Тысячеглазый. Часть первая. Глава 4

4

        Через месяц школьная жизнь осталась в коротких и ярких воспоминаниях. Выпускные экзамены и последний бал в актовом зале в сопровождении виа «Стратосфера любви» зафиксировали прощание, которое обретёт смысловую окраску годами позже. Одноклассники продолжали перезваниваться, встречаться - всё реже и реже, но пока ещё искренне. Новая жизнь большинству казалась любопытным сюрпризом. Ребята, конечно, храбрились, задирали носы и сурово поджимали губы.

        Девочки повзрослели за одну выпускную ночь, словно давно ожидавшие питательной влаги цветы на волшебной клумбе. У них, почти у всех, скрипичными контурами запели фигуры, причёски стали модными и самостоятельными, в глазах и голосах закипели искры и ноты женские, чувственные и нежно-приятные.   Мальчики вдруг все закурили, многие демонстрировали напоказ независимость, самоуверенность, иронию, преувеличенную смелость и мало понятную решимость на грани бесшабашности.

        Шёл июль, томительный и возбуждённый отрезок сладостного, загадочно-затенённого времени жизни и ослепительного юношеского прыжка в неизвестность. Как с палубы доброго, но уже изученного до каждой переборочки и винтика корабля, за борт, в страшную и оттого манящую,  водную смарагдовую бездонность.

        Именно в этот период Лера неожиданно для себя стал воспринимать свою жизнь как стремительное «скольжение» по гладкой поверхности. Красивое и лёгкое слово выразило не только ежечасное и ежедневное неугомонное физическое трепетание, концентрацию перед стартовым рывком, но и кипящее душевное состояние подростка. «Скольжение» было увлекательным мировосприятием, не игрой. Лера и окружающий мир, дела, обстоятельства и люди обрели независимость и театральную выразительность. Всё происходящее не значило ничего и было гениально многозначно.

        Оказалось, что синонимы – это не только лексические единицы, но и ориентировочные огни на петляющем маршруте. Сама жизнь синонимична и взаимоподменяема во множестве своих проявлений. Можно играть с реальностью, перекрашивая её, и она от этой игры становится только сочнее и ярче, на удивление неожиданной и непредсказуемой, как звук шагов в тумане или шёпот в ночной темноте.

        Именно тогда знакомый город вдруг стал для мальчика сказочным, звенящим от солнца и тепла таинственным островом. Лера уезжал в центр и отправлялся в путешествие по старым московским кварталам. Он стал коллекционировать в своей памяти их названия, архитектурные приметы, запахи, звуки и цвета. Восприятие мальчика «скользило» по волнам времени, несущим по бульварам, мостовым, площадям и скверам все эти Кадаши, Неглинку, Хамовники, Сухаревку, Калитники, Тюфли, Сыромятный и Печатный переулки, Воздвиженку, Красную горку, Патриаршие и Поганые, то есть Чистые пруды.

        Он часами пропадал среди этой старины и «скользил» в оживающем под дыханием прошлого настоящем.

        И ещё Каракосов начал писАть. Не понимая толком, что пишет и для чего. Литератор он был юный, наивный, подверженный самообману, не владеющий ни словом, ни системным построением текстов, ни богатой лексикой. Память выбрасывала пузырями на поверхность этюды о прошлом. В мозгу плескался кипяток. Каракосову хотелось сварить на основе этого кипятка хороший бульон, но не выходило. Он мучился, но записывал, потея и пугаясь своей неумелости.

        Для начала вспомнил историю про девочку Ролю, в которую влюбился в спортивном лагере год тому назад.  У неё были ярко-голубые с вишнёвой искрой глаза, большой рот и щёки, похожие на нежные апельсины. Она была из команды волейболисток и всё время ходила с красными напульсниками. Именно напульсники привели мальчика к мысли, что он влюблён. Засыпая, он представлял, что целует Роле щёки-апельсинчики и ласковую кожу запястий как раз под напульсниками.

        Он в пятый раз перекраивал написанное, когда вдруг позвонила Порфирова.

