Хвала человечности!

Рассказ о войне и гуманизме, понятный на всех языках.


      Война вновь запустила хищные щупальца. Невзирая на досужие пересуды и детей, любопытно созерцавших происходящее,  беззастенчиво обходила она село пядь за пядью, подобно всемогущему властителю. Победоносно вскинув голову, ожидала она, чем же ответят мужчины. А мужчины тем временем сновали туда-сюда, желая дать отпор нежеланной гостье. Самодовольно улыбаясь и потирая руки, созерцала война деяния свои. Страдания беспомощных, охваченных страхом людей, доставляли ей неимоверное блаженство. Особенно радовалась она оружию в руках детей, вертевших им будто любимой игрушкой. Земля стоически выносила вонзавшиеся в ее чело пули и снаряды, стыдясь рыдать от боли. Ведь рядом изнывал от ран и истекал кровью человек! В небесах то и дело мелькали зарницы, дым стоял коромыслом. Изрешеченное бесконечными очередями небо обессиленно опускало руки, роняя пули на землю. Сила притяжения срабатывала безотказно. Дни и ночи сменяли друг друга. Солнце и месяц укоризненно глядели из-за пелены дыма. Неся свой свет на землю, они пытались обогреть и приласкать ее. Планеты замедлили шаг. Мир еще не видел подобной жестокости!
Спасая жизни, сельчане бежали от канонад, страданий и кровопролития в соседнюю деревню, но и там не надеялись они обрести покой. Печальная участь была уготована им. Война лишила их спокойной, размеренной жизни, крова, испепелила надежды. Даже солнце, казалось, стало багряным. Смыкая веки, люди, изнывавшие от бесконечных мук и страданий, мечтали лишь об одном – чтобы светило закатилось и погасло навеки. Люди утратили веру в человечность. Кто спасет их, кто избавит от ужасов войны? Неужто люди, затеявшие ее, люди, чьи руки обагрены кровью себе подобных? А кто же тогда будет сеять распри и смуту, кто будет наживаться на боли и лишениях?
      Посреди села, растерзанного войной, брела, пошатываясь от усталости, женщина с маленьким ребенком. В грязи и копоти, мать и дитя напоминали еле выбравшихся из полыхавшего дома. Очевидно, так оно и было. За ними молодцевато шел мужчина в военной форме. Сердобольный, он то и дело пытался проявить заботу о брошенной на произвол судьбы женщине и ее ребенке. Но она явно противилась этому – то намеренно замедляла шаг, то притягивала к себе малыша, когда провожатый собирался взять его на руки. Вскоре они покинули село. Дома мелькали все реже, лишь пугающе чернели безмолвные каменные руины. Выбившись из сил, женщина и ребенок еле перебирали ногами.
- Я не желаю вам зла, не бойтесь. Позвольте помочь! – терпеливо произнес военный.
Женщина не проронила ни слова. Малыш съежился от страха. Лицо его походило на мольберт художника, где намешано множество мрачных красок и темных, навевающих уныние, оттенков. Он печально глядел на военного. В его взгляде читались неизбывная грусть и боль. Военный озорно подмигивал ребенку, пытаясь вселить в него надежду и развеять печаль. А между тем, мысли его были заняты лишь тем, как благополучно препроводить мать и ребенка до безопасного пристанища. Тяжелые думы одолевали его. Он то и дело морщил лоб и сводил густые брови. Время от времени военный гладил малыша по голове, подбадривая его – понурившего и уставшего. Во взгляде женщины сквозило беспокойство. Она пребывала в страхе и постоянном напряжении, словно ожидая подвоха и опасаясь злого умысла. Он тяготился этим, но у войны свои законы. Страх, смятения и вечные сомнения – верные ее попутчики. «Это мы породили страх в сердцах измученных войной людей», - проклинал он себя. В душе его бушевал неистовый огонь, но военная выправка и выдержка обязывали. Он шел молча, не пытаясь заговорить с женщиной, порой улыбался малышу, но боль в его сердце голосила, и эта пытка была похлеще удара противника.
