Преступление. Цикл Милая старина

                «Интеллигентная женщина
                не повторяет сплетни,
                она сочиняет их сама»
                Янина Ипохорская

    Из-за легкого недомогания, вызванного непогодой, Ефросинья Саввишна по рекомендации врача вот уже третий день пребывала дома. Жена полицмейстера, коллежского советника Коржа Ипатия Аверьяновича томилась без общения с подругами, изнывая от скуки, от которой не спасал даже любимейший гранпасьянс.
    Наконец, к полудню бесконечное раскладывание карт было прервано докладом о пожаловании Гликерии Куприяновны, супруги самого городского головы, титулярного советника Жердева Софрона Агапитовича (человека замкнутого, сурового, считавшего свою половину легкомысленной и даже глупой, и не скрывавшего этого мнения от других: «А что с нее возьмешь, с тарахтелки?»)
    Известие о прибывшей, самой осведомленной в светских новостях, до которых хозяйка дома была весьма охоча, разом подняло настроение Ефросиньи Саввишны. Без сомнения, визит вызван желанием поделиться узнанным, и хотя приятельница любила приукрасить, нафантазировать, это не уменьшало ценности преподносимого.
    - Дорогая моя Ефосинья Саввишна, – застрекотала гостья с порога, – что с вами? Вчера вас не было в Благородном собрании, а вас там так не хватало! Я надеялась, что вы примете участие в розыгрыше благотворительной лотереи в пользу погорельцев. Слава богу, сбор оказался значительный! Кстати, скоро, на Масленицу, там же проведем бал, конечно же, благотворительный, не без вашего участия, милая Ефросинья Саввишна, и соберем средства для сироток нашего приюта.
    Гликерия Куприяновна была полна воодушевления от сознания своей общественной значимости – члена «Товарищества жертвователей».
    - Это чудесно, и, конечно, жаль, что пришлось пропустить такое событие! Разыгравшаяся подагра не пустила… - страдальческим голосом пожаловалась болящая.
    - О, боже, как я вам сочувствую! Да, не повезло… А мероприятие прошло интересно, даже блистательно. Между нами… и весьма забавно! – доверительно понизила голос приятельница.
    - Дражайшая Гликерия Куприяновна, я горю желанием услышать и полна внимания! – немедленно отреагировала собеседница и навострила уши.
    - Конечно же, наша гран-дама, Базыкина Изольда Ниловна, как всегда поражала своими претензиями на французский стиль. Нарядилась в какой-то цвета маренго строгий костюм…
    - Да, вы, милейшая, правильно заметили, эта заносчивая особа стремится изо всех сил выделиться. Не люблю таких! – искренне призналась любительница пересудов. – А прекраснейшая Степанида Епифановна, несмотря на свой преклонный возраст, ведь ей за пятьдесят давно перевалило, тоже, небось, блистала в умопомрачительном, не по возрасту, наряде? – предположила изголодавшаяся по новостям хозяйка.
    - Ничего нового: те же рюшечки-хрюшечки, фижмы и непременная роза на парике. Без него Степанида наша не появляется никогда, поговаривают, что у нее едва ли остался десяток собственных волос! Мне не понять, как такой человек, как Ермолай Анисимович, почтенный и уважаемый предводитель дворянства, терпит рядом эту старую, облезлую курицу? – изрекла Гликерия Куприяновна, готовая наконец-то преподнести главнейшие вести, переполнявшие ее и оставленные на закуску.
    Но она не успела начать из-за вопроса приятельницы:
    - Неужели у такого видного, представительного мужчины нет любовницы? Никогда не поверю! – закинула удочку Ефросинья Саввишна. – Интересно, кто она? Вы, милочка, не в курсе?
    - Душечка, пардон, что с этого сразу не начала! То, чему самолично была свидетельницей, не поверите, меня потрясло! Хотя, тогда случилось не одно приключение… Но, не знаю, имею ли право разглашать то, что видела своими глазами…
    - Дорогая Гликерия Куприяновна, вы меня заинтриговали, не тяните, прошу!
    - Уж не знаю… Ведь это не моя тайна…
    - Шер ами! Вы же знаете меня! – голос супруги полицмейстера задрожал от нетерпения.
    - Хорошо, но исключительно меж нами! - начала гостья, сама сгорающая желанием поделиться своими открытиями. – Вчера, выйдя из залы, и намереваясь, пардон, направиться в женские комнаты, я натолкнулась на весьма пикантную картину. Вы даже не догадываетесь, кто… - рассказчица на мгновенье запнулась, а затем, набрав воздуха, словно отважившись, выдала: - Я увидела, как от недавно ставшей игуменьей Манефы, вдовы купца Буфетова, ушедшей лет пять тому в монастырь, словно ошпаренный, отскочил, едва я появилась, наш почтеннейший предводитель дворянства!
