Нешекспир. Портрет старой дамы

Часть 1 

Почему-то в последнее время я часто ее вспоминаю. Что это за причуды памяти, когда вдруг всплывает образ человека давно ушедшего, не имеющего прямого отношения ни ко мне, ни к моим близким, чужого, затерявшегося, как и десятки других людей, в лабиринтах моего детства, и исчезнувшего, как думалось, навсегда.
И кто теперь помнит ее кроме меня? Думаю, никто - некому. Странно, что я-то вспомнила..
Я почти ничего не знаю о ней. И все-таки..
Кое-что рассказала она сама, а что-то я узнала впоследствии от  общих знакомых, которые с ней были близки.
Каким ветром занесло ее в наш поселок, бог весть. Звали ее Софья Васильевна Филаретова.

Я была в пятом классе, когда в школе сколотили отряд тимуровцев, тогда это было принято, обычное дело. Одиноких стариков распределили между пионерами, и нам со Светкой в подшефные досталась  она, Софья Васильевна.  Помню, как мы пришли к ней в первый раз.
Она жила в небольшой однокомнатной квартире на втором этаже старого кирпичного особнячка, построенного ещё в начале двадцатых годов. Узкая, как пенал комната с французским, почти в пол, окном , пятиметровые потолоки, темно-вишневые с бахромой шторы, у окна круглый обеденный стол, покрытый такой же, как и шторы, скатертью, несколько венских стульев, старинный платяной шкаф, пузатый комод бомбе с зеркалом, изящная этажерка с книгами, никелированная кровать.. И фотографии на стенах, старые, пожелтевшие, в крашеных чёрных рамках.
Старая дама сидела в кресле у стола. На ее коленях примостилась крупная белая кошка, которая при нашем появлении спрыгнула на пол и пошла к двери встречать гостей.
-А-а, пионэры ! Здравствуйте! Проходите. Давайте знакомиться. Меня зовут Софья Васильевна. А это чудесное создание зовут Пусей.
У Софьи Васильевны были волнистые седые волосы, забранные на затылке в тяжелый узел, узкое вытянутое аристократичное лицо и внимательный взгляд ясных, очень светлых глаз.. Маленький круглый воротник просторной блузы был сколот брошью с камеей. Темная прямая юбка до пола, на ногах туфли, что меня тогда поразило. Я привыкла к тому, что дома ходят в тапочках, а тут туфли.
Софья Васильевна жила одна, не считая Пуси, с которой имела обыкновение разговаривать.
Задания давала нам очень простые - два раза в неделю приносить ей продукты, иногда лекарства из аптеки. При этом, как я теперь понимаю, она любила себя баловать, потому что кроме привычного хлеба, молока, яиц и картошки, время от времени просила купить себе шпроты и конфэты, так она произносила, причем только шоколадные, и никогда-карамель.. И то и другое было по тем временам лакомством, не потому что  невозможно было достать, а потому что дорого.. У  нас дома это покупалось только к праздникам.

Часть 2

Повторюсь, тогда я была ребёнком и по большому счету, мне не было до неё никакого дела. Сбегать в магазин, принести продукты, выбросить мусор, почесать Пуську за ухом и домой. Ах, если бы я встретила ее сейчас.. Сколько всего можно было бы распростись у неё, сколько узнать.. Как я жалею теперь об упущенных возможностях общения с интереснейшими людьми, которые жили бок о бок со мной во времена моего детства и бесследно канули в лету.
К сожалению, я не рассматривала фотографий на стенах, как сделала бы это сейчас, а там наверняка было на что посмотреть. Помню только её скупые рассказы о себе самой. Она не была словоохотливой, скорее сдержанной и нелюбопытной. Мы ее также мало интересовали, как и она нас. Но кое-что всё-таки зацепилось в памяти, а когда я повзрослела, то вспоминая Софью, уже сама расспрашивала о ней людей, знавших ее историю.

У Софьи Васильевны я видела памятную кружку с коронования последнего императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны. Такие кружки, украшенные царским гербом и наполненные конфетами, раздавали всем желающим в Москве в  1896 году во время гуляний на Ходынском поле по случаю коронации. Софья Васильевна говорила «их кидали в народ». Тогда в давке при раздаче угощений и «вечных» кружек - эмалированные кружки были тогда в диковинку- погибло много народу, а вот софьина кружка уцелела. Это была довольно большая кремовая кружка, больше похожая на стакан, украшенная синим двуглавым орлом Российской империи, царской короной и вензелем императора Николая Второго.
Пока я рассматривала историческую кружку, Софья Васильевна обмолвилась, что в молодости она была воспитанницей Смольного Института Благородных Девиц.
Только много лет спустя я узнала, что в Смольный принимались дети потомственных дворян, а некоторые из выпускниц по окончании учебного заведения даже становились фрейлинами императорского двора.
Раз так, то Софья была потомственной дворянкой и ее семья до революции занимала высокое социальное положение.

