ПИСЬМО XXVIII
И вот мы в Дельи - великом граде могулов. Если другие города и места Индии держали нас, словно очарованных, под влиянием волшебного сна с его мимолетными грезами о всем, что когда-либо являлось прелестного в архитектуре, то Дельи остался навеки запечатленным в наших воспоминаниях как воплощение на вид несокрушимого и все же побежденного гиганта, уснувшего Сампсона, оставившего свои густые пряди в руках предательской Далилы. Нигде во всей разоренной Индии не найдете вы стольких свидетельств о могуществе мусульманской империи, нигде не почувствуете себя столь вынужденными с благоговением преклониться пред памятью великих мастеров, создавших "Надир-Шах Моск", башню Кутаб, дворец Делийский, а главное, Тадж-Махал в Агре.
Дельи вынырнул перед нами из-за пригорка, за несколько минут до солнечного заката, и мигом вызвал во мне воспоминание о золото-жемчужной столице Магометова рая, по рассказам Пророка. Во время одной из своих духовных экскурсий в эту вновь открытую им небесную область поэт-пророк имел случай видеть и подробно описать нам одного ангела, нижняя половина тела коего состояла из пламени, а верхняя из прозрачного льда: оба враждебные друг другу элемента превосходно уживались, нисколько не вредя друг другу. При первом взгляде на древнюю столицу Шах-Джагана мне припомнился образ этого ангела. Предположив, что Магомет пророчески узрел Дельи в далеком будущем и при таком солнечном закате, его "огне-ледяной" ангел является лишь восточной и весьма верной метафорой этого города. Залитая багрово-золотистым пламенем заходящего солнца, вся нижняя часть дворцов, мечетей, минаретов Дели, построенная без исключения из красного песчаника, казалась громадным горящим костром, из недр которого высоко воздымалась, теряясь в прозрачной и уже потухающей синеве вечернего воздуха, верхняя часть строений - глыбы ослепительной белизны мраморных куполов, минаретов, башен... А надо всем этим, словно туловище и голова "ангела", водруженная на скалистом пригорке, столь высоком, что платформа, на которой она построена, стоит на 30 с лишком футов над уровнем самых высоких крыш Дельи - возвышалась Джумма-Мусжид, главная мечеть города. С ее лесом башен, стенных зубцов и минаретов, над полосатою из черного и белого мрамора головой о трех куполах, эта мечеть - самая замечательная по своей оригинальности, если не по красоте, в Индии[1]. Зрелище было величественное и вырвало у всех нас единодушный крик удивления.
Древний город, на развалинах коего Шах-Джаган выстроил в XVII столетии Дельи, назывался в истории Индии Индрапрештой, а затем Индерпутом. Основателем его был царь Юдхиштхира, смерть которого по древним летописям браминов последовала в 3101 году до Рождества Христова. До христианской эры история этой столицы покрыта непроницаемым мраком, среди которого изредка являются беглые проблески событий, историческая верность коих подтверждается историей других народов. Летопись Индерпута от самого его основания и до конца существует, конечно; но она в руках браманов и скрывается ими, как и многое другое, под тем предлогом, что пока будет продолжаться кали-йуг (черный период), арийцы не должны открывать своей истории "белым" врагам. А так как до конца этой и до начала будущей сатья-юги остается ждать 42721 год, то до тех пор наши ученые ориенталисты успеют и состариться, и не нашему поколению будут открыты великие тайны древней истории Индии. Европейские ученые мстят за это браманам, отвергая их показания и историческую достоверность даже того немногого, что туземные историографы соглашаются им поведать... А что помимо их известно и принято всеми - может быть рассказано в нескольких словах. Даже это представляет необычайный интерес, благодаря словно сказочным событиям...
Пропустив целые столетия, мы находим Индерпут, выбираемый столицей своей царем Анунгпалом за несколько сот лет до Рождества Христова. За этим опять длинный антракт. Браманы не пускают профанов за кулисы, но рассказывают друзьям и врагам о необычайных богатствах и цивилизации этой столицы северо-западной Индии и переводят целые страницы из древних рукописей. Около 980 года нашей эры раджа Индерпутский является членом и союзником туземной конфедерации, сперва побежденной пенджабским раджой Себектегином, а затем – Махмудом из Г;зни в 1008 году. Наконец и лишь по вторжении в Индию Магомет-Шахаб-Удина Гхорского в 1191 году мы находим Индерпут одною из четырех великих держав Индии, переименованною в 1193 году Шахаб-Удином в империю Дельи. Мусульманский историк Феришта уверяет, будто султан Гхорский отнял эту империю у Притви-Раджи, раджпутского принца, который, несмотря на кавалерию из 300000 всадников и 3000 слонов, проиграл сражение. Но эти «исторические» якобы события до того запутаны и неясны, что в летописях Аджмира говорится, напротив, что не Притви-Раджа пал, а сей последний победил Магомет-Шахаб-Удина и, отрезав ему голову, сделал из нее чучело, которое и сохранялось многие столетия в оружейной раджпутских царей. Но зато те же летописи повествуют, что несколько лет спустя вследствие ссоры между конфедератами Кутб-О-Дин, генерал гхорский, действительно победил защитников Индерпута и затем основал в нем независимую магометанскую династию, известную между восточными историками под именем Дельи или «рабыни гхорских султанов». С тех пор эту несчастную империю перекидывали из рук в руки как мячик. В 1288 году кхиль-джи, «племя искателей приключений» из Афганистана (по словам той же летописи), зарезав владетеля Дельи Кейкобада, передали страну своему предводителю Джеллал-Удину и основали династию Кхильджи, длившуюся до 1321 и пресекшуюся с убиением султана Мобарика. За этим империя перешла в руки Гхейяс-Удина Тоглука, основавшего Тоглукскую династию. Потом ворвался в Индию Тамерлан и, проникнув в 1398 году в Дельи, ознаменовал свой подвиг тем, что перерезал 100000 пленных индусов. «Высокие башни были построены из голов убитых и тела их преданы хищным птицам», – говорит историк. Промелькнув всеразрушающею грозой по всему горизонту Индии, Тамерлан тотчас же бросил Дельи, предав страну забвению. В продолжение 50 лет в городе, где не осталось по его уходе ни одного живого существа, царствовало гробовое молчание, тишина смерти и тления… Только в 1450 году Бехлал, глава патанов (афганское племя лоди), снова завладел покинутым городом и страной. Его внук Ибрагим был побежден и убит в сражении при Панипуте знаменитым в истории султаном Бабером, в 1526 году. С тех пор водворилась и царствовала последняя династия Бабера, называемая падишахами, а город переименовался затем, в честь своего последнего основателя, из Дельи в Шахджеганабад. Но не знала и эта злополучная династия покоя. Сын Бабера, султан Хумайюн, был побежден в 1540 году и изгнан из Индии Шир-Ханом Патанским, и только благодаря помощи Персии вернул свое царство в 1554. Один император Акбар, сумевший возвести свое Индийское царство на высшую точку могущества тем, что мог одно время выставить 4400000 солдат, удержал для себя и потомства великую империю Дельи, дававшую ему 37724615 ф[унтов] ст[ерлингов] ежегодного дохода до 1707 года. С этого времени до 1803, то есть в продолжение более столетия, эта несчастная страна была театром постоянных войн. Великие Могулы ее подвергались всевозможным злополучиям. По очереди патаны и сикки, науабы, махраты и раджпуты делали набеги, выкалывали царям глаза, сожигали их живыми и то захватывали, то снова теряли Дельи. Наконец, сердобольная Ост-Индская Компания, сжалясь над несчастными, пожелала спасти эту династию даже против воли ее. С достохвальным и беспримерным в истории самоотвержением генерал Лэк отправился в 1803 году под стены Дельи. Там, воспользовавшись не то доверчивостью, не то оплошностью некоего авантюриста-француза Луи Бурксена, главнокомандующего махратской армии, он с большим беспристрастием потопил в реке Джумне как осаждавших город французов, махратов и патан[ов], так и защищаемых им могулов, на помощь коих он якобы явился; а затем, овладев городом, навеки прибрал его к рукам. С тех пор бедные баберяне попали «из огня да в полымя». Настал для них великий dies irae [2] и длился он до 1857 года, когда вследствие мятежа последний из номинальных «великих могулов» Магомет-Бахадур отправился, наконец, из места изгнания и заключения на земле… в высшие райские сферы своего Пророка. Так мы, по крайней мере, надеемся ради бедного, разжалованного могула. Он довольно выстрадал, дабы получить хоть эту одну из стольких обещанных ему привилегий.
Ничто не может сравниться с прелестью не только заветных уголков и исторических памятников полуразрушенного Дельи, но и вообще окрестностей и даже городского вала. Эти еще грозные на вид стены, осеняемые густою бахромой акаций и финиковых пальм, красноречиво напоминают туристу о прежнем их величии и о тех славных рыцарских временах, когда на укрепленных валах прохаживались часовые непобедимых султанов - Акбара и Аарунгузаба. Теперь, обрамленные траурною тенью темной сальвадоры, остались одни разбросанные по гласису минареты могил, гробницы да одинокие памятники навеки уснувших героев... И долго не забыть нам унылой, таинственной долины Кутаба! По этой долине, растягиваясь беспрерывной полосой в семь миль ширины и более чем на тридцать миль в длину, вдоль берега Джумны, разбросаны развалины не одного, а нескольких древних и новейших городов. Это целая эпопея из гранита и мрамора, эпическая поэма славного прошлого бессчетных поколений героев!.. От самого сада Шахлимара, у городских ворот, почти до полдороги к Агре, вся долина усеяна развалинами циклопических построек и разрушающимися зданиями более современной эпохи: когда-то грозных крепостей царей раджпутских; дворцов, мраморные стены коих точно изваяны руками фей; изразцовых башен, гранитных бастионов и странной, невиданной формы зданий. Вот обширные, как целые храмы, гробницы с гигантскими воротами и входными арками, словно пятимиллионная армия Ксеркса хоронила с военными почестями каждого покойника; разваленные обелиски - останки массивной Патанской архитектуры; уцелевшие комнаты от царских дворцов (ныне превращенных в хижины, в даровые квартиры парий), стены коих сооружены из кирпича, покрытого сплошь драгоценной эмалью и прелестнейшей мозаикой; древние золоченые купола, из трещин коих повырастали целые леса кактусов; куски стен - сквозных, как дорогое венецианское кружево, и развалины старинных языческих храмов, посвященных неизвестным богам, с жертвенниками, живопись которых доселе еще представляет ослепительно яркие цвета и свежесть будто вчера намазанных красок!.. Что ни шаг, то новая руина; куда ни взглянешь - опрокинутые стены, упавшие статуи, разбитые колонны... И среди этого чудного, диковинного мира как бы животрепещущих развалин царит и день и ночь мертвенная тишина. Что за дикая сцена запустения! Когда мы очутились в этой местности, нам почудилось, будто мы попали в сказочное царство "спящей красавицы"...
