Глава 5

        Пономарёв вовсе не ставил перед собой цели подслушивать, оно получилось нечаянно, как бы машинально. Когда эти двое удалились в беседку, Кеша ещё некоторое время повозился, подготавливая дровишки для мангала, после чего раздался гитарный перезвон и довольно приятный голос затянул песню. О, этот парень, Йон, туго знал своё дело! Пономарёв и сам одно время увлёкся было игрой на гитаре, вот только в его случае игрой это назвать оказалось сложно, по каковой причине всё вскоре и закончилось ничем. Однако, к песне под гитару у Кеши с тех пор осталось уважение. Именно поэтому, услышав волшебный зов струн из беседки, Пономарёв отложил своё занятие и приблизился, дабы сполна вкусить чужого искусства. Причём, к беседке он подошёл с другой стороны, где как раз очень буйно разросся плющ, и вдобавок стеночкой стояли кусты жимолости, отчего оказался практически неразличим сквозь эту преграду. Когда Йон спел несколько песен подряд и замолчал, Кеша был уже готов разразиться громом аплодисментов, и конечно сделал бы это, если бы не воцарившаяся внезапно неожиданная тишина. По понятиям Кеши тишина длилась неприлично долго.
          "Что они там делают? — терялся в догадках Пономарёв. — Или Лев Данилович серьёзно расчувствовался, прослезился, потерял дар речи и с молчаливым восхищением взирает теперь на поразившего его воображение молодого музыканта?"
          И тут в беседке начался настолько удивительный диалог, что Кеша, вначале намеревавшийся тихонько удалиться, просто прирос к месту.
          "Может быть, они разыгрывают какую-то сцену из спектакля? — грешным делом пришло ему на ум через некоторое время. — Догадались, например, что я стою тут и подслушиваю, подмигнули друг другу заговорщически, и сейчас дурят меня, простоволосого крестьянина, почём зря?"
          Но если это было так, следовало признать, что оба мастерски владеют актёрским ремеслом, настолько богатыми интонациями звучали их реплики.
          "Нет, — пришёл вскоре к убеждению Пономарёв, — и Йон, и Лев Данилович в самом деле попали в переплёт, оба являются участниками какого-то сложного эксперимента, о подобном которому до сегодняшнего дня и я, и они могли разве что прочесть в научной фантастике, или увидеть нечто этакое в не менее фантастическом кино."
          Двое в беседке меж тем продвигались в своём диалоге по реке времени довольно быстро, перепрыгивая с одного события на следующее, очевидно хорошо зная, о чём идёт речь. Это было немудрено, поскольку, как выяснялось, оба почти всю жизнь до 1989-го года провели рядом друг с другом. И Лев Данилович даже умудрился увести у Йона, тогда ещё Славки Прокофьева, любимую девушку Лилию.
          "То-есть, Риткину бабушку! — мгновенно дошло до Кеши. — Которая впоследствии родила Татьяну Львовну, Риткину маму! С ума сойти, как, оказывается, интересно слушать обычнейшие вещи в столь невероятном историческом ракурсе!"
          Дальше из разговора следовало, что после случившейся в итоге серьёзной размолвки дружба между тогдашними Лёвкой и Славиком окончательно всё-таки не погасла, поэтому Прокофьев спустя семь лет ещё присутствовал на празднике первого сентября, когда малышка Татьяна пошла в школу, то-есть в 1988-м году. А вот уже следующим летом произошло что-то непонятное. Как рассказывал Йону Лев Данилович, о том событии стало известно только со слов соседа Прокофьевых, который оказался последним из знакомых людей, видевшим Славика в живых. Выходило так, что Славик, столкнувшись тогда с соседом, сказал ему, будто собирается идти купаться на Обь. Тот, в свою очередь, ответил, что в такой жаркий день это самое правильное решение, и посетовал, мол, не может так же отправиться на речку, а вынужден вместо того доделывать какую-то работу по хозяйству. На чём оба расстались и впоследствии Славик исчез бесследно.
          — Разумеется, милиция занялась этим происшествием. — продолжал Лев Данилович. — Вот только ничего более конкретного им обнаружить не удалось. Ты, Славка, всё равно как сквозь землю провалился. И вот, зацепившись за слова твоего соседа, был сделан вывод, что такого-то числа и месяца такого-то года Прокофьев Вячеслав Юрьевич действительно ушёл купаться на Обь, где в результате несчастного стечения обстоятельств утонул, а не найденное тело, по-видимости, унесло вниз по течению...
          — Я теперь припоминаю, — медленно зазвучал в ответ голос Йона, — что на самом деле... на самом деле сидел где-то на берегу реки... а потом... что-то случилось... не понимаю...
          — Теперь можно смело предположить, что чья-то неведомая воля подхватила и переместила тебя из двадцатого века в нынешнее время. — задумчиво промолвил Лев Данилович. — Почему? Зачем? Неизвестно. Загадка! — он помолчал и добавил: — Сейчас в нашем обществе принято обсуждать самые немыслимые события, планируются и проводятся самые невероятные исследования, то и дело выясняются удивительнейшие подробности прошлого. Поэтому, не исключено, что ты являешься участником какого-то сложного темпорального эксперимента. Всё может быть. Такое наступило удивительное время.   
          "Но ведь это кошмар. — думал Иннокентий, всё глубже погружаясь в ситуацию. — Вот они сейчас сидят там, в беседке, два ровесника, два друга детства, одному из которых уже стукнуло шестьдесят, а другой остался тридцатилетним! Это же немыслимо!"
          — Слушай, Лёвка... Лев Данилович... — заговорил Йон. — Я боюсь тебя спросить... но... что случилось с моими родителями? Я же должен как-то вернуться... куда-то... домой...
          Возникла пауза. Затем Лев Данилович кашлянул и ответил:
          — Извини, дружище... даже не знаю чем тебя и утешить. Ничего от прошлого не осталось. Нашу родную Нахаловку снесли, людей расселили по квартирам. Но родители твои, увы, умерли раньше этого события, поэтому за неимением наследников... — Лев Данилович вздохнул. — В общем, некуда тебе возвращаться, дома вашего не существует. Но я, разумеется, постараюсь помочь во всём, что будет хоть сколько-нибудь от меня зависеть! Даже не сомневайся. К себе в квартиру, правда, пригласить не смогу, живём-то мы довольно тесно, я, Татьяна с мужем, плюс Маргарита. Хорошо хоть Юрка, мой сын, у супруги своей теперь обретается, но зато внук то и дело вместе с нами зависает. Так что, сам понимаешь. Но вот здесь, на даче, совершенно смело можешь оставаться сколько понадобится, пока не найдём тебе работу и не снимем квартиру. Всё устроится, Славик, не робей!
          — Кешка! — раздался вдруг словно с небес голос Анжелики. — Иди сюда, пора на стол накрывать, давай принимайся за шашлыки. Сейчас уже гости подъедут, они позвонили и предупредили. 
          Пономарёв вздрогнул от неожиданности и аккуратными шагами, стараясь не издавать звуков, вернулся к мангалу.


