XIX

В открытом космосе солнце всегда смотрит прямо в глаза. Оно не отводит взгляд. Не прячется за облаками. Не скрывается за слоями земной атмосферы, чтобы ненароком не повредить сетчатку тех, кто решил на секунду взглянуть на его величие. Оно открыто и честно. Оно красиво. И абсолютно безопасно. Так же безопасно, как любой человек, в которого решили влюбиться. Как острый нож, который решили использовать не по назначению. Как сокровенные секреты, сказанные не тому. Солнце ждёт, чтобы на него посмотрели. Тянет к себе. Оно так же притягательно, как обрыв самой высокой скалы. Как дорога из окна машины, летящей двести километров в час. Как рельсы из двери поезда на полном ходу. Как острый нож, который решили использовать не по назначению. Как человек, в которого влюбились.

Солнце поглощает и ничего не даёт в ответ. Если представить солнце на одной стороне гадальной карты, то на второй будет не луна, а черная дыра. Не как противоположность. Не как что-то полярное, нет. Как дуальность солнца. Как сестра с другим цветом волос. Свет и тьма. Солнце и дыра. Недаром солнце представляли как главное божество, которому нужно больше всего жертвоприношений, дабы сохранить жизни других. Оно требует, оно жаждет. За его красоту нужно платить кровью. Но ведь кровь ничего не стоит сама по себе. Солнце придаёт ей смысл, придаёт значение, даёт ей повод служить на общее благо. Видя солнце, хочется жить, пусть даже ценой других. Ни за одну женщину, ни за одну родину не было пролито столько крови, как за пышущий жаром газовый шар в кромешно-тёмном космосе, летящем так быстро, что люди не успевают придумывать ему новые роли и имена.

Таким был и он. Я называла его солнцем, когда он любил меня. И демоном, когда разлюбил, хоть он и остался солнцем – обжигающим, иссушающим, и одновременно дающим жизнь, дающим сам повод для жизни. Я же была черной дырой, засасывающей всю солярную энергию, предназначенную всем, но отбираемую мной. Он принадлежал только мне. Я была крокодилом, жаждущим проглотить солнце. Мне было плевать, если меня разнесет на миллиарды мелких атомов, моя жажда была неутолима одними фантазиями. А фантазии были жуткими. В них я шла по головам всех, кто хоть как-то занимал внимание солнца. Да, они более достойны его внимания, да, мне нужно забыть и двигаться дальше, но чего стоят эти увещевания против животного голода, сосущей под ложечкой одержимости, заполняющей все мысли страстью быть рядом. Ничего. Ни самогипноз. Ни плацебо. Ни увлечения. Ничто не могло заменить его. Ведь если убрать солнце с неба, Земля погибнет. И я медленно погибала – рыба, брошенная на берег. Разлагалась постепенно, но верно. Вокруг меня уже витала гнилая вонь, через время появились и мошки. Никто, кроме матери не мог вынести моего вида, а уж тем более, моего долгого присутствия. Меня раздувало, как труп мёртвого кита, но если сначала меня ещё носило по волнам, в конечном итоге зыбучий песок забрал меня в свою пучину. И я лежала там. Разбухшая, дурно пахнущая, одолеваемая самым жестоким голодом в мире, пожираемая изнутри своей черной ямой, а снаружи тело потихоньку отслаивалось клетка за клеткой. Глаза высыхали – я больше не могла моргать. Не могла пропустить ни одной секунды его существования, следила за ним из своей норы, издалека. Мысли перестали быть осмысленными. Я лишь вспоминала жар его тела, какова его кожа на ощупь, как его ресницы дрожали во сне, а сердце гулко стучало под вздымающейся грудью. Его красота жгла мне глаза, когда мы были рядом. Все говорили: «С глаз долой – из сердца вон», но его образ был выжжен каленым железом в моей памяти. Ход времени не помогал. Не смотреть не помогало. Я выжгла себе глаза – и стала слышать его ежедневно. Не его голос, его самого. Как он моргает, как дышит, как размыкает пухлые губы, чтобы заговорить, как чисто смеется, и как сочно и слаженно работает сложный механизм его тела. Реальность перестала существовать. Изнутри во мне скреблись тысячи голодных жуков-паразитов, в ярости от того, что чуяли жертву, но не могли ухватить её. Сутки напролет, без осознания времени и дат, я мечтала о том, как наконец вонжу свои зубы в его мягкую пышную поджарую плоть, горячую и нежную, золотую и драгоценную, полную солнечного жара и вселенской энергии. И этот голод выгнал меня из ямы. И погнал обратно к нему.

