Сны у реки 6. Игры

Антон пропал. Его не было четыре долгих, мучительных дня. Я сходила с ума, непрерывно набирая его номер – телефон был отключен. Я думала о том, что как только он его включит и увидит сколько раз я звонила, то сочтет меня сумасшедшей. Но мне было все равно, лишь бы взял трубку. Дома Антона не было, и я не знала, как его еще найти.

Для меня все случилось внезапно: только вчера созванивались, я хотела познакомить его с Алсу, он был не против, мы договорились встретиться… А на другой день его телефон оказался выключен. Сначала я только удивилась, попробовала дозвониться ближе к вечеру, но снова абонент был недоступен. Я почувствовала нарастающее волнение: он не предупреждал, что куда-то уедет. Первый день я еще стеснялась звонить часто – перед сном набрала дважды, и все. Но проворочавшись всю ночь, с утра первым делом стала снова звонить Антону. И опять – «недоступен». Руки задрожали, я поняла, что начинаю сходить с ума.

Паника накатывала волнами, невозможно было оставаться в доме: стены давили. Я сбежала на набережную, долго, до одурения бродила под знойным, палящим солнцем. Ладони были влажными, голова кружилась, во рту пересыхало, но на еду и напитки я смотреть не могла. И не переставая набирала номер. Никогда не думала, что так можно: вдруг потерять себя и здравый смысл, которым я так гордилась: ведь что, собственно, произошло? Но не было важно ничего, кроме моих ощущений, а они захлестывали, затягивали в омут безотчетного страха. В какой-то момент я догадалась доехать до его дома, долго звонила в домофон – никто не открыл. Постояв у подъезда с полчаса, я ушла. Вернувшись домой, закрылась в комнате, бросилась на кровать и разрыдалась.

На пятый день телефон подключился, пошли гудки, но Антон все равно не отвечал. Я так устала изводить себя, что бросила телефон дома и пошла в Алеф-бар. Мне были нужны толпа, музыка, свет чтобы спрятать, закрыть меня от себя самой.

В баре я купила коктейль с мартини, выпила его почти залпом. Сразу заказала другой на основе водки и с бокалом окунулась в толпу двигающихся тел. Всего было много – громкой музыки, людей, движений. Душная теснота обволакивала, не давала опомниться. Я танцевала исступленно, пытаясь выбросить вместе с движениями из головы все мысли, что мучили меня. Опустошив бокал, я вернулась к барной стойке, чтоб оставить его там, и неожиданно столкнулась с Антоном. Он улыбнулся, обнял меня, поцеловал нежным, долгим поцелуем. Я разревелась.

– Ты что, с ума сошел? Ты почему пропал? Ну так же нельзя!

– Послушай, я был в командировке, не подключил роуминг. А ты, как ненормальная, названивала мне.

– Но я же не знала, что с тобой. А почему не предупредил, что уедешь? Почему, когда подключил телефон не перезвонил?

 – Дина, я был занят, должен был отчитаться за поездку. Я вообще не люблю, когда за мной охотятся. Больше так не делай.

– А я не люблю, когда меня не уважают!

 Я развернулась и вышла из зала, но сердце разрывалось от страха: а вдруг он не пойдет за мной? Антон догнал, взял за руку.

– Все, хватит. Мы друг друга не поняли. Пошли танцевать.

Такой тревожный звонок забылся быстро – до нового исчезновения. Я все так же страдала, плакала первую ночь без него, спрятав телефон как можно дальше. А на утро почувствовала, что он появится. И то, насколько затянется его присутствие в моей жизни, зависит только от меня. Поэтому снова оставила дома телефон и уехала с друзьями на турбазу. Я будто включилась в его игру и повела свою партию, ожидая его следующего хода.

