрыгнув в кабину я надавил на газ. Зил загребал задней спаркой в обе стороны и резво закапывался в снег, высоко выкидывая белые фонтаны из под кузова, но с места сдвинуться отказывался наотрез! Мои, уже совсем опьяневшие однополчане кричали мне что надо правильно включить передачу и дело пойдет семимильными шагами. Мне приходилось просто вырывать у них из рук рычаг переключения, которым они самоотверженно пытались мне помочь выгрести из этого проклятого сугроба. Зил газовал и дымил в дощатую дверь пекарни и возмущенный вой ее женского персонала, как мне тогда казалось был слышен нашему комбригу в Архаре. Единственным адекватным членом моей команды оставался сержант Коля. Водка его не брала. Казалось она лишь побуждала его к активности, причем на моей памяти всегда разумной. В общем ничего кроме пользы, редкий эффект от ее потребления! Он-то и сказал мне что видел автобатовский урал, промелькнувший мимо нас в сторону окраины поселка. Дальше тех крайних домов дороги не было. Мы молча друг друга поняли и он рванул в ту сторону по свежей колее вездехода. На какой-то промежуток времени все происходящее со мной под пьяный бред моих соплеменников и дикие вопли запертых в пекарне баб, меня отключило. Очевидно сильно перевозбудившись я просто потерял контроль над происходящим и впал в небытие.
Сильный стук по моей двери вернул меня к действительности. Возле машины, в свете фар урала стоял Коля и кричал мне что помощь пришла. Из автобатовской дежурки уже выскакивали мои земляки и на ходу разматывали железный трос. Дело за малым, и мой зил послушно вылез из снежной ловушки, дав открыться деревянной двери пекарни. Из нее на белый снег выскочил весь ее бабий коллектив и я услышал в свой адрес такие женские откровения, что наш армейский сленг показался мне просто соловьиной трелью жарким солнечным днем в летнем лесу. Спасибо пацанам! И Пете с ними привет. Урал, гребанув на прощание снег всеми колесами и обдав нас черным дымом, рванул в сторону гарнизона. Пора и нам в роту. Там нас наверное еще ждут! В кабине мирно посапывал Татарин с Гафутяном и что-то бубнил себе под нос Саня Каратерзе. Коля с большим трудом там разместился, кое как втиснувшись через пассажирскую дверь. Мы, изрядно уставшие и намерзшиеся, наконец-то поехали домой - в роту.
Рота нас не дождалась. Все было выпито. Не дождавшись обещанной закуски, личный состав, естественно тот, которому было положено по статусу и сроку службы, мирно посапывал в разных уголках ротного барака; кто-то счастливо улыбаясь, а кто-то настойчиво бормоча, рассказывал снящемуся слушателю о своем нелегком солдатском бытие. Выгрузив у крыльца своих пьяненьких и толком не проснувшихся сослуживцев я отправился на нашу горку в электро-цех с тем чтобы там заночевать. Утром мой гражданский друг должен был меня ждать. Завтрашний наш с ним день был уже загодя расписан. Может глубокой ночью, а может ранним утром, я, уже почти протрезвевший и до смерти промерзший, ввалился в будку электро-цеха и свалился возле горячего тэна, сунув к нему свои озябшие руки, мокрые от слитой с мотора воды.
Утро следующего дня не заставило себя ждать. Несмотря на бурно проведенную ночь зимнее солнце как всегда поднялось на восточном горизонте и заявило на весь свет о том что первый день нового 1984-го года начался. Жизнь продолжалась и все шло своим чередом. В силу действующего договора с нашим гражданским благодетелем я должен был завестись и ехать в лагерь взрывных дел мастеров для исполнения своего служебного долга. Завелся, залив в радиатор два ведра горячей воды и тронулся в сторону их лагеря, благо с нашей горочки вагончик геологов, приютившийся у временного мостика через извилистую речушку "Мутную",одному из многочисленных притоков Амура, был виден как на ладони. Мой гражданский друг поджидал меня там с горячим чаем и всякими новогодними вкусностями, которые без проблем можно было купить тогда в Кундурских магазинчиках. Печенье и карамель водилась там всегда. Со вчерашнего перепоя мой желудок откликался эхом на любое упоминание о еде. Наверное я был счастлив тем первым в новом году завтраком в уютном и теплом гражданском вагончике, сидя в компании добродушных бородатых геологов.
