Жилины. Глава 3. Быть ему купцом. Апрель 1744 года

     Прервал папа свой рассказ, опять по сторонам начал смотреть:

     - Погодь сын, нам скоро налево повернуть надобно будет. Вон видишь, колокольня одинокая над деревьями мелькает. Крест у неё еще криво висит. Видишь?

     - Да вижу я папа, не слепой ведь.

     - Вот нам к той колокольне и надо. Не совсем, конечно. Она теперь можно сказать в чистом поле торчит, а раньше там кладбище деревенское было. Притормаживай потихоньку. Вон и поворот появился. Гляди-ка, асфальт положить когда-то успели. В прошлом году, когда я сюда заезжал, грунтовка была. Неужто деревня моя оживать начала?

     - Надо же дорога, заасфальтированная, налево в лес куда-то уходит, а ни одного указателя нет, - удивился я, - Как будто там объект какой-то секретный находится, и с полкилометра проедешь на шлагбаум с солдатом, его охраняющим, наткнёшься.   

      - Да был там указатель всегда. Но несколько лет назад его, когда трассу эту ремонтировали, бульдозером, наверное, почти совсем из земли выдернули, на одной ноге еле держался. Пару лет так стоял, а потом исчез. Думаю, что кто-то трубы, к которым он прикреплён был, в своем хозяйстве использовать решил. Вот теперь и приходится дорогу эту каждый раз почти на ощупь разыскивать.   

     Мы повернули налево и по новенькому, только совсем недавно положенному, ещё чёрному, не успевшему "поседеть", асфальту, въехали в небольшой лесок, скорее даже лесозащитную полосу, поскольку деревья почти сразу же закончились, и мы оказались в каком-то поле, не поле, а так пустоши с редкими деревцами и кустиками. Колокольня теперь виднелась во весь свой немаленький рост. Была она полуразрушенной, крест на ней висел действительно криво, одна из цепей его поддерживающихся, болталась разорванной почти посередине.  От церкви, которая была обязана стоять рядышком, даже следов не было видно. Вот так и осталась колокольня одна одинёшенька. Кладбище, о котором папа упомянул, тоже исчезло. Время всё-таки неумолимо к делам рук человеческих. Стоит только человеку, что-то забросить, я имею в виду какие-нибудь здания или сооружения, как природа быстренько свой порядок наводит. И руины всяческие, творения рук человеческих, глубоко под землю прячет. 

     - Давай-ка мы с тобой здесь, где-нибудь приземлимся, да перекусим, а то естество начинает своё требовать. Дальше нельзя будет, там под землёй мёртвые лежат, их покой тревожить не следует. Вон, видишь, берёзка одинокая стоит. Вот и давай в её тенёчке мы, присядем, и я тебе дальше немного расскажу, а потом, как сил наберусь от земли родной, мы свой путь продолжим.

     Мы так и поступили. В машине нашлась подстилка, на которой мы с женой и детьми, теперь уже выросшими и разлетевшимися из родительского гнезда в разные стороны, некогда вот также где-нибудь в тенёчке присаживались и перекусывали в наших долгих путешествиях по родной земле. Теперь и машины той давно уже нет, на которой мы, невзирая на все трудности – плохие, трудно проезжие дороги, да отсутствие бензоколонок, да ещё множество всего, что и перечислять даже не хочется, колесили по стране, а вот подстилка эта перекочевала в мою иномарку и, видишь, пригодиться смогла.

     Отец из своей котомки достал термос с ещё горячим кофе, жареные куриные ножки, которые правильней окорочками называть следовало, но он их ножками обозвал, так ему привычней, наверное. Несколько кусков хлеба, да по паре бутербродов с колбасой докторской, без жира значит. Вполне достаточно, чтобы наесться голодному человеку. Я окорочок зубами рву, а папа свой рассказ продолжает:

     Иван проснулся ещё затемно, голову приподнял, а Тихон уже около печи стоит, кочергой шурует.

      - Проснулся? Молодец. Не зря говорят: "Кто рано встаёт, тому Бог подаёт". Ты всегда так рано встаёшь, или это только сегодня произошло из-за непривычной обстановки?

      - Я, дядя Тихон, привык вставать рано. У нас все так встают, и тятя, и маменька, да и младших братьев с сёстрами к тому же они приучают.  Они ведь, как это объясняют? Если раньше встанешь, больше сделать успеешь.

