На море

               

     Майор Коромыслов Сергей Степанович, выйдя в отставку, стал домоседом. После тридцати лет бивуачной армейской жизни его никуда не тянуло. Он наслаждался своим оседлым холостяцким бытом, пока не требовавшим от него особого физического, морального или другого напряжения сил. Конечно, побаливал, но перед знакомыми продолжал хорохориться, изображая из себя здорового человека. Из посёлка, где он осел, убрав в шкаф артефакты личной военной истории, никуда не выезжал больше двадцати лет. Хотя ему, надо сказать, очень импонировал обычай некоторых пожилых людей, обременённых толстыми кошельками, а не своим пошатнувшимся здоровьем, выезжать на старости лет – порой даже на годы – в разные вечнозелёные края вечного тепла, в том числе за рубеж. Либо с намерением изучать тамошнюю жизнь и нравы, либо знакомиться с тамошними достопримечательностями, либо же для того, чтобы сменить обстановку, а то и вовсе от безделья.
 
     Коромыслов будучи представителем не самого богатого бюджетного сословия позволить себе нечто подобное не мог и тогда, когда был ещё в самом соку, и уж тем более теперь, когда государство покушалось на его скудный пенсионный доход, то вводя некий понижающий коэффициент, то не желая своевременно учитывать инфляционную составляющую экономики. На что мог рассчитывать Сергей Степанович сегодня, реши он поехать куда-нибудь «пробздеться», как он говорил, когда имел в виду рекреационные вояжи, – так это армейские или общенародные здравницы или туристические базы. Практически то же самое, что и в его трудоспособные лета, правда, похуже качеством. Для неизбалованного комфортом пенсионера было бы грех жаловаться. – Меня, ведь, не сбрасывают со скалы, как это делали со стариками за их ненадобностью в Древней Греции, – говорил он, – и не морят голодом, как это бывало с такими, как я, в Исландии.
 
     С какого-то момента у Сергея Степановича всё же стали появляться признаки пресыщения от однообразного поселкового затворничества. Потому он обрадовался, когда родственница, имевшая какие-то связи в самой высокой военно-медицинской инстанции, однажды предложила ему «сделать путёвку в престижный приморский военный санаторий». Сам бы он, вспоминая бюрократическую процедуру оформления путёвки, которую с трудом выдерживал психологически и в молодые-то для себя годы, никогда бы не отважился повторять её сегодня. Но тут тебе ускоренное медицинское освидетельствование, половинная стоимость путёвки, проезд по льготной ставке, а в самой здравнице, как обещала родственница, – одноместный номер на втором этаже с видом на море. Одним словом, «настоящая халява»!

    Будучи маленьким, рядовым человечком Коромыслов, отправляясь в путь, разумеется, не планировал в отличие от путешествовавшего когда-то русского историка и мыслителя Карамзина встречаться с великими соотечественниками, которые вдруг оказались бы в месте его будущего пребывания, или с местными именитыми властителями дум. Прежние его поездки на море не оставляли у него следов, которые были бы для кого-то интересны. Из всего, что видел, навсегда запомнился только огромный американский таракан, выползший в его номере из-за унитаза, которого он страшно испугался.  Коромыслов не предполагал, что на этот раз кое-какие запоминающиеся встречи его всё же подстерегают.
 
**************

    До курортного городка, куда отставного майора мчал железнодорожный экспресс, оставалось совсем ничего, но не было даже намёка на встречу с положенными для этих мест горами и морем. Они появились одновременно и неожиданно. И затем уже до конечной станции где-то в течение полутора часов наслаждали Сергея Степановича, привыкшего к ландшафтам Среднерусской равнины, своей знакомой ему необычностью, заставляя ощущать дыхание вечности и величие мироздания. По левой стороне спешившего экспресса было необъятное море с пенными барашками, игравшими солнечными бликами и пропадавшими в мареве на горизонте. По правой – горы, монументально поднимавшиеся по мере удаления от железнодорожного полотна всё выше и выше, нарушая законы перспективы.  Картина, которая была неспособна утомить глаз Сергея Степановича.
 