Повеселев и заулыбавшись мы с благодетелем тронулись в Кундур. Оставив на какое-то время своего гражданского шефа в одной из его квартир, с обещанием скоро вернуться, я поехал за ротным. Службу же никто не отменял. По пути к ротному подъехал к пекарне, где как раз закончилась ночная смена. Моя подружка на меня не долго дулась за ночной инцидент. Довез ее до дома, что в глазах старших соплеменниц вызвало дикую зависть, ведь им нужно было скрипеть своими валенками до их домов через весь поселок. В общем и целом и протрезвел, и был прощен.
Забрал ротного и поджидавшего нас Тимкина, а по дороге в часть зиловский кузов наполнился еще десятком отчаянно голосующих офицеров и прапорщиков. Я же один ездок на весь Кундурский гарнизон. Ну вот, комсостав в роте. Согласно действующему уговору мчусь обратно в Кундур. Гражданский мой друг меня там ждет, думается еще завтракает. Собственно так и есть, поспел к столу, что случилось очень кстати. После ночных моих приключений тот мой утренний завтрак был тут же бессовестно выкинут организмом обратно. Желудок опять отчаянно вопил: "Дай хоть что-нибудь"!!! Что-нибудь в ассортименте томилось на новогоднем столе! Просто праздник! Для живота моего солдатского так непомерное счастье... Законно остограмившись, а то и ополлитрившись, мой гражданский шеф вспомнил вдруг, что у его сестры, живущей здесь же в Кундуре, завтра случится день рождения, а он, подлец такой, ей к дате обещал машину досок и о том сейчас лишь вспомнил. "Выручай брат"!!!
Что тут делать? Думается в Кундурском леспромхозе этого добра водится в избытке. Были бы рубли. Рубли у друга были и циркулярка вдалеке была слышна. У ворот Кундурской лесопилки мой зил цыкнул тормозами и хлопнув дверью зила геолог скрылся за дверями проходной. Потекло время ожидания. Прошел наверное час, когда с той проходной мне дали добро на въезд. В кузов, по диагонали, грохнулась пачка досок, громко ударившись о задний борт и свесившись с него на метр с гаком. На "грузовик досок" она явно не тянула. В кабину зила с трудом влез мой еле живой друг. Понятно, переговоры были нелегкими и довольно компромиссными. Ленинским жестом указал мне направление движения и тут же, отчаянно засопев, ушел в небытие, забыв при том о цели поездки; и даже имя свое забыв, не говоря уже о имени своей сестренки и месте ее нахождения.