Я стала тенью. Караулить его под домом среди мусорных баков несложно. Нужно было лишь дождаться, пока он будет идти достаточно поздно, чтобы вокруг не было ни души. Ждать пришлось долго – летние вечера были мёдом, на который липли разгульные люди, но вот наступил сентябрь – и особо дождливый вечер сыграл мне на руку. Несмотря на ливень, я почуяла его издалека – непередаваемый теплый естественный запах тела, смешанный со сладковатым потом и дезодорантом, был слишком незабываем. Когда он открыл дверь подъезда, я молниеносно подскочила к нему сзади, схватила за шкирку и изо всех сил толкнула внутрь, не выпуская воротник куртки из рук. Жестокость, с которой я нанесла ему удар, как только он попытался повернуться и вырваться, испугала меня. Он повалился на колени без сознания, а из носа потекла тонкая струйка крови, хоть и била я совсем не туда. Но адреналин, видимо, придал мне первобытной силы, и страх сменился холодным туннельным сознанием – я потащила его к лифту, а от него и к двери до боли знакомой квартиры. Всё это время он слегка мычал, стараясь прийти в сознание, но его зрачки в полуприкрытых глазах явно дрожали, и было слышно, что если он заговорит – его стошнит. В квартире на меня накатила истерика. Этот желтый свет, пробивающийся сквозь мои незрячие сухие глаза. Это маленькое пространство. Эта родная на ощупь кровать. Я протащила его сквозь дверной проём, оставляя лужи воды на паркете, и повалила на неё. Нависая сверху, я чувствовала, как силы покидают меня, а на смену приходит страх и смятение. В голове царил хаос – ощущения набросились со всех сторон: запах его тела, запах его крови, его мокрая кожа под моими пальцами, вьющиеся тяжелые волосы на его щеках, голос... Голос... Его голос был единственным, что я не могла воспроизвести у себя в голове всё это время. Такой...  тёплый. Приятный. Живой. Он всегда звучал, словно был единственным живым человеком в мире монотонных трупов. Я замерла, одолеваемая какофонией чувств, испытывая нечто среднее между оргазмом и панической атакой. Казалось, вселенная схлопнулась у меня в груди, но это лишь жуки-паразиты пришли в неистовство от близости пищи. Солнце что-то говорил мне, слабо и прерывисто, а внутри меня поднималась волна тошноты. Я слышала, как слюна отделяется от его губ, когда он открывал рот. Я слышала, как он сглатывает собственную кровь и морщится от её вкуса. Я слышала, как слаб он был и напуган, но громче всего я слышала оглушающий грохот его горячего сердца. Солнце. Солнце. Солнце! Что будет, если рассоединить солнце и Землю? Что будет, если они снова столкнутся? Жертвы. Я набрасываюсь на его губы, целуя с такой яростью, что он начинает задыхаться, всасываю его кровь в свой рот, наполняя его вкусом железа, я кусаю так, что нижняя губа лопается, и он кричит, пытаясь отбиться от меня ослабевшими руками. Мне хочется приласкать его, хочется перестать причинять боль, погладить по голове и нежно сказать, что ничего плохого не сделаю, но мною давно уже управляю не я. Слепая ярость на то и слепая, что отняв восприятие через глаза, у существа отбирают последний шанс видеть, когда нужно остановиться. Видеть, когда другим больно. «Будь со мной! Будь со мной! Будь со мной!», я слышала свои крики, словно со стороны, его же врезались в мои барабанные перепонки подобно шумовым  гранатам: «Нет! Отпусти меня! Я никогда больше не буду с тобой, смирись!».

Ритуал поглощения. Я пролью за тебя кровь, даже если она будет твоей. Моя пасть разверзается, и оттуда сыпется орда плотоядных жуков. Мы больше не можем ждать. Солнце свело нас с ума. Я вонзаю свои зубы в твою грудь, метя прямо в сердце. Оно ждёт меня, горячее и сочное. Это ведь просто оболочка, ты переживёшь. Ты переродишься в новом теле, я лишь помогаю тебе снять старую шкуру. Ты ведь Солнце. Древнее и кровожадное. Летящее сквозь пространство веками. Это не первый твой раз. Как и мой. Черная дыра внутри моей оболочки будет находить тебя снова и снова.

Моё новое солнце такое красивое, но такое холодное. Красота ледяная, но, всё же, такая же притягательная. Он-то уж точно безопасен. К нему можно прикоснуться и не обжечься. А потому я смело и покровительски приобнимаю его одной рукой за плечи, получая в ответ взгляд острый, как нож, который решили использовать не по назначению. Острый, как камень, на котором шаманы распинали своих жертв. Острый, как человек, в которого влюбились.