Тайна гибели Рема Хохолова, свидетельство очевидца

Завершая альпинистскую тему,  не могу не привести рассказ моей замечательной  тети,  а фактически   - старшей сестры Ирины  Сосиновской.  В свое время Ира не только приобщила меня к горным лыжам, но и ввела в круг замечательных людей — великих и просто опытных альпинистов.  Ох, и наслушался же я  там рассказов …, их бы  записывать, да куда там ... наливать и то не успевали.  А сама Ирина - участник  нескольких памирских и одной гималайской экспедиции 70-90-х годов.
Речь пойдет о высотном альпинизме, который, конечно, имеет отношение к  просто альпинизму, которым занимался я, но -  отдаленное. Альпинизм - вообще рисковая забава, а высотный альпинизм —  втройне. Те, кто им занимается, в моем представлении — богатыри духа, воли и далее по нравственному списку. Дело в том, что выше 6000 метров  лежит зона смерти и это не аллегория. Там человеческий организм не адаптируется, а съедает свои резервы и медленно, а иногда быстро, умирает. Возникает высотное истощение и мелкие бытовые болячки  обретают фатальные размеры: насморк превращается в пневмонию,  гастрит — в язву, язва - в перитонит, а отек мозга вообще возникает из ничего.   Надеюсь, я вас достаточно напугал и   могу предоставить слово Ирине.

Я, Ирина Порфирьевна Сосиновская,  была очевидцем трагических событий, произошедших в 1977 году на Памире, на леднике Фортамбек, когда  погибли два очень уважаемых альпиниста. Один из них - Рем Викторович Хохлов,   создатель нового раздела физики — нелинейной оптики, академик, вице-президент Академии наук СССР,  депутат Верховного Совета,  член ревизионной комиссии ЦК КПСС, ректор Московского Государственного Университета. Тем летом мы отметили его пятидесятиоднолетие. Я была участником  Памирской экспедиции  третий год, занимаясь хозяйством и  питанием альпинистов на высоте.
Базовый лагерь  экспедиции располагался на леднике Фортамбек, на поляна Сулоева. Поляна  названа в честь  альпиниста Валентина Сулоева, погибшего при восхождении на пик Коммунизма (7495 м) в августе 1968 года. Место это удивительное - оазис зеленой травы на высоте 4200 метров, среди дикого нагромождения скал и ледников. Если идти по леднику Фортамбек с ледника Москвина  (я проходила этот путь пешком) через  ледовые сераки  и трещины, и подняться на небольшой ледовый перевальчик,  перед вами откроется  широкая (3 км) зеленая поляна,  усыпанная крокусами и эдельвейсами. По  поляне бегают сурки,  за ней вздымается знаменитый  Памирский хребет, описанный во многих географических книгах. За хребтом, на высоте 6000 метров, лежит   Памирское фирновое плато, ровное одиннадцатикилометровое снежное плоскогорье, с которого обычно начинают штурм пика Коммунизма.   С поляны Сулоева на  Памирское плато  как правило поднимаются по ребру Буревестника.
В тот год на поляне  скопилось несколько экспедиций. Место   удобное. С него можно взойти на пик Коммунизма через Памирское плато, а можно перейти на поляну Москвина и  оттуда подняться на пик Корженевской (7105 м).  Пик Коммунизма (он назывался так с 62 по 91 год)  был  высшей точкой Советского Союза и потому туда стремились все высотные альпинисты страны. За восхождение на все семитысячники СССР давали звание «Снежный барс». Все семитысячники это: пик Корженевской, пик Хантенгри, пик Победы, пик Ленина и пик Коммунизма.
Рем  Хохлов не был «снежным барсом» — для этого ему не хватало только  «Коммунизма». Дважды он пытался его покорить и дважды восхождение срывалось. В первый раз - из-за пурги, во второй раз - спасал группу австрийцев. Но он был страстным альпинистом и упорно шел к  своей цели.  Надо сказать, что и без  титула «Барса» он был удивительным человеком. Для своего сравнительно молодого возраста  он достиг практического потолка научной  карьеры в СССР, имел высочайшее политическое и общественное положение и вообще был интересным человеком - обаятельным, добрым, внимательным к людям. Наверно поэтому он и был альпинистом.