Пришлось доставлять храпящую посылку по месту ее изъятия и сдавать живым весом обитателям дома, по причине полной ее физической отключки. Время поджимало и я, гремя свежеструганной доской помчался лесной дорогой в роту. Богуславскому не сильно понравилось мое опоздание, но контракт есть контракт, и весь оставшийся день он играл желваками всякий раз, когда я бегал за выпавшей по дороге доской, чтобы закинуть ее обратно в кузов. Бензин опять заканчивался и решено было им заполнить единственную свободную на тот момент бочку, нашедшуюся возле ПС-ки. Она была из под солидола. Потом оно мне так икнулось! А сейчас я даже и не подозревал о таком подвохе. Она просто полетела в кузов, звонко брякнув о деревянный его борт. Ротный, тот окончив первый день нового года, отправился домой, а мы с сержантом Колей и парой бойцов из нашей роты, по привычной нужде нырнули на Кундур-грузовой и в полной темноте наполнили там бензином ту самую бочку, будь она неладна. Затем, имея беспокойство за моего гражданского друга, по пути домой мы заехали таки в тот приют, где днем я его оставил. Мой друг был чист как стеклышко, он меня ждал. Удовлетворенно окинув взглядом торчащий через задний борт пакет досок, занял место в кабине, вытеснив оттуда в кузов недовольного бойца и мы отправились лесной дорогой в роту. Слава богу мне не надо было следить за сохранностью груза. На доске теперь сидели два моих сослуживца. Доехав до роты, они так промерзли, что чуть не отдали богу душу и мигом растворились в ее распахнувшейся двери. Попрощавшись с Колей, мы отправились в гнездо геологов - взрывников. Там нас ждал праздничный стол в кругу тех же бородатых мужиков. Было весело. Было вкусно и шумно от матерной речи и пошлых и не очень анекдотов в том уютном теплом вагончике, одиноко приютившимся на огромной, белой, безлюдной и холодной дальневосточной равнине, на берегу текущей по ней извилистой быстрой речки с негромким названием "Мутная". Всю ночь помню, как громко при том играла пластинка только появившейся тогда группы "Zodiac". Мне оставалось служить полгода...
Как водится, холодная ночь с неохотой передала власть холодному зимнему утру, очевидно с тем, что бы оно поступило так же в пользу наступающего зимнего дня. Два ведра горячей воды оживили промерзший двигатель моего зила и он благодарно забулькав компрессором, запел свою монотоннную песню, поедая залитый в бак бензин из вчерашней свежей бочки. Непривычно сытый желудок и мне давал добро на исполнение воинского долга, применительно к текущей оперативной обстановке. Мы с моим гражданским другом, перед тем попрощавшись с еще непротрезвевшими от ночного буйства геологами, заняли свои места, согласно боевому расписанию и тронулись в путь с твердым намерением доставить многострадальный и изрядно поистрепавшийся наш груз к месту его изначального назначения. Настроение было прекрасным и ничто не предвещало проблем, когда на подъезде к парку автобата, напротив Петиного отстойника, я увидел группу из десятка офицеров и прапорщиков, стоящих возле здания штаба, среди которых резко выделялась неимоверно крупная, на вид так больше центнера, фигура знакомого мне по прошлым событиям коменданта Кундурского гарнизона с майорскими погонами на плечах громадной шинели. Глазища на его жирной морде округлились до размера фар автобатовской ммзухи, когда он увидел в моем зиле приближающуюся мишень, единственную живую машину во всем вверенном ему гарнизоне. Он вдруг отчаянно замахал руками и на максимальной для туши бегемота скорости рванул поперек моего курса с явным намерением боевого тарана. Вся толпа его подельников с криками рванула за ним и мне не оставалось ничего другого, как экстренно нажать на педаль тормоза. Мой зил по инерции проехал юзом метров десять и чафкнув тормозным клапаном сброса, замер в ожидании штурма. Левая подножка жалобно скрипнула в такт мгновенно перекосившейся кабине, когда это животное запрыгнуло на нее, одновременно распахнув водительскую дверь! В следующий момент я прочувствовал несколько ощутимых ударов по своей физиономии и железный хват бегемота за цигейковый воротник моего офицерского бушлата просто выкинул меня из за руля машины на утрамбованный снег дороги, по которой я минутой раньше расчитывал доехать до Кундура. Геолог, видя такой расклад армейских будней, помнится попытался открыть рот, чтобы внести какую-то ясность, но не успев даже осознать сути происходящего, был так же стремительно катапультирован через пассажирскую дверь другими членами этой военной группировки. Как-то не складывалась судьба нашего многострадального груза. Похоже что под нашим контрактом рукой того бегемота подводилась жирная черта с печатью воинской части...на моей физиономии!!!