Недавно еще, не более четверти века тому назад, эта долина от города и до самой башни Кутаб-Минара (выговаривается, впрочем, Катб-Минара), стоящей за 9 миль от ближайших к ней городских ворот, была обителью роскоши, наслаждения и могущества. Она еще была усеяна загородными дачами богатых вельмож и придворных Великого Могула. А ныне она превратилась в обитель полного тления недаром зовется в народе Долиной Смерти. Ее избегает как пешеход, так и всадник: одни туристы рискуют еще вступать на проклятую почву. Ее когда-то великолепные чертоги повалились, мозаичные стены потрескались и стонут, задыхаясь в объятиях дикого кактуса. Только благодаря цепким ветвям этого растения они еще не совершенно рухнули, но стоят, словно приговоренные к смерти мученики... Здесь каждый император могучих династий патанов, раджпутов и могулов увековечил себя каким-либо памятником. Можно следовать по какому угодно направлению на 25 миль кругом и все еще не видать пред собою конца этому необычайному, диковинному миру развалин!..
Пять дней мы бродили по ним. Уходя из дома с рассветом, мы и завтракали и обедали среди этой обстановки прошлых веков, возвращаясь только к вечеру. Каким-то грустным, тоскливым чувством сжимается сердце при входе в эту пустынную долину, гробницу стольких поколений! Все кругом тихо, мертвенно, безмолвно... Ни малейшего звука не доносится даже с далеких городских стен, где угрюмо торчат среди памятников и минаретов тяжелые английские бастионы и где, следя за ними, точно вражьи глаза, чернеют на каждом из них по девять пушек, направленных на проходящих. Изредка лишь что-то шарахается под ногами, и встревоженный непривычными людскими шагами дикобраз, взъерошив иглы во все стороны и фыркая, как испуганная кошка, откатывается клубком в сторону; пролетит стая павлинов, затемняя на секунду дорогу и блестя дождем разноцветных искр; лань пугливо выглянет из-за темной зелени алоэ, да проскользнет в траве проворная ящерица, сверкая радужною спиной на солнце. Кругом ни единого отголоска. Разве только от времени до времени, среди этого тяжелого безмолвия, раздается еле различаемый ухом шорох, а вслед за ним легкой стук как бы оторвавшегося камешка: то рука неумолимого времени непрестанно производит работу разрушения над "Долиной Смерти", отрывая кирпич за кирпичом, камень за камнем от мозаичных стен древних чертогов: словно крупные мраморные слезы, роняют они на свои красные, как алая кровь, подножия. И падают они век за веком, пока, наконец, и чертоги, и самые стены не превратятся во прах...
Да, пал гордый Дельи, но пал, как падают одни гиганты: как пал Сампсон жертвой измены и собственной доверчивости. Он уснул в объятиях Далилы, которую уж столько лет он холил и озолачивал и в честь которой он имел глупость верить. Поэтому верная своему «историческому призванию», Ост-Индская Компания и поступила как настоящая Далила. Она не только потворствовала ему в его сластолюбии, но сама увлекала его на пути бешеного разврата. В последние годы своей самостоятельной жизни, под крылышком Далилы, Дельи перещеголял Древний Рим в распутстве и изнеженности… И вот, воспользовавшись его временною слабостью, Далила окарнала беспомощного великана, а затем, выколов ему глаза, предала в руки филистимлянам. А уж как, казалось, любили они друг друга! Какая нежная дружба связывала Англию-Далилу и индо-могульского красавца! До какой степени первая кокетничала с последним можно судить из следующего примера. Полковник Скиннер, герой времен Ост-Индской Компании, прожил безвыездно сорок пять лет в Индии. Поселясь в Дельи, он тотчас же забыл всякую разницу между религиями, преобразовался в настоящего мусульманина, женился на нескольких женах и, только что отказав в выдаче небольшой казенной суммы на постройку христианской церкви, соорудил с огромными издержками, якобы на собственный счет, богатую мечеть, а затем и храм для индусов. Сооружение церкви в Дельи, пишет он в донесении, «справедливо оскорбило бы чувство Великого Могула и его народа». Кроме того, нам показывали в Дельи десятка два мечетей и языческих храмов, в которых находились богатые бронзовые колокола, серебряные идолы и художественной отделки дорогие люстры и лампады, и даже жертвенники, с именами жертвователей. Все эти предметы до одного были «благодарственные дары» и добровольные приношения вследствие обетов «за избавление от тяжких болезней» и других невзгод, поднесенные англичанами идолам и Магомету!!. Имена жертвователей все европейские. Но теперь все это изменилось. Лицемерие более не у места и вместо лукулловских празднеств и кокетничанья Альбион-Далила наступила на Дельи, как и на всех соседей его, тяжелою ступней своею – и мусульманский город задохся. Великий Могул исчез; исчезли и все изнеженные вельможи его. Les apparences sont sauv;es [3], а больше ничего и не требуется. Могулы не умели управлять народом, как не умели и науа бы Аудские и как не умеет ныне злополучный Тейбо – король Бурмы [4]. Филантропия Англии не дозволила ей, как и никогда не дозволит, хладнокровно видеть, как страдает под гнетом деспотического управления чей бы то ни было народ. Ведь она Богом посланная спасительница азиятских народов, друг страждущего человечества.
По дороге, ведущей к долине Кутаба, на старом памятнике, у древней крепости Фероз-Шаха, я начертила карандашом известный стих Данте, надпись над воротами ада, как нельзя лучше подходящий к унылой долине и ведущему к ней пути...
Per me si va ne la citt; dolente,
Per me si va ne l’etterno dolore,
Per me si va tra la perduta gente...[5]
Едва отошли мы на несколько шагов, как я обернулась и предо мною мелькнули желтые усы и румяное лицо нашего высокоблагородного шпиона, капитана Л. Он стоял пред памятником с начертанным на нем стихом и чесал в затруднении затылок. Затем вынул карандаш и бумагу и тщательно списал мою надпись: Данте будет еще раз прочитан лордом Литтоном, а быть может, и самим Беконсфильдом…
Какой-то путешественник выразился о гробницах магометанских вельмож в Индии следующим образом: «Если вы желаете получить верную идею о них, то представьте себе лондонскую церковь Св. Павла, превратившуюся в мрамор и перенесенную в огромный сад со всеми пресловутыми воротами старого Йорка вместо калитки, или же целую массу куполов, покрытых инкрустациями из черепиц, разрисованными вощаными красками невозможных и самых блестящих металлических оттенков – зеленых, голубых, золотистых, бронзово-фиолетовых… И все это собрание куполов на высоких, грациозных пилястрах и арках, девственно-прекрасных и столь же совершенных, как и в тот день, когда они вышли из-под резца скульптора»… А подобные здания буквально испещряют окрестности Дельи! Работа на некоторых из таких гробниц до того ажурная и изящная, что при заходе солнца мраморные стены сквозят, как алебастровый абажур на лампе...
Подивясь «посоху Фероз-шаха» (огромный из красного песчаника столб, который, несмотря на то, что при падении ушел на две трети своей величины в землю, все еще имеет 37 фут[ов] длины и десять в объеме на заостренном конце), мы отправились к памятнику султана Хамайюна, вид которого так часто красуется на много знаменитых делийских брошках. Он стоит на мраморной платформе в 200 футов в квадрате, покоясь со всех четырех сторон на аркадах, к которым ведут три высокие яруса ступеней из гранита. Каждая арка четырех аркад служит навесом для нескольких гробниц; а высоко над ними возвышается императорский мавзолей, величественное здание из красного камня, выложенное белым мрамором. Стиль архитектуры чисто сарацинский. Внутри мавзолея круглая комната, посреди которой стоит мраморный саркофаг. С плоской крыши памятника открывается чудный вид на много миль кругом; мы принесли с собою телескоп и превосходно рассмотрели в него, не теряя дорогого времени, памятник Низам-Уддину, святому, прожившему долгую жизнь на навозе и покоящемуся после смерти среди драгоценного мрамора и порфира; мавзолей принцессы Джаханары, дочери несчастного Шах-Джегана (о которой ниже с целою поэтическою легендой, относящеюся к ней и ее памятнику), и последнее роскошное жилище Сафдар-Янга, великого визиря империи в XVIII веке и предка последнего злополучного короля Ауда. Целые города мавзолеев и саркофагов из драгоценнейшего мрамора - вот все, что осталось от некогда богатейшей из мусульманских империй! "Эти белеющие вдали памятники", - говорил мне недавно один более других откровенный англичанин-судья, - "положительно производят на меня какое-то нервное, непонятное чувство страха, когда я сижу один по вечерам на балконе... Точно армия покойников в белых саванах, пришедшая требовать отчета в судьбе своих потомков"...
В «Чандни-Чок» красуется императорский дворец, описанный епископом Гебером как одна из самых величественных царских резиденций, когда-либо виденных им, «далеко оставляющая за собою Кремль, но в некоторых деталях уступающая Виндзору». Наивное национальное хвастовство! В наших глазах, т.е. во мнении даже англичан-артистов и архитектора У***, этот дворец далеко превосходит все европейские дворцы, древние и современные, как своею оригинальною красотой, так и прочностью. Одна готическая арка в центральном дворе большой башни, арка, за которою следует длинное крыло со сводом, наподобие крыла в готических соборах, приводит знатоков в восторг. Арка за аркой тянутся под сводом, уподобляя этот проход скорее длинному тоннелю, нежели пристройке… В самом центре крыла – открытый восьмиугольный дворик из гранита, каждый вершок коего покрыт инкрустациями мельчайшей, почти мозаичной работы цветов и фруктов из разноцветного мрамора и камней. «ДеваниХас» (комната императорского совета) – белый мраморный павильон под куполами из того же материала, с арками и колоннами превосходнейшей резьбы и весь покрытый золотыми арабесками, цветами из перламутра, сердолика и малахита и надписями из Корана персидскими буквами самой изящной работы. Богатая листва из чистого серебра, некогда украшавшая потолок, отобрана победителями, и прелестный павильон ныне служит резиденцией совам и летучим мышам. В этом же вкусе и восьмиугольный павильон среди запущенного великолепного сада, и «Моти-М;сжид» – родная сестра другой «Моти-М;сжид» (Жемчужной мечети) в Агре – придворная капелла императоров; и даже «зала аудиенций», она же тронная зала Великих Могулов, с престолом во глубине, мозаика коего выложена в виде павлиного хвоста. Этот трон только недавно очищен от голубиного навоза, густо покрывавшего престольное седалище…
Проехав мимо красивой мечети с целой рощей минаретов, заглядывающих целый день в прозрачные воды залива реки, мы остановились возле "Джуммы Мёсжид", великой мечети. С трех сторон невероятно широкие мраморные ступени ведут к трем главным воротам. Это целое путешествие в гору; крыши всего города находятся под ногами туриста на последней ступени. Что касается центральных, четвертых ворот, обращенных к востоку, то они считаются до того священными, что к ним не дозволено даже и близко подходить. Эти трое ворот ведут во двор - сквер в 450 футов с открытыми аркадами, окруженный с трех сторон колоннадами красных столбцов и с большим мраморным бассейном посредине, наполняемым особенным механизмом из нескольких источников в долине. На западной стороне, обращенной к востоку, т. е. к Мекке, возвышается мечеть - "Красавица Востока". Весь фасад покрыт толстыми плитами из белого мрамора, а вдоль карниза расстилаются надписи - стихи из Корана, буквами из черного мрамора с золотом в четыре фута длины каждая. Три огромные белые купола исполосованы таким же черным мрамором, а высокие минареты - красным и белым. Каждая из башенок является чудом изящества.
Была пятница и к тому же какой-то праздник, и на дворе, способном вместить 12000 народа, толпились правоверные. Наши индусы не пошли с нами, а остались внизу у знакомого, одного из несметных кумовей бабу. Мы же оставались в самой мечети всего несколько минут, так как, к великому афронту[6] У***, его и полковника заставили разуться и, по их уверению, вследствие этой прогулки по холодным мраморным плитам оба схватили насморк.
