Боцман с Валая

        В начале семидесятых прошлого века, когда еще могущественный и всесильный КГБ зорко следил за маршем трудящихся вперед - к светлому будущему, при этом ловко беря под локотки пытавшихся свернуть с указанного партией пути, по всей стране гремели оркестры на многочисленных митингах. Бравурные мелодии звучали по случаю забивки первого костыля на начавшемся строительстве железнодорожной магистрали всесоюзного значения, укладки фундаментов новых промышленных гигантов или первых кирпичей при возведении стен школ, детских садов, яслей и больниц.
        По всей многонациональной, от Москвы до самых до окраин, пылали энтузиазмом трудовых свершений сердца бойцов комсомольско-молодежных отрядов. Росли корпуса предприятий и, как грибы, панельные дома-коробочки. И не суть важно, что ликом и нутром, словно братья, они походили друг на друга, будь то в городах на берегах Невы, Москвы-реки, на Волге, Енисее, Днепре или Оби. Значение имело другое - как можно больше дать квадратных метров, ожидаемых, словно манны небесной,  ютившимися в перенаселенных коммуналках, а то и в бараках, строителями светлого будущего. Жилищная программа из тезисов на партийном съезде зримо перерастала в реальность своего осуществления. Транспаранты призывали досрочно завершить возведение тех или иных объектов к очередным государственно-праздничным датам. И возводили - как хозяйственного назначения, так и жилого. Ударными темпами лепили многоэтажки, и по городам радостными волнами катилось новоселье.      
       На разросшиеся стройки коммунизма требовались не только рабочие руки, но и бетон, цемент, металлопрокат и лес, которого на всем протяжении от Печоры до Амура, густело еще предостаточно. Вали, руби, заготовляй! И рубили, заготовляли, правда, не комсомольцы-добровольцы, а в большинстве своем контингент особый – зоновский. 
       Лесоповал за колючей проволокой прочно вписался с середины тридцатых годов в поступь созидаемого общества, на знамени которого красовался лозунг - «каждому по потребностям, от каждого по способностям». 
        В те годы ГУЛИТУ, для несведущих проясню полное название – Главное Управление лесных исправительно-трудовых учреждений, вкупе с МВД исправно отчитывалось не только за обеспечение порядка и процент раскрываемости разного рода преступлений, но и за показатели производственной деятельности. Последнее было приоритетным в деятельности этой организации, занимавшей ведущее место в лесной отрасли былого государства и почти всегда перевыполнявшей спущенный правительством план по заготовке древесины. Лесные колонии серьезного и мрачного ведомства раскинулись на всем обширном и малонаселенном таежном пространстве страны, оторванном от благ цивилизации, где хозяин один – гражданин начальник.
       И были они по своей застройке настоль типичны, как в сибирской тайге, в северных лесах или на Урале, что, смотря на их изображение в черно-белых фотографиях, вынутых из архивных папок, сразу не разберешь - в каком краю находились. Картина везде представлялась одинаковой. 
         Унылость обитания, глубокая печаль с озлобленностью душ заполняли деревянные бараки, обнесенные высоким дощатым забором. По углам вышки с автоматчиками, в своем большинстве призванными на конвойную службу из братских азиатских республик. Политика такая тогда существовала -  экстерриториальная: служить подальше от дома. Ну, а в конвой и подавно определяли тех, кто плохо языком той республики владел, куда исполнять конституционный долг по защите отчизны направляли, где никого из родных и знакомых поблизости. Умно придумано. Чтоб, значит, тесного общения с жителями тех мест не допустить. Мало ли что?! Признать, правда, азиаты службу исправно несли. Как что, так сразу:
       - Моя, твоя - не понимай! – и автомат на изготовку: - Пиф-паф, моя - стреляй будет! 
       А чтоб части конвойные состояли не из одних только набранных из  солнечных регионов, разбавляли их представителями иных национальностей, но опять таки, чтоб солдатики был не из той местности.
       Так вот, речь пойдет о случившемся в одной из таких колоний и подразделении конвойных войск, затерявшихся в уральской глухомани, куда не дотянулась ветка железной дороги. Сообщение разве что по воздуху, на одномоторном «Ан-2», да и то, в погожий день при условии надлежащего состояния грунтового полотна – поляны. На краю таежного аэродрома -  будка, в которой в светлое время дежурил радист, он же самый главный и единственный из всего персонала местного аэропорта. Можно, конечно, еще было и другим путем добираться до густонаселенного пункта: на лодке по мелкой извилистой речке, впадающей в полноводную Каму. Но путь долгий – не одни сутки до ближайшего причала, от которого отходили суда до областного центра.
       Поселок Валай, названный по наименованию протекающей рядом речушки, состоял  из самой зоны, под боком которой располагалась солдатская казарма со строевым палацем. Вокруг несколько десятков изб, где жили семьи офицеров конвойной роты и начальствующего состава колонии. Школы, естественно, никакой. Ребятишки начальных классов и что постарше - в интернате пребывали, что за сотню километров от лесного поселения. Во дворах обитала лишь малолетняя детвора. Магазин один. Он же и продуктовый, и галантерейный, в нем же и комнатенка отдельная, в которой располагалась почта.
       Развлечений никаких, особенно для мужской половины: вечерком – телевизор, да запотевшая бутылка с огурчиками солеными, только что принесенными из погреба. Пойти, кроме как на охоту, а летом за ягодами и грибами – некуда. На рыбалку – и то надо до Камы часами добираться. Речушка безрыбная: молевой сплав всю живность извел. Под бдительным конвойным оком осужденные на зимних лесосеках хвойные леса рубили, бревна заготовляли. По берегам в штабеля укладывали, а весной в речку сбрасывали. Так по ней бревна и плыли. По пути часть из них тонула, засоряя дно – какая тут уж ловля?! При входе в Каму бревна собирали в плоты, которые гнали затем на целлюлозно-бумажный комбинат. Полным ходом шла вот такая производственная технология, с точки зрения экологии вполне безобразная. Но стране требовались лесопродукция,  да чтоб процесс по ее изготовлению был не затратный, как и применяемая при этом рабочая сила.
Побродить с ружьишком тоже не всегда удавалось: с раннего утра до позднего вечера у тех, кто в погонах со звездочками, головняк забот с  выполнением подопечными суточного плана заготовок, плюс ко всему исполнение надзорных функций за ними. Так что, скукотища кромешная, заливаемая в свободные от служебной лямки часы сорокоградусной…. 
       Так и служили, по-тихому спиваясь и прозябая в лагерном унынии. За  колючей оградой одни, вторые – по другую ее сторону. Только одним то в наказание, другим же – профессия такая, в которой черным по белому четко прописано - с честью и достоинством переносить все тяготы и лишения. Оттянуться, расслабиться и почувствовать прелесть иной жизни удавалось, разве что в отпусках, до наступления которых вели счет, как и календарный в своей казенно-государственной службе.       
       Произошедшее можно было бы отнести к курьезу, если бы….         
       Впрочем, начну по порядку.         
       После окончания специального училища МВД прибыл в лесную колонию молодой, как любят писать в некоторых книжках, дабы придать красочность повествованию, безусый лейтенант. Ради истины стоит признать, что он на самом деле усами еще не обзавелся, да и бриться стал лишь перед самым выпуском из альма-матер. И было ему от роду всего лишь двадцать с хвостиком, соизмеряемым всего лишь двумя годами. Назначение получил на должность  инспектора в оперативный отдел колонии, которая по разряду содержания в ней осужденных относилась к усиленному режиму.
       Тогда исправительно-трудовые учреждения подразделялись на несколько категорий - общий, строгий, усиленный и особый. В колониях особого режима за особо тяжкие преступления сидели или же те, которым смертная казнь на срок до 25 лет содержания под стражей была заменена. Осужденные в полосатых робах ходили. Порядки царили там суровые: за малейшую провинность - в «шизо», то есть в штрафной изолятор: так помещения карцерные назывались. Ну и всякое другое, что отличало от других режимов, наподобие ограничений очередности свиданий с родными, получений посылок, переписки и самого внутреннего распорядка. Вся трудотерапия велась под неусыпным оком надзирателей в закрытых помещениях по типу рабочих цехов, в которых разные изделия производились.
       В колониях усиленного режима тоже не сладко, но гораздо лучше, в смысле свободы передвижения: на лесоповал посылали, где можно свежим воздухом подышать, хоть и вкалывали  до седьмого пота под прицелом автоматов.  Вот, в такую колонию и прибыл лейтенант внутренней службы Сергей Глухов, новоиспеченный оперативный сотрудник.
       Непосредственным его начальником являлся майор Сухожилов, он же начальник оперативного отдела. Десять лет из своих сорока с небольшим отдал майор поддержанию порядка в лагерной жизни и был, как говориться, сущим докой в своем деле. Так вот, провел начальник с ним подробнейший вводный инструктаж, по завершению которого назидательным тоном посоветовал:
       - Самое главное в нашей работенке - информацией питаться. Заруби это на носу! Своих людишек заимей. Обстановку среди контингента досконально изучи: кто на что горазд и чем дышит, кто под кем ходит и что ожидать следует. С этого и начинай! Поручаю заняться пятым отрядом. Он более спокоен в плане группировок. Земляческих немного, ну а по воровскому настрою - сам вникнешь. Так что дерзай!   
       В спецшколе Сергей проходил науку вербовки доверенных лиц, как именовали их преподаватели, в самой же зоне таких называли стукачами. Одно - иметь теоретические знания, совсем другое - применение их на практике. Полистал привезенные с собой конспекты лейтенант и принялся дерзать, но в начале изучил личные дела осужденных. Выбрал парочку, на которую положил глаз. Первого - фамилия  Рзаев, второго -  Дугин. Стал всех из отряда на беседу в кабинет вызывать, знакомиться так сказать не в формальной обстановке и чтоб не заподозрили тех, кого приметил для предполагаемого сотрудничества.   
       По колонии вмиг весть разнеслась: мол, появился молодой опер, кумом в пятый отряд назначили. В самом отряде об этом тоже языками помололи и резюме вынесли:
       - Изучать будет, гадать не надо - в шныри к себе набирать! Еже ли кто скурвится -  петухом закукарекает, а то и на заточку!
       Вызывает Глухов к себе осужденных, вопросы разные задает, интересуется: мол, откуда родом, какие известия с воли, что пишут и как семья, имеются ли какие просьбы и жалобы. Сухо отвечают, большинство угрюмо смотрит - явно не желают на контакт идти. С чего это новому куму вдруг душу открывать?! Лучше поостеречься, себе дороже! Даже Рзаев, один из тех, кого намеревался склонить на свою сторону, когда намекнул ему, что сможет улучшить условия содержания, сразу заявил:
       - Я, гражданин начальник, отпахал почти половину срока, добросовестным трудом вину искупаю! Что заслужил, то и приемлю. Послаблений никаких не прошу! 
       Огорчился лейтенант, но духом не падает. Первый блин комом - ничего страшного! Продолжает вызывать к себе в кабинет. Дошла очередь до осужденного Дугина. Является тот в назначенный час. Кепчонку свою держит на манер, как офицеры снятую фуражку - в руке, при локтевом изгибе.  Спокойно держится, никакого волнения. 
       - Вызывали, гражданин начальник? Осужденный пятого отряда Дугин  явился!
       - Присаживайся Константин Иванович, - глянув на него, предложил лейтенант, назвав вежливо по имени и отчеству. - Разговор у нас будет. 
      Присел осужденный на табуретку возле стола, за которым начальственно восседал на стуле опер. Весь во внимании.   
       - Я тут недавно, вот вникаю в обстановку, - продолжает инспектор, - желал бы конкретнее узнать, заодно познакомиться.
       - Чего уж знакомиться, не барышня ведь, - буркнул Дугин, хитро сощурив глаза. - Понимаю так, что от меня что-то требуется….
       - Вначале рассказать о себе.         
       - Вы и так все знаете. Вон, папка, - осужденный покосился на стол, на поверхности которого лежало его личное дело.   
       - Не скрою, читал, - отозвался Глухов, - но тут нет того, о чем бы хотел поговорить. 
       Дугин сидел по статье за изготовление и сбыт поддельных денег, для перевода на общедоступный язык - являлся фальшивомонетчиком. Срок получил внушительный - восемь с половиной лет. При этом содеянное, квалифицировалось как преступление, подрывающее экономику государства. Ни амнистии, ни досрочному освобождению при определенном сроке отбытия наказания и положительном отзыве начальства колонии, не попадал. Сидеть ему предстояло от звонка до звонка. Это прекрасно понимал, тщательно изучив уголовный кодекс. 
       - Я, признаюсь, за творчество пострадал, -  сказал он и, заметив в глазах лейтенанта недоумение, пояснил: - Как знаете, по интересной статье осудили.
Решил, с дуру, нарисовать трешки, схожие с настоящими. Друзей ими разыграть.
       Немного отступая от произошедшего диалога, следует сказать, что тогда в   обиходе были купюры достоинством в один рубль, а также  в десять, пять и  три рубля. Ныне уже трех рублевых в помине нет. Перешли на более крупные. Случившейся дефолт тому причина или же влияние рыночной экономики с постоянной инфляцией, а может, то и другое вместе взятое в новом государственном устройстве, но трешки советского времени имеются  сейчас разве что в коллекциях у нумизматов.
       -  Всего то сумел изготовить их около сотни, как повязали. За это теперь и маюсь, -  закончил  Дугин свой короткий рассказ. 
       - Ну и как?
       - Не санаторий, - тяжело вздохнул, - но что делать?!  Сам голову в петлю сунул….