     Но вот и пункт назначения. Выйдя из вагона, Коромыслов оказался в толчее спешившихся с поезда пассажиров. Её заметно усиливали, словно пороги на бурной речке, таксисты, двигавшиеся в противном людскому потоку направлении и предлагавшие свои услуги. Это были преимущественно кавказцы. Впрочем, правильнее, как выяснил позднее Коромыслов, – армяне. – Кавказцами их называют обыватели, – просветили его. А научный мир считает арийцами. На это обстоятельство Коромыслов обратит внимание и когда окажется в водовороте местного людского ареала, состоявшего, казалось, в основном из армян.
   
     Для Коромыслова было всё просто: в Татарстане живут в основном татары, в Туве – тувинцы, в русской России – русские. А вот здесь, где он оказался, – тоже в русской России – русские для Коромыслова затерялись среди других этносов, главным образом армян. Их, по официальной статистике, с которой Коромыслов ради любопытства познакомится позднее в библиотеке санатория, оказалось здесь чуть больше двадцати процентов. Но они, казалось Коромыслову, были вездесущи. Через несколько дней, решив прогуляться по посёлку, встречал только их. Наверное, по той причине, что заняты они были в сфере услуг. Славяне в это время, видимо, создавали прибавочную стоимость на предприятиях материального производства, а их земляки–армяне получали реальные деньги на поселковых улицах и рынках. Одним словом, кого на что учили и к чему приучали.
 
     Через полчаса Коромыслов вошёл в приёмное отделение санатория. Выглядело оно благочинно: приглушённый свет и приглушённая тишина, насыщенный вкусным дезодорантом воздух, дорогие кожаные диваны, незнакомые растения в огромных кадках, у стойки регистрации – негромкий обмен информацией между дежурной администраторшей и прибывшими курортниками, получавшими направления на размещение и прием к лечащим врачам.

     Коромыслов, хорошо знавший не одну притчу о «ненавязчивом русском сервисе», не хотел обманываться этой идиллической картинкой. Чувствовал какое-то беспокойство, сомневаясь в заверениях родственницы относительно прелестей отдыха в здравнице, и внутренне ждал какого-нибудь подвоха. Как оказалось, не зря.
 
     Дождавшись своей очереди, Коромыслов протянул администраторше верительные документы и та – женщина бальзаковского возраста, – заглянув в свой талмуд, заявила голосом, не терпящим возражений, что Коромыслову придётся разместиться пока в двухместном номере, так как одноместное помещение, забронированное для него, пока занимает генерал, решивший остаться в здравнице ещё на пару дней. Судя по всему, возражений со стороны вновь прибывшего курортника она не ожидала. Ошиблась!

     Коромыслов, внутренне готовый к неприятному для себя повороту событий, но обладая крайне обострённым чувством справедливости, просто опешил от безапелляционного тона служащей. Он закипел от негодования, нарушив благостную атмосферу приёмного покоя, загремев командирским голосом несогласия с таким решением. – Я доплатил за отдельный номер! Хочу занять его немедленно! В ином случае, – всё более распалялся он, – отказываюсь от ваших услуг и прямо сейчас возвращаюсь домой со всеми вытекающими для вас, беззаконников, последствиями! После этой тирады его громы и молнии в адрес администраторши лишились уже всякой логики и последовательности. Разгневавшись, Коромыслов обычно терял если не рассудок, то контроль над собой, терял дар речи, с трудом подыскивая слова для выражения своего негодования, становился косноязычным. Так было и сейчас: он продолжал что-то несвязно кричать о том, что «заплатил, что вся санаторная челядь – сволочи». Его хорошие знакомые говорили, что он в такие минуты становится похожим на Кису Воробьянинова из картины «Двенадцать стульев» в исполнении актёра Филиппова, бушевавшего в ресторане после чрезмерной дозы горячительного. В какой-то момент Коромыслова прошибла мысль, что его гневные эскапады могут выйти боком для него самого. Он вмиг успокоился и лишь затравленно повторял, что заселяться в двухместный номер не будет.