В несколько сот шагов от городской стены находится обсерватория, громадная, как и все остальное. Как и несколько других обсерваторий и по тому же плану, она была выстроена знаменитым раджей Джайпурским, Джей-Сингом, ученым астрономом и астрологом начала XVIII столетия, тем самые астрологом, что, по желанию императора Магомет-шаха, преобразовал местный календарь. Кроме громадных солнечных часов, мы нашли на этом пространном, как целая площадь, дворе "азимутовые круги", как их представил нам Гулаб Синг, какой-то удивительной формы столбы для измерения высот и тому подобные ужасные орудия астрономии. Весь этот двор завален и застроен кривыми стенами, каменными треугольниками со ступенями, ведущими в пустое пространство, странными геометрическими фигурами из гранита "для местных астрологов", как мы узнали, и все это покрытое непонятными нам знаками, ужас наводящими абракадабрами, цифрами, среди которых один такур был как дома, а мы, бедные профаны, совершенно сконфузились и ушли домой с головною болью...
"Кутаб-Минар", башня в девяти милях от города, считается высочайшей колонной в нашем мире, даже и теперь, когда она глубоко осела и верхнюю часть ее отбило молнией. Эта колонна, в настоящее время 349 футов высоты, по местным преданиям служила придворным магикам для их приятельских совещаний с "планетарными" духами. Действительно, судя по высоте башни, можно с достоверностью предположить, что эти стихийные жители часто спотыкались об оную и рвали себе крылья на ее острых зубцах. Быть может они для того и направили молнию, чтобы сокрушить последние?.. От фундамента башня заостряется до верху, где, когда крышу еще не разгромило, умещались 12 магов, каждый с 12 фолиантами "заклинаний". Ее стены покрыты куфическими надписями и гигантскими буквами, выдолбленными на несколько футов глубины. Красная снизу до верху, высоко паря под облаками, "Кутаб-Минар" кажется издали каким-то чудовищным, кровавым восклицательным знаком, поставленным над "Долиной Смерти"...
Вокруг башни жмутся сотни пилястров, арок и колонн. Каждый из этих обломков в ином от прочих стиле и часто не в мусульманском стиле, а во вкусе Индии, чт; одно доказывает их древность и сколько времени должно было пройти между каждым стилем. Немного в стороне, распластавшись, как гриб, широко раскинутыми террасами, стоит особняком и под куполом пирамидальное, состоящее из четырех ярусов, замечательное строение. То "коллегия Акбара", знаменитая необычайной красотой своей резьбы и построенная им для сходок "мудрецов", нарочно приглашавшихся изо всех стран света для "религиозных диспутов"[7]. Совершенно сквозное в нижней террасе, со стенами, покрытыми живописью, мозаикой, барельефами с инкрустациями всякого рода, нишами с выпуклою работой на золотом фоне и бесконечной вереницей геометрических узоров и надписей, это здание как бы служит великолепным преддверием к башне-великану...
Пять дней прошли как один день, и мы уезжали в тот вечер в Агру, древнюю столицу Акбара. Прощаясь, быть может навсегда, с долиной Кутаба, мы отправились отдохнуть в последний раз под тенью гигантской башни. Никто не знает, когда, кем и для чего именно она была построена. Черные мраморные полы четырех опоясывающих ее балкончиков покрыты теми же странными знаками, как и ступени ее внутренней витой лестницы. Ее четыре комнаты - одна в каждом ярусе - ведут чрез низкую дверь на наружную галерейку, и находились охотники подниматься по ней. Но мы отказались от подобного путешествия под облака: мы все начинали чувствовать признаки болезни, которую можно было бы назвать "индижестией[8] руин". У нас начинали являться по ночам кошмары в виде башен, дворцов и храмов. Но такур отправился с Нараяном-Кришнарао наверх, оставив нас под покровительством тезки последнего, бабу Нараяна Дасс-Сена, а бабу тотчас же начал пугать мисс Б*** рассказами о привидениях и духах, посещающих Кутб-Минарскую башню.
Вероятно и наш махратский Геркулес увидал в таинственной башне нечто очень страшное, потому что, когда оба сошли чрез полчаса вниз, такур казался серьезнее и суровее, нежели когда-либо, а смуглые щеки Нараяна совсем сделались земляного цвета и губы его нервно дрожали.
- Смотрите, - шепнул вполголоса мисс Б. неудержимый бенгалец, - смотрите, бьюсь об заклад, что такур-саиб вызывал для Нараяна одного из своих предков... на бедняге лица нет!..
Что-то глубоко-страдальческое и вместе с тем зловещее блеснуло в черных глазах брамина... Но он тотчас же опустил глаза и, сделав видимое над собою усилие, смолчал...
Я хотела вмешаться и разом остановить неуместные поддразнивания бабу, но такур предупредил меня. Не переменяя разговора, он незаметно отвел наши мысли от этого щекотливого предмета, дав им совершенно другое направление...
- Ты прав, бабу, - задумчиво отвечал он, не обратив ни малейшего внимания на очевидную иронию бенгальца, - нет во всей Индии местности более подходящей к вызыванию памяти о событиях великого прошлого моих раджпутских предков, чем эта башня!.. Здесь, - продолжал он, указывая на Дельи, - полководцы и владетельные принцы Раджастхана были в конце XVII столетия в последний раз лишены престола по праву принадлежащего им царства, достояния их отцов... Здесь фанатические, жестокие могулы, водворясь на троне, завоеванном ими лишь хитростью, перевернули произвольно последнюю, кровавую страницу истории великой независимой Индии!.. Да! – вдруг произнес он, сверкая блестящими, словно разгорающиеся угли глазами и как бы в дотоле сдержанном, но тем более ужасном порыве внутреннего бешенства. – Да!.. Один разврат да изнеженность этой небом проклятой расы широко раскрыли дверь европейским завоевателям!.. То могулы, одни они, погубили нашу Индию! Не поселись это поколение гаремов на нашей родине, не было бы сегодня ни одного англичанина на нашей земле!..
У***, нахмурив брови и повернувшись к стене, казался чрезвычайно занятым рассматриванием куфических надписей. Но мисс Б*** с патриотическим жаром, достойным лучшего дела, ощетинилась, как кошка, и разом ринулась в битву.
– О-о-о!.. – иронически прогнусила старая дева на все тоны национальной дисгармонии. – Гей-гей!.. Неужели вы хотите этим сказать, что мы не сумели бы справиться даже и с вами, раджпутами?.. Нас, англичан, еще никто и никогда не побеждал; и мы никогда еще не уступали раз попранной нами территории!..
Мне сделалось положительно страшно за эту глупую женщину! Ничего и никогда не случалось мне видеть в человеческих глаза подобного тому зловещему, мрачному огню, который зажегся в широко раскрытых зрачках гордого такура. Но он молчал и только глядел на нее. Так должен был глядеть на будущую жертву свою Сфинкс – до решения загадки…
К счастию, полковник нашелся и разом выручил нас всех, учинив счастливую диверсию в свою сторону.
– Вас-то, англичан, никогда не били? – переспросил он, добродушно подсмеиваясь. – Кроме нас, американцев, добавьте… Вспомните какие трепки мы, янки, задавали вам от 1775 до 1783 года, когда мы навеки прогнали вас с наших берегов… А затем в 1812, когда на одного американца приходилось восемь убитых англичан!.. Не следует, любезнейшая мисс Б***, не следует забывать историю даже из патриотизма.
Полковник не ошибся в своем великодушном расчете. Этих простых слов оказалось достаточно, чтобы навлечь на него бурю, окончившуюся, как и всегда, потоком истерических слез. Англичанка делалась нам с каждым днем противнее…
Неоднократно уже полковник в качестве президента Теософического Общества собирался сериозно пригласить ее вернуться в Бомбей, где среди более родственной и симпатичной ей сферы разбогатевших бакалейщиков и гордых английских экс-сапожников она могла бы себя чувствовать и спокойнее, и счастливее. Но я всегда протестовала. Как ни несносно нам было ее общество, но как англичане она и У*** были нам несомненно полезны в виду глупейших подозрений и преследования нас тайною полицией. А это шпионство, неуклюжее и грубое, старавшееся да не умевшее оставаться тайным, делалось нам день ото дня тяжелее. Присутствие двух англичан, и ярых патриотов к тому же, среди нашего кружка не только могло пригодиться впоследствии, но и выставляло англо-индийское правительство в самом глупом виде…
По обыкновению своему, такур, проводив нас до железной дороги, простился и обещал встретить нас, быть может, в Агре, во всяком случае в Баратпуре. Мы расстались.
В дороге Нараян был неузнаваем и находился как бы под гнетом невыносимого бремени или печали. Бабу вертелся как бес пред заутреней; Мульджи по обыкновению молчал; а я думала, думала до одурения... Чтo такое происходит между такуром и Нараяном?.. Чтo это за тайна... Кто знает!..
Как при нашем въезде в Дели, солнце и теперь садилось, утопая в расплавленном золоте облаков, а далеко на горизонте видится величественный "Кутаб-Минар", уже до половины окутанный в темно-фиолетовые ночные тени; верхняя часть башни еще горела как огненный столб в золотисто-оранжевом сиянии заходящего солнца...
Император Акбар, царь Соломон Индии, по великой премудрости своей, величайший как и любимейший из могульских повелителей Индии и единственный из них, память которого дорога наравне как магометанам, так и индусам. Последними он еще более, может быть, любим, так как всегда выказывал пристрастие к ним. Акбар Великолепный, Благословенный, Акбар-любимец богов и "Краса престола мира", вот прилагательные к его имени. Между туземцами город Агра до сей поры носит его имя и называется в народе Акбарабад. Числом жен Акбар превзошел царя Соломона. Какое значение могут иметь192 800 законных и 300 незаконных супруг в сравнении с 5000 жен Акбара? Туземная летопись уверяет, будто император обязан своим могуществом единственно этим дамам. Раз решась завладеть всею Индией, великий падишах, дабы вдвойне привязать к себе союзников, женился поочередно на дочерях каждого из них. Как только он узнавал, что у такого-то раджи или соседнего принца есть дочь или дочери, то посылал тотчас же предложение. А такому жениху, как император Акбар, возможно ли было отказать? Таким образом, благодаря армии тестей-союзников, он заранее ограждал себя от войн, а государство от вторжений. Жены были довольны и счастливы, и никому из них не было завидно. Каждая имела свою комнату во дворце и свои особенные права. От этого фамильного дворца остались одни развалины.
Акбар считался четвертым в поколении пророка Магомета; поэтому ему много и прощалось правоверными, хотя он много грешил против веры. Особенно оскорблял их император своими сомнениями и вечной погоней за истиной: "как будто вся божественная истина не сосредоточилась в нашем благословенном Пророке!" рассуждает один из его историков. Он имел страсть к изучению философии и питал глубокое благоговение к древним рукописям, назначая огромные премии за самые старинные летописи "шести великих вер Востока": христианской, магометанской, иудейской и вер браминов, буддистов и парсов. Он почитал все шесть и не принадлежал ни к одной.[9] Говорят, будто после него осталась кипа автографных рукописей и, чему еще труднее верится, будто они еще уцелели. Родившись в 1542 году, он умер в 1605, процарствовав около полустолетия. Не могу промолчать об одной странной, переданной мне истории - легенде, быть может, или просто вымышленной басне. Но так как она находится в тесной связи с историй России, совершенно совпадает с числами ее самых крупных исторических событий и называет одну известную русскую княжескую фамилию, то передаю, как слышала, продавая за то, за чтo сама купила.