 Но самой большой мечтой Рема было восхождение на Эверест. К тому времени СССР оставалась одной из немногих стран, чьи альпинисты не побывали на Эвересте. Она покорилась нам только в 1982 году и с очень большими проблемами. Это была  дорогостоящая экспедиция и потому  неоднократно откладывалась - страна находила причины не выплачивать Непалу деньги.  Последний раз экспедиция сорвалась в 81 году из-за Олимпиады. 
А тогда, в 1977 году, Рем Викторович собрал замечательный  коллектив (так нам тогда казалось), который назывался «Московская гималайская экспедиция, памирский отряд». Он хотел, чтобы в Гималаи поехали не только альпинисты, но и ученые. И  наш «Памирский отряд» был прообразом такой экспедиции. В его состав входили гляциологи, лавинщики и физики-лазерщики, которые установили на  плато приборы и организовали  лазерную связь с базовым лагерем.
Над  поляной  Сулоева нависает «Трамплин» — ледник  Трамплинный. Это стена, которая не покорялась никому, поскольку с нее часто сходят ледяные лавины.  Это лед, который  сползает с плато, падает в двухкилометровую пропасть и, достигнув дна,  разбивается в пыль. Я  была свидетелем таких пылевых лавин, и у меня  есть снимки 76 года, на которых лагерь и моя палатка присыпаны  ледовой пылью.
Экспедиция насчитывала двадцать человека, в основном старые друзья Рема Викторовича, ученые и альпинисты. Был у нас и официальный руководитель, Николай Володичев,  симпатичный человек и хороший организатор. Действительно, организовано все было прекрасно - были вертолеты и много еды. Единственная проблема: друзья Рема не имели большой практики высотных восхождений.
Экспедиция прилетела в Ош, перегрузилась  на машины и двинулась в предгорья Памира, в Джергитай. Оттуда  вертолетами мы сделали несколько забросок на ледник Фортамбек, построили лагерь на поляне Сулоева и стали ждать Хохлова. А он  только что прилетел  из Канады и  нормальной акклиматизации - постепенного набора высоты, как у нас - у него не было. Он везде летал самолетами, и на поляну  прибыл  вертолетом со своим сыном, Митей (так мы его звали), и  другом, членкором, Юрием Михайловичем Ширковым. 
Сразу по прибытии, 15 июля, мы устроили Рему Викторовичу  день рождения.  В гости пришли все восемь  экспедиций, бывших в то время на поляне (мы очень дружили).  Из них самой большой был МАЛ (Международный Альпинистский Лагерь). Лагерь насчитывал около сорока человек только альпинистов и  столько же обслуживающего персонала. Они стояли недалеко  и часто нас навещали. По сути, у нас был гостевой лагерь. Было  интересно, ночные разговоры и все такое.
На день рождения Хохлова снизу прилетело областное начальство. Они  привезли  арбузы, дыни и ящики овощей. Привез их вертолетчик Игорь Иванов. И вот, сидя за столом, он вдруг заявил: «Рем, если с тобой что-нибудь случится, я посажу вертолет на плато». Это было странное заявление, потому что все знали: подъемной силы вертолета не хватает даже на  4200, а о 6000 говорить уже не приходилось. Но все это выслушали. А  Рем Викторович  на это ответил, что если с ним  что-нибудь случится (напомним,  ему всего пятьдесят один год), то везти его надо только в «Склиф», ни в коем случае не в «Кремлевку». Кто-то это запомнил, а кто-то  нет.
Через два дня Рем решил сходить наверх для акклиматизации - подняться на плато по ребру Буревестника, переночевать  и спустится вниз. Это соответствовало правилам высотных восхождений — акклиматизация, спуск,   потом само восхождение. В соответствии с  этими планами  продуктов было выдано  на три дня.