    - О, боже, вот тебе и святая! Так, значит, светские, порядочные дамы почтеннейшему Ермолаю Анисимовичу не по нутру, матушек ему подавай? - словно с какой-то обидой произнесла Ефросинья Саввишна, а, затем, облизнув губы, в предвкушении сочных подробностей, и даже чуть приподнявшись со стула, воскликнула: - А далее, что было далее?
    - Я, – продолжила супруга городского головы, - застав такое, растерялась и даже, смутившись, покраснела, будто меня уличили в самом худшем, и повернула назад, позабыв цель своего похода.
    Разочарование отразилось на лице слушательницы настолько явно, что рассказчице показалось, будто та разочарована ею. И, дабы не уронить себя в глазах собеседницы, Гликерия Куприяновна добавила: - Но это все пустяки рядом с тем, что открылось и касается лично меня! Но, ма шер, это только антр ну! Лишь вам я могу довериться…
    - Мерси, мон ами! Обещаю, это умрет со мной! Ну, и?..
    - Даже не знаю, с чего начать… Так неловко…
    По-видимому, стремление быть на высоте и выглядеть не только все ведающей первой дамой света, но и при этом женщиной, не лишенной внимания мужчин, потянуло ее за язык, и гостья преподнесла оглушительную новость.
    Оказалось, что директор городской гимназии, статский советник Долгополов Харитон Власович, уважаемый чиновник и примерный семьянин, обладающий всеми достоинствами безукоризненного человека и приятными внешними данными, влюблен по уши в Гликерию, и, потеряв голову, стремится к роману с ней. Выдав этот последний залп, покорительница сердца директора заторопилась:
    - Ну, заболталась я с вами, дорогая! Пора высказать оревуар!
    - Что вы, милейшая Гликерия Куприяновна! А почаевничать с шанежками? Нет, ни за что не отпущу!
    - С милой душой осталась бы, но торопит необходимость. Дел уйма накопилась! Время поджимает: ждет примерка у модистки, так что откланиваюсь. Несравненная моя, полагаюсь на ваше молчание!
    Получив новые заверения и клятвы, гостья удалилась.
    После такого визита тоска и подагра исчезли как по мановению волшебной палочки. Почерпнутые сведения распирали, не давали покоя и требовали выхода. Плюнув на советы врача, – неделю вылежать дома, - Ефросинья Саввишна приказала закладывать экипаж и, принарядившись, отправилась к своей кузине Марфе, такой же любительнице посудачить, обожавшей интриги и склоки.
    Жила Марфа богато, но из родни общалась только с кузиной Фросей, с тех пор, как вышла замуж наперекор родительской воле и мнению многочисленных дядюшек и тетушек, считавших ее брак с купцом второй гильдии, недворянином, хотя и членом городского собрания, мезальянсом.
    Обрадованные встречей, кузины расцеловались.
    - А я уж собралась к тебе, Фросенька! Счастлива, что ты наконец-то избавилась от недуга. Как раз пришла к пирогам! У нас уже готовы кулебяка и твои любимые оказики.
    - Что не нашла времени, Марфенька, проведать добрую старую сестрицу, это я тебе прощаю, но то, что не нашла возможности поделиться виденным вчера на благотворительном вечере очень прискорбно и непростительно! А уж в том, что твой зоркий глаз многое заприметил и ничего не пропустил, я уверена.
    - Окстись, Фросенька, нечего тебе записываться в старухи! Ты ведь старше меня на какие-то три года.
    - Нет, на два! – строго поправила кузину Ефросинья Саввишна. – Ну, ужо разменяю, даст бог, четвертый десяток сей год…
    - Тише, сестрица, не называй всуе наши годы! И у стен есть уши!
    Ефросинья Саввишна расхохоталась:
    - Врешь, наверно, всем, уверяя, что тридцати нет, шалунья! Ну, выкладывай поскорее, Марфенька, что видела?
    - Да не была я на вечере, мой благоверный сам ходил. Купил там симпатичную бархатную подушечку для иголок. Конечно, вывалил за нее кучу денег… А вот мне, как говорится, на шпильки, не очень-то спешит подбросить!
    - Значит, оказался твой Козепятин далеким до щедрот… Не знала, что ты промахнулась, думала, в деньгах купаешься!