      - Правильно. Так оно и есть. Лежебок работа не любит, да и они её чураются. Иди, умойся, рукомойник в углу за занавеской, там же и утирка висит. Сейчас я лучину разожгу, чтобы ты, когда умываться будешь, руки мимо лица своего не пронёс. Ну, а когда щи подогреются, мы их поедим, да делами заниматься будем.

     Только он успел всё это проговорить, как дверь отворилась и в избу вошла женщина, высокая, худощавая, лицом на Тихона похожая, отметил Иван, который услышав шум, в щёлку посмотрел и умываться продолжил. Женщина, перекрестившись, сразу же к хозяину бросилась:

     - Тиша, кормилец ты наш, вернулся. Мы уж заждались. Считали, что ты ещё третьего дня придёшь, а ты сегодня… - и она даже прослезилась.

     Тут она заметила Ивана, который вышел из-за занавески, вытирая руки. Она даже вопрос задать не успела, как ответ на него получила.

     - Авдошенька, познакомься. Сей отрок имеет очень редкое имя. Это одна из причин, почему я его себе в помощники избрал. Зовут его Иваном.

     Женщина улыбнулась и Ивана сразу же, как будто теплом обдало, таким приветливым у неё стало лицо.

     - Наконец. Слава Богу это произошло. Мы сколько его об этом просили, - и она ещё раз улыбнулась Ивану, а затем повернулась к брату, - Ведь ты уже не мальчик, чтобы почти без перерывов ходить с этим коробом за плечами. Ноги болят, спина болит, а ты… - и она махнула рукой.

      Затем оценивающе посмотрела на Ивана:

      - Молод-то как. Силёнок может не хватить. Тиша побереги его, - и опять Иван заметил, как у неё на глаза слёзы набежали.

      - Ты Авдоша, не беспокойся. Он действительно очень молод, но это ведь не недостаток. Это скоро пройдёт, он возмужает, наберёт силенок и начнёт мне помогать на деле. А пока пусть учится, да помогает в том, где может помочь. Поняла, какую я идею вынашиваю? – и он испытующе на сестру посмотрел, а затем, выждав немного, завершил, - я желаю из него настоящего купца вырастить.

     Иван слушал и не верил своим ушам, слушал и сомневался, правильно ли он всё понял, слушал и не понимал, радоваться или печалиться ему надо.

     Авдотья закончила суетиться у стола, и позвала мужчин завтракать. Сразу после того, как рты были вытерты тыльной стороной ладоней, Тихон позвал Ивана за собой:

     - Пойдем-ка во двор друже. Коровы у меня нет. Овец с козами не держу. Курей и тех нет, последнюю не помню даже, когда съел. Столуюсь, чем Бог послал, в основном у чужих людей. Зачем мне живность разная? Она к дому привязывает. Вот, большинство людей и сидит безвылазно около своих хат. Им за скотиной ухаживать надо. Кормить, поить, чтобы затем убить и съесть. Такая жизнь не по мне. Я свежий воздух люблю. Дорогу люблю. Новых интересных людей люблю. Вот по всему этому у меня и двор не как у всех.

     Вышли они в сени и через другую дверь в следующее помещение прошли, в котором у всех нормальных людей скот содержится. Тихон горящую сальную свечу, которую он в горнице от лучины зажёг, вставил в специальный подсвечник, к стене прикреплённый, и руками своё хозяйство обвёл:

     - Вот Иван, любуйся.

   Иван огляделся и понял, что находится в настоящем амбаре, в котором чего только не было. На полу и лавках стояли короба с разнообразными вещами, а, на полках, прикреплённых к стенам, лежали рулоны различных тканей и прочая мануфактура.

     - Всё это я на Холуйской ярманке этой осенью закупил. Подводу нанял да сюда перевёз. Когда с тобой познакомился, первый раз с новым товаром к людям вышел, по близлежащим деревням прошёлся. Всё почти распродал. Теперь надо снова товар подготовить и в путь отправляться. Последний раз, наверное, в этом году с тележкой пойдём. До снега надо управиться. Дальше межсезонье будет, придётся короб за плечи и так ходить, пока снег не ляжет и санные пути не наладятся. Вот тогда наступит лучшая пора для торговли. Закончим мелочёвкой всякой заниматься, которую за плечами легко таскать, да начнём на санках серьёзный товар возить. Как раз тогда праздники зимние подойдут, от Рождества и Крещения до Масленицы. Там только успевай за товаром сюда бегать. Настоящая гонка начнётся. Ну, а пока учиться будем.