       Лицо его выражало полное раскаяние и глубокие переживания.   
       - Дома кто остался? -  с сочувствием посмотрел на него Сергей, давая понять, что желает уйти от официальности общения.   
       - Жена.
       - Дети есть?
       - Бог не дал. - Немного помолчав, Дугин добавил: - но это к лучшему. Что добрые люди сказали бы? - Что папка сидит?! Что папка зека и не скоро на порог явится?! Каково такое слушать! Так что к лучшему, что их нет. А жена  пишет, что ждет меня, - продолжил он и, прямо взглянув на инспектора, тут же осведомился: - А вы женаты?
       - Нет, - почему-то покраснел Глухов.
       - Ну, конечно, вы молоды, у вас все впереди, - отозвался осужденный. -    
       Сам он находился в возрасте Христа, но в свои тридцать три выглядел гораздо старше – на вид за сорок: пребывание в зоне нанесло свой неизгладимый отпечаток на внешность. Был он высокого роста, сухощав. Скулы резко выделялись на худом вытянутом лице. Только глаза живые, ясные, с голубым оттенком выражали глубину душевных мучений и гибкость ума.
       - Не обижайтесь на то, что скажу, - тихо произнес он, не отводя взора от лейтенанта: - Вы здесь спутницу жизни для себя не найдете. Невест подходящих в принципе нет, да и откуда им в этой глуши взяться? Офицеры бухают по-черному, вечно в семьях скандалы. Жены их горазды до сплетен, от безделья языки чешут. Давно им тут все опостылело, и готовы сорваться отсюда куда-нибудь, но куда и за кем?! Воочию это наблюдаем, никуда не скроешь - все мы на одной цепи, разве что у  них длиннее ….   
       Глухов изумленно молчал, пытаясь уяснить логику его высказываний, и понять к чему тот клонит.   
       - Вы, наверняка, любопытствуете: почему это говорю? - уловив его недоуменный и в тоже время сосредоточенный взгляд, спросил Дугин и, не дожидаясь ответа, подытожил: - Потому что вы молоды. Пока не поздно бегите отсюда, принимайте меры к переводу! Иначе затянет вас эта помойка. Втянитесь в лагерную рутину и не заметите, как вскоре сами будете   заглядывать на дно бутылки, и превратитесь в обыкновенного отбывающего казенную повинность служаку. Ни к чему тяги не станет, даже интерес к чтению пропадет. Я зоновской библиотекой заведую. Вижу, как офицеры относятся к книге….
       -  И как? - непроизвольно вырвалось у лейтенанта.
        - Да никак. Далеко ходить не надо. Возьмем, к примеру, вашего начальника. Так за последние два года майор ни одной книжки в руки не взял. Я все читательские формуляры просмотрел, приводя в порядок документацию.
       - Это не означает, что отсутствуют жизненные ориентиры….
       - Зато виден интеллект….
       Дугин осознавая, что придется мотать весь срок, сумел стать заведующим библиотекой, по совместительству киномехаником. Была такая должность в колонии. Многие осужденные надрывали пупки, стараясь перевыполнить дневную норму на лесозаготовках, добиваясь путевки на досрочное освобождение. Ему это не грозило, а по сему, дабы не гробить здоровье крутил фильмы по субботним и воскресным дням  в лагерном клубе, да под присмотром конвоя для личного состава роты и командирских семей на допотопном аппарате марки «Украина» с 16-миллимитровой пленкой в солдатской столовой, которую превращали после ужина в кинозал. Фильмы были одни и те же, как для обитателей зоны, так и для ее сторожей в зеленой форме.      
       - Я вот что скажу, - подавшись вперед, продолжил осужденный, - в этой   тьме тараканьей черствеют души и притупляется вкус жизни. Вам это сейчас не понять, но скоро почувствуете. – Сказав, отпрянув назад и выпрямив спину, перевел взгляд на окно. Глубоко вдохнув, на одном дыхании, с мечтательной грустью протянул: - Ощущение тягучего меда с благоухающим   ароматом морской свежести, внутренней раскованности и опьяняющей легкости свободы….         
       Глухову стало жаль этого человека, переступившего грань закона и терзаемого угрызениями совести. В произнесенных словах и самом поведении осужденного зримо проявлялась подавленность случившемся и сквозила не скрываемая безмерная тоска по той жизни, которая осталась в недосягаемой для него стороне. 
       - Константин Иванович, сколько вам еще осталось? – первое, что пришло на ум, спросил он, чтобы прервать печальные размышления осужденного и перевести разговор в другую плоскость. 
Но вопрос оказался невпопад, вышло совсем наоборот. Дугин оторвал взгляд от окна и повернулся к нему. Глаза покрасневшие, на ресницах повисли бусинки слез. 
       - Год с половиной отсидел, семь еще…, - вдруг всхлипнул он и, достав из куртки тряпицу наподобие носового платка, громко высморкался, утерев лицо. Затем, убрав ее в карман, скривился в гримасе, пытаясь изобразить улыбку: - Извините, сентиментальность…. 
       - Я могу для вас что-нибудь сделать? 
       - Лучше сделайте для себя, молодой человек, – смотря на него, отозвался осужденный. – Выбирайтесь отсюда, вырывайтесь всеми правдами и неправдами! Сейчас мой совет вам кажется чудовищным, понимаю: как же – на переднем крае перевоспитания оступившихся. К тому же - долг, священная обязанность! Поймите, это только лишь слова и сознательное заблуждение. Вы никому, кроме мамы с папой, ничего не должны! По сути, являетесь лишь винтиком огромного, перемалывающего судьбы и настроенного только на производство механизма. Не дайте его жерновам коснуться и своей судьбы! Вот, вижу, смотрите на меня с недоверием. Но говорю искренне, поверьте!    
       Дугин поднялся с табурета. Кепчонка в руке. Вытянулся перед сидевшим за столом лейтенантом.  Не отводя глаз, попросил:   
       - Разрешите, гражданин начальник, идти? Не знаю, что нашло, но больно разволновался.   
       - Хорошо, Константин Иванович, можете идти, но мы обязательно еще поговорим. Я думаю, что вы не против, - кивнул Глухов, невольно чувствуя прилив симпатии к этому человеку.
       Осужденный вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь. Лейтенант, прикрыв глаза, откинулся на спинку стула. Заложив руки за затылок, довольно потянулся. «Задушевная получилась беседа, - отметил мысленно. - Занятный человек, совестливый. Не отравлен лагерной атмосферой и, кажется, готов пойти на сотрудничество. Что ж, тропинку к нему проложил, надо теперь по ней идти».   
       Дугин, направляясь от инспектора в отрядный барак, тоже рассуждал. Только мысли текли в другом направлении. Опер зеленый, лапшу, которую только что вешал ему на уши, по глазам было видно, воспринимал. По всему заметно, что нацелился записать в соглядаи. Что ж пускай так думает, да пребывает в неведении. На крючок самого! Как бы его получше использовать, расположив к себе, и попытаться выбраться из колонии?! 
       Каждый раз, когда на экране мелькали кадры из оставшейся за забором бурлящей жизни, он стискивал зубы и мечтал о быстрейшем возврате в ее русло. Все мысли сосредотачивались о побеге. Но все планы его осуществления, по своему содержанию, являлись провальными. Бежать сотни километров по тайге, без провизии и оружия, не зная местности и не имея ни карты, ни компаса, а пуще того быть преследуемым – просто бессмысленно! Даже, если выйти к населенному пункту, как добраться до конечного пункта, которым для себя определил, естественно, столицу? Без документов и денег, сносной, не вызывающей подозрений одежды – явно невозможно! Варианты отпадали сами собой. И от того мучился в молчаливой злобе, не расставаясь с мыслью перемахнуть через забор. Беседа  с опером заставила по иному взглянуть на реализацию заветной мечты. Он  интуитивно почувствовал и осознал одно: лишь войдя в доверие к инспектору, сможет обрести волю.            
       После этого разговора прошло две недели. После очередного совещания, которые еженедельно проводились в отделе, Сухожилов велел Глухову остаться.
       - Что дежуришь добросовестно с ДПНК и усердие в шмонах проявляешь -  это похвально, -  хмуро уставившись на лейтенанта, произнес майор. 
    Отступая от далее приведенного разговора, для любознательных, поясняю, что ДПНК – это дежурный помощник начальника колонии. По сути, дежурный по зоне, заступающий на сутки, а в ночное время, когда все начальство придается в мягких постелях под теплыми боками жен безоблачным снам, безраздельно главенствует в лагере. По крайней мере, официально. Вне положений ведомственных циркуляров, важно отметить, что, в сущности, властвует тот или иной пахан со своей братией.
Шмон – обыск жилых или производственных мест осужденных, проводимый по графику или внеплановый, внезапный. Обычно проводят контролеры по надзору во главе с начальником отряда и обязательным присутствием работника оперативной части. Ну вот, когда эти сокращенные понятия разъяснены, можно продолжить дальнейшее изложение.   
       - Меня интересует продвижение по установление источников. Почти месяц как колупаешься, - продекламировал начальник оперативного отдела. - Что разговоры ведешь с контингентом, осведомлен, да только о результатах не докладываешь. Так как?
       - Пока работаю, - промямлил инспектор, не готовый к такому повороту разговора. О Дугине сообщить почему-то начальнику не пожелал.
       - Ну, работай, работай, - усмехнулся майор, - но помни – жду выхлопа! Не зазря же в училище штаны протирал! Через недельку доложишься. Весь расклад по отряду, да заведенное оперативное дело по источнику – мне на стол! А то вижу – резину тянешь!
     Обидно стало лейтенанту. Хотел ответить, что не резинщик он и что почти со всеми осужденными из отряда побеседовал, наметки на вербовку конкретные есть, но сдержался. Молча вышел из кабинета. 
       Майор же, после его ухода, запер дверь на ключ. Достал из сейфа бутылку столичной, на этикетке которой высотное здание нарисовано, водрузил на стол. Следом из портфеля вынул кусок хлеба и банку консервов, кильки в томате, что из дома прихватил. 
       Любил он после полудня пропустить грамм сто, а то и двести. Обычно, опрокинув стакан и закусив, устраивался на боковую, вздремнуть часика так на два-три, в зависимости от объема принятого. К семи вечера следовало быть на ногах - осужденные с лесоповала в зону заходили. Каждому досмотр учинять требовалось, который проводили надзиратели. Присутствие было обязательным.
       Утро и вечер в колонии - самая работа для оперов, особенно после ужина, когда растасованные в дневное время по рабочим местам, будь то на лесоучастках, лесобирже или же на каких других промышленных площадках обладатели лагерных нар вместе собирались. Тогда зона жужжала…. Мужики есть мужики, особенно когда до кучи, притом, ведь контингент криминальный.  Так что глаз, да глаз необходим. 
       Сухожилов взглянул на часы - без четверти два: можно и расслабиться. Наполнил стакан. Прикинул, что остальное за ужином. Правда, если жена ныть не станет. В последнее время стало что-то у него с ней не ладиться: совсем освирепела баба, по любому пустяку скандалы затевает. Наверное, отдаленность сказывается, все больше о городской жизни заикается. А кто его туда пошлет?! Для перевода блат нужен или стимул материальный кому из управленческих кадровиков для проталкивания этого вопроса. В крайнем случае, отбыть двенадцать с половиной лет в этой глуши, дабы приобрести право перебраться в центральную полосу. Знакомые, конечно, в управлении у майора водились, но не того веса, так что первое отпадало, да и второе тоже – финансов больших не скопил, а какие имелись, то в дочь вкладывал, которая училась в областном центре, снимая квартиру. Так что приходилось одно – ожидать завершения обозначенного срока службы в отдаленной местности, приравненной к районам крайнего севера, как гласило положение ведомственного приказа.         
       Майор посмотрел на стакан. Ничего, продержусь, осталось совсем ничего, два с половиной годика! Бухнул сто пятьдесят под килечку, ломтики которой поверх хлеба положил. Хорошо-о! И улегся на кожаный диван в кабинете.   
       Глухов, покинув кабинет начальника, в конвойное подразделение направился. За непродолжительное нахождение в ранге офицера колонии он сошелся с командиром роты старшим лейтенантом  Павлом Сурковым. Познакомились на разводе осужденных на работы.
       Развод – дело ответственное, с него весь трудовой день начинается, так сказать, настрой на достижение намеченных верхами показателей. Как правило, развод для первой партии, которую конвоировали на лесоповал, начинался в семь утра. Ворота зоны распахивались. Перед зияющим пустотой проходом  выстраивалась колонна осужденных, по пять человек в шеренге. С наружной стороны зоны, перед воротами полукругом располагались солдатики с автоматами и повизгивающими служебными собаками, натасканными на преследование и задержание человеческого материала, еже ли кто затеет что-либо противозаконное, нарушать режим будет или в бега кинется. Из репродукторов, установленных на столбах около ворот, бодро звучала «пионерская зорька» – была такая ежедневная передача для школьников, передаваемая по всесоюзному радио. Веселая, забавная, поучительная.
       В тот день было все как обычно. Понуро стояли в колонне осужденные, ожидая команды на выход. В дымке еще не рассеявшегося тумана маячили пред открытыми настежь воротами полусонные фигуры конвойных. Громко работало местное радиовещание, настроенное на волну московской радиостанции. Трансляция шла на всю зону и поселок. Из горловины репродуктора лилась задорная мелодия песни школьной передачи, которая прервалась хриплым голосом ДПНК: 
      -  Граждане осужденные! Приступаем к разводу…. 
      По колонне пробежала волна оживления, солдатики из конвоя автоматы на изготовку взяли. Процесс выпуска из лагерного чрева  начался.