     Оставив чемодан в приёмной, вышел на улицу. Позвонил родственнице и возмущённо поведал ей о том, как «несправедливо и с какой наглостью» с ним обошлись в санатории, твёрдо пообещав, что немедленно возвращается домой – «со скандалом», – если требование разместить его согласно путёвке не будет выполнено. Родственница призывала Коромыслова проявить терпение, – судя по всему, пожалев о своей благотворительности: ведь ей снова придётся идти на поклон к благодетелю, обеспечившему путёвку для неблагодарного Коромыслова.
 
      Благодетель, возможно, чертыхаясь, но всё же позвонил, видимо, не без нравоучений санаторному начальнику, поскольку тот вскоре вышел к Коромыслову с извинениями, сообщив, что он может заселяться в положенный ему одноместный номер. Почти умиротворённый Коромыслов отправился по указанному адресу. Но вскоре, поднимаясь на последний, шестой, этаж сталинского строения, – в путёвке расположение номера не указывалось – уже кипел от негодования. На лестничной площадке, куда он, вспотев и запыхавшись, наконец, взобрался, рядом с дверью в номер был лишь вход на чердак, забранный в грубую металлическую решётку! Непроизвольно стал подсчитывать: – Шестой этаж, двенадцать лестничных маршей, сто шестьдесят восемь ступеней! Помножил на три визита в столовую, находившуюся в другом корпусе, посещение врача, пляжа, на который вела тоже многоступенчатая лестница, – и ужаснулся!

     Подошли медсестра и горничная. Первая сообщила, что его ждёт лечащий врач. Вновь разнервничавшийся Коромыслов от встречи с ним отказался – сказал, что придёт завтра. Взял у горничной ключи, закрылся и в смятении рухнул на кровать.

     На обед, ко времени указанному в санаторной книжке, Коромыслов, нехотя, но всё же собрался. В столовой, в соседях за столом, рассчитанном на четырёх человек, оказались армянка, молчаливый мужчина субтильного вида и рыжая веснушчатая грудастая женщина где-то пятидесяти лет, оказавшаяся, как убедился он чуть позднее, отнюдь не из тех женщин, которые считают, что после пятидесяти лет полноценная жизнь резко заканчивается.

     Армянка, говорливая тётка примерно тех же лет, что и рыжая соседка, то ли жена ещё советского генерала-армянина, то ли его родственница, – Коромыслов так и не понял – тут же стала увлечённо утомлять его запутанной историей о том, как ей с генералом удалось поменять правдами и неправдами несколько квартир в Сибири на жилплощадь в Москве. Коромыслову, молча слушавшему её, это было совершенно неинтересно. Как неинтересны были и субтильный сосед и почему-то призывно улыбавшаяся ему рыжая веснушчатая соседка. Его занимало и мучило незавидное положение, в котором он оказался.

     После обеда отправился к морю. Санаторный рекламный проспект обещал, что купальный сезон в этих местах продолжается до середины октября. Сняв обувь и войдя в воду, Коромыслов понял, что её температура для закалённых людей, но не для него. Хотя дни здесь оставались всё такими же солнечными, что и в летнее время, но вода была уже не по-летнему холодной. В этот первый октябрьский день, очень солнечный и тёплый, Коромыслов заметил на воде лишь пару пловцов. Десятки курортников предпочли воздушные ванны, расположившись на ровных рядах лежаков.
 