        - Привет! Не помешала?

        Мелисса явно хотела поговорить о чём-то важном, просто выжидала, как отреагирует на внезапный звонок Лера. Он реагировал медленно, будто только что проснулся. Перед глазами плыли фразы из ненаписанного рассказа, а в уши, словно из другого помещения, лез голос одноклассницы:

        - Ты чем занят, Каракосов? Грызёшь гранит науки или бездельничаешь?

        - Ничем.

        - Поговорим?

        - Давай.

        Лера убрал тетрадь с рукописью в стол и приготовился слушать.

        - С Ясевич странная история, - Порфирова говорила медленно, со значением. – Она ушла из дома и переехала к Шакуру, тому чечену из бара. Помнишь?

        - Помню. Странный тип. Но прикольный.

        - В общем, Ясевич живёт теперь у него. Кажется, где-то на Солянке.

        - Влюбилась?

        - Ты в своём уме, Каракосов! В кого там влюбляться? В шнурочки на волосиках?

        - Тогда зачем?

        - По-моему, просто назло парентсАм. Вроде как они её достали, и девочка психанула. Они заставляли её готовиться к экзаменам в медицинский, хотели, чтобы она училась на стоматолога. Ну вот она и устроила им козу.

        Лера не притворялся, ему на самом деле было скучно обсуждать эту тему. Потому он молчал, не поддерживая разговора.

        Порфирова занервничала.

        - Ты что, уснул? – она повысила голос. – Или тебя всё это не волнует?

        - Наверное.

        - Между прочим, с этим чеченом Ясик нарвётся. Кажется, он наркотиками торгует.

        - Ну и что?

        - Она же через него угодит в тюрьму!

        - Ничего не будет. Через неделю вернётся домой и поступит в медицинский.

        - Каракосов, скажи мне откровенно: ты эгоист или просто дурак? Ты же сам говорил тогда в баре, что её ждёт беда именно с родителями. Ты что-то знал? Предчувствовал?

        - Ну да. Догадывался.

        - Как?

        - Я же Тысячеглазый.

        - Так что же с нею будет?

        Каракосов неожиданно понял, что рассказ надо писать о Порфировой, а не о Роле. Роля – это не любовь, а игрушки-погремушки. Детский сад, штаны на лямках…

        …А вот Порфирову надо принимать всерьёз.

        - Ясевич уедет с Шакуром на Кавказ и родит ему мальчика, - Лера произнёс это тихо и со значением, словно по секрету. - Через несколько лет вы с ней встретитесь. Только встреча та будет глупой и смешной.

        - Почему?

        - Потому что …

        Лера не стал договаривать, чтобы не расстраивать Порфирову. Он почувствовал, что его знание будущего делает его не просто старше, но и умнее девочки. Ему впервые открылась нехитрая истина: «скольжение» вело его к радости восприятия всего мира и уводило всё дальше от своих бывших школьных друзей.

        - Так почему, Каракосов?

        - Потому что тебе понадобится ещё лет пять, чтобы понять саму себя. А Ясевич себя поняла раньше, сейчас, сразу после десятого класса, познакомившись с Шакуром. Она тебя опередит, чувствуя, что жить надо по-взрослому, и будет над тобой смеяться.

        - Что-что? И ты так смело говоришь мне эту гадость?
      
        Он даже не стал вдумываться в услышанное. Порфирова говорила не то, что нужно. По привычке играла в свою взрослость и не более того. Снисхождение, хлопок по плечу, хитрая гримаса.

        «Скольжение» помогло Лере не поддаться девчачьей насмешке. Он хмыкнул и положил телефонную трубку на рычаг.

        Ровно через час в доме Каракосовых всё встало вверх дном. Случай банальный, ничего сверх себя самого не подразумевающий, но для данной семьи небывалый. То есть Лера не ожидал ничего подобного и очень растерялся. И только позже понял, что на свет божий вылезло ещё одно доказательство маленькой семейной беды.