" Приехал я позавчера домой. Пришлось идти пешком от вокзала до дома. А это же через весь поселок да по морозу!!! Иду мимо пекарни, замерз, уже и дом рядом. Вдруг слышу из окна пекарни девки орут, мол помогите, дышать нечем!!! Обхожу я ту пекарню и ни х...я себе!!! Военный грузовик, зарывшись колесами в снег газует, бензин жжет, которого уже неделю как в бригаде нет, даже у комсостава!!! Заглядываю в запотевшую кабину, а там бойцы лежат друг на дружке, как дрова в поленнице и водитель газует и кроет матом весь свет, мол бросили тут на погибель!!! Старшина мол сбежал с концами!!! Там же полная бойцов кабина, руки не просунешь и все они держатся за рычаг коробки с криками дай мне!!! Бл...ть сколько в армии служу, всего насмотрелся, но чтобы такой цирк? Думаю, до дома добегу, позвоню в автобат и если дежурка на ходу вызову сюда, там еще и девки в пекарне вопят в форточку, совсем их задушил! Так и сделал. Позвонил, а мне говорят дежурка в поселок ушла! И как я с ней разминулся? Оделся потеплее да обратно....Глядь, а там уже никого! Куда же ты делся паразит? На чем гоняешь по Кундуру? Я комбрига встретить не могу!!! Ведра бензина для уазика нет!!! Откуда ты такой взялся? То бл...ть шишки, то бл.ть пекарня!!! Ха-Ха"!!!
Такой примерно монолог я слушал часом позже, сидя в комендантской комнате напротив того майора, утирая при том опухшую свою физиономию и гадал что со мной будет дальше. Утренняя спесь с коменданта сошла. А рассказывать майор был мастер. Материал излагал красноречиво и с юморком, отчего вся его поддатая банда, сидя тут же, оседлав все свободные в кабинете стулья, его слушая, хохотала. Все таки новый год на дворе! Веселый же бл..ть праздник!!!
Вечером того дня я был на своей горочке со своим зилом. Правда те вояки его изрядно обобрали... Все мои хоромы как то: резиновые поджопники и коврики; крестики, мусульманские позолоченные полумесяцы, картинки с бабами и многие другие вещицы, ублажавшие до тех пор мои глаза и душу, были из кабины конфискованы, равно как и доски из кузова. В общем машину отдали девственно чистой, как с завода. Благо та злополучная бочка бензина была на тот момент дома, возле электро-цеха и мародерам не досталась, хотя бензин из бака они тоже отсосали.
А на следующий день в гости заявился наш Гнида!!! Он орал что-то про безобразную дисциплину, сверкал глазами и брызгал желчью, которая летела в основном в мою сторону. Обещал всем нам устроить красивую жизнь по уставу. Представление закончилось тем, что перед строем он портняжными ножницами, взятыми из ротной каптерки с ядовитой улыбкой на ехидной роже, перед строем, отстриг воротник с моего офицерского бушлата, чем обесценил его ниже солдатской фуфайки. Мы утерлись, он уехал. Что ему в нашей дыре делать? На дворе новогодние каникулы, в Архаре какие никакие фейерверки а у нас только запах самогонного перегара и злые взгляды - спины не подставляй!
Гнида уехал, мы остались. Бак заправлен! Я на ходу, ротный на колесах! Наш бензиновый спонсор в жуткой обиде и на стакане.