     - Первая пятерка пошла, вторая пошла.., -  вслух громко считает старший  караула вышедших и попадающих под его охрану.
       В это время, пока начальник конвоя счет вел, его помощник у ДПНК карточки на осужденных принимал, в которых все данные на них записаны, в том числе и особые приметы, чтобы знать - кого под автоматный прицел взяли.    
       На лесоповал из колонны выходили бригадами. Вышло уже четыре шеренги. Умножаем на пять, итого под начало конвоя взято уже двадцать осужденных.
     Так по бригадам и пятеркам шел отсчет. Глухов стоял у самой створки ворот и внимательно наблюдал за выходом осужденных. Вдруг один их них, выйдя в составе пятерки, перейдя линию ворот, бросился в сторону. Моментально прогремел предупредительный выстрел вверх из ближайшей постовой вышки.
      - Всем лежать! – прозвучала грозная команда начальника конвоя,  сопровождаемая ляцканьем автоматных затворов.
       Отсекая находящихся в колонне и тех, кто только что покинул зону, с ржавым скрежетом закрылись ворота. Вышедшие распластались на земле, руки на затылках.
      - Фас! – вмиг прозвучала команда и спущенная с поводка служебная собака вмиг достигла бежавшего. Злобно урча, повалила в грязное дорожное месиво, вцепившись зубами в спину куртки. Подбежал солдатик, оттянул рассвирепевшего пса. К неподвижно лежавшему осужденному одновременно подошли Глухов и незнакомый ему старший лейтенант из воинского  подразделения.   
      - Эй, чучело, вставай! – носком хромового сапога пнул осужденного  конвойный офицер, и когда тот медленно поднялся, ехидно добавил:  -  Инсценировку затеял?! – и, не дожидаясь ответа, кинул: - Считай, в этот раз повезло!   
      Подоспели надзиратели, заломив руки за спину и надев на нарушителя режима наручники, повели в зону.
      -  Я вас раньше не видел, наверное, недавно здесь, - сказал старший лейтенант и, протягивая руку инспектору, представился: -  Командир роты Павел Сурков. Заходите! Кстати,  расскажите, что это чучело задумало отмочить. 
     - Почему вы называете его чучелом?! – назвав себя и пожимая ему руку, недоуменно спросил Глухов.   
     - Да разве так в побег идут?! Чучело! Оно и есть чучело! – смачно сплюнул себе под ноги ротный и, еще раз взглянув на лейтенанта, проговорил:  – А вы заходите! Пообщаемся, рад буду видеть нового человека.
      С инцидентом разобрались быстро. Осужденный проигрался в карты. Договоренность среди игроков существовала такая, что если кто проиграет, то попытается на утреннем разводе из-под конвоя вырваться. Если пробежит метров двадцать, и не застрелят – значит, посчастливилось, и тогда долг карточный списывался. Догонит пуля - что ж, выходит, судьба так распорядилась…. 
      О прошедшем дознании Глухов поведал старшему лейтенанту, когда пришел к нему в роту. Так и познакомились. Сурков пригласил его к себе домой в гости. Жил старший лейтенант вдвоем с супругой. Детьми еще не обзавелись, но в планах прибавление в молодой семье присутствовало. Ротой старший лейтенант командовал чуть меньше года, до этого взводным после училища два года прибывал. Очередное звание получил с назначением на нынешнюю должность. В общем, сошлись они, стали друзьями.   
      К нему и направился Глухов, тая в душе обиду, как считал, от  незаслуженного нагоняя начальства.   
      - Что такой унылый?! – встретил вопросом лейтенанта Сурков. – Видок, скажу,  будто на тебе весь день пахали!   
     - Настроение ни к черту! Сухожилов придирается: вынь моментально и положь!   
     - Чего добивается? – старший лейтенант, прищурившись, пристально взглянул на товарища: - Коса на камень нашла или не по нраву пришелся?   
     - Не знаю, - сокрушенно пожал плечами инспектор и уклончиво, все-таки оперативная разработка есть дело сугубо конфиденциальное, отозвался: - Настаивает, чтоб все быстро решалось. Я и так кручусь, а ему, видите ли, недостаточно! Немедленного результата требует!
     - Ну, это не беда! – Сурков дружески подмигнул: - Ничего, Серега, не переживай! Все пройдет, перемелется! Майор мужик стоящий, вот только мхом зарос от длительности здешнего пребывания, от того и попивает безбожно. А что подгоняет, так, быстрее в курс дел ввести, думаю, хочет. Может, тебя на свое место подготовить задумал.
     - Так я только назначен, - изумился инспектор. 
     - Ну и что?! – спокойно резюмировал Сурков. –  Посмотри на меня: обкатали во взводных и, пожалуйста – рота! Так что выкинь из головы, лучше скажи -  какой фильм сегодня в колонии? Чай суббота. Вечером в роте крутить будем.      
     - Честно сказать - не интересовался, да и киномеханик заболел, - ответил  Глухов и, заметив помрачневшее лицо товарища, добавил: - ничего страшного - киношку показывать мастера найдутся, а насчет фильма обязательно узнаю, позвоню.    
      Из роты лейтенант пошагал в колонию, намереваясь посетить лазарет, куда поместили Дугина. У того живот скрутило. Зоновский медик подозревал приступ аппендицита. Если подтвердится диагноз то, не раздумывая, сразу на операционный стол.
      Лагерный доктор был вольнонаемным. Направили сюда по распределению после института. По действующим тогда правилам следовало ему, как молодому  специалисту, три года отработать там, куда определили. Срок профессионального заточения, прерываемого разве что в летние отпуска, уже подходил к концу. За это время он практику получил обширную, такую ни в одной городской клинике не приобретешь. Врачевал по всем медицинским специальностям: разные заболевания внутренних органов и травмы лечил, зубы тащил и  операции как простые, так и весьма сложные делал. Пришлось даже на сердце оперировать, причем, в неприспособленных к тому условиях, когда одному осужденному ножом в область грудной клетки саданули. Срочно спасать надо было: на самолете в областной центр отправлять бесполезно - не дотянул бы. Операция прошла успешно, выжил тот. Досиживает сейчас отмеренное. Так что доктор опыта поднабрался громадного, да и материал для будущей кандидатской диссертации, о которой  мечтал, набрал достаточный.            
     Приходит к нему инспектор, про здоровье Дугина спрашивает. 
     - Ничего страшного, - отвечает доктор, – подозрение на аппендицит отпало,  по результатам анализов и наблюдению обычный гастрит. Болезнь среди осужденных весьма распространная, учитывая лагерный рацион. Полежит тут недельку. Приступ блокирую и выпишу - ведь не лес валить же ему. Таблетки пропишу, будет у себя в библиотеке их принимать. Желаете с ним поговорить, то можете  пройти, а то скоро ему уколы ставить.      
     Пришел Глухов к больному, присел на табуретку у койки:
     - Как себя чувствуете, Константин Иванович?
     - Да вот, прихватило. Сейчас полегчало.   
     - Ничего, доктор говорит, что в ближайшее время вас поднимет на ноги, - произнес инспектор и повертел головой по сторонам: - Вы один лежите? Смотрю, четыре койки здесь.   
     - Трое нас, двое покурить вышли, - ответил Дугин и впился настороженным взглядом: - Вы хотели что-то сказать без посторонних? 
     -  Спросить, - уточнил лейтенант.
     Из биографии осужденного, что хранилась в личном деле, выпал целый  период его жизни. Приговор суда тоже не вносил ясности. В документах указывалось, что жил в столице. После окончания  средней школы, поступил в художественное училище. Непонятно - окончил ее или нет, но по пришествию девяти лет был принят на работу в отдел дизайна кондитерской фабрики. Уже трудясь на ней, совершил преступление. Инспектор интуитивно чувствовал в обнаруженном им пробеле отражения жизненного пути Дугина какую-то недосказанность, а поэтому решил его восполнить. 
     - Так о чем же? – осужденный не сводил глаз с лейтенанта, ожидая ответа.   
     - Вы окончили художественное училище? 
     - Не пришлось.
     - Чем вы занимались?
     - Служил, - кратко произнес осужденный и замолчал. 
     - Об этом нигде не сказано,- Глухов заинтересовано посмотрел на выдерживавшего паузу больного, - и где служили?   
     - Об этом не время рассказывать, -  неохотно отозвался Дугин и тут же произнес:-  Я так понимаю, что знакомились с моим делом не из праздного  любопытства. – Прямо посмотрел на оперативника: - Хотите, чтобы на вас работал?!   
     - Сотрудничали….
     - Считайте, что цели добились. После первого разговора долго размышлял, благо время позволяет придаваться  умственному занятию. Сидеть мне еще порядочно, библиотека с киноаппаратом место блатное, а посему лишиться его с моей стороны было бы крайне опрометчиво, на лесоповале горбатиться, как понимаете, желания никакого. Ко всему кое-какие другие мысли еще имеются….    
    - Не секрет, какие?   
    - Об этом как-нибудь позже. Сейчас так скажу, в отряде никто в бега не собирается, а вот брагу в третьей бригаде на лесоучастке недавно поставили. Много. Конвойные в теме. Солдатики  половину в казарму принесут, зальют в огнетушители, тара подходящая, да и офицеры не догадаются, в ум не придет.   
     - Как об этом узнали? Ведь из зоны не выходите, - с удивлением  спросил инспектор.
    - А на что уши? – с усмешкой промолвил осужденный. – В бараке слышал.      
     Так что можете информацией воспользоваться. Пока здесь отлеживаюсь – никто меня не заподозрит. А вот насчет службы – в мореходке одно время пришлось гальюны драить. Флотский я…. Да, вот еще что, вы же мне, наверняка, псевдоним какой присвоите. Назовите Боцманом, поэтому и сказал, что тельняшку носил….
     На следующий день состоялся обыск на лесоучастке третьей бригады. Осужденные с ненавистью  косились на надзирателей, переворошивших все их барахло в деревянных будках и вытащивших флягу  с 30 литрами браги.  Кто навел?! Терялись в догадках, но было ясно, что в их среде завелся стукач. Найти и наказать его по зоновским понятиям теперь стало для бригады и пятого отряда делом особым. Но, как бы не гадали вечером в бараке, как и говорил Дугин, даже тени подозрения на него не упало: на лесоповал не ходит, ко всему лежит в лазарете, что может знать?!      
     - Ну, брат, - довольный результатом обыска потер ладони начальник оперативного отдела, обратившись к Глухову, которого вызвал к себе в кабинет, - оказывается, можешь, когда захочешь! Как это тебе удалось? 
     - Получил негласные сведения от источника и реализовал их, - сухо отрапортовал лейтенант, не вдаваясь в подробности.
     - Надеюсь, на информатора завел оперативное дело? – прямо посмотрел на него Сухожилов.
     - Так точно! – по военному доложил инспектор.
     - Кто он?
     - Дугин, из пятого отряда. Лежит в лазарете. Гастрит.
     - Не гонит?! -
     - Никак нет! Болеет.
     - Да что ты затвердил, как попугай - так точно, никак нет?! Давай выкладывай про этого Дугина. На чем колонул, как строить отношения намереваешься – все по порядку.
     Начал рассказывать Глухов об установившемся контакте с осужденным, но не все говорит, умалчивает насчет обнаруженного пробела в биографии и   прозвучавшим с его уст совета насчет покидания здешних красот.   
     - Ну, а как по оперативному делу проведешь, под каким названием его запишешь? – выслушав подчиненного, задал вопрос Сухожилов. 
     - Боцманом.
     - Почему так?!
     - Говорил, что когда-то на флоте служил….
     - Ну, раз так…. Значит Боцман, с Валая…, - задумчиво сморщив лоб, проговорил майор и, взглянув на лейтенанта, покачал головой: - Твой Боцман еще та птица, эко вон за что сидит! И на контакт пошел не только из-за сохранения теплого местечка, что-то еще на уме, так что с ним будь поаккуратней! 
     Дугин же, находясь на лечении, во всех деталях обдумал план своего побега, дерзкого по содержанию, необычного по исполнению и в чем-то экстравагантному по форме. В предвкушении ожидаемой сладости освобождения, даже причмокнул языком: не побег, а конфетка! Фантик по яркости и выразительности рисунка вполне соответствовал начинки. Главную роль в осуществлении своего замысла он отводил инспектору….      
     После выхода из лазарета его дважды приглашал к себе Глухов. Беседы носили короткий характер. Лейтенант интересовался атмосферой, царившей в отряде, спрашивал насчет некоторых осужденных, при этом не давил, не допытывался до мелочей. Дугин же при разговоре подбрасывал информацию, которая, по его мнению, должна была заинтересовать оперативника. При последней беседе высказался, что один из надзирателей в связи с контингентом состоит: за разные поблажки и пронос запрещенных предметов в виде продуктов питания и спиртного мзду в денежном эквиваленте получает. Вскоре, как заметил, этого надзирателя в зоне не стало. Перевели куда-либо или уволили – неизвестно, но в колонии он уже не появлялся. Рыбка клюнула! Информация воздействовала! Понял - к оперу  приблизился, что и входило в вынашиваемый им замысел.
     Постепенно между ними установились в определенном ракурсе доверительные отношения, которые и предстояло по его намерению  использовать. И вот, по его умозаключению настала пора приступать к практической стороне разработанного плана.