Как и все в Индии, Абкар слепо верил в астрологию и магию. Еще будучи принцем, он пристрастился к одному белолицему юноше, в одно прекрасное утро таинственно приведенному к нему во дворец. Затем юноша исчез, и один принц знал, кто и где он. Но, но восшествии Акбара на престол, тот снова явился и совершенно завладел императором. Никто не знал его настоящего имени и откуда являлся оба раза таинственный чужеземец, хотя при дворе, где толпились сотни иностранцев, "мудрецы с Востока, Юга и Севера", никто не обратил сперва на юношу особенного внимания; но вскоре завистники стали коситься на него и подкапываться под царскую милость. Рассказывали, будто юноша, презренный раб, пленник с далекого Севера, был подарен Акбару латинским полководцем из Афганистана. Интрига против этого чужеземца достигла наконец того, что жизнь его стала не в безопасности. Император испугался, и юноша в одно прекрасное утро также таинственно и во второй раз исчез, как и появился. Острастки ради и в виде внушения, Акбар притворился, будто не знает, куда его фаворит пропал, приказал его врагам предстать пред свои грозные очи, и в то утро несколько голов свалилось с плеч. Только чрез двенадцать лет человек еще молодой и в котором старожилы придворные, невзирая на перемену, скоро узнали пропавшего юношу, снова появился при дворе. Но возмужалый, важный и сосредоточенный, он был представлен самим императором всем придворным как ученый астролог и гуру (учитель), и двор повергся пред чужеземцем во прах на этот раз искренно и с сердечным трепетом, ибо слава молодого астролога предшествовала его появлению в Агре и о нем говорили шепотом и со сдержанным страхом. «Пандит Васишти Аджaнубаху"[10] изучал сокровенные науки - "джаду" и "йога-видью" (то есть черную и белую магию) у самих джиннов в недрах Гималаев, возле Бадринафа, и сам великий император выбрал его своим гуру. Велик Аллах! Чужеземец обладает перстнем самого Сулимена (Соломона), владыки всех джиннов (духов). Правоверные, берегитесь оскорбить пандита!»
Хроника уверяет, будто пандит Васишти Аджaнубаху оставался при Акбаре до самой смерти последнего, а затем, хотя сам уже был в глубокой старости, неизвестно куда исчез. Уходя, он будто бы собрал своих учеников и сказал им следующие знаменательные слова: "Васишти Аджaнубаху уходит и скоро исчезнет из этого дряхлого тела; но он не умрет, а появится в теле другого Аджaнубаху, более великого и славного, который положит конец могульскому владычеству...[11] Аджанубаху II отмстит за Аджaнубаху I, отечество коего было унижено и разграблено ненавистными сынами лжепророка". Сказав эту святотатственную в глазах учеников речь - старый колдун исчез - "будь его имя проклято", набожно добавляет мусульманский автор[12].
Прошу читателя держать в памяти как подчеркнутую мною фразу, так и хронологию событий. Сделанное нами недавно открытие, быть может, и ничего не значит, но совпадения и имена многозначительны. Во всяком случае оно представляет более чем простой интерес для русских читателей. Легенд насчет пандита Васишти что деревьев в лесу дремучем; но я выбрала лишь ту, прямо относящуюся к делу. Что этот пандит был русский, взятый мальчиком в плен татарами во время победы Иоанна Грозного в 1552 над Золотой Ордой, при Казани, то это не представляет для меня теперь ни малейшего сомнения. А что касается вопроса: кто именно таков был этот легендарный "пандит", чтo он имел общего с княжескими русскими фамилиями, то предоставляю это на разрешение самих читателей. Наша песня еще впереди, и самое странное из этой странной истории еще не сказано, хотя, конечно, одно имя Аджaнубаху ничего еще не значит. Это прозвище дается здесь вообще всем адептам "тайных наук". Народная молва уверяет, будто особа, предназначенная судьбой сделаться "владыкой тайных сил природы", родится с весьма длинными руками... Возвращаюсь к истории.
Во время взятия Дельи приступом в 1857-58 году, англичане ворвались наконец в город, произошло следующее историческое событие: город был взят, но старый король исчез и его нигде не могли отыскать. Наконец, как и всегда при таких затруднениях, нашелся и между могулами Иуда-предатель. За мешок золота да щедрые обещания прощения и пенсии сам тесть наследного принца, мирза Эллахи-Букт, с помощью некоего Руджиб-Али, «мунши» (учителя), предал Великого Могула в руки авантюриста Ходсона, а вместе с ним и четырех принцев Делийского дома – шахзада. Короля нашли спрятанным там, где его бы никогда не открыли, и если бы не это предательство, то он успел бы уйти за Гималаи. Разузнали, что он уже успел передать некоторый ящик с драгоценностями и бумагами принцам, и капитан Ходсон, – одно имя коего заставляет краснеть от стыда нелегко краснеющую английскую армию, – бросился в погоню за принцами. Их нашли спрятанными в окрестностях Дельи в одном из тайников гробниц «Долины Смерти». Живыми их взять было трудно, так как все они со всеми сопутствующими им домочадцами приготовлялись взорвать себя на воздух, а Ходсон желал овладеть и получить в сохранности если не самих принцев, то находящиеся при них драгоценности. Он пошел на хитрость. Обещая им от имени правительства прощение, дарование жизни и полное помилование, он их уговорил сдаться, и их повезли в город. Стоит лишь прочитать Войну сипаев сэр[а] Джона Кея [13], очевидца описываемых им событий, чтоб узнать в подробности, что затем произошло. После всех своих обещаний подлец-Ходсон приказал остановить паланкин принцев, а им самим выйти и стать пред ним на середине дороги, где он их ожидал верхом. Предчувствуя предательство, принцы вышли одни, оставив одного из щитоносцев с ящиком и небольшим древним серебряным ларчиком у паланкина. Тогда, притворясь будто он желает с ними переговорить, Ходсон начал с ними разговор, а между тем его солдаты по условленному знаку перерезали четырех принцев и их свиту, как баранов. Затем он бросился к паланкину, но ни ящика с драгоценностями, ни ларчика, ни человека, оставленного там, уже не было. Во время свалки и этой ужасной резни сипай хранитель сокровищ исчез, и о нем никогда не слыхали более. Чтo сталось с сокровищами - не берусь сказать. Но ларчик с бумагами оставил по себе следы. По крайней мере, по рассказам, один из свитков пергамента находится у некоего воеводы Северо-Западных провинций. Рукописи написаны частью по-персидски, частью на языке хинди, и каждая бумага носит на себе собственную печать императора. Это заметки, записки, документы, кои в целом составляют как бы записную книжку императора Джеллал-Уддина Акбара. Узнала же я о существовании их и содержании одного из пергаментов следующим курьезным манером. Один из членов нашего Теософического Общества, близкий родственник обладающего таинственным свертком, пожелал узнать от меня, нет ли в числе русских княжеских фамилий имени и фамилии "Васишти Аджaнубаху".
- Нет, никогда не слыхала, - говорю. - Есть у нас имя Василий, но не Васишти, а про "Аджанубаху" не слыхивала. Это чтo же за имя такое? Аджaнубаху в переводе с санскритского, кажется, "длинные руки" (аджaну - длинные, баху - руки). Так прозывался Сиваджи, великий вождь махратов и основатель их царства? О нем, что ли, идет дело!..
- Нет, - говорит, - не совсем. Ну, а имя Лонгиманус есть в России?
- И того нет; а есть фамилия Долгоруких, если буквально перевести с латинского Лонгиманус и санскритского Аджaнубаху.
- Ну вот и добрались, - замечает мне мой собеседник, - теперь для меня все ясно...
- A для меня так стало еще темнее!..
Тогда я узнала от него легенду о пандите Васиште и Акбаре и только что рассказанный мною эпизод при Дельи. Записки Акбара интересовали его уже с давних пор. Хорошо знакомый с языками, он изучил заметки императора и, зная о легенде астролога Васишти в Агре, тотчас же смекнул, что одна из записей в них касается этого таинственного незнакомца. На все мои просьбы показать мне бумаги он должен был отказать мне, так как они хранятся в тайнике, известном одному их обладателю, старшему брату его. Но тут же обещал перевести слово в слово акбаровскую запись, которую он списал для себя. Он сдержал слово. Вот она, как была написана, по летосчислению мусульман, в 938 году эгиры .
Перевожу с английского перевода, сделанного из разбросанных заметок в документах Акбара.
Заметка 1-я. "В начале полнолуния, месяца морана 935 года (1557) приведен был из Гхёзни Патаном Асаф-Ханом, от "уламама" (?), молодой москов. Взят и порабощен в Кипчак-Ханате (Золотая орда) при деревне Казани (?), в те дни, когда шейтан в образе московского царя, говорят, разбил ханов... Зовут молодого москова в переводе на наш язык хинди (то есть санскритский) Коср Васишта Аджaнубаху[14], также - Лонгиманус на языке португалов падри (миссионеров). Он сын старшего косра (князя), убитого в Кипчак-Ханате... Васишта говорит так: "Язык свой, московский, знаю; также языки Ирана и Патана. Учился астрологии и мудрости в Гилане (при Каспийском море). Оттуда повезли меня опять в Иран, где служил царю Тамасту. Падишах рассердился за дурной сон и подарил меня Асаф-Хану. Хочу учиться премудрости суфий и саманов... (вероятно шраманов или шаманов, буддистов)... и хочу получить шаст (цепь, но в этом смысле талисман) с Великим Именем на нем"... "Пусть учится". А далее: "Отослан в Кашмир".
Заметка 2-я. ..."Вернулся для совещаний, получил Аллагу Акбар[15]. Васишти отыскал Великое имя Хэ[16] и посвящает суфиев благословенной Рабии"[17].
А в 968 году рукой, по-видимому, самого императора, приписано: "Велик Васишта Аджaнубаху!.. В его руках и луна, и солнце. Он сбросил таклид (ошейник) обманчивых религий и нашел истинную мудрость суфи, выраженную в следующей станце:
Как лампа, так и свет ее – одно,
Одни глупцы лишь зрят в кумире и его брамине
Отличные друг от друга два предмета»…[18]
Так кончаются эти выписки. Кто такой был Васишта Аджaнубаху, останется, вероятно, навеки неразгаданной проблемой. Если то был один из князей Долгоруких, взятый в плен татарами при Иоанне Грозном, то ведь должно же это событие быть упомянутым где-нибудь в летописях этой фамилии, если не в истории? Но что он был русским - это мне доказано тем, что в одной "странной на неизвестном языке строчке", по выражению нашего друга, срисованной им с пергамента, я увидала и узнала подпись имени "князя Василия"; она начертана старинными церковными буквами и неумелым почерком, как писали наши прадеды триста лет назад, и подпись очень неясная; но как слово кнез, так и имя Василий могут быть сразу прочтены каждым русским.
Изумительны тайны твои, о седая, молчаливая древность! И чем более изучаем мы ее в Индии, тем тверже поселяется во мне непреодолимое убеждение, что как русские в частности, так и доисторическая Россия, Болгария и вообще все славянские народы теснее связаны с Ариавартой, нежели то известно истории или даже подозреваемо современными ориенталистами.
