Словом против оружия

 


Военные переводчики в армии очень нужны. Без опытного переводчика командиры не могут решать задачи боевого взаимодействия с союзниками по коалиции, местной гражданской администрацией и обработки данных разведки.
 

В период службы в Группе Советских войск в Германии мне, военному переводчику штаба 47 гвардейской танковой дивизии 3 ударной армии ГСВГ приходилось быть нарасхват. Постоянные контакты с частями Национальной Народной Армии и пограничных войск ГДР, партийным и профсоюзным руководством двух районов дислокации соединения – это были мои официальные задачи.


 Неофициальных заданий  у меня тоже хватало. Тут и организация охоты для высокопоставленных представителей высшего командования, и заключение неписанных  соглашений  о поставках строительных материалов в обмен на дармовые «отработки» наших солдатиков на немецких предприятиях, и «полюбовное» решение вопросов о причиненных войсками дивизии потравах сельскохозяйственных угодий, и неофициальное медобслуживание членов семей в клиниках ГДР, и еще многое другое, - теперь уже всего не упомнишь.

Однако самые яркие воспоминания о тех славных временах моей офицерской юности навсегда осели в памяти. 

Внимания читателей, по- моему, заслуживает следующий эпизод.


В составе отдельного батальона связи была ОЗС -62 – облегченная звуковещательная станция на базе автомобиля Газ -69. Этот агрегат (теперь уже не секрет) предназначался для устного вещания на войска вероятного противника и вхождения в его радиосети с помощью радиостанции Р–125. Разборчивая слышимость громкоговорителей «озээски» достигала двух километров. По долгу службы я отвечал за постоянную готовность станции к боевому применению.

И не давала та станция покоя новому начальнику штаба дивизии гвардии подполковнику Сергееву В.П. Креативный был офицер! 

 К примеру,«лайфхаком» начштаба было применить «озээску» для задержания рядового, самовольно оставившего свою часть с автоматом и двумя магазинами патронов. 

- Вот это мелколесье возле немецких дач видите? – спросил меня подполковник, обводя красным карандашом лист карты. -Вот тут он, подлец, и прячется. Правда, есть данные от немецкой полиции, что беглеца еще в двух местах видели.

Выдвигайтесь со станцией в указанный район и курсируйте вдоль вот этого проселка. Пять раз туда и обратно, ясно? Во время движения вещайте через динамики, чтобы дезертир услыхал и сдался. Что надо говорить – сами знаете: не мне Вас учить, как на человеческую психику воздействовать…

 Вашу радиостанцию настройте на частоту моей. На связь выходить только в крайнем случае: враг подслушивает! Если задержали беглеца – кодовая фраза: « кобыла в стойле». Стоять на приеме: приказ о прекращении задания и возвращении в гарнизон – «жеребец бежит на конюшню». Вопросы?

- Разрешите мне и водителю- электромеханику взять личное оружие, товарищ гвардии подполковник? 

- Пистолет возьми, - немного подумав, сказал начштаба. - Но я уверен, что ты не будешь из него палить без причины: оружием нашей психологической войны должно быть слово! Или я неправ?

- Вы абсолютно правы! – бодро поддакнул я. И пистолет на задание не взял.


Обозначенное на карте  мелколесье занимало около гектара. Прямо посередине участок пересекала узкая проселочная дорога.

По прибытии на место мой оператор сержант- дагестанец  Абдулламаров  включил динамик, сказал в микрофон «раз –два – проверка»  передал его мне и сел за руль газика. 

- Трогай с Богом! – скомандовал я и принялся с выражением «озвучивать» подготовленный мною текст обращения.

- Рядовой Веткин! - взывал я к притаившемуся  дезертиру. - Не совершайте последней роковой ошибки! Район оцеплен мотострелковой ротой на БТРах. На подлете - боевые вертолеты! Если Вы немедленно не выйдете на дорогу и не сложите оружия, Вы будете безжалостно уничтожены!

- Здорово Вы это говорите, товарищ старший лейтенант! – уважительно сказал Абдулламаров .- Прямо до костей пробирает! Я бы на месте этого шакала сразу сдался.

Однако «шакал» не появлялся. Постояв с минуту на краю мелколесья, мы развернулись и двинулись в обратном направлении. Теперь я попробовал сменить ультимативный тон своего обращения на товарищеский и задушевный.

   - Послушай, Сергей, - увещевал я, - сегодня – праздничный обед в честь годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. А ты не ел уже три дня… и т.п.   

В ответ – лишь подозрительно шевелимые ветром ветки густого кустарника…

-Уважаемый товарищ старший лейтенант! – чуть слышно сказал Абдулламаров после нашего очередного «заезда». На  лице сержанта  выступили крупные капли пота. – Дорогой Владимир Алексеевич! Поверьте, я – не трус и выполню воинский долг, как джигит! Но у меня такое предчувствие,  что он сейчас прошьет нас с Вами из автомата! А у «озээски» вместо брони – только тент!

- Без паники, Абдулла! – ответил я, тоже ощущая дрожь в руке, сжимавшей зеленый микрофон.- Делаем последний заезд и – домой!

Помню, в последний  раз я вновь говорил с дезертиром в ультимативном тоне. Сержант Адулламаров  впоследствии утверждал, что я даже употребил при этом пару крепких выражений…   

  Наконец, от  начштаба по рации поступил условный приказ возвращаться в гарнизон.    

- Ну как, «жеребцы»?- весело осведомился креативный подполковник, когда я доложил о прибытии. – Нашли «кобылу»?

Не дожидаясь ответа, подполковник ткнул пальцем в карту:

- А он вот  где оказался – за два километра от твоего участка! Там его и повязала немецкая казарменная полиция. Сдался без боя. Я так думаю, это – результат Вашего на него психологического воздействия: склонили преступника к добровольной капитуляции.Объявляю Вам и начальнику станции благодарность!   

- Служим Советскому Союзу! – браво ответили мы с сержантом.   

...Вечером того дня я привел Абдуллу к себе на квартиру, где жена накрыла праздничный стол и мы потихоньку выпили с боевым побратимом по « рюмке чаю».             


               
                Владимир Ивонин