Да, я назвала это игрой, чутьем восприняв натуру Антона. Не забывал он звонить или предупреждать – просто не считал нужным это делать. Если бы я начала устраивать истерики или, поддаваясь панике, раз за разом изводила его звонками, все бы закончилось тут же. Он изучал меня, оценивал. Хотя, как я сейчас понимаю, больше действовал по наитию, опираясь главным образом на свои ощущения: остался интерес или новая игрушка надоела. Это было жестоко, но жестокость не была прямой, он никогда не был груб или намеренно агрессивен, а в совершенстве владел искусством манипулирования, которое узнать сразу почти невозможно. Да даже если не так, что можно сделать, когда любовь накрывает с головой? Уйти – нет сил. Остаться? Ведь все не так плохо…

Я решила вторить за ним и поиграть в его игру, попробовать взять реванш. Вдруг выйдет?

Антон нашел меня через Артема и Таню. Приехал с изящной эмалевой подвеской и букетом пионов. Я же весь вечер в упоении играла с ним, получая от этого странное, болезненное удовольствие. Приняла подарки и, страстно поцеловав его, убежала к друзьям, не обмолвившись ни словом о его очередном исчезновении и не задав ни одного вопроса. В беседке, снятой на вечер, я смеялась со всеми, игриво отвечала на дружеские ухаживания ребят. Это было нормально для нашей компании, но в тот вечер я чувствовала, что едва уловимо переступаю некоторую грань дружественности, привнося легкий привкус эротики в свое общение с друзьями и знакомыми. Видимо ребята это тоже ощущали: иногда я ловила чей-то удивленный взгляд, чаще одобрительный. Я почти не обращала внимания на Антона, изредка украдкой оглядывая его. Иногда резко и вдруг подходила, обнимала, целовала, спрашивала: «все хорошо? Тебе с нами интересно?», а потом убегала, смеялась, обнималась с друзьями. Я ходила по грани и чувствовала это, что возбуждало, обостряло восприятие и заставляло молниеносно, рассудочно, как бы со стороны оценивать себя и останавливаться на самом краю. Компания наша была больше, чем обычно. Приехали друзья друзей, малознакомые приятели, мы объединились с небольшой группой ровесников, снимающих соседний дом.

Антон смотрел внимательно, наблюдал за мной, сидя на дальней скамейке. Он слегка улыбался дразнящей полуулыбкой и выглядел совершенно спокойным. Лишь однажды, когда я глянула на него после очередной своей смелой выходки, мне показалось, будто он сжал зубы и прищурил глаза. Но было темно и возможно мне действительно всего лишь показалось. Спустя какое-то время он встал и подошел к девушкам из чужой, прибившейся к нам компании, принес им бокалы мохито, которые разливал и смешивал наш Влад.

Я переместилась в компанию однокурсников тех девушек, познакомилась с ними, опять балансировала на грани… Это напоминало танец, видимый только нам двоим. Ничего пошлого, но интуитивно мой настрой был подхвачен ребятами. Я шла по краю, совсем по краю. И когда один, из чужой компании, рассмеявшись, обнял и притянул меня к себе, почувствовала другую руку на своем плече.

– Нам пора домой. – Антон сказал тихо, но твердо, и внимательно посмотрел на того, кто обнял меня. Вечер был чудесный, и ребята тоже. Никому не хотелось ссор, это ясно читалось в немного растерянных глазах моего нового знакомого.

– Упс, прости, приятель. Дина, пока, может увидимся, – он обернулся к друзьям и продолжил легкий разговор, шедший в кругу. Как будто мы исчезли.

Мы шли по тропинке от беседки, удаляясь в темноту ночи. Антон вел меня к автостоянке.

– Постой, у меня же вещи в домике, – попросила я.

– Завтра заберешь.

– А мы куда?

– Домой.

Я не стала спрашивать дальше. Но немного обогнала Антона, и когда мы проходили мимо стены одного из домиков, толкнула его к ней, прижалась.

– Поцелуй меня, – прошептала.

– Потом, – спокойно ответил он и слегка улыбнувшись, отодвинулся, пристально посмотрел мне в глаза. Что-то в его взгляде отрезвило меня. Я почти уловила нечто, что беспокоило на протяжении всего вечера. Еще немного и я пойму. Но хочу ли? Я отпрянула и зашагала дальше. Он догнал, взял за руку, и мы молча дошли до его машины.