Часть 3

По воспоминаниям моих родных, знавших Филаретовых, они  были очень приятными и уважаемыми в посёлке людьми, хотя и вели достаточно  обособленный уединённый образ жизни. Он называл ее Сонечкой, а она его Ванечкой, всю жизнь, до самой смерти.
Иван Васильевич был женским доктором. Высокий, очень худой мужчина , с приятным лицом и военной выправкой. Он носил темную шляпу и светлый плащ-пыльник, держался прямо, ходил неспешно , опираясь на трость, был вежлив и доброжелателен. Женщины его обожали.
А он боготворил Софью Васильевну. Говорили, что в молодости она была обворожительна.. В конце сороковых, когда Филаретовы появились в посёлке, она все ещё была очень хороша собой. Стройная, довольно высокая, с тонкой белой кожей и огромными серыми глазами под темными причудливо изогнутыми тонкими бровями. У неё были густые белокуро-пепельные волосы, которые она затейливо укладывала вокруг головы в пышную прическу.
Она умела изящно одеваться и что называется «подать себя», при этом держалась просто и естественно, в ней не было ни спеси, ни высокомерия, но при этом каким-то волшебным образом всегда ощущалась дистанция между нею и всеми остальными. Одним словом, барыня.

В начале 50-х, она была заведующей гостиницей. Маленькая хозяйка большого дома.  Гостиница была замечательная. Двухэтажное красное кирпичное здание, построенное в начале двадцатых годов в стиле советского конструктивизма, но при этом с высоченными потолками, украшенными лепниной, хрустальными с золочением люстрами, широкими, покрытыми коврами лестницами, уютными светлыми номерами, балконами. Вокруг гостиницы  был разбит прекрасный сад с фонтаном, цветниками, клумбами, фруктовыми деревьями, гипсовыми скульптурами, затейливой чугунной оградой.
В саду обитали кошки, и когда та или другая кошка приносила котят, Софья призывала к себе дворника и просила утопить их в ведре в "тепленькой водичке". Ее слова. Она их по-своему жалела.

В то время в поселок нередко наведывались иностранные делегации, приезжали высокие гости из Москвы и Ленинграда, Минска и других крупных городов страны. Здесь был единственный в стране музей торфа, располагался институт по созданию и производству опытных машин для торфоразработок, а вокруг велись масштабные работы по добыче и переработке дешевого топлива.
Софья Васильевна умела принять гостей по высшему разряду и обходилась без помощи переводчика, поскольку прекрасно знала языки.
В ее подчинении были горничные, повара, садовники, дворники. Она все контролировала и проверяла сама, в том числе и финансовую отчетность.
Ее уважали и побаивались.

Часть 4

Хозяйством у Филаретовых занимался Иван Васильевич, сам ходил в магазины, сам готовил, чтобы не утруждать Сонечку, которая, по его словам, была некрепкого здоровья и быстро утомлялась. И потом, он считал, что ей и на работе дел хватало.
По выходным - обязательные совместные прогулки. Софья Васильевна опиралась на руку. Ивана Васильевича.  Они неторопливо гуляли по аллеям парка, негромко разговаривали, раскланиваясь со знакомыми. И по тому, как они держались друг за друга, как он смотрел на неё, а она на него, было понятно, что они относятся друг другу с большой теплотой, заботой  и нежностью.

«Современная молодежь совершенно неспособна к семейной жизни, их этому не учат. Мы с Иваном Васильевичем всегда жили не рядом, а вместе. Мы смотрели с ним  в одну и ту же сторону и жили друг для друга. Мы друг друга берегли. Что может быть естественней в мире, где так много зла и страданий? Где все летит кувырком и не на что опереться?»- однажды заметила Софья  Васильевна своей приятельнице Зинаиде Сергеевне, и та с ней охотно согласилась.
Трудно было бы найти еще такую же гармоничную супружескую пару.

Детей у них не было.
Официальная версия, разнесенная под строжайшим секретом и только своим Зинаидой Сергеевной, была такова: он не хотел, чтобы она мучилась. Он был врач и знал, что такое роды и что такое болезни. Это боль, кровь, мучения, иногда невыносимые, это немощь, вонь, пот, страдания телесные и душевные, это безнадежность и чернота. И он хотел уберечь их от всего этого.
Они поклялись друг другу не иметь детей и умереть в один день. Пресечь мучения. Если уйдёт один, то и другой уйдёт следом. Вместе жить и вместе умереть.
«Красиво», -мечтательно заключила Зинаида Сергеевна.
Местная публика негодовала и презирала Софью. За слабость, изнеженность и малодушие . Одним словом, барыня.
Но в этом ли была причина их таких радикальных и, на мой взгляд, смелых и оригинальных решений?
Ведь осталось неизвестным, что они на самом деле пережили и через что им пришлось пройти.
Вся их жизнь, такая яркая, фееричная, праздничная, многообещающая, наполненная смыслом, любовью, мечтами и   стремлениями в начале пути, была полностью разрушена.  Семья, друзья, родные и близкие, их круг, уклад , их надежды на будущее - все было уничтожено или разметено по свету. Будущего для них не было, они не видели его ни для себя, ни для своих нерожденных детей, но разве могли они сказать об этом теперь хоть кому-нибудь?
И возможно, в этом кроется их одержимость друг другом - в преданности своим корням и прошлой жизни, скрытой от посторонних глаз, безвозвратно утраченной и оплаканной.
Никто не может теперь сказать что-либо определённое.
Ясно одно, они были друг у друга, они любили, и уже это было для них великим счастьем.
В сказках влюблённые живут долго и счастливо, и умирают в один день. Но это в сказках. А в жизни каждому своя судьба. Они не могли обеспечить друг другу долгую и счастливую жизнь, как бы они этого ни хотели. И своим детям они не могли дать этого. Они лишь могли попытаться избавить друг друга от страданий и боли, бессилия, страха одиночества и потерь, и бесконечной печали от разлук с родными и близкими людьми. Насколько это вообще было для них возможным.