    - Ошибаешься, дорогая кузина! Мой Авдей Перфильевич добрый и хороший, но просто расчетливый. По пустякам не тратится, и меня к тому приучает. А не пошла я вчера потому, что была занята: примеряла у модистки наряды. На Масленицу еду в Петербург, а оттуда, уже вдвоем, отправимся на воды. Ну, пойдем к столу! Будем чаи гонять, и обскажешь, что занятное вчера приключилось.
    Сидя за столом, Марфа, получавшая удовольствие от плетения слухов, особенно, когда те возвращались к ней почти неузнаваемыми, обросшими новыми, кем-то добавленными подробностями, внимательно и с большим интересом выслушала пересказ кузины о пикантных подробностях благотворительного бала, почерпнутых ею у тараторки, как все с легкой руки городского головы за глаза звали его супругу.
    А уже на следующий день городская знать была охвачена пересудами. Невероятная весть, обрастая захватывающими штрихами, вольготно гуляла, переходя из уст в уста, неузнаваемо отличаясь от неосторожного тайного признания Гликерии Куприяновны своей приятельнице. Стать героем сплетни почему-то выпало незадачливому директору гимназии, ни о чем подобном не ведающему Харитону Власовичу, которому приписали роман с игуменьей. При этом по непонятным причинам из истории выпал почтеннейший предводитель дворянства, а о супруге городского головы, якобы кружащей мужчинам головы и претендующей на звание львицы света, посудачили вяло, а затем и вовсе смолкли.
    Зато только и слышалось:
    - Как можно доверять воспитание наших сыновей такому порочному педагогу, проигнорировавшему ради похоти законы приличия! Супруга на сносях с четвертым, а он монашек соблазняет… Нет, каков хитрец – так прикидываться образцовым семьянином, безумно любящим жену! 
    Толком никто ничего не знал, и обычно начинали разговор на завлекательную тему осторожным: «Вы слышали? Поговаривают...», или вопросом: «Знаете ли вы…» И мастера присочинить добавляли сомнительные подробности...
    Дамы бесконечно перешептывались, делая вид, что их шокируют подобные выходки. Мужчины же многозначительно и понимающе обменивались взглядами, явно сочувствуя попавшему в переделку неудачно пошалившему члену их клана, а в присутствии дам старательно создавали видимость, что игнорируют вздор, распространяемый какими-то недоброжелателями. Однако в курительных комнатах и между собой господа весело обменивались, пересказывая почерпнутое из разговоров с супругами. Злословили не только о проказнике, но и о шустрых святошах. Смеясь, некоторые утверждали, что завидуют избраннику аппетитной Манефы…
    Среди дня к Ефросинье Саввишне неожиданно прибыла Марфа.
    - Завтрашним утром, – сообщила кузина, - отправляемся в Петербург вдвоем. Мой Авдей объявил, что ему необходимо там быть уже на этой неделе. И, смеясь, добавила: - Наверно, меня одну побоялся отпустить! Вот, пришла проститься, ведь едем надолго: после Питера отдохнем на водах! – так объяснила она свой приход, и сходу, как бы вспомнив, сообщила: - Да, кстати! Авдей передал мне: наш почтеннейший Софрон Агапитович высказался, что «таких козлищ, как Долгополов, позорящих звание учителя, надо гнать метлой!» А ты ведь, кузина, знаешь Жердева, у нашего городского головы слова не расходятся с делом! Представляю, что творится у бедняги директора в семье, жуть! Знаешь, как Авдей выразился: «Я бы на его месте повесился на первом же суку!»
    Поболтав еще немного по этому поводу, кузины распрощались.
    Ефросинья Саввишна при встрече, конечно же, поделилась бы услышанным с Гликерией Куприяновной, и это многое бы прояснило, но та на несколько дней уехала в родовое имение… А все-таки интересно, с кем Марфа еще успела перемыть косточки бедняге-директору?
    А в воскресенье ближе к вечеру в гости к полицмейстеру и его супруге пришел прокурор окружного суда Замота Протасий Африканович. Посидев за обильным столом, друзья еще с детства удалились в кабинет хозяина, предварительно поблагодарив Ефросинью Саввишну за щедрое и вкусное угощение.
    - Пойдем, Протасушка, - по-свойски обратился к гостю Ипатий Аверьянович, - покурим. Получил презент – гаванские сигары. Лучше было бы, конечно, ассигнациями, но не догадались… А жаль!
    Друзья весело, понимающе рассмеявшись, удалились.