     Учителем Тихон хорошим оказался. Всё на доступном языке он Ивану объяснил, но и парень не уступал ему в понятливости. Слушал очень внимательно, головой во все стороны не крутил, да вопросы задавал, по существу. К вечеру оба дорожных короба были нагружены, и Тихон с Иваном в дом вернулись. Авдотья уху сварила, её муж большим любителем рыбной ловли был. В Клязьме, что рядом протекала, рыбы полно, только ловить успевай. Кто-то из мужниных друзей принёс пару щук, да окуней с плотвой с полведра. Вот она перед ними по миске дымящейся рыбной похлёбки и поставила, да по краюхе хлеба положила. Ухи поели, кашей пшённой с репой закусили, а на сладкое репой пареной с яблоками побаловались. 

     Утром, когда на улице ещё совсем темно было, Тихон свечку зажёг, и они перетащили короба с товаром, для продажи подготовленным, на тележку. Сверху куском плотной непромокаемой ткани от непогоды накрыли и, помолившись, в дальний путь отправились. Тележку Тихон один тащил и только там, где было трудно проехать, ему Иван помогал.

     День шёл за днём, а путники брели от одной деревни к другой, иногда задерживаясь на денёк там, где торговля особо хорошо шла, а чаще через несколько часов дальше отправлялись. В деревни эти Тихон не первый раз заходил. Понял это Иван по тому, как их встречали там, а, поскольку иногда Тихону деньги отдавали за товар, что он в предыдущий раз в долг отпустил, его предположение в уверенность переросло. Груза становилось всё меньше и меньше, и тележку стало везти легче. Когда один короб был полностью распродан, а во втором товара осталось меньше половины, Тихон отправился в обратный путь.

     Дорога до дома с самого начала трудной оказалась, снег то падал с неба, то опять теплело, так что её развезло. Пришлось Тихону короб с остатками товара за спину повесить, а Ивану тележку с пустым коробом за собой тащить. Так и до Жилиц добрались. Оба по уши в грязи были. Изба встретила их теплом и уютом. Тихон лучину зажёг и в печь сунулся. Там стояли горшки с варевом.

     - Ой, молодец Авдотья. Вот, удружила, так удружила. Есть так хочется, что просто не могу.

     - Пока шли, вроде ничего было, а как пришли, всё, сил не осталось терпеть, - продолжил Тихон, снимая лапти. Затем размотал онучи и на пол их бросил. На лавку уселся и протянул:

     - Да, но прежде, чем за стол садиться, надо в баню идти, а вот натоплена ли она, это вопрос? – помолчал немного, на онучи глядя, затем на порты свои посмотрел:

     – Стирать всё это надо. Авдотья придёт, попрошу.

     И принялся ноги руками разминать. Видать устали очень. Иван на другую лавку присел, ту на которой он спал в прошлый раз, и тоже разуваться начал. Онучи у него даже грязней, чем у Тихона оказались, хотя вроде и под ноги смотрел старательно, как мать приучила. Она всегда говорила, что легче одежду не пачкать, чем потом её отстирывать. А Тихон вроде без разбора чуть ли не по лужам шлёпал, а на поверку вышло, что он аккуратней Ивана оказался.

     Дверь отворилась рывком, и Авдотья в горницу не вбежала даже, а словно влетела:

     - Вернулись родные. Я уж заждалась, хотя головой понимала, что и сегодня вы до дома добраться вряд ли сможете, но голова головой, а вот сердце изнылось всё. Как вы там? Не обидел ли кто? Всё ли с вами в порядке? Вот я на ваши окна и поглядывала изредка. Смотрю, в горнице вроде огонёк сверкнул. Ну, я сразу и побежала, – она продолжала лепетать, но при этом шерстяной варежкой, которую из кармана достала, ноги брата растирала до сильного покраснения. Тот только покряхтывал от удовольствия.

     - Что сидите? – вдруг всполошилась Авдотья, - баня натоплена, бегом мыться-париться, а я пока на стол соберу.

     Иван настолько устал за этот день, что думал: "до лавки доберусь, ни есть, ни пить не буду. Свалюсь и засну". Ан, нет, после бани они поели в своё удовольствие, потом Тихон рассказывал сестре, как торговля шла, а она слушала с таким живым интересом, что Ивану даже завидно стало. Надо же, как у Тихона всё хорошо. Вот у них отец с поля или из леса вернётся и ничего не рассказывает. Сидит на лавке, молча, и ждёт, когда перед ним миску с варевом мать поставит. А Тихон такие интересные истории рассказывал, что Иван тоже слушал, рот открыв, как будто его там не было и всё без его участия происходило. Вот Тихон мастер, так мастер, умеет своими впечатлениями делиться.