С Ремом Викторовичем вышла группа из шести человек, один из которых был крайне неподготовленным. Это его друг, лавинщик, мастер спорта, Юрий Арутюнов.  Арутюнов  был человеком с Кавказа и  не бывал на  высотах выше 6000. Но Хохлов ему сказал: «Ты справишься» и он приехал. Его трудно было оформить в экспедицию, поэтому Хохлов записал его под словом «завхоз». Арутюнову ничего не оставалось, как плотно сотрудничать со мной и изображать из себя завхоза. По ночам мы с ним делали описания остатков продуктов на складе и  очень сдружились.
Перед  выходом  на ребро Буревестника мы  проговорили ночь. Ему было грустно, он рассказывал  о своей жизни. Когда к нам заходил народ, он замолкал и принимал то, что принимали мы — немного спирта, который стоял на столе. Оказывается, у него  проблема с желудком. Он давно жил в горах, нерегулярно питался, и у него иногда разыгрывалась язва. Я сказала, что в таком состоянии идти на высоту ни к чему, но, если он настаивает, то надо взять геркулес и устроить себе щадящее питание.
В этой компании был также  друг Хохлова, Ваня Богачев, уважаемый человек, директор института, известный альпинист. Он много ходил  со знаменитыми альпинистами МВТУ и сам считался неплохим альпинистом.
И вот группа вышла. С ними был специалист по лазерной связи с Физфака, поэтому связь была хорошая. Группа прошла по ребру Буревестника, где были навешаны перила. Лазание там несложное  с постоянным набором высоты.  По ребру обычно поднимаются  за пять-шесть часов, если  погода хорошая, а скалы сухие.  Ночевка была организована на плато, на 6000.
По завершении вторых суток на высоте,  Рем Викторович сообщил о  намерении группы прогуляться по плато и  вернуться на поляну.  И  они двинулись к восточной оконечности плато, к подножью пика Коммунизма, где находилась Медико-биологическая станция «Восток» таджикской Академии наук,  откуда тогда начинали штурм пика Коммунизма. Группа прошла десять километров и к вечеру добралась до станции. Ребята поселилась у биологов и  стали  передавать  по связи, что  чувствуют себя хорошо и акклиматизируются.
В это время на «Востоке» скопилось много народу: биологи из Душанбе,  гляциологи из Казани и несколько групп иностранцев.  Все планировали восхождение на пик Коммунизма, поэтому был составлен график подъема. И вдруг Хохлов сообщает нам, что  чувствует себя хорошо, поэтому  собирается в составе группы из шести человек  идти на восхождение, не возвращаясь  на  Сулоева.  Мое мнение: это была тактическая ошибка. Арутюнов и Хохлов не были готовы к  восхождению. Особенно - Арутюнов. Но он молчал, не жаловался и ел  геркулес.
Питания у них не хватало, поэтому я попросила тех, кто шел наверх,  забросить  для них продукты.   Два или три человека, в том числе Андрей Мигулин, туда поднялись и  доставили  питание. Но это не значило, что группа была обеспечена хорошо.
 Хохлов утверждал, что они чувствуют себя нормально, но Алексей Шейдякин (врач  института Склифасовского, известный альпинист), бывший с нами на поляне, убеждал их по связи спуститься, подозревая  у них  горную  эйфорию от  кислородного голодания. Он был категорически против  восхождения, но его не послушали, и тогда он  поднялся на плато и пришел на станцию «Восток».
Восхождение группы Хохолова началось. В тот момент там оказался знаменитый альпинист, Владимир Машков, руководитель медико-биологической экспедиции Таджикистана, который очень уважал Рема Викторовича и полагал, что его  опыт им поможет. Он взял на себя  руководство, о чем сообщил  по связи.
Конечно, никаких выпускающих листов у нас не было. И если  рассуждать с позиций тогдашнего альпинизма, особенно высотного,  там были сплошные нарушения.  Но Рем Викторович был  уважаемым человеком, имел много заслуг перед  альпинистами, и всем хотелось, чтоб он закрыл «снежного барса». А его группа (Машков, Арутинов, Андрей Мигулин (сын известного академика В.В. Мигулина), Зарубин, Рапопорт, Подкин, Васильев)  была достаточно сильной, и, если бы не погода и плохая акклиматизация,   результат был бы иным.