          ..........— И днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом!
          — М-да. Пушкин, конечно, гений, кто же спорит. Но ведь мы сейчас немного о другом, батенька, мы-то сейчас о законе Ома для участка электрической цепи.
          — Так я о том и говорю, профессор. Если "кот" это — "ток"... то Пушкин действительно гений! Ибо только гений мог так причудливо изобразить данную тему.
          — О да, в этом нет сомнений! Но... хотелось бы всё-таки услышать, так сказать, формулу. Ведь господин Георг Ом тоже был в некотором роде гений.
          — Они, кстати, современники!
          — И что, по-вашему, из этого проистекает?
          — Что для немца хорошо, то русскому смерть!
          — Так, так, так. Значит, закон Ома вы не учили. И как же мы намереваемся двигаться дальше?
          — Мы будем двигаться, как протоны!
          — А вот это любопытно, знаете ли, весьма любопытно.
          — Конечно! Что нам частные случаи для участка цепи! Ведь протоны принимают участие в термоядерных реакциях, которые являются основным источником энергии, генерируемой звёздами, которые в свою очередь являются источником почти всей энергии, излучаемой Солнцем.
          — Ах, как это вы верно подметили, голубчик, как верно! Но... всё же что мы будем делать с Георгом, нашим, понимаете ли, Омом?
          — А если взять другого персонажа?
          — Другого? — профессор вздрогнул, снял очки и подслеповато щурясь, взглянул на экзаменуемого.
          — Другого! Георга Отса, например.
          — О боже! Только цирка и оперетты нам здесь не хватало!
           — Вы не любите оперетту, профессор? Вам не по нраву Георг Отс? Вашему сердцу милее Георг Ом? Но почему? Почему?
          — Ваша фамилия? — профессор устало посмотрел на студента, открывая зачётку.
          — Она слишком известная, чтобы я её называл вслух!..