Не раз приходилось мне на этих страницах категорически заявлять, что я не имею ни малейшего притязания соперничать с учеными этнологами и филологами; но, невзирая на их авторитетные заключения, все же не могу удержаться, чтобы не противоречить им на каждом шагу, замечая, как часто и насколько их выводы, столь по-видимому логические и блестящие вне Индии, делаются слабыми и неправдоподобными для того, кто изучает страну на месте и принимает в соображение не только местные предания, но и гармоническое сочетание последних в отдаленнейших друг от друга пунктах страны. Вполне сознаю, что поступаю в этом случае в противность строгим научным принципам и выработанному новейшим языковедением методу; знаю, что, навостряя уши при одних фонетических сходствах между языками, помимо всяких других соображений, грешу против основных правил этимологии, установленных строгими языковедами и безропотно принимаемых в Европе последователями их школ. Профессор Макс Мюллер имеет полное право смотреть на меня с презрительной насмешкой и даже называть мой слух "диким", а теории unwissenschaftlich[19]; и все-таки, невзирая на этот жестокий урок (впрочем, счастливо пережитый мною), каждый раз, когда мне приходится в беседах наших с пандитами присутствовать при разговоре на санскритском языке или услыхать из уст нашего уважаемого друга и союзника суами Дайананда[20] его частое воззвание к ученику: "Дехи ме агни", то есть дай мне огня, то в неученой простоте духа своего не могу воздержаться, чтобы не воскликнуть: да это совсем по-русски!
Одна русская родственница моя, дама умная, образованная и весьма наблюдательная, хотя по-санскритски и неученая, недавно прислала мне следующее замечание в письме: "Ты, мать моя, пишет она, заступайся за брахманское Тримурти и фантазируй над сокровенным смыслом и началом оного сколько тебе угодно; а что твое Тримурти в русском переводе выходить просто три морды, так это уж несомненно". И она совершенно права, так как слово "мурти" по-санскритски значит лицо и идол; а "Тримурти" в буквальном переводе три лика, тройной образ Брамы, Вишну и Шивы. Поэтому я не могу согласиться даже и с самим великим Максом Мюллером и сразу поверить ему, что "в немецком языке процент чисто санскритских слов гораздо более, нежели в славянском и русском". Тем менее, так как в детстве нас заставляли спрягать немецкий глагол geben, то мы чувствуем помимо всякой филологии, что повелительное наклонение «гиб мир фейер» столько же напоминает «дехи ме агни», как сам почтенный профессор во фраке – тибетского Далай-Ламу без оного. Грузинский язык, уверяют нас новейшие энциклопедии по авторитету гг. языковедов, полон чисто санскритских грамматических форм, а русский – огромным количеством скандинавских, татарских, финских и других не славянских корней. Но вопрос: не наполнился ли русский язык этими «не славянскими корнями» уже в позднейших периодах своего развития и только потому, что сами эти «не славянские корни» языков скандинавского, татарского, финского и проч. (заранее извиняясь за невежественную гипотезу у гг. турано- и семитофилов) одни лишь диалекты или, как выражается профессор Макс Мюллер, примитивные деривации санскритского, если не в его вполне законченной, совершенной форме, то, по крайней мере, как первобытного языка двух третей человечества, – так этот вопрос едва ли когда был не только решен, но даже и затронут гг. языковедами. Не следует забывать многозначительного факта, что в России не существует ровно никаких памятников либо надписей, могущих указать нам на последовательное развитие русского языка.
Но все это мое личное мнение и читателям до него дела нет. Поэтому до поры до времени оставлю этот вопрос в стороне и займусь настоящею Индией, какою она является теперь.
Агра, как и разные другие города, построена на могилах многих предшественников. Настоящий ее вид самый плачевный. Грязь, вонь и ужасная, судя по наружному виду жилищ, нищета преобладают в мусульманских кварталах. Агра - преддверие в Раджастхан, род лакейской, в которой "господа" не живут, но чрез которую они только случайно проходят. Англичане, как и во всех других городах, отделясь китайской стеной казарм и гордости от туземцев, живут совершенно обособленно. У них свой квартал, где не осмелится поселиться ни один «негр», далеко от Джумны и Тадж Махала, стоящего недалеко от Моти-Масжида, известной в народе под поэтическим именем «Жемчужной мечети». Действительно, как Масжид, так и Тадж можно буквально и безо всякой восточной метафоры сравнить с жемчужинами на куче навоза…
Но что за драгоценная жемчужина последний! Исчерпав все потоки красноречия в описаниях Дельи, мне теперь приходится описывать это восьмое чудо света, Тадж Махал, и я чувствую себя совершенно неспособной исполнить подобную задачу. Если бы возможно было вызвать из таинственной области промелькнувшие на земле образы, о существовании которой нас учат алхимики и каббалисты, самые поэтические грезы Микель Анджело, то, быть может, не видавший Таджа в действительности успел бы создать себе подходящий к нему образ. Он представил бы себе этот величественный мавзолей, громадный, словно готический собор, законченный, как драгоценный царский венец: его четыре жемчужно-белые купола по углам квадрата, среди коих, возвышаясь над ними на 50 футов, сверкает центральный купол, увенчанный двумя золотыми шарами и золотым полумесяцем [21] и сияя, словно перл, на мягкой синеве неба…Далеко ото всякого другого здания, окруженный прелестнейшим садом, Тадж Махал стоит один в своей невыразимой красоте на берегу голубой Джумны, отражающей его чистый, горделивый облик... Это здание до такой степени совершенно в своих архитектурных размерах, очаровательно и закончено в исполнении малейших деталей, и вместе с тем величественно в своей простоте, что не знаешь, чему более удивляться - плану ли, работе или же материалу!..
Этот материал - массы самого дорогого белого мрамора, изредка перемешанного с черным и желтым, перламутра, мозаики, яшмы, агата, изумрудов, аквамарина, жемчуга и сотни других камней. Но белый мрамор преобладает. Во всем здании, от верхушки купола до последнего вершка фундамента, нет ни одного гвоздя, ни атома стекла или какого-либо дерева. Даже водосточные трубы мраморные; а стены до того отшлифованы, что, отражая на блестящей поверхности своей неуловимые тени небес и зелени, они напоминают скорее чистейший перламутр, нежели мрамор. Мы еле могли поверить, что Тадж - работа смертных, и были вполне готовы проглотить местную легенду, уверяющую правоверных, будто неутешный халиф был вознесен во время сна некиим святым дервишем в райскую обитель Магомета, где сам Аллах повелел архангелу Гавриилу снять для него план одной из своих обителей. По этому плану и был выстроен Тадж-Махал над телом обожаемой супругом Мумтазы, известной под названием Арзумунд-Бану – «венца сераля» [22] …
Когда подъезжаешь со стороны Джумны, первый бросающийся в глаза предмет – массивный четыреугольник из ослепительно белого мрамора в 964 фута от востока к западу и 229 футов от юга к северу. То платформа – пьедестал, поистине достойный такого памятника. Самый низ подножия – из красного песчаника, но почти теряется в прибрежной зелени кустов. По обеим сторонам – по одной мечети, тоже из песчаника, с накладными узорами из черного и белого мрамора и тремя белыми куполами на каждой. Но эти мечети как бы не принадлежат к памятнику, а словно поставлены двумя бессменными часовыми возле него. На первой платформе и на террасе, в 400 ф[утов] в квадрате и в 60 ф[утов] высоты, тоже из белого мрамора, возвышается мавзолей; по ее четырем углам, блестя на солнце, как четыре ледяные башни, стоят высокие, необычайно изящные минареты во 150 ф[утов] вышины каждый из того же материала и под такими же куполами. Императорский мавзолей с саркофагами внутри стоит на северной стороне четыреугольника. Ко главному строению ведут великолепные ворота со сводом, красные стены коего сплошь покрыты изречениями из Корана накладной работы из черного мрамора; затем – сад, разбитый на четыреугольные скверы с фонтанами в мраморных бассейнах, окруженные партерами самых редких цветов, полный вековых кипарисов, темная зелень коих превосходно гармонирует с общим видом белого здания. Прямо пред входом длинная тенистая аллея замыкается широкою мраморною лестницей в два яруса, ведущею на верхнюю платформу, пол которой состоит из громадных белых мраморных плит, обведенных траурною каймой из черного мрамора.
Взойдя на верхнюю площадку, в сорока шагах от вас, вы видите самый мавзолей, и просто замираете... Чувствуешь себя точно во сне: словно пред вашими глазами внезапно предстало видение из другого, лучшего, более чистого мира, и вы стараетесь опомниться, уверить себя, что вы наяву и что пред вами действительность, а не фантазия вашего воображения, греза из Тысячи и Одной Ночи!..Видела я соборы и Св. Петра в Риме, и К;льнский, и Страсбургский; нагляделась досыта на все лучшие произведения известнейших италиянских художников. Но никогда ни один памятник, ни одно изваяние, ни картина и никакой храм не производили на меня такого впечатления, как это здание, задуманное весьма нелюбимыми мною магометанами, исполненное кто знает кем. Говорят, будто в продолжение 22 лет 20000 мастеровых беспрерывно работали над этим мавзолеем и что, не считая даровых рабочих и такого же материала, он стоил три миллиона фунтов стерлингов. Корреспондент лондонской газеты Illustrated News, известный в журнальном мире Симсон, живописец, архитектор и археолог, возвращаясь в прошлом году из Кабула в Англию, говорил мне, что он не взялся бы выстроить такого памятника за все бывшие сокровища Голконды. "Таких исполнителей нет более в нашем холодном, все-отрицающем веке", рассуждал современный артист. "Для одной отделки этой мраморной глыбы потребовались бы Фидий и Бенвенуто Челлини с Микель-Анджело им в подмогу"!.. Мнение это нисколько не преувеличено.
Пред вами мраморный фасад величественного в своей изящной простоте храма. Стены совершенно белые и гладкие. Только под стрельчатой аркой, над широким портиком, извиваются затейливые, сквозные, словно окаменелое кружево, украшения из того же материала, представляющие цветы, фрукты и арабески; да над карнизом купола и вдоль боковых стен тянутся узким бордюром изречения из Корана огромными золотыми буквами. Из-под портика вход прямо во внутренность огромной залы в мавзолее, окруженной коридорами и приделами. Те же ослепительной белизны стены с панелями, покрытыми мозаикой - гирлянды прелестнейших цветов из драгоценных камней. Некоторые из них так натуральны, артист так верно копировал природу, что рука невольно приближается к ним, как бы желая удостовериться, что то дело одного искусства. Ветки белого жасмина из перламутра перевиваются с красным гранатовым цветком из сердолика и деликатными усиками виноградной лозы и жимолости; а нежные олеандры выглядывают из роскошной зелени листвы. Все это выложено по белому мрамору не микроскопической мозаикой флорентинцев, а восточной мозаикой Индии, т. е. кусками такой величины и формы, что они не портят цельности драгоценного камня. Каждый листик, каждый лепесток - отдельный изумруд, яхонт, жемчужина или топаз; и насчитываешь иногда таких камней до ста штук для одной веточки цветов, а подобных этой ветке - сотни на панелях и решетках! Таинственный полумрак парил в этой обители смерти, и мы с первого взгляда не различили, сколько сокровищ погребено вместе с царской четой. Принесенные факелы, ярко осветив панели, разом зажгли миллионы драгоценных искр, вырывая у нас невольные крики удивления.