Хорошо подготовленные группы при хорошей погоде поднимаются с биостанции на вершину и возвращаются  за один день. Но группа Хохлова  шла медленно и  вынуждено заночевала на высоте 6500. На следующий день восхождение продолжилось, но Рем шел так медленно, что группе пришлось опять ночевать уже на 6900. Утром  вышли, но ударила пурга и группа  вынужденно встала под самой вершиной на  7300. К этой ночевке они уже не были готовы, поскольку две палатки остались на предыдущих ночевках. На семерых у них была одна палатка и два облегченных спальника.  В палатку поместились не все, двое всю ночь ходили вокруг - Машков  и Арутюнов.
На рассвете группа двинулась к вершине, но пройдя две веревки, выяснилось: Хохлов  идти  не может. Тогда Машков  ставит палатку и остается в ней с Ремом. Остальные уходят на вершину. Взошли, вернулись, сняли палатку и все вместе двинулись вниз. Пурга продолжалась, поэтому нашли палатку на 6900 и заночевали. Под утро стало плохо Арутюнову - боль в желудке. Машков вызвал по рации помощь. Народу в том районе было много, и уже через час  снизу  подошла группа из Казани.  Они отказались от восхождения и повели Арутюнова вниз (в это время он еще шел). А Машков  повел вниз Хохлова, связавшись с ним короткой веревкой. 
В это время снизу подошли Нуриз Урумбаев, Борис Струков и Алексей Шиндяйкин. Они понимали, что  спускать надо уже всю группу, ослабленную четырьмя  холодными ночевками, голодом  и обморожениями.  Когда  тащили Арутюнова, был уже вечер и Нуриз в темноте  потерял Струкова. Он услышал только  крик. Организовали поиски, не нашли и встали  на ночлег. Это была страшная ночь. Все думали, что Борис погиб. А он улетел в трещину, пролетел метров десять и упал на снежный мост. Потерял сознание,  пролежал ночь,  утром очнулся,  вылез наверх  на одном ледорубе, и пришел к палатке.
В это время Зарубин и Мигулин вели Рема. Когда спустились на биостанцию, Арутюнов был уже там, но уже не вставал. Мигулин сообщил вниз, что начинаются спасработы по эвакуации больного Арутюнова и очень ослабленного Хохлова.
В базовом лагере на поляне Сулоева начался кипишь. В нашей кают-компании (в столовой) собрались именитые альпинисты: Анатолий Овчинников,  Виктор Галкин  и другие, они хотели грамотно организовать спасработы. Но их разумным предложениям помешал Иван Богачев. Он заявил, что это его группа, что это альпинисты МГУ, что он будет начальником и будет руководить спасработами. Он, конечно,  многим был обязан Хохлову, они были друзья и  много вместе ходили, но опыта  спасработ у него не хватало. Это мое  мнение и оно совпадает с мнением других членов экспедиции, которые там были. У Богачева были амбиции — он хотел стать спасителем Хохлова и это (как считает большинство нашей экспедиции) послужило причиной трагического конца.
Вернемся к событиям. Спасработы объявлены официально и на поляну сел вертолет Ми-4 с летчиком Игорем Ивановым. Он сказал, что подготовит машину и поднимется на следующий день за Ремом и Арутиновым на плато. Это был страшный день. Наверху находились врачи: Свет Орловский и Леша Шиндяйкин. Орловский, знаменитый хирург детской Морозовской больницы и очень известный альпинистский врач, так же как и Алексей. Они  принимают решение оперировать Арутюнова  на станции на  6000. Прободная язва. Кишечник полон гноя.
Решение врачи приняли, но медикаментов у них не хватает, и они просят меня собрать их по лагерям  поляны Сулоева, запаковать в бочку и отправить первым вертолетом. Вертолет сбросит бочку для проведения операции, заберет Рема и вернется за Арутюновым. 