          — И что было дальше?
          — Ничего особенного. — улыбнулся Ванька Жуков, с любовью протирая токарный станок промасленной тряпочкой. — Я так и не сдал экзамены. И понял, что всё это ерунда. Зачем мне это вообще нужно?
          ..........


          Ну, что же, благодаря неожиданной встрече со старым другом (ах, как двусмысленно звучало теперь это определение!) Черлазков вспомнил так много из своей прежней жизни, что большего и не требовалось. Йон восстановил в памяти и родительский домик в Нахаловке, и нескольких друзей, не считая Лёвки, и посещения музыкальной школы, где упорно учился играть на гитаре, и любовь к однокласснице Лиле, которую увёл из-под его носа шустрый Лёвка, и ещё других девушек, с которыми так и не получилось серьёзных отношений, и работу телемастером в ателье "Служба быта", и вполне пристойное холостяцкое бытьё. Черлазков вспомнил много хорошего и пришёл к выводу, что исчезать из той жизни ему не было никакой необходимости. Впрочем, Лев Данилович вскользь обмолвился, что в 90-х годах всё это кажущееся благополучие рухнуло, и хорошо, что Славик не увидел наступившего затем кошмара. Что же, может быть оно и так, Йону теперь разобраться сложно.
          От всего услышанного сейчас ему хотелось только одного — некоторое время побродить в сторонке, привести свои мысли и чувства в порядок. Лев Данилович понимающе кивнул, легонько хлопнул Йона по плечу, и отправился помогать молодёжи сервировать стол.
          Черлазков медленно ходил взад-вперёд по короткой аллейке между кустов малины и смородины. В голове его, как после шторма, содержимое, сорванное со своих мест, понемногу образовывало новый порядок. Йон прислушивался к весёлым звукам и словам, доносившимся от стола, где хлопотали остальные, и думал, что в принципе ему здорово повезло, рядом сейчас находились люди, расположенные к нему по-дружески, Лев Данилович — Лёвка — уж во всяком случае. И вообще, ничто из того, что он вспомнил за этот короткий период времени, на самом деле не имело значения — он больше уже не Славка Прокофьев, Славка навсегда остался там, в 1989-м году, утонул в реке забвения. А здесь и сейчас есть только Йон Оскарович Черлазков. И пусть оно так и будет. В конце концов, если отбросить всё лишнее, то ему просто дан ещё один шанс начать жизнь заново.
          С улицы донёсся автомобильный гудок. Из двери подъехавшего микроавтобуса в ворота дачи повалил весело галдящий народ. Черлазков почувствовал большое желание быть своим среди этих людей, говорить с ними, петь и играть для них. Он решительно выдохнул и направился туда, где сейчас уже начинался праздник, юбилей его друга Лёвки, и следовало держать хвост пистолетом!


          ..........— Хочешь колбаски?
          — А на ночь кушать вредно!
          — Кто сказал?
          — Доктор!
          — Доктора все малохольные!
          — Можно подумать... ты лучше!
          — Я, Машка, ясень пень, лучше! Есть ещё вопросы?
          — К ясеню, или ко пню? — Машка ехидно смотрела на брата, что поглощал колбасу с неимоверной скоростью и покачивал головой в такт листьям герани, которая виднелась на подоконнике.
           — Всё! Давай спать. А то поздно уже.
           — И ничего не давай... — Машка потёрла глаза кулачками.