     После ужина Дугин топтался около помещения столовой, ожидая момента появления инспектора. Знал, что Глухов в эти сутки дежурит и должен обязательно появиться в помещении массового употребления пищи зоновским контингентом. Такой момент настал. Лейтенант шел по усыпанной гравием и утрамбованной дорожке колонии, по бокам которой с расставленных фанерных щитов-плакатов пестрели воззвания типа - «На свободу с чистой совестью!», «Помни, тебя ожидают дома!» или же «Добросовестным трудом заслужи досрочное освобождение!».  Дугин, не спеша, двинулся навстречу. Поравнявшись с инспектором, не поворачивая головы, на ходу бросил:
     - Срочно надо увидеться! Завтра в десять, в библиотеке! – и, не останавливаясь, направился в барак.    
     Ровно в десять следующего дня в библиотечном зале колонии появился Глухов. Впрочем, зал – сказано слишком громко. Библиотека, книжное хранилище и читальня – все вместе, располагалась в небольшой по своей площади комнатенке лагерного одноэтажного клуба. Вдоль стен тянулись самодельные дощатые полки с книгами. В центре находился стол, за которым на стуле сидел осужденный.   
     - Что-то случилось?! – переступив порог и бегло оглядев комнатенку,  инспектор впился взглядом в осужденного.   
     - Присаживайтесь, гражданин начальник! – вежливо произнес тот, показывая на табуретку рядом со столом и, поднявшись с места, направился к двери. Закрыв на внутреннюю щеколду, обернулся к лейтенанту, продолжавшему стоять возле нее: -  Присаживайтесь, Сергей! – Заметив в глазах инспектора изумление и в тоже время настороженность от услышанной только что фразы, улыбнулся: - Не удивляйтесь, что по имени назвал. Все поймете!  Самое удивительное ожидает еще впереди! Так что прошу! – вытянул руку в направлении табуретки: - Наступило время поговорить на чистоту. Скажу сразу –  думаю, отнесетесь с пониманием. Кроме того, рассчитываю на помощь, тем более, что речь пойдет о выполнении специального задания, имеющего государственное значение.         
       Обескуражено Глухов сделал несколько шагов и плюхнулся на табуретку. Он никак не мог сообразить, что происходит. Почему так изменился в своем поведении Дугин, и что все это, в конце концов, означает?! 
     Дугин сел за стол. Откинувшись на спинку стула, взглянул на замершего в ожидании прояснения ситуации лейтенанта.
     - Вам, Сергей, - снова назвал инспектора по имени, - покажется невероятным, о чем скажу, но поверьте, это сущая реальность. Вы профессионал, правда,  опыта оперативной работы маловато, но вполне сможете сопоставить факты, проанализировать, и убедитесь в  достоверности того, что услышите.
     - Говорите, - нерешительно промолвил  Глухов и замолчал, уставившись на осужденного.
     - Вначале хочу представиться – я сотрудник госбезопасности, звание капитан. В колонии нахожусь по службе, выполняя задание. Надеюсь, знаете, что такое внедрение? – Дугин вопросительно взглянул на инспектора. – Так вот, я внедрен в обитатели зоны. Признаюсь, что не все получилось, как задумано. С интересующими  нас фигурантами ничего пока не получилось. В общем, моя командировка сюда затянулась. Вынужден вам открыться, так как пропала связь. На днях одного из офицеров колонии, старшего лейтенанта Потапова, неожиданно отправили на учебу. Можете проверить – на курсы повышения квалификации. Через него поддерживал связь с центром. Теперь она прервалась. – Дугин вздохнул: - Что-то, видимо, не сработало….          
     - И что?! - очумело вытаращил глаза лейтенант. 
     - Прошу помочь в ее восстановлении…, - Дугин  испытующе посмотрел на  пораженного сделанного им признания инспектора. – Дело в том, что появилась сведения об одном плане….       
      Глухов лихорадочно соображал, пытаясь осмыслить слова осужденного. Может, разыгрывает, надсмехаясь в душе, или перед ним свихнувшейся от лагерного пребывания?! А если все так и есть?! По телу мурашками пробежал озноб. Внутри что-то беззвучно ойкнуло: вдруг, правда?!       
     - Сергей, я не могу рассказать обо всем, просто не в праве - сами понимаете почему. Но у нас были подозрения, что кое-кто из начальствующего состава колонии связан с определенными кругами, как понимаете, работающими не во благо государственных интересов. Для выяснения этого оперативным  путем сюда и направили, под видом нарушившего закон. Легенда фальшивомонетчика вполне подходящая.   
     - Почему об этом сообщаете мне? – непроизвольно вырвалось у лейтенанта. -  Есть же начальник оперативного отдела!
     - Именно он и под подозрением, и поверьте – не без оснований, - отозвался Дугин и, встав с места, прошелся по комнате. Остановился напротив  сидевшего инспектора: - Я пришел к выводу, что довериться могу лишь вам. 
     - Подождите, подождите…, - обескуражено протянул Глухов, - но я читал приговор суда и ваше личное дело….
     - О-о! – усмехнулся Дугин. – Легенда подкреплена документами основательно. Такое преступление, действительно было, и даже суд состоялся, но только его совершил другой человек, сейчас на зоне где-то в районе Поволжья.      
     - Ваша фамилия настоящая? – поднял глаза на Дугина инспектор.
     Осужденный снисходительно улыбнулся:   
     - Подумайте сами - разве кого пошлют сидеть под своей фамилией?!
     - Тогда кто вы?!
     - Откуда – уже сказал, остальное, Сергей, извините! - Дугин повел плечами: - Не могу пока, так что называйте меня Боцманом. 
     - На этом задании вы тоже Боцман? – вдруг осенило инспектора. 
     - Да. 
      - И что требуется от меня?!
      - Пока одно – поверить мне. Подумайте, поразмышляйте. Припомните, как у нас контакт произошел, какую информацию от меня получали, как передавал…. В общем, пораскиньте мозгами….
       - При нашем первом разговоре обмолвились, что у вас нет детей, и жена дома ждет - не дождется, страдает…. Выходит, наигранно?!
      - Я говорил искренне. У нас с супругой ребятишек нет. А что меня ожидает, то какая жена не ждет?! Ну, а остальное - по легенде….
      Глухов понятливо кивнул головой. Он находился в растерянности, можно сказать - в прострации. Происходящее смахивало на киношный детектив, походило на дурацкий сон. Может все сниться – и этот разговор и осужденный, выдающий себя за капитана КГБ?! Он даже незаметно от Дугина ущипнул себя за ладонь. Нет, все происходило наяву. В реальности существовала эта библиотечная комната, в которой они находились вдвоем и вели этот разговор….
     - Вот что, Сергей, - в очередной раз называл его по имени осужденный, - вам следует прийти в себя. Хорошо понимаю, что озвученное мною во многом не укладывается в голове, поэтому вам следует тщательно все обдумать. Я предлагаю завтра в полдень встретиться здесь. Поверьте, времени в обрез: полученные сведения необходимо донести до Центра. Так что рассчитываю полностью на вас. 
      Покинув библиотеку, инспектор направился к себе в кабинет. Открыл заведенное оперативное дело на Дугина. Углубился в пристальное изучение.  И сколько бы не вчитывался, по несколько раз возвращаясь к одним и тем же страницам, ясности никакой не прибавлялось. Слова осужденного, а может и впрямь капитана из всевидящего органа, одно упоминание которого вызывало уважение, а кое у кого учащенное сердцебиение с пронизывающим  внутренности холодом, не выходили из головы. Все больше одолевали сомнения и на ум лезли всякого рода мысли. А если Дугин не лжет?! Если на самом деле он из КГБ и находится на задании, и ему по неволе пришлось раскрыться чтобы выйти на связь с руководством?! Сухожилову явно не доверяет. Прямо сказал, что тот на подозрении. Что же  сотворил майор, в какой игре состоит?! А может, все-таки, Дугин блефует?! Тогда для чего, с какой целью?!
      Окончательно запутавшись в размышлениях, лейтенант положил папку с делом в сейф, запер его и вышел из кабинета. Посмотрел на часы. Стрелки на циферблате показывали половину первого. Обеденный час, можно и отлучиться. Путь его лежал в конвойное подразделение. Решился посоветоваться с другом, предварительно взяв с него слово, что узнанное тот будет хранить в строжайшем секрете.   
      Командир роты встретил его у проходной военного городка.
     - Привет! Не ко мне ли навострился? – весело посмотрел на товарища Сурков.
     - К кому же еще?! – буркнул инспектор. –  Павел, обмозговать кое-что требуется, без тебя никак!   
     - Ну, раз так, то айда ко мне! Пообедаем, заодно расскажешь. 
     Жена Суркова накрыла на стол. Выставила тарелки с борщом и на подносе  только что принесенную горячую, с душистым ароматом, буханку ржаного хлеба из магазина. Хлеб был из лагерной пекарни. Доставлялся оттуда в поселковый магазин к полудню. Жители всегда старались поспеть в этот час за свежеиспеченным продуктом. Сама ушла в комнату, оставив их вдвоем на кухне.   
      - Ну, что у тебя стряслось? Выкладывай! – Сурков взял ложку и, отведав борща, кивнул: -  Хорош! Налегай, а то остынет.   
     - Аппетита нет, - произнес Сергей, но за еду принялся.   
      За обедом рассказал о признании осужденного и поступившей от него просьбе. Услышав о ней, Сурков чуть не поперхнулся:
     - Ты в своем уме?! Чушь какая-то! Подумай сам - в этой глуши, да спецзадание?!
    - Вот и я так думал, - посмотрев на товарища, произнес инспектор.- По всякому  прикидывал, и скажу, что все-таки такое может быть. Подспудно это чувствую.    
     - Так-к, - сморщив лоб, протянул ротный. – Чую, без пол-литра нам в этом не разобраться! – Глянув на опустевшие тарелки, встал и, открыв дверцу стоявшего в углу кухни холодильника, достал бутылку «Столичной» и банку консервов лосося, по тем временам деликатес. – От родителей на днях посылку получили, - сказал, водрузив все на стол. Разлив по четверть стакана, выпили. Закусили ломтиками хлеба с положенными сверху  кусочками рыбного деликатеса.   
      - Теперь выкладывай свои доводы по умозаключению! – прямо посмотрев на товарища, твердо произнес Павел: - Буду опровергать!   
      - Понимаешь, вся реализация по его сообщению свидетельствует, что  информацию давал не из-за личной заинтересованности, чтобы кого-то подставить или насолить, наоборот, в интересах поддержания режима в колонии….
     - Поясни! – Сурков требовательно уставился на лейтенанта. 
     - Когда про брагу на лесосеке рассказал, то для чего?!
     - Ну, и для чего?! – не сводя глаз с товарища, повторил за ним командир роты. 
     - Чтобы избежать возможного ЧП, вот для чего! Если бы осужденные напились, да еще твои солдатики в казарме брагу откушали, а они ко всему доступ к оружию имеют, что могло произойти?! Пораскинь!   
     - Дел натворили бы, будь здоров! – согласно кивнул Сурков и тут же сам задался вопросом: - А ведь он и котроллера по надзору из подразделения на чистую воду помог вывести, тоже ведь для чего?! – и тут же сам констатировал: - Прервал, можно так сказать, преступные связи.   
     - Вот-вот, - поддакнул Глухов, - выходит, что Дугин действовал целенаправленно, поддерживать порядок помогал.    
     - Выходит что так, - Сурков разлил по второй. – Дерябнем! Пока что многое запутано, но прояснение, кажется, наступает. 
     После того как на столе осталась опустошенная бутылка, друзья пришли к выводу, что Дугин, в общем-то, и не осужденный, и что, наверняка, из компетентного органа. Подтверждением вывода их мысленного анализа служило и то, что осужденный даже назвал своего связного, по прибытию которого с учебы это можно было выяснить. Сошлись на одном – помочь Дугину надо, раз это диктуют сложившиеся обстоятельства и интересы государства, которому все они – Глухов, Сурков и Дугин служат. Но при этом вести себя осмотрительно. Решили, что встретиться с отбывающим срок по легенде чекистом Сергею следует непременно.      
     В назначенное время Глухов появился в библиотеке. В небольшой  комнатенке, уставленной книгами, никого кроме Дугина не было. Сам ее хозяин выглядел чем-то взволнованным. На его бледном, как будто не спал всю ночь, усталом лице, выделялась краснота глаз. Движения суетливые, иногда даже резкие. Состояние, в котором тот находился, не укрылось от оперативника. 
     - Что-то произошло, Константин Иванович? Вы явно не в себе.
     - Новые обстоятельства возникли. Притом, настоль крайне срочные, что привели  прямо в  растерянность. 
     - Это секрет?! -  лейтенант пытливо уставился на него в ожидании  дальнейших пояснений, раз уж об этом обмолвился.   
     Действительно, после заданного вопроса, тот, нервно передернув плечами, выдохнул:      
     - Конечно! – и тут же добавил. - Ситуация диктует, что приходиться поступать по обстановке. - Сказав, подошел к двери и, выглянув за нее, плотно прикрыл. Обернувшись к стоявшему оперативнику, в полголоса  произнес: - Вы, Сергей, должны мне помочь!   
    - Так в чем дело?! –  переспросил Глухов, почувствовав нарастание внутренней напряженности и тревоги.
     - Мне немедленно следует отбыть в Москву. Доложить в центральный аппарат о полученных сведениях. – Заметив на лице оперативника выражение неподдельного изумления, проговорил: - Дело сугубо срочное и конфиденциальное. Готовится покушение на Генерального секретаря и отдельных членов Политбюро! Вы понимаете, что это означает?! – И, не дожидаясь ответной реакции лейтенанта, прибегнул к озвучиванию заранее обдуманного, намереваясь сразить того на повал словами и заставить принять участие в плане своего выхода на свободу: - Связь, как знаете, пропала, - продолжил он, - а требуется лично, во что бы то ни стало передать информацию. Иначе, если не успею, последствия могут наступить необратимые.   