    Как только за мужчинами закрылась дверь кабинета, Ефросинья Саввишна, по старой привычке, снедаемая любопытством, - о чем там толкуют мужчины, - готова была направиться следом и тихонько подслушать, но немного замешкалась, поправляя сползавший набок шиньон. Когда же она прильнула ухом к замочной скважине, то услышала, по-видимому, конец фразы, сказанной Африканычем:
    - …повесился на помочах на суку!
    Эта неожиданная, потрясающая весть, в достоверности которой было абсурдно сомневаться, ибо исходила не от приятельниц, а от самого окружного прокурора, произвела на Ефросинью Саввишну такое впечатление, что она, шумно застучав каблучками, отпрянула от двери, совершенно позабыв о предосторожности.
    Открывшаяся новость была оглушительна и ужасна: ни за что погиб достойнейший человек! И хотя с Долгополовыми у нее было шапочное знакомство, Ефросинья Саввишна искренне опечалилась от такого несчастного конца директора гимназии.
    Новость жгла, нестерпимо хотелось поделиться узнанным. Но кузина укатила в столицу, Гликерия еще не вернулась из имения, а в воскресный вечер мало кого из приятельниц можно застать дома... Досада мешала сосредоточиться. С кем же поделиться? Так и не найдя решения, Ефросинья Саввишна отложила все назавтра. Эх, жаль, у мужа сейчас ничего не выведаешь - не сознаваться же в подслушивании…
    Наутро супруга полицмейстера мучилась сомнениями - как быть? Приличие требует выразить вдове усопшего соболезнования, навестить. Но они не настолько близки, и, к тому же, причина смерти весьма щекотлива… Обидно, не с кем посоветоваться! Наверно, надо ограничиться венком и участием в панихиде.
    …А в это время ее супруг спешил на совещание к городскому голове, как обычно, проходившее утром каждого понедельника.
    Когда полицмейстер Корж появился в городской управе, там уже собралось немало руководителей различных служб. Некоторое из присутствующих, завидев вошедшего, обратились к нему, действительно ли Долгополов покончил с собой, полагая, что полицмейстеру по долгу службы все доподлинно известно. Но тот ответил, что еще не был в своем управлении и не ознакомился с докладом за последние сутки. Однако, вспомнив какие-то вчерашние намеки окружного прокурора, Ипатий Аверьянович допустил, что, скорее всего, это тяжкая правда.
    Разговоры собравшихся шли только о произошедшем. Слышны были сожаления, выражения недоумения таким трагическим финалом. Эко повернулось из-за, казалось бы, ничтожной, ничего не значащей интрижки! Были споры, будут или нет отпевать самоубийцу, но в том, что бывшего блистательного директора наилучшей в губернии гимназии, уважаемого статского советника похоронят за оградой кладбища, среди самоубийц и бродяг, не сомневался никто…
    Прозвеневший колокольчик позвал в зал заседаний. Все уселись на свои давно усвоенные места. Пустовало лишь одно кресло – почившего в бозе Долгополова.
Но едва городской голова Софрон Агапитович Жердев поднялся, дабы открыть совещание, как на пороге залы заседаний выросла фигура запыхавшегося директора гимназии.
    Наступило всеобщее оцепенение. Некоторые стали осенять себя крестным знамением. Городской голова от неожиданности опустился в кресло и принялся огромным платком вытирать проступившую на лбу испарину. 
    А виновник волнения, как ни в чем не бывало, тихо извинившись за опоздание из-за задержки в пути, быстро проследовал на свое место.
    Когда оторопь у присутствующих прошла, вздох всеобщего облегчения прокатился по залу. Выражения лиц стали радостными, приветливыми, а у некоторых насмешливыми… 
    Городской голова снова встал, нахмурив и без того мрачное лицо, и изрек:
    - Господа, все ясно! Шерше ля фам! Узнаю проделки тарахтелок! Наплели с три короба, забавляясь. Языки у этих трещоток болтаются без дела, а умишки - короче заячьего хвоста! И, похоже, мне ведомо, откуда пошел паскудный слушок… Господа прокурор и полицмейстер, попрошу вас, Протасий Африканович, и вас, Ипатий Аверьянович, начать расследование, не давая поблажек и скидок на пол и лица! Сплетня, господа, - не пустяк, а преступление! Надо напугать сорок так, чтобы впредь неповадно было! – городской голова пристукнул кулаком по столу. – А вас, господин упокойник, - обратился он уже с улыбкой к выпучившему глаза от изумления директору гимназии, - поздравляю с воскрешением! Не всякому такое удается!