Среди ночи я проснулась и долго не могла уснуть. Антон спал рядом. Дышал спокойно, размеренно, почти не слышно – можно было позавидовать. Я смотрела в окно и страх сковывал мое тело холодом – мне стал понятен тот его взгляд и спокойствие накануне вечером.

Мне все казалось, что я разгадала его и уже веду свою партию, но это было не так. Антон был непредсказуем и неподражаем. И не потому, что мастерский владел игрой человеческими чувствами, а потому что жил игрой. Он сам был – игра. Как хищник, который то отпускает, то настигает жертву, потом снова спокойно смотрит как та убегает. И не любовь и сострадание движет им, когда он отпускает, а расчет. Он выжидает, наслаждаясь тем, что чувствует радость жертвы от своей победы, которой нет, которую он разобьет одним взмахом хищной лапы. Я же любила, и для меня игра была вынужденной самообороной. Я бы с радостью отбросила этот фарс равнодушной веселости, но тогда я все также боялась его потерять и не знала другого способа остаться рядом, а уйти уже не могла.

На другое утро Антон предложил слетать с ним в Таиланд.

– Дней на десять. Меня выкидывают в отпуск, пока все спокойно. Сейчас там сезон дождей, но они, надеюсь, будут ночью, а днем не так жарко. Лететь долго, но там очень красиво. Ты как? Паспорт есть?

– Да… – я совсем растерялась, потому что была уверена – после вчерашнего он исчезнет, и возможно, насовсем.

– Ну тогда сегодня я заеду к тебе, передашь паспорт. Или лучше сначала сфотай на телефон и перешли. Так быстрее.

Шли дни, наши отношения снова казались безоблачными. Я чувствовала себя другой: более веселой, смелой, уверенной. Я уже знала, что быть с Антоном очень трудно, но была с ним. Он брал меня с собой в отпуск, мы обсуждали наше будущее и даже то, каким оно может быть через месяц, полгода. Он выслушивал мои планы, иногда делился своими, давал советы.

Перед самым отъездом мне захотелось сменить образ. Я сходила в салон и стала пепельной блондинкой. Волосы обрезала по плечи и насладилась одобрительным изумлением Антона. Он сказал: «Неплохо. Сексуально». Я была счастлива. 
Мы вылетали в Таиланд поздно вечером. Путешествие обещало быть долгим, и я, как он советовал, накануне встала рано и совсем не спала. В самолете после взлета уснула почти сразу. Просто исчезла в этом мире и вдруг оказалась в другом.
И снова была в моем сне, про который почти забыла. Там, где прыжок с моста погрузил в прозрачное море, где увидела сверкающий камень в глубине. Вода была такой чистой, как будто ее не было вовсе, только блики солнца, расходившиеся дрожащим узором по донным камням и лентам водорослей, говорили о том, что это мир подводный.  Мелькнула тень. Я обернулась – снова тень. Она заслонила солнце и, подняв глаза, я увидела изумрудную чешую огромного змея. Стремительно опускаясь, он подплыл ко мне совсем близко, заглянул в глаза. Дивный, всепонимающий взгляд заворожил, я протянула руку. Змей резко развернулся, сверкающее чешуей кольцо почти толкнуло меня, огромная рептилия скользнула ко дну. Змей захватил своей пастью камень, нежно, аккуратно приподнял его и плавно поплыл вдаль. Вода становилась мутной, я больше не различала блики солнца на дне. Мне хотелось плакать, как если бы я потеряла что-то самое дорогое. Я протянула руки, забила ногами, стараясь плыть за змеем, нагнать его, но только взмутила воду еще сильнее и уже ничего не видела вокруг. Заплакала во сне – горько, обиженно, навзрыд.