    Пораженный только что услышанным, заворожено  глядя на него, лейтенант опустился на рядом стоящую табуретку.
    - Неужели, правда?! – промолвил испуганно, ощутив пробежавшую по спине холодную дрожь, и машинально вытер ставшие липкими ладони о колени форменных брюк.      
     - Кривда! – горькая усмешка скользнула по лицу Дугина. -  После покушения исполнителей сразу бросятся искать. На ноги будут подняты все органы, и это хорошо уяснили те, кто готовят операцию. Просто уйти на дно не удастся. Так вот, непосредственные исполнители после покушения совершат по задуманному варианту бытовое преступление и будут осуждены. Отбывать наказание планируется им здесь, в этой колонии, где для них будут созданы все условия и, естественно, затем организован побег. Одно дело искать государственных преступников, другое - уголовников, сбежавших с лагеря. Разница, как сам понимаешь, великая!   
     - Как об этом узнали?! От кого?! –  голова у Глухова шла кругом. Слова Дугина не вязались со здравым смыслом и звучали неправдоподобно. Вместе с тем внушали страх и побуждали к какому-то решительному действию, но какому…?!   
     - О-о!  Это, Сергей, вам ни к чему знать! Отмечу одно – наконец то,  пребывание здесь увенчалось получением информации. Доставить ее по назначению теперь обязанность не только моя, но и ваша…. 
     - Может дать телеграмму?! – попытался предложить лейтенант, вконец, придя в замешательство по поводу неожиданного и не укладывающегося в  сознании сообщения.   
     - Как это представляете?! Раскрыть эту тайну?! Растрезвонить во все концы о готовящемся покушении?! Да и поверят ли бумажке?! Нет! – твердо мотнул головой Дугин: – Надо самому добираться до Центра и в этом рассчитываю на ваше содействие! 
     - Но для оформления на пересылку потребуется много времени. Притом, ведь надо будет это документально обосновать, - растерянно протянул оперативник, - да и само конвоирование сколько отнимет….   
     - Этот вариант сразу отметается! В лучшем случае он месяца три-четыре займет, - отрезал Дугин. – А надо сегодня же, в крайнем порядке завтра выбираться из колонии. Время не терпит, на кону интересы и по большому счету - судьба государства!
     - Да, но что делать?! – лейтенант не понимающе поднял на Дугина глаза. В них, как в зеркале, отражались удивление и испуганная растерянность,  противоречивость колебаний и любопытство, подспудное и в тоже время не осознанное чувство некой гордости за причастность к задаче государственной важности. 
     - Надо обеспечить выпуск меня из зоны и сопроводить до Москвы, - тихо, но вполне внятно проговорил Дугин. – Вдвоем надежней. Организовать же выход отсюда в ваших силах! Так что, Сергей,  решайтесь, - завершил он: – Вы со мной, за Родину, за государство, правда, переступая служебные правила, или остаетесь за бортом, наблюдателем со стороны?! Если со мной, то поразмыслим, как обставить выход и благополучно добраться. Ну, а если надумаете остаться, увы, разведу лишь руками. В любом случае, попрошу - о нашем разговоре никто не должен знать!
     Лейтенант безропотно внимал словам, как представлялось ему,  оперативного сотрудника КГБ, с конгломератом всех чувств, наполнявших душу и раздирающих противоречий. Сознание говорило одно, захлестывающие  эмоции совсем другое. Последние перевесили.
     - Я, Константин Иванович, сделаю все что могу, - пролепетал он и тут же поправился: - Только ведь это побег! Надо конвоировать….
     - Так и конвоируй, сопровождая. Что мешает?! - отозвался Дугин.
     - Я офицер колонии, этим занимается охрана, - сказал он и, вдруг,  спасительная мысль сверкнула в сознании: - А если взять конвой из роты?! Командира привлечь?! 
     - Сам же отмечал, что это дело длительное, да и лишние уши ни к чему, - нахмурился Дугин.
     - Вы не так поняли, - горячо возразил оперативник: – Не один я буду, а еще и офицер из внутренних войск. Так что официально никакого побега. Вроде как конвоируем в срочном порядке. Втроем в столицу направимся.    
     - А получиться?! – недоверчиво покосился Дугин: - Сомневаюсь что-то….   
     - Должно! – выпалил Глухов, обрадовавшись пришедшему на ум замыслу. – Командира роты беру на себя. 
     - Значит, втроем предлагаешь, - констатировал Дугин. – Ну, раз за командира своего ручаешься, то тогда, может быть, может быть…, - повторил он и прямо взглянув на лейтенанта, произнес, протягивая руку: - Заметано! Сегодня ночью действуем! –  И тут же, мельком глянув на себя, попросил: - вот еще что - мне одежку по росту подбери.      
     Выйдя из библиотеки и пройдя через зоновское КПП, Глухов, прямиком поспешил в конвойное подразделение, к Суркову. 
     - Паша! – с порога, еле переводя дух - так торопился, обратился к другу. - Ты не представляешь, что сейчас расскажу!
     Рассказ поразил Суркова. Долго пытался осмыслить он слова товарища. Глухов  соображал, что непростое решение у того должно вызреть, а потому  не торопил его. Молчал, устремив взгляд в открытое окно, за которым зеленели березы, высаженные вдоль аллеи военного городка. Стояла середина первого месяца набирающего силу лета. Наконец, видимо, придя к какому то выводу, командир роты произнес:
     - Ты полностью уверен в этом?! Заявление - свихнуться можно! На генерального секретаря партии, членов Политбюро готовится  покушение, а информацию об этом получают ни где-то разведчики за рубежом или перехватом радиошифра органы госбезопасности, а узнает о готовящемся террористическом акте в лесной глухомани и, причем,  в зоне, обыкновенный зек! И заявляет об этом двум идиотам в погонах! Они же, уши развесив, готовы его из лагеря вывести и в белокаменную, прямо в приемную председателя КГБ доставить, дабы сорвать коварный замысел мирового империализма! Звучит уму не постижимо, не правда ли?!   
     - Вначале и я был такого же мнения. Но, если вдуматься, то логика поведения у Дугина есть. Полагается он на нас - вот что подкупает. Притом, мы же пришли к выводу, что выполняет он важное спецзадание?! Пришли! Так почему этому не поверить?! Представляешь, за оказанное содействие в сохранении жизней партийных руководителей и раскрытии особо дерзкого преступления против личности и государственного управления нам вручат ордена?! Представляешь?!  Меня по должности, наверняка, повысят. Может,  и переведут куда…, - мечтательно протянул Сергей. Затем твердо подтвердил для себя: - Наверняка, переведут! – посмотрел на товарища: - Тебя, Павел,   учиться в академию пошлют - точно! Не будешь больше здесь комаров кормить. По телеку буду смотреть, как ты по Красной площади в парадном строю  врубаешь! 
     - Ишь, размечтался! Кончай фантазировать!  Если все окажется фуфлом, то пребывание по ту сторону забора нам, как дважды два, уготовано. Это хоть  понимаешь?! На что ты меня толкаешь?!   
     - Как посмотреть – победителей не судят! Ну, а что место службы покинули -  так ради государственных интересов!
     - Советский офицер, командир, из вверенного ему подразделения сбежал  вместе с зеком! В придачу с ними еще и подающей надежды молодой Пинкертон из охраняемой зоны – офигеть! – с сарказмом кинул Сурков и покрутил пальцем у виска: – Ты хоть сам въезжаешь что предлагаешь?!  Чистая авантюра!
     - Не ерничай! – сердито обронил Глухов. – Подумай хорошенько, что произойдет, если не отреагируем на обращение представителя органов. Запросто обвинят в потере политического чутья и тогда, точно, закатилась офицерская карьера, а может и еще чего…. 
     - Ладно! – сдался Сурков. - Роту на замполита оставлю, а вот что своей скажу?
     - Скажешь, мол, задачу особо секретной важности выполнять поехал. Но только об этом  пусть денька два молчит, а еще лучше пускай говорит, что ты на охоте,  если расспрашивать будут куда подевался.   
     - Ну, а еже ли тебя хватятся?
     - Тоже, мол, на охоте с тобой. Сухожилов, кажется, не всполошится. Второй день в загуле, в зоне не показывается. С женой разругался. Вот и пьет, заливая огонь души. Начальник колонии в область на партактив уехал.  В городе после него по всей полной оторвется. Дня три, считай, здесь не появится. Так что пока опомнятся, мы уже по пути в столицу будем. Ну, а там….    
     -  Что там - видно будет! – прервал товарища Сурков. – Лучше скажи -  как до города доберемся? По воздуху нельзя – засветимся, да и твой Дугин без документов.
     - А что гадать – путь один, по воде. На твоем ротном уазике ночью по лесной дороге до реки, оттуда на рассвете на лодке до ближайшей пристани, в дальнейшем на «Ракете» до области. Легко и просто! – заключил Глухов и довольно посмотрел на Суркова: - Как мой план?   
     - Звучит вроде нормально. Я вот что подумал, раз мы конвоируем осужденного в Москву, то следует иметь оружие.  Автоматы не подойдут, да и заметно.
     - Макарычей возьмем.
    - Вот-вот, два пистолета – тебе и мне, еще наручники на всякий случай. Я же ведомость на конвоирование заполню и с собой возьму, чтоб все выглядело, как следует, честь по чести.
     -  Ну, раз все обдумали, то я пойду готовиться. Одежду подберу Дугину, да и на себя что, деньги еще приготовлю. В семь вечера приведем ко мне домой. В полночь выедем из поселка.
     - Слушай, а если его в зоне искать начнут?  - вдруг озаботился Сурков. 
     -  Не-е, не начнут, - заверил оперативник. – Я ДПНК скажу, что вызвал к  себе, и на вечерней перекличке его не будет. Главное, чтобы твои через КПП пропустили.
     - Пропустят, - кивнул командир роты, - сам выведу. 
     - Вдвоем, так меньше подозрений, - посмотрел на него Глухов.    
     - Хорошо, пусть так, - согласился Сурков, - ну, а теперь до вечера!
     После ухода товарища он пригласил замполита, безотказного, но ленивого в  службе офицера. Основной заботой его являлось написание конспектов по политической подготовке и, надо заметить, не столь для проведения занятий с солдатиками, сколь для отчета проверяющим, наведывающихся по плану проверок дважды в год в подразделение. В академию замполит не стремился, за должностью не гнался. Тянул без всякого усердия воинскую лямку, ожидая перевода в густо населенный пункт, откуда и собирался уйти на пенсию по выслуге лет. Употреблял, в основном, как и все в отдаленной от цивилизации местности.
     Одно отличие – любил посидеть за карточным столом, за что постоянно дулась на него супруга, устраивая почти каждый месяц молчаливую забастовку. В такие дни она из одного ей понятного принципа не готовила, и он был вынужден переходить на сугубо солдатскую пищу, посещая в завтрак, обед и ужин ротную столовую. И следует отметить, что в эти дни старался не брать в руки игральные карты. Забастовка обычно длилась не более недели. Сердце слабой половины не выдерживало, и она вновь бралась за приготовления на кухне, а спустя пару-тройку дней после перехода к домашней пище, замполит вновь брался за карты. В общем, офицер так себе – безвредный, без взлета мысли и здорового карьеризма, но зато заядлый картежник.
      Так вот, пригласил его к себе Сурков и не терпящим возражения тоном  объявил:         
     - На  три дня, а может и на все четыре, переходишь на казарменное положение. Будешь вместо меня. Я же побродить с ружьишком намереваюсь.    
Надеюсь, что в роте будет надлежащим образом соблюдаться воинская дисциплина и поддерживаться уставной порядок. Ну, а если кто из полка позвонит, ответишь, что я захворал и лечусь в домашних условиях. Так что с сего момента рули-командуй!   
     Дома же, нежно обняв супругу и поцеловав на прощание, сказал, что доверено выполнять государственное задание особой важности, причем, сугубо секретное, а потому никому ничего не говорить куда направился. Строго настрого наказал, что если будут интересоваться, то пускай говорит, что на охоту пошел. Ежели  шибко допытываться станут, то тогда можно будет о задании сказать, но только не раньше второго дня с его отъезда. И главное, чтобы не волновалась -   вскоре он появится в столице, откуда обязательно даст знать телеграммой. Обратно вернется для нее с подарками.   
    Жена расплакалась и, как боевая подруга, пообещала наказ супруга исполнить в точности.       
     Ровно в семь вечера, как и договорились, Глухов и Сурков вывели из зоны  осужденного. Прошло все как по маслу. Контролер  контрольно-пропускного пункта, ефрейтор из роты охраны, ничего не заподозрил. По указанию своего командира беспрепятственно открыл решетчатые двери, выпустив из колонии осужденного в сопровождении двух офицеров. Дело привычное. Бывали порой случаи, когда офицеры колонии и роты приходили за осужденными, чтобы вывести их к себе по разным бытовым причинам: то дрова поколоть,  печку поправить, а то и огород вскопать. Правда, в своем большинстве на такие трудодни выводили их солдатики с автоматами, но изредка случалось, что и само начальство приходило за работниками в лагерной фуфайке. Так что и на этот раз, подумав, что выводят зека по каким-то хозяйственным делам, притом, сам командир роты, ефрейтор данному событию значения не придал, лишь сделал для себя в блокнотике запись о выпуске осужденного.       
     Дома у оперативника Дугин облачился в приготовленную для него  спортивную форму и, надев поверх ее протянутую Глуховым куртку, весело посмотрелся в зеркало, висевшее в коридоре:
     -  Вот и вид совсем другой - человеком себя почувствовал. – Повернулся к Сергею: -  Где же третий, твой напарник?!