     Авдотья давно уже ушла домой, Тихон на печь залез и моментально заснул, а Иван ворочался на лавке и никак сон его не брал. Лежал он и всё думал и думал, как же ему повезло, что он такого замечательного человека встретил.

     Утром Тихон с трудом сумел его растолкать:

     - Вставай лежебока. Иди, посмотри, какая красота на улице.

     Иван встать, встал, но никак в себя прийти не мог. То ли сон ему под самое утро приснился не тот, что он заказывал с вечера, и он всё ещё продолжал его ждать, то ли ещё, что случилось, но глаза никак не хотели открываться. Пришлось веки пальцами раздвинуть, да так на крыльцо и выйти. Красота действительно сияла и на солнце горела. Ночью выпал снег, да не просто землю припорошил, а настоящим белоснежным одеялом её накрыл. А утром все облака унесло куда-то в неведомые края, и солнце, поднявшись над горизонтом, высветило безбрежную равнину, которую даже лес, стоявший вроде совсем неподалеку, остановить не смог. Так и расстилалась она далеко-далёко, прямо за горизонт. Потом Иван понял, отчего это так казалось. Лес тоже весь белоснежным стал, а солнце как раз над ним светило, вот его и не видно было.

     - Может, не растает? - мечтательным голосом произнес Тихон, - Вот, здорово бы было. За пару дней санный путь накатают, мы с саночками и отправимся в путь-дорогу. И идти легче, и привезти можно больше. А пока, давай умывайся, поедим, что осталось, да пойдём к Авдотье. Ты ведь только с ней успел знакомство свести, а остальных её домочадцев и в глаза не видывал. Теперь тебе и с ними надобно повидаться, да честь честью, как положено, познакомиться. Не чужие теперь небось.

     После завтрака, Тихон взял котомку, достал что-то из одного из коробов в амбаре стоящих, и в котомку переложил:

     - Пойдём в гости, только постарайся ничему там не удивляться, - сказал он и направился к двери.
 
     Иван, как привязанный, шёл за ним. Идти оказалось недалеко. Авдотья жила в соседней избе. Была она значительно меньше, чем у Тихона, а жило там, как оказалось, народа побольше. И хоть Тихон предупредил, что удивляться ничему не нужно, скрыть своё удивление Иван так и не смог. Авдотья была матерью шестерых детей. Самой старшей девочке было всего десять лет, а остальные мал мала меньше. Последний малыш только ползать учился. Он родился в начале лета, уже после того, как муж Авдотьи, Федот, утонул в Клязьме. Пошёл ранней весной на рыбалку и провалился под лёд, да так, что выбраться не смог. Вот его друзья иногда и приносили овдовевшей женщине рыбу в память о её муже. Так, что Тихон действительно кормильцем этой семьи являлся. Вроде сам одинокий, а семью содержал большую.

     - Вот и гости дорогие к нам пожаловали, - приветствовала их Авдотья, - смотрите дети дядя Тихон и дядя Ваня пришли.

     "Чётко она определила, как им меня называть, - подумал Иван, - хотя какой я им дядя, даже не седьмая вода на киселе, как принято говорить о дальних родственниках, а так незнамо кто, с боку припёка". 

      Детишки Тихона обступили, а он из котомки начал доставать для них гостинцы. Вначале леденцы с пряниками, а затем и игрушки пошли – куклы тряпичные в нарядах ярких и красивых, это девочкам, а мальчикам мечи деревянные со щитами, самому младшему досталась красивая деревянная погремушка, которую тот сразу же в рот отправил, и грызть принялся. 

      Тихон подарки раздаёт, а Иван вокруг оглядывается. Обычная изба, всё как у людей. Печка с полатями, лавки вдоль стен. Образ с лампадкой в красном углу. В окнах, так же, как и в избе у Тихона, стёкла стоят. Теперь-то он уже разобрался, что это такое. Тонкая пластинка, как ледяная, только не такая, какая на реке или луже при первом морозе появляется, а совсем другая. Лёд, он что, в руку возьмёшь, он и растает, в воду превратится. А стекло такое же прозрачное, как молодой лёд, но от тепла не тает, хоть на печку положи. Это Ивану Тихон сказал, а он всё знает. Стекло прозрачное, через него свет проходит, и в доме светло становится, а холод оно задерживает даже лучше, чем бычий пузырь, который у него дома в окне натянут.