        Было почти одиннадцать вечера, когда мама вдруг быстро прошла из кухни в прихожую и замерла у двери. Мальчик тоже вышел из своей комнаты, встревоженный непонятно чем. Он только чувствовал, что пришёл сюда неспроста. Женщина склонилась к замочной скважине и прислушалась.  Потом резко щёлкнула замком, повернув ребристую рукоятку, и распахнула дверь настежь.

        Лера чуть не подпрыгнул до потолка. На цветном половике под дверью на четвереньках стоял папа. Глаза у него были мутные и осоловелые, с губ капала слюна, и в прихожую коротким волнами плескался мерзотный запах сивухи и перегара.

        - Ли… Ле… По-мо.. Ё-ё… - промычал пьяный отец. -  Ж-ж-о… Х-м-ы… Та… щи!..

        Мама ойкнула, несколько раз подступилась к отцу, но что делать, так и не сообразила. Наконец она ухватила его подмышки и стала дёргать на себя, чтобы заставить пьяного переползти через порог в прихожую. Отец ничего не соображал. По его расплывающемуся лицу метались тени испуга и ненависти, он пытался что-то мычать и то ли фыркал, то ли чихал. Он не сдвигался с места и норовил завалиться на бок.

        Вдруг он захохотал, словно сумасшедший. С его дрожавших губ слетали какие-то слова, но разобрать их было невозможно. Он попытался запеть, но вместо этого выкрикнул что-то вроде «го-га-гу» и ткнулся маме в колени. После этого затих и лишь тяжко дышал, подрагивая правой ногой и тоненько ноя, словно обжёгся или наскочил на иголку.

        Мама заплакала.

        - Как ты мог, Товичка? – причитала она сквозь слёзы. – Как тебя угораздило?   Где ты так напился? С кем? Господи, ну что же мне теперь с тобой делать?

        Лера наблюдал. Он стоял позади мамы и видел, что сделать она ничего не может. Отца в таком состоянии он прежде никогда не видел. Отец почти не пил и не курил по-настоящему. Видимо, с ним произошло что-то худое, коль он позволил себе так сорваться.

        И скоро причина этого срыва должна открыться. Здесь в доме всем станет плохо. Отец почти сойдёт с ума, мать будет на грани истерики, а ему, Лере, придётся метаться между любимыми людьми, как между Сциллой и Харибдой.
Он недавно прочитал об Одиссее и вот вспомнил о двух страшных скалах, между которыми надо было проплыть кораблю с аргонавтами.

        - Лерочка! Что нам делать? Если соседи увидят…

        Мальчик оттолкнул мать.

        - Никто ничего не увидит! Не мешай! Уйди отсюда!

        Когда мама ушла в квартиру, он приказал отцу лечь на пол, напрячься и постараться не дёргаться. Мальчик не понимал, откуда пришла эта хватка. Наверное, страх за родных действует отрезвляюще. Лера схватил отца подмышки и поволок его в комнату. Потом перетащил тело, похожее на желе, с ковра на диван, несколько раз встряхнул и крикнул прямо в лицо:

        -  Лежи молча и спи! Пожалуйста, папа!

        Потом прибежала мама, притащила тряпки и эмалированный таз, дала отцу воды с какой-то таблеткой, укрыла его одеялом и села рядом, шепча что-то испуганно и умоляюще.

        Лера выскочил из комнаты и вдруг увидел своё отражение в высоком зеркале в прихожей.  И понял, что значит ненависть. Она вырывалась невидимыми молниями из потемневших глаз, белила виски, иссушала щёки и заостряла подбородок. Из зеркала на мальчика смотрел незнакомый парень.  Злой и отчаянный.

        Заныл телефонный звонок. Как огромный комар, требующий внимания.
«Порфирова, - понял с ходу Лера. – Ждёт. Вот возьму и пойду к ней в гости. Прямо сейчас. И будь что будет!»

        Телефон продолжал надрываться. А мальчик уже выскочил из квартиры, шарахнул наотмашь дверью, отбросил ногой загаженный цветной коврик в сторону и полетел вниз по лестнице.


                *   *   *



Продолжение следует.