Иван Васильевич был гинекологом, и он сделал Сонечке операцию - перевязал маточные трубы, и она уже больше никогда не могла иметь детей.
И ещё: в доме хранился яд. Никто не хотел остаться один. Они решили уйти вместе без боли и страданий, когда придёт срок.

Часть 5

Я не знаю, как она ему отказала. Знаю только, что он, умирая, ее об этом спросил. А она испугалась и отказала. Возможно, сославшись на грех перед Господом, а может быть, пообещала, но не сдержала своего слова, взяв на душу грех перед ним, Ванечкой, в надежде, что несмотря на это, он-то ее простит, он подождёт. 
И она нарушила клятву и  не смогла ни помочь уйти ему, ни уйти вслед за ним.
И он ушёл, а она осталась. И научилась жить без него.

Она поняла, как коротка жизнь, и научилась  ценить ее скупые радости и находить в них счастье и умиротворение. Она знала, что все в этой жизни конечно, но сколько во всем вокруг неизъяснимой прелести, и грусти, и тихой нежности, и божьей благодати, а потому каждый ее день и каждый миг - бесценен. Она, как будто,  жила за двоих.

Ванечка не маячил призраком мертвеца в ее окнах и зеркалах, не являлся ей во снах, не нарушал ее покоя и безмятежности, не омрачал ее тихой радости и любви к жизни. И в то же время, сама она чувствовала его незримое присутствие: не укором; а поддержкой, тёплом и светом. Она привыкла разговаривать с ним, советоваться, обсуждать прожитый день. Его фотография всегда стояла на столе. Но даже не в этом дело.
Он по-прежнему был рядом, и она это знала.

Она пережила его на двадцать семь лет. Несмотря на вечные опасения Ивана Васильевича, у неё было неплохое здоровье, она почти не болела, и была, что называется, на своих ногах, в здравом уме и твердой памяти до глубокой старости.

Тёплым сентябрьским утром она вышла во двор своего дома, подышать пряным осенним воздухом. Светило солнце, в палисаднике буйно цвели астры и георгины, со старых лип облетала листва.
Она посиживала на скамейке, наблюдая, как соседка Лена, миловидная молодая женщина, выгуливает в песочнице своего малыша. Ей показалось, что она задремала, а когда очнулась, рядом сидел Иван Васильевич, держал ее за руку и улыбался.
- Ванечка! Наконец-то! Что же ты так долго не приходил? Как же я скучала по тебе.. Родной мой, как же я рада тебя видеть!
- Софья Васильевна, у вас все хорошо?- спросила, подошедшая к ней Лена, увидев, что старушка с кем-то оживленно разговаривает, а рядом с ней никого нет.
- Леночка, милая, у меня все замечательно, вот и Ванечка здесь, вы идите, нам поговорить нужно. Боже мой, какое счастье! - продолжала Софья Васильевна, переводя взгляд в сторону на невидимого собеседника.
- Может вас домой отвести? Давайте я вам помогу, пойдёмте со мной, полежите, отдохнёте, все хорошо будет.
- Да что вы в самом деле? Не беспокойтесь, у нас все хорошо, мы посидим здесь ещё немного и пойдём.
Лена отошла назад к песочнице в полной уверенности, что Софья Васильевна тронулась умом. «С другой стороны, -думала Лена, -пора уже, ей наверное сейчас под девяносто... Заговаривается».
Тут она отвлеклась на своего ребёнка, который тащил в рот подобранный неизвестно где кусок картонки, и принялась его отбирать. Карапуз сначала завизжал от негодования, а потом отчаянно заревел. Когда Лена наконец успокоила его и вспомнила про сидящую недалеко Софью Васильевну, то увидела, что старушка опять задремала. Лена подошла ближе, долго всматривалась в ее безмятежное лицо, а потом,  внезапно испугавшись, тронула ее за плечо и потрясла.
Софья Васильевна не отреагировала. Она по-прежнему сидела на скамейке с закрытыми глазами и чему-то улыбалась.
Вероятно, она была уже далеко.


«Какая, в сущности, смешная вышла жизнь, хотя... что может быть красивее,
чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз, друг друга называть по имени?»

(с) Илья Калинников. Високосный год.

2020