          — Сегодня замечательный вечер.
          — Чем же он замечателен, экселенц?
          — Тем, что не похож на предыдущий. Ведь именно и только сегодня звёзды так причудливо сошлись... Смотри, видишь?
          — Но позвольте, на небе тучи и звёзд там совершенно нет!
          — Пустое! Что значит — нет звёзд на небе? Они по определению есть.

          — Ты слышишь?
          — Что "слышишь"?
          — Ну как же, сверчки где-то сильно сверчат!
          — Ну и что? Сверчат и сверчат себе. Спи давай!
          — Ага, спи... А вот интересно, о чём они там сверчат?
          — Это же насекомые, Машка. Просто так сверчат, ни о чём.
          — Ага, ни о чём! А если они такое знают, чего мы не знаем?
          — Дура ты, Машка. Ты у сверчка головёнку видала? Где же там неведомое поместится? Окромя глупого свиста там и быть ничего не может! Спи, а то ухи надеру!

          — Экселенц, к вам Медведка просится на приём. Звать?
          — Зови, Осип, зови.
          — Тёпленько тут у вас, хорошо. — вошедший Медведка пошевелил тремя лапами в знак уважения к присутствующим Сверчкам. — А я, знаете ли, так озяб, уж так, знаете ли, озяб! Не прикажете ли чаю?
          — Осип! Чаю! 
          На столе появились чайные приборы. Медведка блаженно дул на блюдце.
          — Не пригласить ли Цокотух-затейниц? — Его Сверчковое Величество лукаво улыбнулся, Медведка, поперхнувшись чаем, глупо моргнул глазами. — Хотя, пожалуй, нет, мы лучше поднимемся наверх и насладимся видами небесными.
          — Всенепременнейше! — Медведка знал о маленькой слабости Его Величества Сверчка. — Вот только... как же быть со стрижами?
          — Стрижей бояться — на чердак не ползти! — Сверчок был непреклонен. — Осип! Накидку мне.

          — Машк, а Машк! Спишь, что ли? — в ответ раздавалось тихое сопение. — Спит, балда. А герань-то не поливала. — босые подошвы пробежали по тёплому полу, зачерпнуть из ведра воды.

          На краю цветочного горшка сидели Сверчок и Медведка. Медведка глядел на небо и удивлялся, как Его Величеству могла прийти в голову мысль, что там, далеко-далеко, в чернильной пустоте, живут их собратья, Большие Медведки и Огромные Сверчки?
          А цветок в горшке вообще ни о чём не думал. Герань обычно думает только днём, а ночью она просто пахнет, особенно сильно после поливки. Почему? Потому что Герань!
          ..........