Я проснулась с болью в сердце, и почувствовала слезы на щеках. Самолет мерно гудел, свет в салоне был приглушен, в окне тьма. Антон дремал рядом, накрытый пледом. Я поплакала еще – уже сама не зная о чем, и снова заснула, теперь без сновидений.

Пхукет встретил нас влажным зноем, сочной тропической зеленью и, слава богу, облачным небом – не то мы бы сгорели в первый день. Антон не был уверен в погоде и море, предполагая дожди, поэтому мы еще дома с воодушевлением планировали маршруты многочисленных поездок. Насладившись размеренным отдыхом первых дней, проехали по островным достопримечательностям и посмотрели монастырь. Такого обилия золота, эмали, красок, многоцветных, многоуровневых башенок я нигде не встречала. Меня потрясала филигранная, узорчатая деревянная резьба храмов, чем-то похожая на украшения русских теремов.

Проезжая мимо Суван Кири Кет, я загляделась на зеленых змей или драконов, длинными хвостами опоясывавших прекрасный храм-терем. В Пра Нанг Санг изумрудно– золотые рептилии окружали белую женскую статую, установленную посреди небольшого бассейна. И много где еще я видела этих не то змей, не то драконов из моего сна. А на последние три дня мы улетели на другой остров, чтоб попасть на один из отдаленных монастырей. Оставили вещи в отеле и взяли машину напрокат.
 
Антон вел автомобиль очень внимательно. Хотя дороги были отличными и к левостороннему движению надо было привыкнуть, он быстро освоился – сказывался
опыт предыдущих поездок. Освоившись, расслабился и рассказал о том, куда едем.

– Еще когда я учился, ездил по программе обмена студентами в Америку. Там познакомился с Джошем. Он для меня был таким типичным представителем их нации: жизнерадостный, прямолинейный, шумный, какой-то наивный и не совсем приспособленный к жизни. Американцы очень любят ездить по восточным, азиатским странам в поисках истины. Они могут приезжать сюда на месяц, год, жить в монастырях, проходить ретриты, становятся монахами. Джош тоже стал искать смысл жизни: сначала в Тае, потом уехал в Индию, Непал, после остался в Таиланде. Мы переписывались с ним. Когда я окончил университет, приехал сюда на месяц. Джош пригласил. Он стал монахом и преподает эти краткосрочные программы, к ним приезжает много англоговорящих иностранцев. Я здорово отдохнул на побережье, а потом поехал к нему на один из ретритов. Это было трудно и жестко. Для меня. Но прикольно. И самое потрясающее было в Джоше – он очень изменился, стал другим: спокойнее, мягче, и глубже, что ли. Сложно объяснить, но, наверное, это меня проняло больше всего. И когда на меня вдруг находят всякие пока совершенно не нужные мне мысли, я успокаиваю себя тем, что когда-нибудь, если все будет совсем плохо (а может даже если будет хорошо, но я уже буду стар и тоже задумаюсь о вечном), приеду сюда. Не насовсем, конечно. Насовсем не выдержу, но приеду, и может надолго. Так что периодически поддерживать отношения с Джошем очень важно для спасения моей души, – он усмехнулся и продолжил: – Я получаю разрешение попасть в монастырь на один или два дня, чтоб с ним пообщаться. Если захочешь – ночевать будешь в монастыре, как и я, хотя условия там спартанские. Нет – оставлю тебя в отеле неподалеку и на обратном пути заберу.

Конечно, я выбрала монастырь.

Глядя на пробегавший тропический пейзаж за окном, думала о том, что возможно мне просто представится возможность посмотреть монастырь изнутри. Его убранство, территорию. Но смогу ли я там задать вопросы, получить что-то и для своей души? В буддизме, как почти во всех религиях (сказать по правде во всех, что я знала), к женщинам несколько иное отношение, чем к мужчинам. Туристом этого особо не ощущаешь, но в храмах и монастырях женщина не может прикасаться к мужчине-монаху. И даже подаяние должна передавать через мужские руки. Если меня совсем не зная, заведомо считают грязной, что могут дать? Но, в конце концов, увидеть изнутри настоящий действующий буддистский монастырь – это уже познавательно.