Потолок под куполом, освещаемый дневным светом из решетчатых стрельчатых окон, вырезанных в цельном мраморе стен, густо покрыт такими же цветами и фруктами из разноцветных камней; только, вместо гладкой поверхности, мозаика выложена на мраморных украшениях рельефом, так что издали действительно скорее напоминает собой цветущую беседку из живых растений, нежели бездушный камень. Раз увидев Тадж, турист уже готов прочитать без улыбки красноречивый отзыв некоего набожного местного историка, оканчивающего свое описание мавзолея следующим наивным заявлением:
"Нет никакого сомнения, что план этого перла[23] Востока, которым мы, мусульмане Индии, так справедливо гордимся, был с самого своего начала предназначен великим Пророком, дабы внушить правоверным правильное понятие о благословенных райских обителях".
Прямо под сводом купола стоят два кенотафа, окруженные сквозной мраморной, как и все остальные, решеткой в шесть футов вышины, сверху донизу выложенною по узорам такими же драгоценными цветами и с бордюром, напоминающим цветы лилии. Резная работа до того мелка и изящна, что, невзирая на толщину решетки (в несколько дюймов), она представляет совершенное подобие кружева. Гробницы, коих четыре, хотя царских покойников всего два [24] (красавица Мумтази Махал да ее верный по гроб и за гробом супруг, халиф Шах-Джеган), сделаны каждая из куска цельного белого мрамора. Два кенотафа в верхней зале – образцы изящной простоты и резко отделяются от покрытой драгоценностями решетки. Из портика мы спустились по широким ступеням в погребальную залу, где стоят рядом два другие саркофага. Гробница императрицы изобилует арабесками, мозаикой, драгоценными камнями и стихами из Корана. Гробница халифа немного выше первой, но проще. Как и верхние, оба саркофага ограждены решеткой необычайно сквозной работы, но без мозаики. Потолок со сводом, как и верхний, но без украшений, а зала восьмиугольная. День и ночь серебряные и золотые лампады освещают эту темную залу, а по пятницам получаются обильные приношения правоверных своему «халифу», приношения, попадающие, конечно, в карман муллы, так как о ремонте мавзолея и его сохранности заботится правительство.
Осмотрев весь мавзолей, мы взобрались по витой лестнице на северный минарет и сидели, часа два, отдыхая в нем. Невозможно было оторваться от этой чудной картины. С минаретов окрестности Агры на иного миль кругом открываются, как на ладони. Разбросанные по обоим берегам извивающейся серебристой лентой Джумны виднеются великие памятники династии Тимура - крепости, дворцы, мечети, башни... Город с этой высоты теряет свой грязный вид и тонет в зелени кустов и деревьев. Описывать что-либо в Агре после Таджа было бы нелепостью. Моти-Масжид – «Жемчужная мечеть», красотою коей так восхищаются, прелестна, быть может, и замечательна как архитектурное произведение, но оно способно остановить надолго внимание лишь того, кто не видал мавзолея. Колонны, купола и белый мрамор, глыбы последнего, водруженные на платформах из красного песчаника, – вот описание в двух словах дворцов и прочих мечетей Агры.
Поселясь в двух шагах от Тадж-Махала, мы посещали его ежедневно.Сидя там, мы слушали местные легенды и дышали свободнее, чем в душном дак-бёнглоу [25], устроенном правительством в одном из древних мавзолеев и мечети возле ворот Таджа. В этой же мечети над погребальною залой устроена англичанами «с весьма сомнительною деликатностью и тактом», по выражению Гордона-Кемминга, «танцовальная зала для пикников»!!
«Вообразите, каковы были бы чувства нас, христиан, – добавляет автор, – если бы покорившие нас ново-зеландцы вздумали отплясывать свой военный танец в наших мавзолеях или, скорее, в наших весьма неромантичных кладбищенских часовнях!»
Воздерживаясь от комментариев сама, нарочно привожу эту критику их же соотечественника, дабы показать англичанам, что не одни русские, в каждом из коих им грезится шпион, замечают, выставляя на суд света, их отвратительный эгоизм и неделикатность к чувствам порабощенных наций. Не Россия, а сами они навлекают справедливую ненависть азиятских народов подобными опасными выходками.
Говорят, что после смерти его многолюбимой Мумтазы, идола души его, бедный халиф впал в глубокую меланхолию. Но вот явился святой дервиш и направил его мысли к сооружению умершей такого памятника, который удивил бы весь мир, обещая ему для этого покровительство Пророка. Дервиш сдержал слово. По первоначальному плану, халиф готовился выстроить и для себя совершенно подобный этому мавзолей на противоположном берегу Джумны, соединив оба памятника мостом из белого мрамора. Но задолго еще до окончания Таджа император заболел и сам очутился у преддверия смерти. Тогда его четыре сына, дети Мумтазы, не дожидаясь его смерти, затеяли войну за престол. Аурангзеб остался победителем в этом почтительном сыновнем турнире и запер как трех братьев, так и собственного отца в Гвальйорскую крепость - род Бастилии Индии, куда нередко попадали ближайшие родственники могульских халифов. А отца – бедного, овдовевшего Шах-Джегана – он заключил в старую крепость Агры, где сверженный император прожил семь лет и где он и умер, утешаясь лишь тем, что постоянно глядел из окна на мавзолей возлюбленной подруги жизни своей и горюя лишь о прекращении работ… На свое заключение, впрочем, ему следовало бы взирать как на нечто весьма естественное и в природе вещей. Ни один еще император, за исключением Акбара, не овладевал могульским престолом без кровопролития и заключения всех мешавших ему претендентов в вечную тюрьму. Шах-Джеган сам взошел на престол лишь по трупу родного брата, которого с сердечным прискорбием вынужден был собственноручно зарезать, ибо таков уж кисмет; отец же его, Джехангир, сын Акбара, посадил на кол не менее 800 родственников из дома Тимура, прежде чем спокойно уселся на родительском троне.
По смерти узника-отца Аурангзеб, как истый магометанин и почтительный сын, воздал всякую честь переставшему быть опасным родителю. Он похоронил его возле "Венца Сераля" и окончил мавзолей на деньги перерезанных для этого случая богатых вельмож. Он даже пошел далее отца в бешеных издержках: соорудил пред настоящими воротами в сад другие ворота из чистого серебра с целыми главами Корана, вычеканенными на них и украшенными, как кубок Бенвенуто Челлини. Летописи португальских миссионеров из Гоа в своих описаниях этих ворот уверяют, будто бы над ними работал черт, окончив их в одну ночь; но в этом благочестивые отцы, быть может, и ошибаются… Также была приделана по приказанию императора внутренняя, ныне исчезнувшая калитка из цельного куска агата, такой красоты и ценности, что, по словам тех же правдивых историков, «она явилась из фабрик преисподней». Но если так, то судьба этих двух драгоценностей только послужила к оправданию пословицы, гласящей, что «черт ничего не дарит, а лишь занимает». Едва четверть столетия спустя торжествующие махраты увезли ворота и переплавили их на рупии, а из калитки сделали ширму для Шивы во храме Гвальйорского махараджи. Куда эта калитка девалась – теперь никто не знает. Полагают, что ее, в свою очередь, увез махараджа Бертпурский и зарыл где-то в волшебных садах Дига. Но он умер скоропостижно, и тайна о местонахождении387 калитки умерла вместе с ним.
До сих пор в Агре ходят в народе мрачные предания и сказания о «тайном» (еще более, нежели о явном) могуществе Акбара. Император был не только великим государственным мужем и полководцем, но и посвящен в темную науку некромантии и магии. Умирая, он предсказал, что величие рода его падет в четвертом от него поколении в лице его правнука, обещал явиться пред тем царствующему императору… и сдержал слово. Вот как это случилось.
Великий халиф явился Аурунгзебу «Великолепному» в построенной им самим и ныне, как и во времена оные, знаменитой крепости Агре, известной под именем Акбаровского форта. То было в 1680-х годах. «Великолепный» восседал в одно прекрасное утро на троне в «зале аудиенций», где некогда предок его судил и правого, и виноватого помимо всякого свода законов. История умалчивает о том, в каком он находился настроении духа и в каком состоянии находились вообще все его придворные. Вероятнее всего, что, подобно другому правоверному хану, халиф «сидел потупя взор, янтарь в устах его дымился» [26] …За последнее десятилетие могулов крепко колотили махраты, и бедные правоверные очень этим огорчались, тем более, что махраты действовали под предводительством непобедимого Сиваджи - декканского Ильи Муромца. Аджанубаху II, по пророчеству пандита Васишти, угрожал захватить в свои "длинные руки" все дотоле покоренные императором государства Индии[27] и отмстить за родину Аджанубаха I. Вдруг Аурангзеб (буквально "краса престола") затрясся, как осиновый лист, и, вскочив, молча и с полными ужаса глазами, указал придворным в угол. Придворные ничего в углу не увидали, но все слышали, как раздался чей-то дряхлый, но громкий голос и слова "горе... горе великому дому Тимура! Пришел конец его величию!.." Император повалился без чувств. Он клялся, что видел тень своего предка Акбара, который и повторил это ужасное пророчество, уже раз произнесенное им, по преданию, на смертном одре...
С той минуты все царство пошло вверх дном и разорилось во прах. Аурангзеб умер в 1707, а с "красою престола" исчезло и все величие его династии.
Мы не верили в это происшествие, но посетив «залу аудиенций» и увидав тот самый угол, в котором Акбар являлся своему правнуку, принуждены были сдаться пред очевидностью. В городе Агре, в Акбаровской крепости находилась оружейная, которою сипаи воспользовались в 1857, дабы перерезать всех англичан. Теперь оружейную перенесли в «залу аудиенций» и сделали из нее крепость в крепости, держа оружие под 77 замками. В моем скромном мнении, лучше бы англичане не плясали на мавзолеях халифов и вообще бы менее безобразничали, что и оказалось бы наипрочнейшею предосторожностью.
Крепость тянется на целую милю по берегу реки и ее стены в 85 футов высоты и необычайной толщины способны вселить страх в души, осаждающих оную… Но только тех, кто явился бы без новейшей усовершенствованной артиллерии. С помощью последней эта цитадель, хотя и укрепленная еще более за последнее двадцатилетие, также оказалась бы неспособною выдержать штурм, как и в 1803, когда лорд Лэк с небольшим количеством древних пушек принудил к капитуляции в первый же день осады засевших в ней 6000 махратов. Между сокровищами «оружейной», куда нас, впрочем, на этот раз не пустили, находятся две половины великолепных резных ворот в 12 футов вышины с богатейшею мозаичною выкладкой и украшенные гербами из чистого серебра. С этими воротами, у которых своя история, произошла необычайная и никем еще не разгаданная метаморфоза. Они были из сандального дерева, наполняли ароматом окрестности и когда-то составляли, по истории, часть украшений браманской великой пагоды в Сумнафе; но в 997 году были унесены оттуда афганским султаном Махмудом, который в том году разорил, предав мечу и огню, весь Гуджерат с целию наказать язычников и вместе с тем наградить самого себя добычей. Эти сандальные ворота считались chef d’oeuvre [28] туземной резьбы; они были до того драгоценны и почитаемы народами Индии, что Махмуд приказал их с большими издержками перевезти в Газни, где им впоследствии сделали честь, поставив их у входа в мавзолей самого султана. Это присутствие столь священного в глазах индусов предмета на мусульманском кладбище, рассчитанное на то, чтобы410 напоминать народу о верховной власти могулов, стояло клином в горле у браманов. Много раз порывались они отнять силой, а не то так и украсть священные ворота, но все было напрасно. Много жизней уже стоили они и все-таки оставались на прежнем месте. Так прошло 800 лет, когда лорд Элленборо, явясь победителем в Газни, увидал знаменитое яблоко раздора. Услыхав же историю ворот, он захотел, в свою очередь, показать могулам, что уже более не они, а англичане хозяева в Индии, и с этою целью приказал перевезти их в Агру. Эта перевозка совершилась с величайшими затруднениями и стоила много денег и проклятий со стороны английских солдат. Но зато индусы торжествовали. «Ворота Сумнафского храма сделались вдвойне историческими, – говорит Руководитель к достопримечательностям Агры, – они служат памятником победы лорда Элленборо и его прокламации в конце Кабульской войны и вместе с тем составляют еще одно редкое произведение искусства, прибавленное нами (то есть англичанами) к стольким другим сокровищам».