          Юбилей шёл своим чередом. Пономарёв подумал в какой-то момент, что не будь здесь Черлазкова, празднование вряд ли слишком отличалось бы от множества подобных вечеринок на свежем воздухе. Только присутствие личности с абсолютно невообразимой судьбой, к тому же потрясающе игравшей на гитаре и исполнявшей хорошо известные в народе шлягеры, делало этот юбилей из ряда вон выходящим.
          "Для человека, получившего недавно серьёзный психологический удар, Йон держится молодцом." — отметил Пономарёв, наблюдая за тем, как свободно общается с присутствующими Черлазков.
          Йон, в отличие от остальной мужской части компании, ограничился всего парой бокалов лёгкого вина.
          — Я специально приглашённый музыкант, — возразил он Ритиному дяде на предложение хлопнуть коньячку, — я обязан быть в форме. Иначе грош мне цена.    
          И Черлазков выдерживал эту линию поведения на протяжении всего празднования, оставаясь в итоге самым трезвым из всех присутствующих.
          Иннокентий, поначалу столь же чужой здесь, как и Йон, не стал отказываться от маленьких удовольствий, и благодаря действию употреблённого алкоголя преграда, отделявшая его от группы родственников Льва Даниловича, довольно скоро растворилась, после чего Кеша уже вполне по-свойски начал общаться и с Татьяной Львовной, и с Юрием Львовичем, и с самим юбиляром, и с остальными гостями. 
          Анжелика, разрумянившаяся и от того ещё более красивая, следила, чтобы Кешка не очень-то увлекался, но он успокаивал её, говоря в ответ о природном наличии у него чувства ответственности, а также большого опыта в деле распития веселящих зелий. И действительно, Пономарёв не терял головы, успевая, помимо всего прочего, подмечать некоторые моменты, скорее всего ускользавшие от внимания других. Например, по ходу дела, ему стало ясно, что Маргарита увлечена Черлазковым. Шевельнувшаяся было в душе глупая ревность вскоре уступила место курьёзной мысли о том, что Лев Данилович, укравший когда-то невесту у Славки Прокофьева, рискует вернуть тому давний долг своей внучкой.
          "Вот это будет поворотец так уж поворотец! — восторгался в глубине души Иннокентий. — Ну, а что? Йон, парень-то, судя по всему, славный, так что дай бог, дай бог."
          Следующее наблюдение Пономарёва потребовало некоторой работы ума. Им было отмечено, что Черлазков, после короткого диалога с Ритиной мамой Татьяной Львовной, явно сильно расстроился и сразу же ушёл в беседку, откуда вскоре послышалась красивая, но очень печальная мелодия на гитаре. Лев Данилович поспешил из-за стола к своему другу и несколько времени в беседке что-то обсуждалось. Потом оба вышли с омрачёнными лицами, и вернувшись к столу выпили вина, не чокаясь.
          "Ага. — подумал Кеша. — Похоже, кого-то помянули. За минувшие тридцать лет наверняка умерло несколько общих знакомых. Ничего удивительного в этом нет. Однако, если не ошибаюсь, Татьяна Львовна была ещё первоклашкой, когда Прокофьев исчез. О ком же именно она могла ему сейчас сообщить печальную новость?"
          Пономарёв не был бы самим собой, если бы в голову ему не приходили самые странные предположения.
          — Лика, — спросил он у любимой на ушко, — я вот всё понять не могу... где Ритина бабушка? Дедушку, ясное дело, вижу, а её нет нигде.
          — Ой, — грустно встрепенулась Анжелика, — а Лилия Фёдоровна умерла. Ритка тогда ещё совсем маленькая была, лет, наверно, пятнадцать назад.
         "Всё понятно. — Кеша успокаивающе погладил любимую по плечу. — Н-да... Вот и ещё один удар в сердце Черлазкова. Нет больше той девушки, которую он так любил. Хотя... право же, неизвестно, получил бы он удовольствие от лицезрения уже пожилой и конечно серьёзно изменившейся внешне Лилии Фёдоровны. Сомневаюсь. Но вообще-то, всё это весьма прискорбно. Не хотел бы я оказаться на месте Йона."
          Тем не менее, несмотря ни на что Черлазков опять собрал вокруг себя значительную часть гостей, нестройным хором что-то ему подпевавших. Юбилей шёл своим чередом.
          "Шоу маст гоу он. — печально констатировал Пономарёв. — И никак иначе."
          Впрочем, долго печалиться не получилось — мимо пробежала Маргарита и скрылась в доме, а через пару минут из динамиков громыхнула танцевальная музыка.