Нас предупредили об обете молчания, общаться можно было только с монахами. Мы попали в разгар программы, уже шедшей несколько дней, поэтому боясь помешать, я тихо выскользнула из общего дома и ушла гулять – обошла основные монастырские строения и углубилась подальше от них в лес. Песчаная дорожка пролегала под кронами пальм, между невысокими тропическими кустарниками и деревьями. Лес не был густым, дорожка уводила к морю, его солоноватый запах и звук мерного, шуршащего песком прибоя доносились ветром. Совсем рядом, пересекая тропинку, пробежала довольно крупная ящерка. Видимо ей показалось, что я слишком близко от нее иду – она вдруг развернулась, открыла пасть и… закричала. Я растерялась, а потом рассмеялась: очень неожиданно. И тут увидела монаха, идущего по направлению ко мне. Еще одна неожиданность. Это не был таец, скорее европеец, хотя очень загорелый. Он улыбался и был невозможно похож на Сергея. Я смотрела на него во все глаза, пока он приближался, потому что в первые секунды решила, будто это и правда Сергей. Он поздоровался:

– Hello.

– Hello... Pardon my ignorance, – я смутилась и извинилась за бестактность. Все–таки, он хоть и европеец, но монах, и так пялиться на него было не совсем прилично. Вблизи я увидела, что это конечно, не Сергей. Схожий рост, что-то неуловимое в чертах лица и улыбка. Я неплохо знала английский и мне очень захотелось с ним поговорить, тем более что монах сам спросил меня откуда я и дружески заулыбался, узнав, что я с Антоном. Потом представился: "Джошуа". У него было немного свободного времени, и мы прогулялись. Он показал мне территорию монастыря, рассказал вкратце о требованиях к приезжим и об учении, которое преподает: «тхеравада». Всего несколько общих фраз, потому что больше не имело смысла. В краткую беседу, да даже в недельный цикл бесед не уложить столь древнее учение – одно из самых ранних направлений буддизма, сохранившихся до наших дней.
 
– А что означает змей в буддизме? – спросила я, когда он закончил свой рассказ о Тхераваде.

– Вы заметили, что на тайских храмах много их изображений? Это дань прошлому. Буддизм очень древняя религия и очень терпимая. Здесь вы найдете и православный храм, и храмы даосов, и более ранние традиции – тех же Нагов например.

– Наг? Это и есть змей? А что он значит?

– Наг – символ мудрости. Это водные или земные сущности, обитатели подземного мира. Они могут обращаться людьми. Один из нагов – царь Мукалинда – защищал Будду от непогоды.  По одной из легенд, когда принц Гаутама достиг просветления, разразилась буря. И наг, развернув над ним свой капюшон, охранял покой принца. Вы это хотели услышать? Или есть и другой вопрос? – он внимательно посмотрел на меня.

– Да, есть… Мне сон приснился. Я видела огромного нага, который забрал мое сокровище и уплыл с ним. Я все думаю, что бы это могло значить? И если змея, это мудрость, то в чем я была глупа и чего меня лишили?

Джош задумчиво кивнул, а потом присел прямо на траву.
 
– Садитесь, – предложил он, – я не толкователь снов, но мне интересно. К тому же, я вижу, как вас это беспокоит.

Я села рядом.

– Вы всегда придаете такое значение снам? – спросил он.

– С некоторых пор… Да, я доверяю снам. Я чувствую те, которые имеют особый смысл, помогают распутать реальность, увидеть ее суть и значение. А еще верю в то, что они предвосхищают события. Я никогда не вижу будущее во сне, лишь его символ, намек, но этого бывает достаточно, чтоб угадать грядущее, почувствовать его основной мотив: счастливый или печальный.

Он кивнул, затем спросил:

– А что еще было в том сне?