        Иван уже даже прислушиваться перестал, что там Тихон своим племянникам рассказывал. Он избу Авдотьину продолжал рассматривать. Полки на стенах висят с утварью разной. Всё знакомо, в их избе также было. А вот то, чего он ранее не видывал никогда, его удивило. Над лавкой, которая к входу ближе всего стояла, ещё одна полка висела, так вот на той полке что-то непонятное лежало. Ивана это так заинтересовало, что он не выдержал и Тихона легонько тронул, да на полку ту показал:

     - Это, что? Книжки. Я могу их читать?

     - Конечно, ты все эти книги можешь читать. В них столько мудрости народной собрано. Ну, это ты сам всё скоро узнаешь. А сейчас вон посмотри, тебя уж заждались, а ты всё по сторонам глазеешь. Не по сторонам надо глядеть, а на девушек молодых да пригожих.

     Настёна, старшая Авдотьина дочка, светловолосая, но не совсем белокурая, а такая у кого волосы серединка на половинку бывают, но всё же скорее светлые, чем тёмные, так про себя решил Иван, потащила гостей на телёночка, который только вчера на свет появился, посмотреть. Тихон отказался, что он телят никогда не видел. Экое диво, телёнок родился. А Иван пошёл. Хотя он уже тоже много раз видел и телят, и жеребят с ягнятами, но отказать этой весёлой и подвижной девочке никак не мог. Он не до конца, конечно, мог понять, как живётся в такой семье, где одна лишь мать должна со всем управляться, но в жалости и сочувствии ему нельзя было отказать. Вот и пошли они на скотный двор. За ними и малышня отправилась. Впереди важно вышагивал семилетний Стёпка, он был после Настёны старшим ребенком в семье. Его так все и звали "Старший мужик в доме", чем он очень гордился. За ним шли близняшки Дашка с Машкой, а замыкал процессию трёхлетний Ванька. В хлеву две коровы стояли. К одной махонький телёнок прижимался, видать холодно ему ещё было. Рыжий с белым пятнышком на голове, "точно между рогами, как звёздочка светить будет", - подумал машинально Иван, пока рассматривал это существо, только вчера на свет появившееся, а уже твердо на ногах стоящее.   

     - Это тёлочка, - объяснила Настёна, - Нам уже сейчас молока не всегда хватает, а тут ещё малыш появился. Вот и решили маменька с дядей Тихоном оставить, если родится тёлочка, её на вырост. Стёпка кашляет часто, лекарь сказал, что его надо козьим молоком поить. Так нам дядя Тихон весной две козочки подарил. Они вон в той загородке живут. Летом мы их на улицу выпускали, травку поесть, ну, а сейчас травы нет, мы их сеном кормим. Морковку с капустой ещё даем, они их очень любят. Я их доить научилась, поэтому мы теперь с мамой вдвоём доим. Она коров, а я коз.

     Иван обошёл весь скотный двор. В конюшне стояла худая старая лошадь, а в курятнике десятка два кур с петухом. Настёна шла впереди и всё-всё показывала.

     - Вот там сеновал. В этом году мы впятером почти всё лето там спали. Малыш так плакал, что спать не давал. Никто не знает, что у него болело. Лекарь сказал, что его газики мучают, и прописал укропную воду. Но мы, сколько её не делали, и ему не давали, не помогло. Потом всё прошло, но было время он с утра до ночи, да и ночью тоже плакал. Поспит немного и плачет.

     - Как его зовут, а то ты говоришь малыш, да малыш? – спросил Иван.

     -  У нас новый батюшка, он всем детям даёт такие странные и сложные имена, что иногда даже трудно их выговорить. Вот и малышу он такое имя придумал, что мы долгое время его запомнить не могли. Представляешь, Еразим. Пока мы его иногда Еркой зовём, а, что потом будет, не знаем.       

     - А откуда батюшка такое имя взял?

