Рассказы в таверне

О том, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, я слышал часто, но никогда не знал, что это настолько верно.
Что может быть общего у Купца, волею судеб свернувшего с большака из за ямы на дороге, сидящего в дальнем углу, с заметным усердием подсчитывающего в товарной книге очередные вычеты и у сидящего в схожем углу, но в другом конце, заказывающего очередную порцию зажаренных в печи до золотистой корочки, сочных и слегка похрустывающих во рту, согревающих соками жадный рот, с явной нехваткой пары зубов, Кузнеца? Оба этих милздаря, выбрали из всех здешней таверны, мою. Не самую большую надо признать, да и маленькой ее назвать язык не повернется, к тому же не найдется иной в наших краях.
А чего еще вздумается в холодный зимний вечер акромя жаренной курицы да доброй кружки пива? Вот и заглядывают сюда, кто по радости, кто по еще какой нужде. Нравится мне, скажу я вам, мое занятие, много чего подмечаешь, есть с кем перекинуться парочкой слов, да драку, прекрасную в своем безрассудстве, поглядеть завсегда интересно!
Уж сколько всяких людишек повидать успел, так за раз и не упомнишь. Одно я научился подмечать, как гляделки из угла в угол, могут перейти в что-то стоящее внимание…
– Эй…Купец, чего нахмурился? Закажи курочку какую, глядишь и живость к тебе вернется – прокричал с одного угла таверны Кузнец, подловив момент, по-хозяйски, шлепнув кухарку, подносящую очередную порцию курицы, так своеобразно обратился он к Купцу.
При этом в столь же мужицкой манере залился он, если можно так назвать, смехом, еще больше смущая молодого Купца. Кухарка, сама разносившая в отсутствии более фигуристой девчушки, для приличия взвизгнула, да огрела распаявшегося гостя краем фартука. Затем спешно удалилась с трудно скрываемой улыбкой, от такого внимания, обратно в кухню.
– Нет уж, нет у меня тяги к курицам сегодня – провожая взглядом кухарку, проговорил Купец –Даже если и была, прегадостное это дело…
– Какое? – перебил на полуслове, откусывая блестящий от жира кусок курицы Кузнец.
– Жить! – с заметной тяжестью и досадой произнес Купец. День его выдался не столь удачно как у навязавшего себя собеседника, который только и успевал вытирать пиво с пышных усов, подчеркивающих статные, как он сам считал, округлости морды лица.
– Ой, ой, чтож ты так заговорил то! – стремительно, насколько это возможно из-за свисающего пуза, образовавшегося по вине явного наваждения или еще какого колдовства, устремился Кузнец к своему невольному собеседнику. Обтирая попутно пальцы, скорее похожие на пятерню сарделек, испачканные жиром и здобренные ароматами пива.
Купец не успел выразить никакого протеста против компании такого видного милздаря, успел лишь выдернуть из под опускающейся тарелки ,письмо от его незадачливого компаньона, писавшего с неподдельной радостью о купленных им, по выгодной цене и с должным торгом разумеется, тринадцати мисочках, которых теперь надобно было чудом перепродать на ярмарке, по обыкновению проходящей в праздничный месяц.
– Ктож тебя на такие темные мысли навел? – со всей серьезностью, возможной от человека, увлеченно обмазывающего куриную ножку в соке и приправах, спросил Кузнец – Я вот, не вдаюсь в такие грустные мысли, да и прока то от них, одно унынье – задумавшись или прислушиваясь к своему животу, добавил Кузнец.
– Не всем еда придает столько же радости, как и тебе, есть вещи посерьезнее…величественнее – сказал Купец, отвернувшись от неприятных, скуловыворачивающих звуков поедания зажаренного трупика курицы. Он посмотрел в окно, обрамленное коричневыми ставнями, на свою телегу, изрядно послужившую и не раз починенную.
Телега, как и Купец, сделана из тонких, шатающихся, можно даже сказать не приспособленных для таких суровых условий, бревнышек и палочек. Служила она и домом, во время остановки в поле, и помощницей, перевозящей ценный груз.
– Эй…я с тобой же разговор разговариваю, чего ты, в самделе от голода и дурных мыслей глохнуть начал? В очередной раз оторвал Купца от мыслей Кузнец – Я вот тебе и говорю, в курочке – самовлюбленно продолжил Кузнец – в курочке, главное шкурка…да-да, именно в ней вся прелесть и смак – закончив столь необходимую для Купца лекцию, направил Кузнец последний кусок в перемазанный жиром рот.
Купец же, в силу своей природной деликатности и воспитанности не решился пересесть, хотя бы попытаться заткнуть прилипалу. Надо сказать то, что вся сущность Купца, всячески противоречила и не сходилась с ним, ни по наружным признакам, ни тем более по внутренним и при этом была у него одна особенность, которая в силу своей уникальности помогала ему в житейских проблемах…
– Ау…что ты как мешок с углями? С тобой тут человек беседу задушевную ведет, а ты все в облаках каких – то летаешь? – с сердитостью и явным недовольством, почти крича сказал Кузнец.
– А о чем мне с тобой беседовать то...о курах? Или еще какой чепуховице? – потратив последние капли терпения, бросил Купец.
Кузнец, поменявшийся в лице, сразу нахмурил брови, шея которую и днем то найти тяжело слилась в один большой шар, потного, смердящего тела, придавала виду не столько грозности, как отвращения – Ты что малец, грубить вздумал? – свисая над Купцом, грозно сказал Кузнец.
– Ты лучше присядь, а то вены лопнут или еще чего… – с подколкой ответил Купец.
– Да я тебя…отделаю сейчас также как боженька черепаху! – надувшись до красна, плотнее сжав руками края стола, срываясь на крик пригрозил Кузнец.
Ничего другого Купец и не ожидал от хамоватого, безобразного Кузнеца. Однако, я уже говорил вам о том, что была у Купца особенность, которая помогала ему в житейских проблемах. Заключалась она в быстроте его движений.
Не успел Кузнец среагировать, как кость, от доеденной им ножки, оказалась прямо у него в горле. Последствия не заставили себя долго ждать, Кузнец, задыхаясь, пытался вынуть кость, но ничего у него не получалось. С грохотом, произведя массу непристойных звуков, упал Кузнец замертво.
Кухарка, выбежала помогать гостю, оказавшего ей ранее столько внимания. Купец же, спокойно собрал свои книжки направился к телеге.
Вот такую историю довелось мне однажды наблюдать в таверне…