Конечно я его поискал, после того как отвез Богуславского домой. Мои вечерние поиски того дня привели меня в леспромхоз. Туда, где пилились те злосчастные доски, которым не суждено было найти своего адресата. Мой друг в кругу тех лесопильщиков заливал водкой свое горе и меня встретил неприветливо. Как я мог ему объяснить, что моя солдатская форма не есть мое внутреннее содержание, да и ему уже было все равно. Жуткая злоба в нем кипела на всю Советскую Армию и я на тот момент был единственным ее представителем в их не на шутку разговевшейся компании. Мне ничего другого не оставалось как выпить с мужиками мировую, так сказать за примирение армии с народом. Другой просто не высвечивался. Естественно одной не обошлось и выезжая из ворот того леспромхоза я уже не видел перед собой дороги, я знал лишь направление, которого мне следовало держаться! Дорога из того леспромхоза плавно спускалась в замерзший ручей, который условно протекал под аркой ж/д виадука, за которым открывалась перспектива с асфальтовой стрелой дороги, уходящей в сторону нашего гарнизона. Именно в русло того ручья я и скатился боком и оказался в середине катка на котором мой зил повел себя точь в точь как корова на коньках! В пьяном угаре я даже не понял куда я попал!!! Машина отчаянно крутила колесами обутыми в летнюю резину, вперед и назад, но не двигалась с места. А из под кузова шел дым и пахло жженой резиной и жжеными накладками сцепления. Сколько продолжалась эта моя борьба с враждебной стихией я не знаю, но по ощущению долго. Я сжог почти весь бак бензина и уже совсем отчаялся, когда до меня дошло то, что мой диск сцепления приказал мне долго жить! Именно в тот момент случилось чудо и ко мне на помощь пришел, не бог весть как оказавшийся неподалеку, автобатовский зил. Его ездовой был одним из тех, с кем мы когда-то вместе, под командованием Цыганкова тащили тяжелые фундаментные блоки для нашей будущей роты. В гарнизон завезли бензин. Наш шоферской кодекс чести не позволял нам проехать мимо того, с кем случилась беда. На том держался автобат! Я, от свалившейся на меня беды и осознания предстоящих проблем в тот момент, совершенно потерял голову, но одновременно был счастлив тем, что бог послал мне этого ангела спасителя среди морозной темной ночи! Трос был зацеплен за транспортный крюк, слава богу мой двигатель еще работал, давая мне тепло и возможность управления автомобилем и мой автобатовский товарищ, с нескольких попыток выдернул меня со злополучной ледяной ловушки и медленно, но верно потащил тем же маршрутом, на нашу горочку.
Ближе к утру я промерзший и смертельно уставший, весь мокрый от слитой воды, ввалился в электро-цех, свалился на свой лежак и мгновенно отключился. Надо сказать, что мой друг Андрей, с которым мы в этом цехе до сих пор ютились в обнимку, по приказу Гниды, накануне собрал свои вещи и отчалил в гарнизонную роту. Приказом того же персонажа отныне довольствие мы должны были получать по месту нахождения роты и ждать теперь оттуда посыльного с пайкой не приходилось. Машина здесь и мне ее оставлять без присмотра тоже не с руки. Нужно заглянуть в осеннюю заначку, сцеплением тогда в автобате я не мог не запастись. Так и есть. В наличии все что нужно, и даже более того! Запасливый же я мужик!!! Вот только теперь один, без помошника и мороз на улице нешуточный. Серега дизелист, тот приказом Гниды тоже в роте, а я живу от буржуйки, потому как ПС-ка заглушена. Шея на улице мерзнет без воротника, что бы хр..н на лбу вырос у звездопогонного. Вид у меня как у немца под Сталинградом, шея замотана куском одеяла. Да хотя Кундурский гарнизон зимой он и есть полная иллюстрация немцев перед разгромом. Плетущиеся вдоль дороги замерзшие фигуры, замотанные в лоскуты одеял и остатки военной амуниции - это привычные элементы зимнего гарнизонного интерьера. Вот и я в него вписался.
Нижняя треть той бочки перелита в бак и двигатель запущен. Хоть в кабине в процессе ремонта можно погреться.
Запасаюсь инструментом, да ныряю под зила. Коробку же за меня ни кто не снимет. Даже не помню как я один там ее откручивал, потом вывешивал на ремнях, приспособив лом на полу кабины. Менял на морозе весь комплект сцепления, лежа на снегу под машиной, ставил ее обратно, изо всех сил упираясь в нее ногами и загребая снег за шиворот своего куцего бушлата, периодически отогреваясь у буржуйки в электро-цехе и снова возвращаясь обратно, на мороз. Сегодня бы не повторил этот подвиг даже за звезду героя!!! Но день на третий я его вылечил, неимоверно при том промерзнув и с ног до головы измазавшись всем этим автомобильным винегретом. Думалось отмучился, но не тут-то было. Мой бодро затарахтевший было двигатель вдруг как-то начал чихать и глохнуть. Один за одним, уже под вечер отключались его цилиндры и весь их еще недавно дружный хор постепенно сошел на нет. Вот она рука дружбы от бочки из под солидола!!! Его я и увидел на свечах. То был последний бензин из гражданской цистерны с горячим пролетарским приветом от геолога!