Но вот является вслед за другими ахающими от восхищения посетителями полюбоваться воротами и мистер Симсон, о котором упоминалось выше, аккуратный и весьма прозорливый шотландец. Критически осмотрев их, к великому ужасу англичан он вдруг положительно объявляет, что ворота – подменены!.. На воротах, взятых султаном Махмудом, по всем древним описаниям, представлены чуть ли не все 33 миллиона богов Индии: на этих же резьба чисто в магометанском вкусе. Бросаются, мечутся во все стороны и, наконец, получается из Калькутты приказ осмотреть их в микроскоп. Увы! Последний анализ доказывает самым положительным образом, что эти доставленные с такими издержками ворота, взглянуть на которые приезжали изза тридевять земель, даже не сандальные, а просто сосновые!.. Случись это открытие несколькими годами позже, можно было бы побиться об заклад, что английская печать обвинила бы в покраже Россию!.. Теперь бедные ворота стоят в углу, в пыли и забытые.
"Великий храм" Сумната, индийского Озириса, бога, перед судом коего являются души умерших и от которого зависит их будущий образ по закону метемпсихоза, один из огромнейших и богатейших в Индии. Он находится в Гуджарате, на берегу Индийского океана. Во времена Махмуда при этой пагоде состояло 2000 жрецов, 500 танцовщиц (нотчей), 300 священных свирельщиков и 300 брадобреев. Узнав о его богатстве, султан решился заглянуть в него и поделиться добычей с богом. Войдя в храм, он увидел себя в просторной зале со сводом, поддерживаемым 56 серебряными колоннами и с золотыми богами по стенам. Приказав солдатам уложить божков в обоз, Махмуд подошел к великому идолу Сумната и без разговоров отбил ему нос. Тогда браманы попадали ему в ноги и молили пощадить их великое божество, предлагая ему за милость столь громадную сумму денег, что его визирь советовал ему принять предложение. Но султан был строгий магометанин и отверг предложение, за чтo и был вознагражден Пророком. Когда Сумната разбили на куски, то внутри его нашли несметное сокровище, состоящее из жемчуга и бриллиантов, на сумму вдесятеро бoльшую той, чтo предлагали браманы. Таким образом добродетель еще раз восторжествовала на земле.
Самый дворец, где был заключен Шах-Джаган, уже в развалинах, но от него мы прошли в зенану (гарем) через двор, где Тавернье видел и свое время ванну в 40 футов длины и 25 ширины из серого мрамора. Все стены бессчетных комнат покрыты тысячами выпуклых зеркал на персидский манер; и здесь опять все из белого мрамора - крыши, колонны, столбы, стены... Отдельные прелестные павильоны висят, словно кружевные звезды, на своих красных пьедесталах, окруженные сквозными балкончиками, покрытые вьющимися растениями. Все эти чудеса архитектуры, где люди жили, любили и страдали, все это ныне пусто, заброшено и словно заснуло непробудным сном... Одни зеленые попугаи прерывают торжественное молчание этой нежилой части крепости, пробуждая ленивое эхо; да голубокрылые пташки вьют гнезда в углублении панелей, каждый отдельный кусок коих может служить образцом резчику.
Ночью, при лунном свете, это место представляет нечто волшебное. Словно воевода-мороз пролетел над королевством спящей царевны и покрыл все здания узорчатым инеем... Эта волшебная ажурная работа скорее походит на миниатюрную резьбу из слоновой кости, нежели на что-либо знакомое нам в произведениях европейских мраморщиков.
Тут же, в крепости, через стену от Тадж-Махала, "Моти Мусжид", мечеть, выстроенная Шах-Джаганом во время его семилетнего заключения. Прежде всего другого осмотренный мавзолей помешал нам отдать должную справедливость "жемчужной мечети". Но она, поистине, драгоценнейшая жемчужина меж всеми мечетями. Совершенная по архитектурной форме, в высшей степени поэтическая по обстановке, белая, как вновь выпавший снег, без малейшей примеси другого цвета, она к тому же останавливает внимание и заслуживает симпатию посетителей уже вследствие своей печальной легенды. Говорят, будто идея построить эту прелестную мечеть принадлежит Джеханари, любимой дочери султана-узника. Видя страдания отца и его безутешную печаль, принцесса, которая настояла, чтобы разделять с ним его заключение, придумала и уговорила его заняться этой работой, которая одна могла, по ее мнению, рассеять его меланхолию. Уверяют, будто, соглашаясь, свергнутый султан воскликнул в глубокой сердечной горести своей: "Да будет по-твоему, дочь моя, и да назовется будущая святая мечеть "Жемчужиной"... Ибо, как настоящая жемчужина, обязанная своим зародышем, развитием и красотой внутри раковины страданиям и мукам жилицы оной, так Моти Мусжид да будет обязана своим существованием неисходному горю, испытываемому злосчастным отцом жестокого Аурангзеба!" И вот задуманная мечеть, дитя горьких часов заключения, вдруг появилась, канув у подножия Тадж-Махала, словно застывшая слеза "ангела судеб", обязанного вносить в книгу раскаяния все земное горе и страдание.
Впоследствии мы видели в Дельи последнее жилище, могилу преданной дочери султана - Джеханари: по внешнему виду - горделивый белый мраморный саркофаг со скульптурными украшениями и мозаикой, как и все прочее; но внутри мавзолея зеленый свежий садик с незатейливым партером и цветами, которые ежедневно и с величайшим тщанием поливает старый сгорбленный могул, ставший полуидиотом после пережитых им ужасов Дельи. Живая развалина среди мертвых руин, этот старик - воплощение неизменной любви и преданности к угасшему дому падишахов - единственный и последний потомок длинного ряда доверенных слуг султанов, избежавший общей участи только вследствие своей дряхлости и ничтожества. Ему лет под сто. Дрожа и шатаясь на костлявых ногах, он повел нас во внутрь, указав на стене погребальной залы эпитафию, сочиненную самою Джеханари перед ранней смертью и вырезанной по ее желанию на ее гробнице. Принцесса просит, чтобы одни цветы и трава указывали место, где будет лежать ее прах... "Пусть одни цветы, сорванные рукой Аллаха, смешиваются с тлеющим остовом смертного пилигрима - Джеханари... Они - лучшее украшение последней обители освобожденного от земных оков духа..." - говорит между прочим надпись. Мы дали несколько монет могульскому Кащею и, верный до гроба, слуга, спрятав их в высокой траве и поглаживая дрожащею рукой мрамор саркофага, тут же стал шептать, как бы обращаясь к самой покойнице: "Я куплю тебе, Бегум-ханум, новые цветочки... я посажу тебе взамен погибших, увядших роз свежие!.." В Тадж-Махале, во время назойливых попрошайничеств жирного и час за часом богатеющего муллы, который не отставал от нас, прося для своего халифа "еще одну, только одну рупию", мне вспомнилась эта сцена. Бедный, дряхлый Кащей, вся догорающая жизнь коего сосредоточилась на могиле умершей за два века до того принцессы, только потому, что она была прабабкой его любимых убитых господ, возник предо мною, как последнее проявление в нашем веке горячей преданности к нам нашей "меньшей братии"...
В этой пространной крепости, в отделении гарема на каждом шагу натыкаешься на замурованные комнаты, тайники и подземные ходы, заделанные века тому назад и нечаянно найденные англичанами. Сколько кровавых, страшных сцен произошло внутри этой крепостной ограды! Сколько жертв, долгих мук и роковых, навеки погребенных тайн!.. Английские солдаты находятся здесь, говорят, в состоянии хронического суеверного страха, невзирая на строгие наказания. Как выразился в разговоре с У*** один сержант, ирландец, «кому же приятно ночевать изо дня в день среди язычников с того света… поумиравших некрещенными и покумившихся со “старым Гарри” (чортом). Тут и благословенный Св. Патрик ничего не поможет!». Пройдя длинный ряд коридоров, нам показали место, где английские инженеры, пробив глухую стену, нашли в ней расположенную над рекой келью; в келье три широко ухмыляющиеся скелета - молодого человека и двух женщин, одной старой, другой молодой. Последняя была богато одета и вся покрыта дорогими каменьями. Здесь их замуровали, оставив погибнуть голодной смертью; как бы из желания довести их предсмертные муки до nec plus ultra[29] утонченной жестокости, посреди комнаты чернело отверстие глубокого колодца, с журчащею внизу водой, заделанное толстой железной решеткой... В одном из подземных проходов была найдена почти бездонная пропасть, поперек жерла коей было вделано толстое бревно. На этом бревне, словно пучки сухой травы, на веревке висело около дюжины женских скелетов!.. Сколько таких молодых жизней попадало с этого бревна и ужасную, черную пропасть, никто не знает, разве один ангел смерти. Но Азраил не выдает тайн своих, особенно нам, неверным, ибо, по просьбе Магомета, он более не является в видимой оболочке...[30] Таким образом гаремная жизнь представляется чрезвычайно привлекательной, и нам остается лишь позавидовать счастливым Зюлейкам...
В другом квартале Агры рабочие, рывшие в саду бассейн, недавно напали на следы обширного дворца и, наконец, нашли ход в одну из подземных комнат, известных под именем тикхана (прохладного покоя), где хозяева проводят самые жаркие часы дня. Здесь заинтересовала их двойная стена; они проломали ее и нашли в ней узкий корридор, где прикованные к стене стояли пять скелетов в великолепных одеждах. Трое из них, как пишут, по-видимому, принадлежали к высшей знати: молодой человек и по обеим сторонам две женщины с длинными черными косами. Их платья и вуали были вышиты золотом; на руках и щиколках золотые браслеты, а на шеях драгоценные цепи, нитки жемчуга и колье с талисманами. Последние, как видно, доказали свою чудотворную предохраняющую от беды силу… Все эти драгоценности были проданы правительством за две тысячи фунтов стерлинг[ов]. Другие два скелета принадлежали старухам, вероятно, прислужницам.
Милях в девяти от городских ворот, на поляне, в саду деревни Секундры, похоронен сам великий Акбар. Его мавзолей - второе издание его крепости, только в уменьшенном виде. Он занимает сорок десятин земли, стоит в саду или скорее в загороженном парке, разбитом на несколько верст в квадрате. Мавзолей находится на четырех постепенно уменьшающихся кверху террасах, с обычными минаретами, увенчанными куполами по углам. Все купола покрыты черепицами из мозаичной работы - зеленой и голубой с золотом. Непостижимо, как ни краски, ни накладная работа не изменились ни на одну полутень в продолжение целых трех веков в климате, где сырость и жара губят в один год самые прочные работы европейских мастеров.