     Сев на один из них, Коромыслов стал вглядываться в морскую даль. Непроизвольно взялся подсчитывать корабли на дальнем рейде, затем те, что шли своим курсом в разных направлениях. Насчитал больше двадцати судов, подумав, завидуя и не завидуя, о жизни в замкнутом пространстве людей, находившихся на их борту. Тёмную морскую синь, в которую переходила прибрежная голубизна, периодически разукрашивали цветные паруса виндсёрфингистов, не желавших уступать недовольству начавшего волноваться моря. Мимо прошли молодые, брутального вида парни с пляжной снедью, слоганами призывавшие курортников раскошеливаться. – Это, пожалуй, лучше, чем если бы они выходили на большую дорогу. Но кто их знает, может, они делают и то, и другое!? – почему-то подумал Коромыслов.

     Утром следующего дня он стоял у двери кабинета лечащего врача. Обратил внимание на фамилию, указанную на дверной табличке. Это была фамилия начальника санатория, а сама врач, как выяснил тут же Коромыслов у проходившей мимо санитарки, была его разведённой женой. Так что Коромыслова ждал, судя по всему, ещё один сюрприз от мстительного санаторного начальника.

     Спустя пару минут ему крикнули через дверь, что он может войти. За столом сидела сухощавая женщина. Коромыслов заметил, что взглянув на него, она даже не стала скрывать язвительного выражения на своём лице, правда, начав, тут же разыгрывать роль многоопытного и заботливого санаторного врача, знающего, что можно, а что нельзя из медицинских процедур и назначений для его здоровья. Вышло, что из нескольких десятков возможных вариантов, которые перед отъездом рекомендовал Коромыслову его лечащий врач из местной поликлиники, и о которых он теперь просил, полезным, по мнению разведённой жены начальника санатория, оказался только электрофорез на колено. Во всём другом ему было отказано, в том числе и в посещении бассейна с морской водой, поскольку, мол, привезённая им справка от дерматолога не годится. Нужна только та, что получена в местной гражданской поликлинике, поскольку-де своего дерматолога в санатории нет.
 
     Это было очередное фиаско Коромыслова в борьбе за справедливость. Подумав о бесперспективности ждать, что море вдруг потеплеет или что он получит что-то полезное для своего здоровья, оставаясь в здравнице, Коромыслов пришёл к выводу, что лучше вернуться домой: – С недельку полюбуюсь морем, горами – и хватит. – В свою берлогу! – сказал он себе.
 
     От врача отправился к морю. Проходя мимо пляжного кафе, увидел рыжую соседку по столовой. Она сидела за столиком в обществе спутника – крепыша, уже тронутого, как и она, годами, но ещё сохранившего развитую мускулатуру, которая угадывалась под его одеждами.

     Даже беглый взгляд на них позволил Коромыслову не сомневаться в характере отношений этой пары. Заметив его, они стали, поглядывая на него, что-то весело обсуждать, периодически пригубливая фужеры с шампанским, бутылка которого стояла на столике. Флирт это был или адюльтер?! – Собственно, какое мне до этого дело! – подумал Коромыслов. Он был не прав. Крепыш за столом и был тот самый генерал, из-за которого его и преследовали здесь неприятности. Через два дня санаторий одновременно покинули и генерал, и его разбитная подруга.
 
     На третий день на пляже закрыли кафе, а на шестой – Коромыслова пригласили вновь к врачу. Санаторный дуэт мстителей продолжал добивать несчастного отдыхающего, придумав ещё одну каверзу. Врач-разведёнка сообщила ему, что за неявку на её вызовы, а она, мол, приглашала его уже трижды, он может быть отчислен из санатория за несоблюдение режима пребывания в нём. Последствий для Коромыслова, конечно, не было бы никаких, но уколоть старика мстителям, разумеется, удалось.

     На следующий день Коромыслов написал заявление с просьбой о досрочном отъезде из лечебного учреждения и уже в ночь выехал домой. Перед отъездом пришёл проститься с морем. Оно будто злилось вместе с ним на несправедливость этого мира, обрушиваясь с шумным возмущением на бетонный пирс. Гнев моря был бессилен перед этим человеческим творением, как и бессилен был Коромыслов перед людской несправедливостью.

28 августа 2020 года