     - Скоро будет, - сухо отозвался лейтенант. Одет он был в гражданский костюм и в ожидании подъезда  уазика нервно прохаживался по комнате.   
     Буквально после его слов за окном послышалось урчание мотора.
     - Все, выходим! – бросил он и, не оглядываясь, первым направился к двери. Дугин молча последовал за ним.
     Видавшая виды военная легковушка рванула с места. Осмотревшись в кабине, бока и потолок которой обозначал туго натянутый брезент, Дугин поинтересовался у водителя, на месте которого за рулем сидел командир роты:
     - Долго нам ехать?
     - Всю ночь! – обернулся Сурков. На нем были модная замшевая с блестящими застежками куртка и джинсы. Мельком взглянув на сидевшего сзади вместе с Дугиным товарища, протянул  ему сверток, лежавший рядом  на переднем сидении: - Здесь пистолет, бери!    
     - Теперь, чувствую себя в полной безопасности, - заметил Дугин, наблюдая за  оперативником, который раскрыв сверток, достал оружие и сунул его в карман пиджака.   
     - Мы, - кивнув в сторону водителя, отозвался Глухов, - вас официально под охрану взяли, чтобы доставить в Москву по адресу, который укажите. Поэтому и вооружились.   
     - Понятно, - кивнул Дугин, - место прибытия одно – Лубянка. Хитро скосив глаза, задал вопрос: - Не были там?
      - Нет! - мотнул головой Глухов.
     - Еще будете, еще как будете! – повторил осужденный и в его голосе прозвучала какая-то торжествующе-ехидная интонация, резанувшая слух и оставившая на душе лейтенанта какой-то неприятный осадок.   
     К Дугину он почему-то всегда обращался, почтительно, называя по имени и отчеству, даже когда не знал, что тот пребывает в штатах всесильного   ведомства. Тот же в последнее время перешел с ним на фамильярность общения, и это немного коробило Сергея. Повернувшись к соседу, он произнес:
     - Константин Иванович, я вам еще не представил командира роты.
     - Заочно, как-никак, знакомы, - проговорил Дугин и добавил: – Кто же этого  в лагере не знает?! 
     - Старший лейтенант Сурков, - не отрывая взгляд от дороги, сказал  Павел.   
     - Вы же по званию, как слышал, вроде, капитан? 
      - Не вроде, а действительно капитан госбезопасности, - недовольно отозвался  Дугин. – Так что из нас троих по званию самый старший.
     - Не знаю - какие еще тайны везете в столицу, но о чем рассказал мне Сергей, послужило поводом к тому, что едем с вами, - чуть сбавив скорость,  сурово проговорил Сурков. – И попрошу вести себя разумно, не старайтесь уйти! Предупреждаю – за вами будем смотреть!
     - Что вы?! Не извольте сомневаться! – улыбнулся в ответ Дугин. – Куда же я без вас?! Вы мое прикрытие! 
     - Ну, вот и отлично! – резюмировал Сурков. – Объяснились. Теперь главное добраться до реки. К утру, дай Бог, будем!
     Дорога сузилась, и если в начале была более-менее ровной, то сейчас горбатилась многочисленными ухабами. Уазик, прорезая ночную темень лучами фар, тащился по ней, с трудом преодолевая естественные преграды на своем пути. К рассвету, когда дымка тумана еще висела над водной поверхностью, затягивая видимость противоположного берега, машина остановилась у реки. В отдалении за глухим забором виднелись крыши несколько бревенчатых изб.          
     - Там проживает семья староверов, - глядя на деревянные постройки,  сказал Сурков. – Познакомился с ними, когда изучал район розыска. Вы оставайтесь в машине, - повернулся, посмотрев на осоловелого от бессонницы товарища и озирающегося по сторонам Дугина, - а я пойду к хозяину.  Попрошу лодку. Скажу, что рыбачить  с друзьями приехал.  Думаю, не откажет.
     Как говорил офицер, так и произошло. Глава семьи, бородатый мужчина, чуть больше лет пятидесяти, узнав в нем когда-то заезжавшего с солдатиками офицера, простодушно передал ключ от замка, на который была замкнута цепь, тянувшаяся от причаленной к берегу небольшой плоскодонки. Сам выходить из избы не стал. Обмолвился, что спина побаливает, видимо, надорвался, перетаскивая бревна для строящегося сарая. Это было им только на руку. Не мешкая, перебравшись в лодку, троица пустилась по реке.    
     Дальнейший путь проходил без каких-либо оказий. На отдаленной пристани пересели на ходившую по Каме «Ракету». Быстрый речной катер, оставляя за кормой пенный след, к вечеру доставил их в областной центр, а там уже и билеты приобрели на поезд до столицы. Благо не надо было, как в нынешние времена, предъявлять при их покупке паспорт или иные удостоверяющие личность документы. Все шло по сценарию, как и  задумывалось: гладко, без сучков и зазоров.            
     Зато в колонии к вечеру засуетились. Не объявился при перекличке осужденный Дугин. Исчез. Зону, о чем гласили записи по карточкам вывода и постовым ведомостям, не покидал. На лесосеку и на промышленную площадку в составе бригад не выводился. Линию охраны путем преодоления забора на виду у часовых не пересекал, а посему и попытки к побегу не числилось. И если в лагерной зоне среди начальства царил переполох, то в конвойном подразделении полное спокойствие – побега нет, а значит и ЧП в охранной деятельности. Осужденный числился за забором, в колонии, там и следовало его искать. Поиск же по помещениям лагерного клуба, в том числе и библиотеке, а также жилым баракам результата не принес. Пропал,  как в воду канул.
     В полночь, после неудачных мер по поиску осужденного, сообщили об установленном факте его отсутствия начальнику оперативного отдела, временно исполнявшего обязанности хозяина колонии. В меру протрезвевший майор появился в лагере. Обведя тяжелым от похмелья взглядом  вызванных по тревоге офицеров колонии, мрачно уставился на  дежурившего по зоне:   
     -  Где Глухов? Почему не вижу?!
     - Не оказалось дома. Второй раз посылаем, дверь заперта, - промямлил тот, на дежурстве у которого  случилась эта, мягко говоря, неприятность, а по большему счету происшествие, не ставшее пока достоянием высокого руководства лесного исправительно-трудового ведомства. А если уж станет, то берегись – достанется всем под орех!    
     Это ясно понимал и постепенно трезвеющий майор.
     - Как фамилия? - еще раз осведомился об осужденном Сухожилов. –  Дугин, кажется? – Контуры смутной догадки мелькнули в затуманенном  водочными парами сознании и тут же моментально исчезли, как только представил предстоящий доклад руководству о происшедшем.   
     - Так точно, Дугин! – выпалил дежурный и тотчас замолчал в ожидании дальнейших указаний. 
     - Вот что, ищите мне Глухова - где хотите! Дверь взламывайте! Может, надрался или спит сном младенца, а вы вокруг дома топчитесь, хоровод водите! – негодуя, взревел майор. – Поднять всех немедленно, еще раз по баракам пересчитать! 
     Подняли осужденных. Выстроив в бараках между нарами, поименно пересчитали. Все на месте, кроме Дугина.   
     - Нашли мне Глухова? - хмуро осведомился Сухожилов, начиная туго соображать, что отсутствие того и другого каким-то незримым образом  связано между собой: как-никак оперативное дело по осужденному вел его подчиненный, да и контакт поддерживал. Может, что-то такое Дугин сообщил  оперативнику, о чем стало известно в колонии, и обоих уже нет на этом свете?! Покоятся где-нибудь, зарытые на территории лагеря?! От зоновского контингента всего ожидать можно. Если обнаружили  стукача, да засветились на чем-то, то, концы в воду! Замочили опера и его осведомителя!   
     От этой пришедшей на ум мысли майора невольно передернуло. С нехорошим предчувствием, не отрывая взгляд от дежурного, подспудно  желая услышать, что Глухов запил или его застали  у какой-либо женщины - не важно, главное - нашелся бы, а уж потом он с него три шкуры сдерет, еще раз переспросил: - Лейтенант дома?!   
      - Никак нет! В дом вошли, но его там не оказалось. 
      - А у соседей, знакомых - интересовались?!
     - Всех обошли, нигде нет!
     - Так хорошенькое дельце! - вытерев рукой выступившую на лбу испарину, то ли от внезапно охватившего волнения, то ли в результате идущей реакции похмелья, грустно вздохнул майор. - Обоих искать теперь надо. С утра начнем всю территорию осматривать. Особо обращаю внимание на заброшенные места, ну там - яма для гашения извести или мусоросборки…. Короче, после утреннего развода, все на осмотр! Да, а охрану известили? - поднял глаза на дежурного. 
      - Так точно! Лично с замполитом разговаривал.
     - Почему не с командиром? 
     - Он сказал, что Сурков на охоту отправился. 
     - На охоту?! С кем?!  - непроизвольно вырвалось у Сухожилова.   
    Оперативное чутье подсказывало, что с командиром роты, наверняка, ушел и Глухов. Тем более, что между собой, как знал, они поддерживали товарищеские отношения.   
     - Не спрашивал, - пожал плечами дежурный.
     - Так немедленно свяжись с ним!  - зыркнул на офицера майор. Только что полученное  известие, как пробившийся между темными тучами солнечный луч, вселил надежду на обнаружение лейтенанта. Моментально отлегло от сердца, и Сухожилов облегченно выдохнул: - Сурков вместе с Глуховым в тайге, небось, прохлаждаются, а мы тут рыскаем в потемках!  Так что поднимай с постели политрука!
     Ничего существенного на прозвучавший звонок по местному телефонному коммутатору замполит, спросонья, пояснить не смог. Подтвердил лишь, что старший лейтенант Сурков вчера ушел на охоту. А с кем и в каком направлении, то об этом ничего неизвестно.  Вот только взял ротный уазик, причем, без водителя. Сам за рулем.
     Так и сообщили майору: мол, уехал поохотиться на воинском уазике, а с кем и в какую сторону - установить не удалось. Логически рассуждая, вероятно, с Глуховым.      
     - Ладно! - рубанул рукой в воздухе Сухожилов. - Завтра с женой ротного встречусь. Побеседую. Расскажет баба, никуда не денется,  с кем ее муж по  тайге ходит. А сейчас до подъема всем отдыхать!   
     Оставшись один в своем кабинете, взглянул на настенные часы. До утренней побудки в колонии оставалось три часа. В голове гудело, в горле чувствовалась сухота, в руках еле заметная дрожь - давно знакомый синдром, который организм требовал непременно снять. Из сейфа достал пол-литровую заначку. В стакан плеснул грамм сто. Не закусывая, опрокинул махом. Приятное тепло побежало по сосудам. Внутренняя напряженность, которую ощущал все это время, с момента сообщения об исчезновении осужденного, постепенно спала. Уселся за стол и, блаженно закрыв глаза, погрузился в сон, короткий и тревожный.      
     С рассветом, когда еще солнечные лучи прорезали густоту утреннего тумана, стелившегося над таежным поселком, в колонии уже шел развод на работы, после которого майор организовал намеченный осмотр территории зоны. Во всю заработал подчиненный ему и оперативный аппарат. Осужденных, один за другим, по понятному только для оперативников принципу, таскали к ним на опросы. Был создан  штаб по поиску пропавшего Дугина, куда от конвойного подразделения вошел и замполит, временно исполняющий обязанности командира. К нему и обратился Сухожилов, чтобы тот доставил жену Суркова на беседу.
     Когда она в сопровождении замполита вошла в кабинет, майор по выражению недовольного лица женщины сразу сделал для себя вывод, что придется потрудиться, чтобы ее разговорить. А поэтому без всяких прелюдий, не откладывая в долгий ящик, сразу же вопрос в лоб:         
     - Где же сейчас ваш муж, старший лейтенант Сурков? У нас произошла одна неприятность и требуется срочно его присутствие.
     - Паша на охоте, - смотря прямо на него, невозмутимо ответила женщина.   - Я это уже  поясняла, - и перевела взгляд на замполита, как бы ища у него поддержки.
     Тот в подтверждение кивнул головой:
     - Да, командир еще позавчера убыл на охоту.
     Сухожилов с прищуром посмотрел на стоявшую перед ним женщину:
     - Извольте присесть. Кажется, нам предстоит долгий разговор.   
     Женщина молча присела на стул и так же, не произнося ни слова,  вопросительно взглянула на майора. Начальник оперативного отдела уселся  за стол. Опершись грудью на край, сложив руки, поддался вперед:    
     - Вместе с кем охотится? 
     - Этого не сказал.
     - Какие взял с собой продукты? На сколько дней?
     Эти заданные майором вопросы загнали женщину в тупик. Она явно их не ожидала. Лицо ее покраснело, гармошкой сжались губы:    
      - Не могу сказать, я его не собирала.
      - А ружье какое у него? - поинтересовался Сухожилов, нутром старого оперативника почувствовав, что нащупал конец нити, за который теперь следует ухватиться и не спеша разматывать клубок имеющихся неясностей.   
     Этот вопрос привел ее в замешательство:   
     - У него нет ружья.
     - Вот как?! А с чем же пошел в лес? Может, у кого одолжил? - майор пристально смотрел на женщину, смущенно потупившую взгляд.
      Замполит, оставшейся стоять в кабинете, обронил:   
     - Мне сказал, что его не будет три-четыре дня.
     - Так…, - задумчиво протянул Сухожилов, - выходит, что вторые сутки как отсутствует….   