         ..........— Милый мой, ты, что ли, рак?
          — Рак. И что с того?
          — Тогда тебе нужно на Лысую гору!
          — Нафига?
          — Ну, так завтра же четверг. И если ты на горе свистнешь, то дождь будет в пятницу, а не как всегда! Я знаю, о чём говорю, я же немножко колдунья, когда выпью.
          — Ага. Говорила, говорила, и договорилась. Не смущает, что сейчас февраль на дворе? На кой ляд нам дождь в феврале? И вообще... у меня с собой ещё бутылка имеется! Зря, что ли, я рак? Жахнем по чуть-чуть, для лучшего взаимопонимания?
          — А потом, совершенно по-пастернаковски, поплачем, до соплей!
          — Лучше бы без этих атрибутов... свиста, лысых гор и прочей там фигни.
          — Наливай, разговорчивый ты мой, убедил!..
          Бутылка с портвейном незаметно закончилась, так же как кино по телевизору и жареная мойва на блюде. Часы пробили полночь. Но душа требовала продолжения банкета.
          — Эхма. Нам определённо нужен ждин... тьфу ты, джинн!
          — Джин-тоник?
          — Джинн Толик!
          — Нет, я своему бывшему звонить не буду!
          — Толику? Да он-то нам зачем! Я — про другое, нам джинн потребен! Вот где бы сейчас Хоттабыча взять, чтобы он вина раздобыл?
          — В лампе, мой хороший. Или ты не знаешь, что джинны в лампах живут? Её надо потереть!
          — Кого её?
          — Лампу нужно потереть, лампу! У меня вот, в торшерчике, есть. Сейчас мы её и потрём.
          За окном тёмная ночь перешла в чёрный индиго и луна брызнула по нему серебряным соком. Как бы там ни было, а желания должны исполняться. Но не все. А лишь заветные. И то лучше бы на трезвую голову. 
          — Ну, что там?
          — Не выкручивается, зараза...
          — А ты так потри.
          — Ай! Я из-за тебя палец поцарапала, комментатор чёртов!
          Торшерчик вдруг мигнул, лампа в нём на мгновение вспыхнула ярким светом, и затем, окрасив стекло мутным бельмом катаракты, ослепла. Кончено дело, кому она теперь нужна? Взмах руки и грушевидное тельце заняло место в мусорном ведре, между картофельным мундиром и пустой пачкой из-под сигарет.
          Жизнь джинна нелегка, если волею Сулеймана ибн Дауда он запечатан в сосуд, да не в абы какой, а в электрическую лампочку, которая сейчас полетела в мусор. Джинн Огонёк, маленькая часть Великого Пламени, ахнул. По древнему обычаю он должен был исполнить три желания, но никто из присутствующих не соизволил, потерев лампу, произнести заветных слов.
          — Ну, так мир вашему дому. — прошептал джинн Огонёк. — Бисмилля рахим рахмон.
          Картофельный мундир рядом шевельнулся и хотел даже вытянуться в струнку, но сил не было. Он упал на дно мусорной корзины и съёжился. Меж тем, как пустая пачка из-под сигарет вспыхнула от тепла Огонька. Джинн улыбнулся, как могут улыбаться только сущности огня, он больше не был рабом лампы, сейчас он стал хозяином положения...

          — Алло! Пожарная служба? Внимание, на Береговой, 13, обширное возгорание в одной из квартир!
          ..........