Чтобы вертолет мог сесть  на плато, нужно было вытоптать  площадку,  круг диаметром тридцать метров и примыкающий к нему прямоугольник - сто на пятнадцать метров. И вот, обессиленная спуском Арутюнова группа казанских альпинистов, а также Урумбаев и Струков  всю ночь топтали  снег. Мороз превратил снег в порошок, и топтать его было все равно, что воду в ступе толочь. «Огромное снежное поле, освещенное луной, резкие тени от холодных молчаливых вершин. Много-много звезд. Лютый мороз. Люди на снегу. В пуховках, в надвинутых до губ капюшонах, они топчутся на одном месте. Движения замедленные, словно во сне: нога медленно поднимается и медленно опускается, поднимается — опускается... Каждый топчет отведенный ему кусок снега по-своему, не видя другого и засыпая на ногах. Один топчет по кругу, другой — по квадрату, третий уже заснул и топчется на одном месте ...»  Так описал это  впоследствии Борис Струков.
Мы с врачом медико-биологической экспедиции и врачами из МАЛа  собрали медикаменты по максимуму. Все заворачивали, поскольку бочку предстояло бросать и содержимое могло разбиться. Часть медикаментов  даже засунули в арбуз, который потом закрывался  (ребята придумали) специальными железными обручами. Собрали много обезболивающего,  морфий и еще что-то. Бочка была готова к доставке.
В восемь утра  вертолет Ми-4 Игоря Иванова начали облегчать. Сняли  брюхо, задние двери, аккумуляторы для запуска двигателя (завести двигатель снова они бы уже не смогли). Облегчили максимально. Игорь был плохо одет, поэтому  я стянула с себя шапку и пуховку и надела на него. Загрузили в вертолет бочку с медикаментами и он взлетел, а мы сгрудились над связью и это зафиксировано  в фильме.  Мы слышали, как Шейдякин и Орловский переговариваются. Потом они говорят  (а вертолет уже летит), что Арутюнов скончался. С плачем выбегаю из радиопалатки и в это время меня снимают. Впоследствии об этом вышел  фильм. Прибалтийский журналист Пэт Петерсон, который его снимал,  успел запрыгнуть с камерой во второй вертолет Ми-8, который привел из Душанбе для подстраховки друг Игоря Иванова. Ми-8 пошел следом за Ми-4, завис над плато и Петерсон снимал оттуда, как   забирают Хохлова. 
Ми-4 сел на вытоптанный круг,  не выключая двигателя,  к нему подвели Рема. Хотели загрузить и тело Арутюнова (Рем сказал, что без него не полетит), но Игорь замахал руками.  Когда сажали Хохлова, ребята из  медико-биологической экспедиции успели сунуть на борт  ящик с  подопытными крысами, но когда вертолет начал взлетать, бортинженер его вытолкнул. Ящик разбился и белые крысы разбежались по  плато. Это тоже попало в кино и многие это отметили.
События развивались дальше так. Вертолет прибыл на Сулоева, Рем вышел пошатываясь. Ваня Богачев к нему подбежал и провел в  палатку. В палатку вошла и я (сын Хохлова, Митя уже улетел с поляны и его не было). Пришел  Виктор Галкин и сказал, что Шейдякин и Орловский, расстроенные смертью Арутюнова, зовут меня срочно на связь. Мне дали инструкции, чем кормить Рема Викторовича: только арбузным соком. Больше - ничем. У него тяжелая форма «горняшки», что выражается в суженых сосудах и сильном сгущении крови. Соответственно — плохое кровоснабжение мозга.
Рем сидел в палатке и разговаривал со мной. Мы  договаривались, что по приезду в Москву он поможет моему супругу, Владимиру Константиновичу Сосиновскому, перейти в Академию наук   из Средмаша. Рем обещал  помочь. Но Ваня Богачев настаивал на немедленной эвакуации.  С этим категорически были не согласны врачи и Овчинников. Но Ваня настаивал. А поскольку вертолетчики не собирались оставаться на поляне, то Рем Викторович пошел к  Ми-8. Я несла за ним его  рюкзачок. Ваня  прыгнул следом  и вертолет ушел вниз.