– Был камень. Не простой. Он как квинтэссенция всех сокровищ. Не материальных, конечно. Я уверена, что это духовное сокровище. И он был на глубине моря или озера. Насколько я знаю, вода всегда являлась символом духовного погружения, духовной жизни.

– Да, примерно так. А еще, в вашем собственном сне не могло быть никого, кроме вас. Сон не чужая история. Мы сами себе рассказываем наши сны. Возможно, вы по какой-то причине не дали самой себе приблизиться к сокровищу, может не захотели, может вам кажется, что еще не пришло время или что-то более важное увлекло вашу душу… Или попробуйте найти змея.

– Как это?

– Змей – это символ. В вашем сне он или вы, или кто-то. Не думаю, что может быть по-другому. И если это кто-то, то ищите его рядом. Вы его знаете. Как я уже сказал – сон, это чаще всего наша собственная история, и все образы сна мы однажды уже встречали. Надо только вспомнить, где и понять, что они значат. Мы можем что-то забыть или не догадываться о чем-то, но знание того, что случается с нами во сне, в нас есть. Все события, все люди, которые нам снятся, они уже однажды были с нами.

– Ну а как же сны-предвидения? Я знаю, что они бывают. Сны-предчувствия еще не наступивших событий, а вы говорите, что мы уже все встречали, что видим во сне.

– Да, сны-предчувствия тоже бывают, – он задумался. – Моя теория, это всего лишь моя теория. Я не претендую на то, что это истина и другой быть не может. Но давайте подумаем. Мне кажется, такие сны в мою теорию тоже укладываются. В буддизме человек должен жить здесь и сейчас. И он должен стремиться достигнуть такого состояния, когда прошлое и будущее проходят сквозь него и время не существует. Здесь и сейчас в нас живет наше прошлое, настоящее и наше будущее. То есть будущее уже есть в нас и нам известно. И если кто-то или что-то вошел в наш сон, то мы или встречали это нечто, или встретим. Я не очень вас запутал?

 – Немного, но в целом я поняла. Вы сказали, мне надо найти змея?

– Ну да. Я бы так поступил.

– Спасибо, большое спасибо!

– Не за что. А если не найдете, или найдете, но захотите пойти дальше, или сокровище задаст Вашей душе новые сложные загадки, приезжайте к нам. Здесь многие находят ответы на свои вопросы.

– Спасибо, я подумаю. Во всяком случае, если когда-нибудь захочу заняться буддистскими духовными практиками, то приеду к Вам.

Мы тепло попрощались, и он отправился к основным монастырским строениям, а я, проводив его взглядом, пошла к гостевому дому, надеясь найти там Антона и рассказать ему о встрече с Джошем.

Вечером мы пили чай вместе с группой, жившей в монастыре. Обед у них был днем, и больше не кормили – все же монастырь, не отель. Хоть я была голодна, пришлось терпеть. А позже я попала на вечерню молитву – медитацию. Антон не пошел. С непривычки мои ноги затекли, я не очень понимала, что делать, но попыталась сосредоточиться на внутренних ощущениях и мыслях.