     - Из святцев. Он родился 9 марта, а в святцах на эту дату других святых нет. Батюшка так малыша и окрестил. Сказал, что это хоть и редкое, но знаменитое имя. Когда-то давно так звали святого, одного из Четырнадцати святых помощников. Сейчас по деревне много бегает малышни с такими вот редкими труднопроизносимыми именами. Вон в соседней избе Вонифатий с Фелицатой живут. Представляешь. Дома их, да и мы все тоже зовём, конечно, сокращенно, попроще: Воня да Феля, и то, что за имена получились? Смех один. Не имена, а клички какие-то. А в следующей избе два маленьких брата-близнеца. Один Филагоний, а другой Полиевкт. Батюшке уж сколько раз говорили, в святцах столько красивых русских имён, зачем он нам имена иноземных святых даёт, а он не унимается. Мужики уж решили к благочинному идти с этим вопросом. Сейчас выберут самых достойных и пойдут.

     - Я смотрю, ты во всех делах церковных разбираешься, святцы читаешь.

     - А у меня приемная бабушка попадьёй была, она меня и научила всему.

     Ивану было так интересно с этой девочкой разговаривать, маленькая ещё, лет десять, может чуть больше, а столько знает, удивлялся он. Себя, хотя он всего на тройку лет её старше был, он уже взрослым считал. Работает, пусть денег пока не получает, за прокорм работает, но всё же уже при деле, своей семье пользу приносит. Но интересно-то интересно, однако, надо и в избу возвращаться. Тихон там, небось, заждался.

     Тихон в тот момент, когда все ребята в избу вернулись, занимался починкой какой-то утвари. Он был мастер на все руки. Увидел, что ребятня в горницу вернулась, голову поднял:

     - Ну, что Иван со всеми познакомился? Теперь ты тут своим человеком должен стать. Помогай Авдотье с Настасьей, как можешь. А я вот сейчас уже заканчиваю, да пойдём, собираться будем в дальний путь. В этот раз мы далеко отправимся, в соседний уезд, свой уж весь обошли.

     На улице резко потеплело. Снег таял прямо на глазах. Под ногами хлюпала жижа из снега вперемешку с грязью.

    - Да, видать не до санок ещё, придётся на своём горбу короба тащить. А ждать хорошую погоду нельзя. Я не один тут. Кто-то пройдёт по тем деревням, которые я уже много лет обихаживаю, и всё. Денег ведь у народа немного. Накупят чужого товара, мы сами без денег окажемся. И куда ты мне скажи, товар девать будем, в который немалые деньги вложены? Так, что у нас выбора нет. Пойдём, переберём короба, загрузим их, чем полегче, да завтра, с раннего утреца, в путь-дорогу отправимся. 

     Вот так и пошло. Всю зиму и начало весны, и в стужу, и в метели, до апреля, когда совсем распутица началась, они бродили по деревням, уходя зачастую от Жилиц на сотню вёрст. По дороге Тихон учил Ивана офенскому языку. Оказывается, есть такой странный и для обычного человека совсем не понятный разговорный язык, на котором могли общаться встретившиеся, где-нибудь в людном месте, бродячие торговцы. Необходимость в совершенстве владеть им была по многим причинам. И прежде всего, чтобы посторонние не смогли понять, о чём там гуторят эти торгующие мужики. Не будешь же прилюдно цены, да качество товара при покупателях обсуждать. Тем более спор затевать, да отношения выяснять. А так и понятно лишь посвященным всё становится, да мужики, вокруг толпящиеся, с уважением глядят, мол, смотри-ка они и не по-нашенски разговаривать могут. Иван только диву давался, как, слегка исковеркав, обычное, всем понятное слово, превратить его в настоящую тарабарщину для окружающих, внимательно прислушивающихся к чужому разговору. Всё оказалось совсем не сложно, просто запоминать очень много пришлось. Хотя дороги всегда длинные были и времени на это обучение хватало.

     Товара в амбаре становилось всё меньше. Кое-что вовсе закончилось, а то, что ещё осталось, раскупалось уже не так хорошо.

     - Что ж, - сказал как-то Тихон, когда они в очередной раз, вернувшись в его избу, зашли в амбар, - надо заканчивать эту беготню. Ничего она уже почти не даёт. Остаток товара пусть лежит, не испортится. Будем мы теперь готовиться к полевым работам. Иди домой, дорогу думаю, не забыл. А осенью, как с уборкой урожая закончите, приходи. Давай точно договоримся. Приходи накануне дня святых Фрола и Лавра, и мы с утра на Фроловскую ярманку в Холуй отправимся. Это будет твоя первая ярманка, с неё и начнём. 

     Продолжение следует