     Женщина вдруг подняла голову и прямо взглянула на начальника оперативного отдела. Это его высказывание напомнило произнесенное супругом,  что по истечении двух дней можно будет поведать о причине столь внезапного отъезда. Резкое изменение в ее поведение не ускользнуло от майора:    
     - Вы что-то хотели добавить?
     - Ну да, - кивнула женщина. – В общем, он не на охоте…. 
     - А где?! – словно сговорившись, одновременно, с неподдельным изумлением выпалили оба - начальник оперативного отдела и замполит.
     - Не знаю, но пришел домой очень взволнованным. Переоделся в гражданскую одежду, сказал, что убывает по срочному заданию….
     - Какому заданию?! – не переставая про себя удивляться, переспросил Сухожилов, каким-то пятым чувством, подспудно, ощутив, что сейчас наконец-то прояснится ситуация.    
     - Особой государственной важности, -  тихо ответила она и замолчала.          
     - Что-что?! – ошарашено майор посмотрел на замполита: - Вы что-нибудь можете пояснить?!   
     Тот, словно выброшенная штормом на берег рыба, беззвучно открывая рот и глотая воздух, очумело помотал головой и, не сводя взгляд с женщины, тупо уставился на нее. 
     - Сказал еще, что направили в Москву и долго отсутствовать не будет, скоро приедет, - добавила она.
     - Белиберда какая-то! – Сухожилов ощутил сухость в горле и  появившееся откуда-то изнутри неприятное липкое чувство опустошенности. Обвел взглядом обоих: – Ну, кто-нибудь  объяснит, что все-таки произошло?!
Вопрос завис в воздухе. Ответа не последовало. Да и кому и что объяснять?! В кабинете находилось трое, из них двое прибывали в полном неведенье происшедшего.
     Они интуитивно чувствовали и подсознательно догадывались,  но открыто боялись признаться, даже себе, что произошло явно выходящее из рамок логического понимания чрезвычайное происшествие, в котором как-то завязано исчезновение осужденного и отсутствие двух офицеров. И если первое - побег из колонии явление вполне объяснимое, правда, за него, а вернее за прорехи в надежности охраны и недостатки в режиме лагерного содержания начальство, наверняка, учинит разгон и разродится грозным приказом, то последнее никак не укладывалось в голове. 
     Сухожилов хмуро посмотрел на супругу конвойного офицера. По  ее виду было не заметно, что сильно переживает, отсутствовал даже намек,  указывающий на какую-либо  озабоченность.   
     - Значит, говорите, что ваш муж выполняет особо секретное задание и поехал в столицу?! - глядя в упор, сурово произнес Сухожилов, - И вам, конечно, ничего больше не известно?! 
     - Я, кроме того, что сказала, ничего не знаю, - передернув плечами, недовольно отозвалась она. - Приедет Паша, тогда сам все расскажет. Ко мне есть еще вопросы? 
     - Пожалуй, пока нет, - сухо ответил майор. - Если понадобитесь, то  продолжим наш разговор. До свидания!
После ее ухода, Сухожилов посмотрел на продолжавшего стоять в растерянности замполита: 
     - Она не соображает в какую мерзкую историю вляпался муженек. Между прочим, - тяжко вздохнул, -  мы с тобой в нее тоже попадаем - вот что пакостно….
     - Что делать?! - вопросительно взглянул на него замполит. - Надо докладывать наверх.
     - О чем?! Как себе представляешь?! У тебя пропал командир, который под видом охоты на какое-то якобы особо секретное задание в Москву отправился, у меня  оперативник где-то затерялся. Ко всему исчез, как под землю провалился, осужденный, и все одновременно…. О чем докладывать?! О побеге?! Так и следов никаких!   
     - А может Сурков и Глухов пошли на охоту и, увидев бежавшего, стали его преследовать, - почесав за ухом, выдвинул версию замполит. - А что?! Может, так и случилось…..
     Майора будто ударило током. Встрепенулся. Сразу ожил. В глазах  засверкали  искорки осмысления  прозвучавшего варианта:
    - Слушай, а башка у тебя варит!  Не только для фуражки!    
     Как будто не слыша похвалы, замполит задумчиво протянул:
     - Одно смущает -  упоминание  о Москве, да про какое-то задание ….
     - Меня тоже, - кивнул Сухожилов, - но если это отбросить, то все получается красиво. Дугин сбежал, каким способом воспользовался - потом разберемся. Мой опер и твой командир, будучи на охоте, неожиданно повстречали его в лесу. Он стал от них уходить - естественно, пошли на задержание…. А что касается белокаменной то задание, о котором обмолвился супруге Сурков, может, оттуда получил, - стал развивать версию дальше: - Наверняка те, что при лампасах попросили что-либо достать. Живности у нас в тайге предостаточно. Может, медвежью шкуру, а может, и живого медвежонка…. Вот тебе и задание особой важности!   
     - А если все-таки в Москву дернул?! -  сомневаясь, промолвил замполит.      
     - Зачем?! Да и как?! Сам знаешь, транспорт какой у нас - по воздуху, да разве что по воде…. 
     - Он на машине.
     - О чем порешь?! На какой машине?! - округлил глаза Сухожилов, недоверчиво смотря на замполита.   
     - На узаике, ротном.
     - Что сразу не сказал?!  Почему молчал?! -  побагровев, яростно взревел майор. - Клещами из тебя, что ли  информацию вытаскивать?!
     - Да как-то вначале не придал значения…, -  опешив, промямлил тот.
     - Сурков с водителем?! - резко, словно выстрелив, задал вопрос Сухожилов, не обращая никакого внимания на попытку оправдаться.   
     - Один.
     - Выходит, Сурков с Глуховым на колесах. Уже кое-что!  Поиск теперь облегчается, - довольно констатировал Сухожилов и продолжил, размышляя вслух: - Выехали на охоту. Сурков без ружья….  Кстати, все ротное оружие у тебя в сохранности? - пристально посмотрел на замполита: - Не с пустыми же руками твой военачальник по тайге разъезжает.    
    - Вроде как по докладам дежурных все на месте….
     - Вроде бы, да кабы! - с ехидцей перебил майор. - А ты проверь!  В общем так, - твердо произнес, приняв окончательное решение: -  Проверь наличие оружия, подготовь данные о машине с номером - на все отводится час! Потом собираемся и готовим донесение о побеге Дугина. Сообщаем, что преследуют его Глухов и Сурков. Поднимаем всех по тревоге и высылаем розыскные наряды.    
     Через час они обсуждали еще одну с ног сшибаемую новость - Сурков из комнаты хранения оружия, оказывается, забрал два пистолета с боеприпасами. Взял, оформив, как и полагается по установленным правилам, расписавшись в журнале выдачи вооружения. Поэтому дежурные при смене и не хватились отсутствия пистолетов, полагая, что запись соответствующая имеется, и что оружие получено самим командиром роты - прямым и непосредственным их начальником, главнее которого здесь, в отдаленном лесном подразделении, никого не имелось.
     Все это выяснил замполит, проведя проверку хранения оружия. К этой новости вскоре прибавилась еще одно умопомрачительное известие: выяснилось, что Дугина вывел из колонии сам Сурков. В этом признался ефрейтор из числа контролеров, когда подчиненные Сухожилова просматривали документацию на контрольно-пропускном пункте и обнаружили его блокнотик с записью времени выхода  осужденного из зоны. Ефрейтор пояснил, что вместе с командиром роты при выпуске осужденного присутствовал сотрудник оперативной части колонии лейтенант Глухов.   
     - Ну, что теперь скажешь, товарищ политрук?! – подавленно проговорил майор, на душе которого, образно говоря, скребли кошки. - В дерьме мы с тобой по уши. Отмываться придется, если пронесет, ой – как долго! – Обреченно махнул рукой: - Ну, да ладно! Плакаться будем, когда начальство понаедет. – Вздохнув, мрачно изрек: - Одного не могу взять в толк - с какой целью, для чего им понадобился Дугин?! Зачем сам командир конвойной охраны устроил  побег, да еще вооруженный, втянув в организацию зеленого опера?!
     Вопросы, как у заплутавшего путника в пустыне: куда не глянь – кругом бескрайность песчаных барханов. Куда, в каком направлении идти?  Кто подскажет…?   
     - Между прочим, где твой политический нюх?! Как будем докладывать?! Ты хоть представляешь?! – Сухожилов не по-доброму посмотрел на притихшего замполита.
     Тот мысленно представил заседание партийной комиссии при политотделе соединения, на котором за политическую недальновидность и промахи в воспитательной работе с личным составом его исключают из партии. Немой укор читает в глазах членов партийной комиссии: как же мог допустить, чтобы командир роты встал на путь служебного преступления?! Почему не было надлежащего идеологического влияния  на психологический климат в коллективе, в том числе и на его руководителя? Умозрительно видит картину прощания с партийным билетом, а вместе с ним и мечтами о выходе по истечении срока службы на пенсию. Увольняют его по решению суда офицерской чести.  Оказывается он никому не нужным, выкинутым из обоймы войск на улицу и жить приходится  начинать заново….      
     Печально поднял взгляд на начальника оперативного отдела, комок подкатил к горлу, перехватило дыхание -  жалко стало самого себя, еле вымолвил:
     - Причем здесь я?! Твой идиот тоже не лучше моего ротного….
     - То правда! – покосился Сухожилов и примирительно произнес: - Чего цапаться?! Прошляпили мы что-то - я с подчиненным, ты - с начальником…. Шею намылят, как пить дать! Только б голову не оторвали, удержаться бы….      
     Майор замолчал. В кабинете воцарилось тишина. Каждый с содроганием думал о предстоящем разборе происшествия и тех выводах, которые в отношении его может сделать скорое на расправу начальство. Первым, прервав тягучесть молчания,  заговорил майор:
     - Короче, сейчас приступаем к местному розыску и пишем донесение. Будем ожидать комиссию. Да, вот еще что, - посмотрел на замполита, побледневшего от горького предчувствия: - рекомендую удержаться от снятия стресса, да и офицерам своим  посоветуй не употреблять. Воробей я стрелянный,  знаю, что говорю: к вечеру уже объяснительные писать будем. Прилетят ангелы в погонах быстро….
     Так и случилось. Получив срочную депешу, руководство ГУЛИТУ немедленно связалось с начальством внутренних войск.  ЧП немыслимое, такого еще не случалось, чтобы  офицеры с зеком в бега пускались. Создали совместный оперативно-розыскной штаб, комиссия вылетела на вертолете в миг ставшим известным в силовых ведомствах таежный поселок. Название Валай не сходило с уст штабных офицеров. Для какой цели  офицеры с зеком сошлись?! Может, задумали какое вооруженное нападение?! По имевшейся информации якобы собирались в Москву податься. Но сведения могли оказаться ложными, специально пущенным слухом, хотя и исходили от супруги ротного командира.
     Ее доставили в областной центр, где в  здании местного УВД провели по всем правилам допрос, но ничего нового не добились. Бедная женщина узнав, что ее мужа ни на какое секретное задание особой государственной важности не направляли, упала в обморок.  Приведя в чувство и констатировав нервный приступ, ее быстренько поместили в областную клинику под врачебный и милицейский присмотр, установив там пост охраны.
     В образованном штабе терялись в догадках генералы, терли и морщили лбы полковники, майоры и капитаны анализировали ситуацию, тщетно пытаясь найти ответы на многочисленные вопросы - от вскрытия причин совершенного до возможного нахождения беглецов и их намерений.
     В самом поселке, конвойном подразделении и лагерной зоне кипишь до неба: прилетевшая комиссия сразу же отстранила Сухожилова и замполита от исполнения обязанностей, заставив писать все новые и новые объяснительные записки. Опрашивали всех без исключения сотрудников колонии и военнослужащих роты. Не выдержав напора служебного расследования, майор запил. Вызволить его из плена сорокоградусной взялась та же комиссия, придя к выводу о помещении на принудительное лечение в лечебно-трудовой профилакторий (ЛТП) – заведение закрытого типа, при этом направив документы на увольнение из рядов ведомства.    
     Замполит держался изо всех внутренних сил, каялся в упущениях воспитательного процесса и заверял в преданности политики партии и правительства, но бесполезно…. О чем мысленно предугадывал, содрогаясь в душе, то и случилось: расстался с партийным билетом и военную форму сменил на гражданку….      
     В ходе розыска обнаружили брошенный воинский уазик на берегу Камы. Опросили всю староверческую семью, даже нашли лодку и установили номер  быстроходной «Ракеты», а один из членов ее команды даже  вспомнил троих пассажиров и признал их по предъявленным ему фотографиям.
     После трех дней расследования и безрезультатного поиска  в штабе пришли к выводу, что разыскиваемые, по всей вероятности могут объявиться в столице.
     И они объявились…. Выйдя первым из тамбура пассажирского вагона на перрон столичного вокзала, Дугин радостно вздохнул полной грудью – Москва! Обернулся к следовавшим за ним своим спутникам: 
     - Скоро конец путешествию. Теперь надо дать знать о моем появлении в городе.
     - А разве мы не сразу на Лубянку поедем? – вопросительно взглянул на него Глухов. – Я думал, что нам на метро, и мы будем уже там.
     - Ага! – снисходительно отозвался Дугин и почему-то улыбнулся:  - Как в метро с оружием пройдете? Вдруг сцапают? Доставят куда надо, а главное – меня под удар поставите. 
Пока тряслись в поезде скорого сообщения, травил им во всю байки про деятельность КГБ, в душе потешаясь доверчивостью этих олухов в погонах, как пренебрежительно называл их про себя.