На саркофаге выложены золотом и персидскими буквами девяносто девять качеств Аллаха. Кругом нижней террасы мавзолея с трех сторон колон[н]ада с бесчисленным множеством арок и колонн, покрытых, как веленевая страница, изречениями из Корана и позднейшими проклятиями неверным; изречения, как и проклятия, выложены черным мрамором. В каждой амбразуре промеж колонн окно, тоже столь обыкновенное в архитектуре Индии – окаменелое кружево. Как весьма справедливо выражается сестра Гордона-К;мминга, шотландского Нимрода современной Англии, эта кружевная работа из мрамора начинает под конец казаться самым пустым делом. «И однако же, – добавляет она, – если бы мы только могли перенести одно из таких окон в любой христианский собор, какая давка, сколько восклицаний восторга и удивления вызвало бы оно у знатоков! Но здесь, в Индии, ведь это только работа этих презренных негров, а наш истый британец даже и не потрудится взглянуть на нее!»
Таково мнение англичанки и – патриотки.
На другое утро мы расстались с Агрой рано; так рано, что заря не успела даже еще зарумянить белоснежные купола Тадж-Махала!.. Нам предстояло сделать двадцать четыре мили до завтрака, приготовленного для нас в Футхепуре Сикри - знаменитейших развалинах северо-западных провинций, где нас ожидал наш друг и покровитель - такур. Гулаб-Лалл-Синг даже и не заглянул в Агру - место, которое он почему-то ненавидел, хотя он полуобещал встретить нас там. Но мы давно уже привыкли к его своеобразным действиям, к его неожиданным появлениям и таким же исчезновениям, и никогда ни о чем его не расспрашивали.
В это утро мы оставляли чисто британскую территорию и вступали на классическую землю Раджастана - – хотя не совершенно свободную и независимую, но страну, с которой англичанам приходится считаться. В Б;ртпуре, например, туземном владении, которое граничит с Агрой, нет не только политического резидента, но даже ни одного англичанина, ни в самом городе, ни в окрестностях. Англо-индийское правительство и Б;ртпур сносятся лишь политически. Раджистан –родина такура, которой он так гордится и история коей прослежена английскими ориенталистами за 600 лет до Ксеркса, а Тодом за 3000 до Р. Х.; то земля сказочных и исторических героев, бешеной удали и рыцарских чувств к женскому полу, столь мало ценимому, презираемому и даже угнетаемому во всей остальной Индии... Здесь Гулаб Синг был у себя и готовился принимать нас хозяином. Нам словно легче дышалось... Едва дребезжащие, полуразваленные вагоны поезда, идущего до Джайпура, остановились у Футхепурской станции, как у всех нас, за исключением двух англичан, вырвался крик облегчения. В одну секунду, как бы выросшие из-под земли, щитоносцы такура перенесли наш багаж в кареты, присланные деваном (министром) махараджи Бёртпурского. "Его высочество в Хардваре, на богомолье, но деван к вашим услугам и приказал простереться пред американскими братьями-саибами", проговорил высокий юный раджпут с длинными волосами и в белом тюрбане: "Кареты к вашим услугам".
А вот и такур-саиб... верхом и с полдюжиной плечистых, бородатых, длинно-кудрявых оруженосцев, которых мы еще не видали... Черный силуэт всадника ярко обрисовывается на безоблачном темно-синем горизонте, и громадная фигура напоминает мне конную статую Петра Великого. Мы все довольны... Одна мисс Б*** с обычным тактом и обернувшись не то к посланнику девана, не то к лошадиным хвостам восклицает плачевным голосом:
– Великое небо… Какие мрачные, дикие окрестности!.. Говорят, раджпуты ужасные разбойники… Не опасно ли нам будет ехать вовнутрь страны… одним?..
Я чувствую непреодолимое желание задушить бестактную дуру, но воздерживаюсь и, сгорая от стыда пред раджпутами, взглядываю на подъехавшего к нам Такура.
Гулаб-Лал-Синг спокойно поглаживает усы. Но в рассеянно устремленном на англичанку взоре я улавливаю ту же быстро сверкнувшую молнию сдержанного гнева, скажу более, ненависти, как и в Дельи. И этот гнев, и ненависть разом отражаются в позеленевшем лице Нараяна Кришнарао. –
Успокойтесь! – раздается ровный, насмешливый голос нашего друга. – Вы забываете, что Раджпутана имеет честь быть под протекторатом Великобритании… А ее прозорливость и отеческая бдительность безграничны, как и ее горячая заботливость о нас, бедных… разбойниках. Оглянитесь… ваше правительство ни на минуту не потеряет ни вас, ни нас из виду… Так боится оно, как бы мы не попали в дурные руки!..
И он кивает по направлению железнодорожной станции. Там на платформе суетится возле своего багажа, ящика с содой и водкой, златоусый шпион в белом кителе.
Сноски
________________________________________
1. Джумма-Мусжид была заложена и начата Шах-Джаганом на четвертом году его царствования (в 1633) и окончена на десятом. Она стоила около 100 000 фунт. стерл. на английские деньги на один материал, так как постройка ее и рабочие были, конечно, даровые.
2. День гнева (лат.). – Прим. ред.
3. Приличия соблюдены (фр.) – Прим. ред.
4. Не раз приходилось нам разговаривать на счет взводимых английскими журналами на короля Бирманского «преступлений» и «ужасов» с только что вернувшимися оттуда буддистскими монахами. На наши вопросы все до одного уверяли, что ничего подобного не слыхали. Эти буддисты – миролюбивые английские подданные с острова Цейлона, чрезвычайно довольные управлением их страной и даже весьма преданные англичанам, чт; после деспотических, кровожадных и особенно фанатичных голландцев и португальцев и весьма понятно. Но эти буддисты газет не читают и поэтому не могли вникнуть в хитрую политику своих правителей, девизом которой следовало бы избрать известную французскую поговорку: «Quand on veut tuer son chien on dit qu’il est en rag;» [Быть собаке битой – найдётся и палка.]
5. Мой путь ведет во град мученья, Мой путь ведет на вечное страданье, Мой путь ведет средь проклятых людей.
6. Публичное оскорбление (англ.). - Прим. ред.
7. Известно, что император Акбар никогда не был правоверным мусульманином, но, целую жизнь отыскивая истину во всех религиях, постоянно колебался между христианством, мусульманством и религиями парсов и браманов. Он был великий астролог своего времени.
8. Диспепсия. - Прим. ред.
9. Акбар, хотя мусульманские его поданные взирали на него как на святого и чудотворца, далеко не покровительствовал магометанской религии; часто нуждаясь в деньгах, он очень хладнокровно обирал мечети и грабил их казну в пользу кавалерии. Но и христианские миссионеры не были счастливее исламских мулл. Не только император поклонялся солнцу и молился светилу четыре раза в день, но и требовал поклонения самому себе как божеству. «Он изучал магию и окружал себя людьми, предавшимися сатане, – людьми, которые именем и с помощью нечистой силы творили разные нечистые чудеса» (из записок миссионеров Гоа) (Murray’s Discoveries).
10. Аджaнубаху - прозвище, состоящее из двух санскритских слов: Аджaну - "длинные" (до лядвей) и баху - "руки". [Лядвеи (устар.) – бедра.]
11. Сиваджи, герой и покоритель могулов, основатель Махратской империи, родившийся во второй четверти XVII в. и вступивший на престол пейшвы в 1664 г., получил прозвище "Аджaнубаху", так как имел очень длинные руки. Предание утверждает, что Сиваджи был - воплощением некоего сильного и могущественного "чудодея с далекого Севера". Он родился 17 лет спустя по смерти Акбара - кажется, в 1622 году.
12. Легенды о Могульской империи. Собрание преданий, переведенных с языков урду и махратского.
13. Sepoy War, by Sir John Kay. Vol. II.
14. А с этого в переводе на русский язык - князь (коср Васишта, или Василий) Длинные Руки или Долгорукий!!?
15. Перейти; Символический девиз Акбара, вырезанный на талисмане; и который Акбар жаловал лишь признанным магикам и астрологам для ношения оного на тюрбане, как знак их достоинства.
16. Хе, Неи, в переводе - Он, то есть Бог.
17. Рабия была основательницей мистической секты суфи и жила в первом столетии эгиры . Поэт персидский Хафиз принадлежал к этому братству.
18. Пантеистическая идея суфиев и ведантистов об единстве всего мира. Вселенная составляет одно; формы и образы миров физического, как и отвлеченного - одни волны того все океана. Бог во вселенной и вселенная в Боге. Вне нет ничего, даже хаоса.
19. Ненаучные (нем.). - Прим. ред.
20. Увы! "уважаемый друг и союзник" превратился с тех пор в опасного недруга и неприятеля! Фанатизм и ханжество взяли свое. В противность первоначальной программе, сeами требовал, чтобы "Братство человечества" - Теософическое Общество, - принимало членами одних лишь "арийцев", то есть особ, отрекшихся от прежней веры и переходящих безусловно в веру индусов-ведантистов. Когда-то сам "ведантист", он теперь стал гнать и преследовать "веданту" - самую очищенную и лучшую из древних философий Индии - и заменил ее всецело Ведами, с их мертвой буквой, объясняемой им на свой манер и по собственному произволу. Новый Лютер Востока вначале, он мало-помалу превратился в Кальвина, а теперь быстро следует по дороге, выбранной наследниками Лойолы. Убедясь в том, что ни полковник О***, ни я никогда не согласимся сделаться публично "ария-самаджами" и призyать его одного за непогрешимого папу, он воспылал гневом, стал публично обзывать нас "настиками" (атеистами) и предал анафеме. "Такур", заступаясь за нас, объявил его страдающим "безумием властолюбия". Таким образом сeами потерял около 45 человек англичан и американцев, признававших его своим учителем, а наше общество выиграло человек 100 "арий-самаджей", перешедших из его лагеря в наш.
21. Этот купол 70 ф[утов] в диаметре и 260 вышины от фундамента нижней террасы.
22. История Индии до того сбивчива и неточна , что одни историки уверяют, что Мумтаза была родная внучка Акбара, а другие, что она была лишь женой его внука Шах-Джегана, отца знаменитого Аурунгзеба . Но последнее теперь уже не подлежит сомнению. –
23. Жемчужина (англ.). - Прим. ред.
24. Два саркофага с телами стоят в нижней погребальной зале, устроенной в нижнем этаже под двумя платформами; а над ними, в зале мавзолея, в верхнем здании, два пустые кенотафа.
25. Даровой заезжий дом, где за ночлег ничего не платится, но, конечно, взимается плата за содержание по весьма дешевым ценам, в случае если проезжие не имеют с собою повара и слуг.
26. Слова из поэмы А.С.Пушкина «Бахчисарайский фонтан». – Прим. ред.
27. Аурунгзеб, называл себя горделивым прозвищем "покорителя вселенной", всегда приказывал носить перед собой золотой глобус в виде символа...
28. Шедевром (фр.). – Прим. ред.
29. Крайняя степень (лат.). - Прим. ред.
30. До Пророка, - уверяет нас Коран, - он являлся за жертвами во плоти, и только по просьбе Магомета, пожелавшего освободить человечество от ужасного зрелища, ангел является теперь невидимо и неслышно.
Из пещер и дебрей Индостана. 28 Блаватская Е. П
© Copyright: Ольга Крубер-Федорова, 2020
Свидетельство о публикации №220083001449
Свидетельство о публикации №220083001449
Рецензии