Я думала о том, что если и приеду в монастырь, то не скоро. Здесь было спокойно, уединенно, но это был не мой путь. Мне нужны были ответы именно для меня. Может они и пришли бы в медитации, но зачем для этого уезжать? Я часто уединялась дома и думала, думала… Но не хватало чего-то. Иногда мне казалось, что в моей жизни должен появиться Учитель. Но именно для меня, как персональный ангел-хранитель. Ведь мы все находимся на разных этапах пути, и на каждом свои вопросы. Поэтому в групповые медитации и коллективные молитвы для понимания себя и достижения просветления я не верила. Совместные молитвы нужны, но для другого. Например, я знала, что «намоленное место» не пустое понятие, и чем больше молитв на нем возносится, тем более светлым и чистым оно становится. Я слышала, что в тибетских храмах совместными молитвами указывают душе умершего путь и помогают не потеряться, понять, что происходит. Но это другое. А мне нужно было мою собственную жизнь построить так, чтоб за ее порогом оказаться с багажом более полным, чем он был, когда я пришла в этот мир. Несмотря на то, православие мне близко по праву рождения – это религия моих предков, родных мне людей – я интуитивно чувствовала, что жизнь не может быть одной. Это было бы не справедливо: разные жизни дают разный опыт. Если жизнь нам дается как урок, развивающий душу, то это все равно, как пройти только один предмет – слишком узко и однобоко. Так вот если (я и сейчас уверена, что это так) мы не один раз рождаемся в этом мире, то по тому, какими мы в него приходим, можно судить о том, что важно было для души и какой опыт она вынесла из прошлых жизней. Мы все очень разные – даже воспитанные в одной среде, в одной семье, одними родителями. И это разное определяется не только генами тела, но и генами души, которые хранят не события прошлых жизней, о которых мы не помним, а их влияние на душу. Видимо события – лишь мишура, поэтому если кроме них в своей жизни мы не переживаем ничего, то это «ничего» и будет нашим багажом, как если бы вся жизнь была прожита впустую. Но если не события, то что важно? Что определяет меня, формирует память моей души? Самой мне было трудно в этом разобраться, и казалось, что Джош мне не поможет, потому что для этого мы должны общаться, а ретрит в монастыре – это молчание и медитация.

Через день мы покинули монастырь. Обратную дорогу я молчала. Антон попробовал разговорить меня, фыркнул, когда я ответила невпопад, не обратив внимание на одну из его не слишком безобидных шуток. Потом тоже замолчал, а вечером отвез в отличный ресторан на берегу моря, где я наконец вышла из оцепенения. Вечер был потрясающе красивым, теплым, романтичным. Мне было так хорошо, хотелось навсегда остаться там, остановить время.

Уже в отеле, в последний вечер перед отъездом, Антон сделал мне предложение. Приближался закат, огненно-рыжими, фиолетовыми всполохами расписывая облака, разливаясь по небу. Дул теплый ветер, крепчая, он обещал прохладу ночного ливня. Мы стояли на берегу моря на остывавшем лиловом песке, мягко отражавшем все оттенки вечернего неба. Тени вытягивались, темнели, добегали до сочной травы у кромки леса. Море было неспокойным, сверкающим и невообразимо прекрасным. Шум волн, размеренное шуршание ветра в верхушках пальм – эти звуки приносили чувство свободы и радости, я ощущала бесконечную любовь к миру вокруг и мужчине, стоявшему рядом. Он сказал, что очень любит, хочет на мне жениться, хочет от меня детей – прямо сейчас, опять прямо сейчас. Протянул мне коробочку с золотым кольцом. Причудливым узором желтые прожилки оплетали крупный сапфир. Мне нравился этот камень – он шел к моим синим глазам, и момент был выбран совершенный, но я вернула кольцо. Пока.

– Мне надо подумать. То ты любишь, то не любишь, то приближаешься, то исчезаешь. Я боюсь, что это место и этот вечер подарили тебе такое настроение, а завтра ты проснешься рядом и пожалеешь. Я этого не вынесу.

– Я такой, и другим быть не могу. Да, я играю, я так привык, но сейчас я думаю, что люблю тебя. Ну же, рискни, скажи да. Что ты теряешь? Неужели тебе не хотелось вот так – раз, и решиться на что-то важное в твоей жизни? Сжечь все мосты, прыгнуть в другую жизнь? 
 
– Может хотелось, может и хочется, но я не доверяю тебе, а ведь это важно. Я уже прыгнула в жизнь с тобой, а ты дважды сбежал. Если ты меня любишь, то дома повторишь свое предложение, и тогда скажу да.

– Не знаю, посмотрим… – Антон сжал губы, сунул коробочку с кольцом в карман брюк, развернулся и быстро пошел к отелю. Мне вдруг стало тяжело дышать, руки задрожали. Сжав их, я пошла следом, уже понимая, что шансов услышать еще раз то, что только что услышала, почти нет. Но вдруг? Надежда умирает последней.