Так или иначе это мое приключение подошло к логическому завершению. Машина моими хлопотами все-таки была приведена в норму, правда я за эти несколько суток превратился в зомби. Все скудные съестные припасы, что имелись на нашей базе были мной съедены наверное еще в первые дни и к моменту торжественного пуска я уже еле держался на ногах. В таком вот жалком состоянии я и нарисовался в роте под приветливый гомон сослуживцев. Там в роте меня озадачили тем, что завтра утренним трамваем к нам прибывает наш комбат и мне надлежит встретить его на вокзале. Ну что же, раз надо встретить, встречу. Хотя в свете наших новогодних гастролей с трудом представлял себе позитивную составляющую от той встречи. В воздухе висела недосказанность и едва уловимое ощущение какого-то подвоха. Мой ротный на тот момент был в отлучке: то ли командировка, то ли новогодний отпуск. Другими словами человек, которого я считал гарантом своей неприкосновенности, в части отсутствовал. Именно он прощал мне все мои, порой запредельные выкидоны, за что я просто костьми ложился под машину, и в буквальном смысле слова она всегда была на ходу: в любую погоду и в любое время суток!!!
Но в любом случае мне надо было смыть с себя мой многодневный, еще прошлогодний авто-винегрет и это на тот момент было для меня важнее всего, этому делу тогда и отдался, а там будь что будет. Нырнул к Коле в каптерку и выудил оттуда из всего небогатого ассортимента военного обмундирования новую армейскую фуфайку. Мой бушлат, хлопотами Гниды, уже никуда не годился. День прошел в хлопотах и я лишь к вечеру того дня вернулся в себя. Моя отчаянная жизнь, казалось начала налаживаться и приходить в норму.
Утром следующего дня, я, немного оправившись от своих приключений и изрядно посвежевший, выехал из роты и отправился по лесной дороге на Кундурский вокзал за комбатом.
Первый кого я увидел через ветровое стекло, стоя на спуске к вокзалу под водонапорной башней, был наш лейтенант Тимкин. Как-то недобро в утренних сумерках блестели его глазки. Следом из дверей вокзала показалась знакомая фигура комбата. Он что-то прокричал лейтенанту и замахал мне рукой. Послушный Тимкин рывком распахнул мою дверь и вцепился руками в мою новенькую телогрейку так, что на ней затрещали пуговицы! Я так просто опешил от такого напора... "Приказ Романюка!
Ты едешь в Зареченский батальон прямо сейчас! Вылааазь"!!! Он повис на мне. Хоть он и дух, но в чине младшего лейтенанта. Отказ в таком разрезе пахнет не выполнением приказа со всеми вытекающими...Пришлось подчиниться. Подоспел и комбат. Я отгреб от него обидную затрещину! Видно жива была память о новогоднем концерте перед воротами его дома. И Тимкин скрипел зубами и глазами сверкал памятуя о том же!!!
В общем их хлопотами я был оперативно посажен в уже визжащий тепловозным гудком кундурский трамвай и в сопровождении нашего прапорщика Малмана отправлен в Зареченский батальон. Так начался и закончился последний день моей службы в Кундурском гарнизоне!!! Я отправлялся обратно на "Большую землю" дослуживать свой срок...
Как я сходил в армию 3
© Copyright: Андрей Устьянцев, 2020
Свидетельство о публикации №220083001351
Свидетельство о публикации №220083001351
Рецензии