Борт сел в Душанбе и это было роковой ошибкой. Если бы его привезли хотя бы в Джергитай,  на 1600  и оставили   хотя бы на ночь в местной больнице, то  спуск был бы смягчен. А так его за сутки спустили с ледника на 7000 до нуля в жару. Это губительно для любого  организма. Из вертолета Хохолова уже несли на носилках — сильно упало давление. Когда Шейдякин и Орловский узнали, что Рема  увезли с поляны,  в эфире стоял такой мат, который я  никогда больше не слышала от врачей. Вот, как они ругались.
Москва уже знала, что Рему плохо. Был заказан самолет, и спецрейс увез его с Ваней в Москву. В аэропорт, куда его привезли, была вызвана специализированная перевозка, которая уже в бессознательном состоянии доставила его в больницу Четвертого управления. Ту самую, в которую он так не хотел. Там он периодически приходил в себя. Трое суток Рем пробыл в управлении и вот наступил воскресный день, когда дежурили врачи, не имевшие опыта работы с подобными больными.
А в это время в Душанбе находился Энтинген, чрезвычайно опытный врач-альпинист, много лет изучавший   поведения организма на высоте, автор книг и множества статей  на эту тему.   Друзья Рема попросили его прибыть в Москву. Он вылетел и пришел в Четвертое управление, где находился Рем. Но его не пустили на осмотр и даже - на консультацию.  Такие у нас были власти. А кто вы такой? Может вы вредитель?  Когда этот эпизод стал нам известен, то запал  очень глубоко и сильно огорчил. Стали ясны причины  трагического конца. 
Вернемся на Памир. Наверху было принято решения спускать тело Арутюнова по ребру Буревестника. Участвовали все находящиеся наверху альпинисты: украинцы, грузины. Все   помогали, потому что сил у нашей экспедиции  не хватало. Конечно, все нас ругали, потому что меняли свои альпинистские планы, свои амбиции. И это было очень грустно для нас.
Но в медицине, оказывается, существует удивительная вещь: случаи парности. Это уникальное явление. Оно периодически изучается нашими медиками и философами от медицины. Это незаразные болезни, которые возникают близко, рядом и параллельно. И это случилось: у Андрея Мигулина открылась язва и также как у Арутюнова — полный кишечник гноя. Когда Андрей нес тело Арутюнова по плато, то вдруг согнулся и упал. Его осмотрели врачи Шейдякин и Орловский,  и сказали, что да — это прободная язва, которую надо срочно оперировать.  Врачи решили, что наверху оперировать  не будут,  поскольку  бочка с медикаментами осталась на биостанции. Андрея  перебинтовали,  обкололи обезболивающим из дорожных аптечек и повели вниз. Андрей  моложе Арутюнова на десять лет и  он  справился.
Пока Андрея спускали на поляну, мы подготовили операцию в палатке медико-биологических исследований Душанбе. Потом мне досталась не очень веселая вещь — мыть обколотого обезболивающими Андрея, потому, что  надо было его сделать чистым. Он смущался и плакал.
- Андрюха держись, сейчас  немного помоемся и ляжем на операционный стол, — шутили мы.
У нас не было  расширителей, а операция предстояла большая. Мы с Викой Галкиной собрали по лагерям ложки из нержавейки и ребята  согнули их под нужным углом (потом их разобрали на память — десять штук их было). В два часа ночи началась операция, в тазик вывалили кишки, промыли  фурацилином, физраствором и снова зашили.