          Анжелика появилась из ванной комнаты в халатике на голое тело, встряхивая влажные после душа волосы. При взгляде на неё, Иннокентий вначале, как обычно, напрочь потерял дар речи и дыхания, следом за чем, спустя несколько мгновений, с трудом, но обрёл некоторую способность кое-как дышать.
          — Ну, — глядя на него насмешливым взором спросила Лика, — и чего мы молчим, пьянчуга несчастный?
          Пономарёв помахал в воздухе руками, покраснел, закашлялся и только потом научился говорить.         
          — Богиня моя... о как же ты сногсшибательно прекрасна и не менее ослепительно хороша в этом твоём скромном одеянии, своей невзыскательностью лишь подчёркивающем несравненные достоинства о звезды моих очей!
          — Ой-ой-ой, скажите, пожалуйста. — засмеялась Анжелика. — Подлиза несчастный. Ты у нас тоже не без достоинств. Кто умудрился выпить на юбилее больше всех остальных гостей, вместе взятых? Кешка, вот кто!
          Пономарёв энергично покрутил головой, отрицая сказанное, затем вздохнул, кивнул и признался:
          — Ну да. Что-то такое было, припоминаю. Но ведь я же не с бухты-барахты! Я страшно ревновал мою богиню к этому несносному юбиляру, этим всё и объясняется. Он ведь раз за разом приглашал тебя на танец, словно в бальном зале не присутствовало множества других благородных девиц! Это, знаете ли, невольно наводит на размышления.
          Анжелика покачала головой.
          — В отличие от некоторых пьяниц, Лев Данилович весьма галантный кавалер, и не позволяет себе никаких вольностей. Кроме того, я уже тебе говорила, что у нас с ним сложились очень хорошие, дружеские отношения, ещё с самого первого моего визита в дом Маргариты. Наверно, он видит во мне дочку... или внучку. — Лика на мгновение задумалась и улыбнулась. — Помню, как мы первый раз встретились. Ритка завела меня в прихожую, потом в большую комнату. Лев Данилович вышел к нам в обычной своей, будничной одежде, не при параде, но выглядел тем не менее крайне импозантно и сразу произвёл на меня самое благоприятное впечатление. Да, да! — с шутливым вызовом в голосе воскликнула девушка, заметив нетерпеливое движение Иннокентия. — И это впечатление только усиливалось со временем! Представьте себе.
          — Ну ещё бы! — иронически откликнулся Пономарёв. — Лев Данилович... Лев Данилович, он же всё-таки ЛЕВ! Хотя и Данилович. Немудрено, что он произвёл столь мощное впечатление на психику невинной особы женского пола. Одна седая грива чего стоит!
          — Да-с! — смеясь, парировала Анжелика, уперевшись рукою в бок.
          — Ага! Он такой! — в шутливой запальчивости брякнул Иннокентий. — Он сердцеед! Недаром и Лилию Фёдоровну в своё время увёл у бедного Йона!
          — Чего-чего? — непонимающе взглянула на Кешу Анжелика. — Это что за новости такие?
          Пономарёв открыл было рот и тут же захлопнул его. Он ещё не решил к этому моменту, стоит ли посвящать любимую в события столь печальные и невероятные. Можеть быть, этого не следовало делать вообще — меньше знаешь, крепче спишь. Но теперь, когда фраза уже оказалась произнесённой, её невозможно было вернуть назад, как фарш, прокрученный через мясорубку.
          — Видишь ли, — осторожно начал Кеша, — дело в том, что...  ты ведь моя любимая девочка... и мне не хотелось бы тебя расстраивать. С другой же стороны, хранить какие-то мрачные тайны мадридского двора тоже не входит в мои намерения. В общем, мне стало известно, что Йон Черлазков и Лев Данилович являются очень старыми знакомыми. Они были друзьями ещё в прошлом веке. Тогда, когда тебя, моя жемчужина, ещё и на свете не было. Впрочем, и меня тоже.
          — Кешка-а... — протянула иронически Анжелика, опускаясь рядом с ним на диван, — ну, в том, что ты великий Сказочник, и способен моделировать реальность по своему усмотрению, я уже имела возможность убедиться. Однако, сейчас ты, кажется, собираешься превзойти самого себя.
          — Обидеть художника может каждый. — развёл руками Пономарёв. — Я вынужден повторить эту древнюю сентенцию ввиду отсутствия наличия в данный момент конгениальности. Но, поскольку я действительно намерен в этот раз превзойти самого себя, мне требуется ещё один обязательный слушатель. Поэтому, будь любезна, радость моя несказанная, облачи нежное тело твоё в приличествующие случаю одежды, ибо сейчас мы отправляемся в путешествие на соседнюю улицу, где в девятиэтажном здании проживает помимо меня ещё довольно значительное число граждан обоего пола, и среди них тот, в чью дверь мы осторожно постучим, в надежде, что нам откроют.
          — Ох, Кешка, — покачала головой Анжелика, — чует моё сердце, не к добру вся эта твоя велеречивость. Скажи хоть, к кому ты собираешься меня вести?
          — К профессору Обонянскому, счастье моё, к славному нашему Ивану Борисовичу, о коем ты уже весьма наслышана, и с коим пришла пора наконец познакомиться воочию, раз уж тому благоприятствуют обстоятельства.


          ..........— Ты стал какой-то не такой.
          — В смысле, не такой?
          — Ну, вот сам посуди. Раньше, в это время, ты что делал?
          — В какое это такое время?
          — Два часа ночи уже! А ты не спишь. Разве это правильно?
          — Так я и раньше в это время не спал!
          — Но тебя не было дома.
          — Правильно. Я работал! В ночную смену.
          — В-о-от. А теперь сидишь дома и ничего не делаешь!
          — Я... я думаю. Вот.
          — Господи, за что мне это всё?.. О чём ты там думаешь?
          — О нас с тобой.
          — А раньше? Раньше ты не думал о нас?
          — Почему же... думал.
          — И что же?
          — Я думал, что люблю тебя.
          — А сейчас, значит, нет?!
          — А сейчас я думаю, что очень!
          — А почему ты раньше не говорил мне об этом?
          — Я стал немножко другим. Ты же сама заметила!
          — Дурачок...
          ..........