     В купе вагона, в котором всю дорогу ехали втроем, он, как офицер госбезопасности, роль которую играл так искусно, что Сурков и Глухов даже  прониклись к нему уважением, рассказал о  принятой директиве Советом национальной безопасности Соединенных Штатах  еще в 1948 году. О ней он действительно прочитал в одной из книг, благо было время повышать свой кругозор в лагерной библиотеке.
     Директива предписывала организацию тайных операций и развертывание психологической войны против СССР. Как бы по секрету поделился, что согласно принятой концепции агенты зарубежных разведок до сих пор вербуют граждан для подрывной деятельности в государстве и что, наверняка, задуманная акция по устранению главы партии и некоторых членов Политбюро есть завершение давно задуманного плана. При этом тогда многозначительно изрек:
     - Наверняка, в этом кое-кто из высших эшелонов госбезопасности замешан, не без этого. - Заметив как после этих слов, офицеры переглянулись, добавил, как бы рассуждая вслух: -  В случае если информация о моем появлении просочится, то до своего руководства мне не добраться, считай – кандидат на тот свет….   
     - Неужели могут убить? – охнул Глухов, заворожено смотря на него. 
     - Ликвидируют, - поправил его Дугин, козырнув профессиональным термином, почерпанным из книг, -  может не сразу, но ликвидируют….
     - Тогда как поступать? – прямо смотря на него, встревожено спросил Сурков.
     - Добираться только до непосредственного руководителя в Центре, - отозвался Дугин и вполголоса произнес: - Сведения во что бы то ни стало надо лично сообщить генералу Александрову. – Обведя взглядом  насторожившихся офицеров, улыбнулся: - Да расслабитесь, чего так напряглись? Все протекает нормально. Скоро Москва. На Лубянке встретят, только весточку заранее надо подать…. Ну, а потом, вам пожмут руки и, сто пудов, к награде представят, вернетесь героями….. 
     - Только бы доехать…, - мечтательно протянул Глухов, представив как ему, облаченному в парадный мундир, в Большом Кремлевском зале сам председатель Президиума Верховного Совета вручает государственную награду.
     - Доедем, никуда не денемся, - промолвил Дугин, - рельсы в Москве кончаются, дальше поезд не повезет…. 
     Теперь, на перроне вокзала, вернувшись к прошедшему разговору,  напомнил о высказанном им ранее предостережении.
     - Вот что, - посмотрел на Глухова и перевел взгляд на Суркова, - оружие предлагаю в камере хранения оставить. Затем ехать до Лубянки. Рядом со станцией имеется кафе. В нем мы с Павлом будем ожидать приезда сотрудников от генерала. А ты, - фамильярно обратился к оперативнику, - пойдешь в КГБ. Дежурному скажешь, что срочно надо к генералу Александрову. Тебя проводят. Генералу доложишь, что прибыл от Боцмана, то есть от меня и что я ожидаю в кафе.  Понятно?! – устремил на Глухова пытливый взгляд.
     - Ясно, но как я узнаю, что генерал есть тот Александров? - недоуменно пожал  плечами лейтенант: – Вдруг, не к тому приведут. Вы, Константин Иванович сами говорили, что следует только генералу доверять, мало ли что…. 
     - Сергей прав, - вмешался, до этого молча стоявший, Сурков. – Как он распознает - Александров это или какой-либо Петров? Надо приметы генерала описать.
     - Хорошо!  - согласно кивнул Дугин. – Рост небольшой, чуть ниже среднего, лысый, как бильярдный шар, - начал описывать, явно потешаясь над ними,  внешность бывшего главы  государства Никиты Хрущева, портрет которого помнил по подшивкам старых газет в зоновской библиотеке.  -  Тучный, в общем, такой бодрый толстячок. Узнаешь сразу, – посмотрел на внимательно слушавшего и пытающегося запомнить каждое слово оперативника.
     - Вот, что и требовалось! Запечатлел в памяти, как сфотографировал, - довольно отреагировал Глухов.   
     - Все, надо идти, - посмотрев по сторонам, сказал Дугин, - а то стоим, как три тополя на Плющихе, - вспомнил название кинофильма, который в прошлом месяце крутил в лагере, - только внимание привлекаем. 
     Положив в ячейку автоматической камеры хранения сверток, в котором находились пистолеты, они направились к входу в метро. Вскоре вышли из здания станции на Лубянки, где пути их разошлись. Дугин с Сурковым направились в ближайшее кафе. Глухов же прямиком в подъезд высокого каменного здания, строгий вид фасада которого подчеркивал  государственную значимость силового ведомства.   
     - Я лейтенант внутренней службы, - предъявив удостоверение дежурному по управлению в звании подполковника, представился Глухов. – Мне необходимо увидеться с генералом Александровым, прошу ему сообщить.   
     - Значит, вы служите в ГУЛИТУ, - изучая документ, проговорил  тот и, не выпуская его из рук, осведомился: - По какому вопросу? 
     - Дело срочное. Генерал должен меня принять. Позвоните ему! 
     - Позвонить-то, позвоню, - протянул дежурный, - но как доложить? 
     - Скажите, что прибыл человек от Боцмана, - почему-то стал нервничать Глухов, поймав пронзительный и, как показалось, недоверчивый взгляд подполковника, и тут же добавил: - Дело особо важное, промедления не терпит!   
     - Хорошо. Подождите здесь, - сказал дежурный и поднял трубку: - Василий Николаевич, спуститесь, тут один посетитель рвется к генералу Александрову.
     Надо отметить, что генерала с такой фамилией в Управлении просто не существовало, и об этом прекрасно был осведомлен дежурный, имевший список всего руководства и хорошо знавший в лицо начальство. Но столь рьяное стремление попасть на ковер к генералу с вымышленной фамилией, названный повод и в тоже время подлинное служебное удостоверение стоявшего перед ним лейтенанта вызывали явное подозрение в его вменяемости. Посему подполковник позвонил заместителю начальника медицинского отдела Главка, предполагая, что тот разберется с офицером, который, по-видимому, съехал с катушек на почве служебного рвения.  Тот, переговорив с  лейтенантом, пришел к одному мнению. Здоров, как бык, гласил вердикт медика, но дальнейшее общение с ним требуется со стороны оперативного состава.
     Не прошло и получаса, как Глухов предстал перед одним из начальников отделов Центрального Управления. Вначале ничего ему не говорил, настойчиво требуя провести к генералу Александрову, только которому, как многозначительно подчеркнул, мог доверить какую-то государственную тайну. При этом каждый раз внимательно всматривался во всякого сотрудника, заходившего в кабинет. Но после прибытия представителя ГУЛИТУ, куда сообщили из КГБ, что к ним явился их лейтенант, и приведенных ими нескольких убедительных примеров по поводу его исчезновения вместе с командиром конвойного подразделения и осужденным, сразу сник и честно поведал всю историю приезда в Москву.   
     Когда стало ясно, что истинной причиной вывода из колонии осужденного,  выдававшего себя за сотрудника госбезопасности и якобы выполнявшего спецзадание, явилось стремление двух офицеров предотвратить готовящееся покушение на Генерального секретаря и членов Политбюро ЦК коммунистической партии, все находившиеся в кабинете опешили от абсурдности происшедшего. У начальника отделения, носившего воинское звание генерала госбезопасности, от удивления отвисла челюсть.   
     Так, с раскрытым ртом и сидел, изумленно таращась на лейтенанта. Приехавший заместитель начальника ГУЛИТУ, тоже в звании генерала, схватился за голову и медленно, покачиваясь из стороны в сторону, неустанно твердил одно и тоже:
     - Боже, какая  сумасбродная  мысль! Какая сумасбродная мысль!         
     Сотрудники отдела Управления КГБ, принимавшие участие в опросе,  молчаливо смотрели на сидящее перед ними чудо в офицерском звании.   
     Наконец, придя в себя, заместитель начальника ГУЛИТУ метнул свирепый взгляд на сжавшегося лейтенанта, безмолвно смотревшего себе под ноги:   
     - Мухи в голове!  Ничего - продезинфицируем! 
     Генерал госбезопасности моментально отреагировал на его голос и, щелкнув челюстью, закрыл рот. Все встало на свои места. Причина выяснена, где оружие – установлено, один из путешественников с далекого Валая  уже здесь, место нахождение остальных известно – пора и за ними.         
     Пока в Управлении КГБ шло разбирательство с заявившимся  спасителем руководства Кремля,  Дугин и Сурков беседовали в небольшом уютном  кафе.   
     - Придется здесь зависнуть, - произнес Дугин, изучая принесенное официанткой меню. – Пока нашего лейтенанта примут, пока удостоверятся в его личности пройдет не менее двух часов – уж свою контору знаю, - заключил он, - так что спокойно можно перекусить и отметить наше появление в златоглавой. 
     - Спиртное заказывать не будем, к начальству скоро, - посмотрел на него Сурков. 
     - По чуть-чуть не возбраняется, - живо возразил Дугин, - мы, так сказать, символически….   
     - Ну, если только символически…, - соглашаясь, протянул Сурков, непроизвольно любуясь интерьером зала. От посещения подобных заведений он давно отвык в своей  конвойной службе, протекающей в лесном краю. 
     Пропустив пару стопок под салатик, Дугин поинтересовался:
     - Случаем, не приметил, где тут комната, куда цари пешком ходят?   
     - По-моему рядом с гардеробом, -  отозвался Сурков, подцепляя на вилку тонко нарезанный кусочек буженины - деликатес, которого давненько не пробовал.
     - Отлучусь на пару минут, - Дугин поднялся с места и вышел из  зала.
     Обратно он уже не возвратился…. 
     Обеспокоенный его отсутствием Сурков минут через десять ринулся в туалет. Дугина там не было. Исчез! Пропал! Терзаемый смутным  предчувствием надвигавшейся беды, Сурков вернулся в зал. Посидев еще с полчасика и окончательно сообразив, что ждать бесполезно, ни на шутку встревоженный, предварительно расплатившись с официанткой, поспешил в здание КГБ, куда недавно направился его товарищ.
     Две «Волги» с сотрудниками комитета, взвизгнув тормозами, резко остановились у парапета тротуара напротив кафе. Из машин выскочили четверо мужчин в штатском и быстрым шагом  скрылись за его дверями. Не прошло и пяти минут как вернулись назад. Их лица выражали конгломерат нескрываемых чувств: от явного разочарования до полного недоумения и растерянности. В кафе ни  Дугина, ни Суркова сотрудники КГБ, направленные на их задержание, не обнаружили. Опрошенная официантка пояснила, что один из посетителей, фотографии которых ей показали, ушел буквально перед их появлением, второй гораздо раньше.         
     Тем временем Сурков уже вошел в подъезд здания всемогущего ведомства, зорко наблюдавшего за сохранностью секретов и лояльностью к государственному строю, защищавшего его от  всевозможных происков мирового империализма.      
      - Я с Валая, старший лейтенант, - представился он дежурному, протягивая удостоверение личности офицера.
     - От Боцмана? - сощурив глаз, ехидно осведомился дежуривший  подполковник, уже предупрежденный сотрудниками отдела о возможном появлении второго офицера и даже, может, не одного, а с осужденным по фамилии Дугин.   
     - Да, - удивленно посмотрел на него Сурков. – Вы уже знаете?! 
     - Мы все знаем! – многозначительно поднял кверху палец дежурный. – Давно дожидаемся. Небось, к генералу Александрову? 
    - К нему, - кивнул Сурков. Внезапно его осенила догадка: Наверняка, Глухов  предупредил, а вдруг и сам Дугин уже здесь?  Облегченно вздохнул: - За мной придут? 
     - Обязательно! И скоро!
     Пришли, и любезно под ручки провели в кабинет, где состоялся соответствующий долгий разговор, к которому присоединился срочно вызванный заместитель начальника внутренних войск, в введенье которого находился процесс поддержания на высоком уровне политико-морального состояния личного состава. Не буду вдаваться в подробности разговора. Отмечу только, что по результатам проведенного комиссией расследования  перемещения по служебной вертикали, как в конвойных войсках, так и в исправительно-трудовом ведомстве, произошли стремительные. Руководящие кресла освободили многие - от генеральских лампасов до полковничьих папах. 
     Итогом стало совещание при закрытых дверях, а также  предприняты особые меры, чтоб случившееся не стало достоянием средств массовой информации. Цензура тогда, надо сказать, существовала все охватывающая, и нити ее находились в руках недремлющего всесильного ведомства, именем которого и воспользовался находчивый осужденный. Предпочли об этом лучше умолчать, впрочем, как и о всяком другом, что бросало тень на марш трудящихся к победе коммунизма.      
     Непосредственные же участники путешествия из Валая в столицу лишились погон, как начальник оперативного отдела колонии с замполитом конвойного подразделения, и судьба их всех более неизвестна.
     Вот только Дугин продолжал отматывать свой срок. Правда, в другой местности, уже в Сибири, где развернулись тогда грандиозные стройки века,  и семимильными шагами центральный по географии страны регион приближался к очередному партсъезду. На следующий день после того, как он благополучно покинул кафе, его задержали. Причем, в медицинском вытрезвителе, куда попал, не рассчитав возможность употребления и усвоения спиртного зелья нетренированным этим занятием в зоне   организма. Расслабился, так сказать, ощутив полную свободу и отделавшись от своих спутников. 
     Хотя и поместили его в другую колонию, но молва о Боцмане с Валая  прокатилась по всем исправительно-трудовым учреждениям, и стал он пребывать в непререкаемом лагерном авторитете.  И случилось это в начале семидесятых, когда высоко реяло знамя великих свершений во имя будущего, которое возводили мы все, в том числе и контингент особый – зоновский.