После этого случая Андрей прожил четырнадцать лет. Умер он от того же самого в девяностом году, тоже в горах, на Ачик-Таше, под пиком Ленина. Врачи   не решились делать операцию в гораздо лучших условиях. Я улетала в Москву, когда он уже умер, — за три дня  истек кровью. Вот такая судьба Андрея. В семьдесят седьмом - операция на леднике Фортамбек, а в девяностом … Андрей Мигулин  был совершенно изумительный человек. Физик, старший научный сотрудник Физфака МГУ. У него остался замечательный сын и удивительная жена, Наташа. Мама — очень хороший человек - сильно страдала, когда сын ушел. Мы — участники экспедиции  - часто собирались у Андрея, чтобы вспомнить Хохлова и все события, которым были  свидетелями, и, конечно, нам было очень горько, когда  Андрей ушел. В этом же девяностом году ушел Струков, в девяносто втором - Нуриз Урумбаев. Все погибли  в горах.
А я закончу историю с Хохловым. Было воскресенье, третьи сутки пребывания в Четвертом управлении. Дежурные врачи, увидев изможденного, истощенного человека, решили для повышения гемоглобина  сделать  переливание крови, не вдумываясь в то, что у больного сужены сосуды. В него влили семь литров крови и через три часа  Рем Викторович Хохлов скончался от тромбоэмболии легкого.
Весь МГУ и вся общественность считала, что он трагически погиб в горах. А мы считаем, что Рем Викторович погиб от амбициозности и некомпетентности Ивана Дмитриевича Богачева. С тех пор  ни в одной альпинистской компании он не появлялся. А если появлялся, в него тыкали пальцем и обходили стороной.

 Выслушав Ирину, я  посмотрел в интернете документальный фильм 2006 года «Рем Хохлов. Последняя высота».  В нем Иван Богачев прямым текстом говорит, что перед восхождением на пик Коммунизма Рем сообщил ему по секрету о двухчасовой беседе с Михаилом Сусловым, вторым человеком в партийной иерархии, курировавшим высшую кадровую политику  СССР. По словам Богачева, Суслов предложил Хохлову возглавить Академию наук вместо постаревшего Александрова, а впоследствии … занять место  Леонида Брежнева (!).  И еще. По словам того же Богачева, в Москве больного Хохлова встречали шестеро «крепких ребят», которые вынесли его на носилках из самолета и безапелляционно увезли  в Кремлевскую больницу, Четвертого управления Минздрава СССР. 
Может  я дурак, но я понял Богачева так: глава КГБ Юрий Андропов  воспользовался случаем, вмешался в лечение Рема Хохлова и устранил  потенциального конкурента на высший государственный пост. Не знаю как вам, а мне этот сюжет не кажется фантастическим.
К концу семидесятых  до самого тупого парторга наконец дошло: коммунизм в СССР в обозримое время недостижим. «Праздник великой мечты» сменился  серыми буднями,  страна потеряла азарт развития. Новой национальной идеей стало противостояние военной машине США, то есть   просто выживание.  Но, если  такой стимул как коммунизм выдернуть из социалистической экономики, а такой стимул как личное обогащение не вставить, то социализм  превращается в застойное болото.  Население (вот беда) не желало напряженно трудиться без ясной перспективы так или иначе повысить свой жизненный уровень. В стране зрело  недовольство интеллектуалов, считающих себя недооцененными в Союзе. Риторика пропаганды осталась от  десятилетий быстрого роста и превратилась в откровенную ложь. Кухни раздраженно гудели и уже начинали дымиться. В этой ситуации руководство страны действительно могло начать поиски нетривиальных решений, вроде назначения на пост генерального секретаря гениального ученого.  Он что-нибудь придумает, найдет выход из тупика. Вера в науку тогда была безгранична. Кроме того, из всех слоев населения только они, ученые, демонстрировали свойство напряженно трудиться без особого на то поощрения. Просто потому, что  - интересно.   Так, как по идее Маркса,  при коммунизме должны  были трудиться все.   («Понедельник начинается в субботу»).  Но серость это система, а система  непобедима.  Дон Рэба прикончил дона Румату. Кто знает, как сложилась бы судьба СССР и всего мира, если бы  тогда, в 80-е, к власти пришли не  замшелые партийные функционеры,  а гениальный ученый и гуманист, Рем Викторович Хохлов.