– Тебе незачем опасаться меня. Я же свой, - заискивающе твердил он малышу.
Невзирая на возмущение женщины, он, наконец, поднял на руки обессилевшего ребенка. Малыш попытался выскользнуть, но военный удержал его. Всем своим обликом он выражал доброжелательность, однако мальчугану и его маме отчего-то мерещилась опасность. Словно он был повинен в том, что в одночасье лишились они главы семьи и теплого крова. Военный был исключительно вежлив и заботлив, поскольку понимал, cколь беспомощны и уязвимы мать и дитя. Но ничего не помогало развеять страхи несчастной женщины. Самодисциплина и командирская закалка подсказывали ему держаться подальше от женщины, и без того напуганной трагическими событиями, ворвавшимися в ее жизнь подобно урагану. Он сторонился ее, обходя, как, минное поле. Им двигало лишь стремление помочь и доставить мать и ребенка в безопасное место, туда, где их жизни ничего не угрожало. Он не считал себя снизошедшим с неба ангелом-хранителем, отнюдь, а лишь выполнял свой моральный и человеческий долг. За годы военных действий всякое довелось повидать ему, суровые армейские будни напрочь стерли из памяти романтику и воспоминания далекого детства. На войне было не до сентиментов. Однако при виде беззащитного малыша он под впечатлением принялся истово ворошить свою память, пытаясь припомнить сказки, слышанные в детские годы.
– Может, расскажешь мне сказку?
Малыш, робко глядевший на военного невинными глазами, мотнул головой.
– А хочешь, я расскажу тебе.
– Я хочу к маме, - боязливо прошептал ребенок.
– Пусть мама отдохнет немножко, а мы с тобой потолкуем.
Малыш молчал, опустив голову. Похоже, служивый, затронул тонкие струны ранимой детской души. Доброе, открытое, уверенное лицо военного дарило покой и умиротворение. В глазах несчастной, обездоленной матери мелькнула надежда. Все это время она мечтала лишь о том, чтобы спасти своего малыша, ведь он был единственной нитью, связывавшей ее с жизнью. Добродушие военного вселяло веру в скорое избавление от страданий и воцарение столь желанного мира. Он источал непоколебимую уверенность, как документ, скрепленный печатями. Каждая морщинка на его лице читалась женщиной, подобно строкам жизнеутверждающего текста с непременно счастливым концом. Она глядела на него, и упрямство постепенно уступало место сговорчивости. 
– Куда вы нас ведете? – мягко спросила она.
– В соседнее село. Здесь небезопасно, надо уходить.
Женщина молча последовала за ним. Забеспокоившись о том, что ребенок увидит раскиданные по земле трупы, она подскочила к военному, несшему малыша на руках, и приподнялась на цыпочки. Но все равно не дотянулась ладошкой до глаз ребенка. 
- Малыш задремал, не волнуйтесь. Я несу его так, чтобы он не видел земли, - спокойно произнес военный, тут же смекнув о намерениях заботливой матери.
«Он с детства познал ужасы войны. Так что привык ко всему. Сколько несчастий повидал», - произнесла она шепотом и, тяжело вздохнув, продолжила: - Бедный ребенок натерпелся с лихвой. Как он будет жить с этим?
Военный молчал. Так и шли они, не проронив ни слова. Что ожидало покинутую судьбой женщину с ребенком? От нависшей тишины давило в висках.
– Дальше пойдете с нашими, - наконец, произнес военный. – Они вам помогут. В поселке есть госпиталь.
«В поселке... Госпиталь...» Она взвешивала каждое его слово. Малыш уснул. Мать испуганно глядела на его вздрагивания во сне и все думала о грядущем. Долго шли они в кромешном молчании. Порой она ругала себя в сердцах за то, что увязалась за незнакомым мужчиной. «Кто знает, что у него на уме?» - опасливо косилась она, и страх неизвестности вновь закрадывался в ее сердце. Это был не страх за свою жизнь. В ней голосил материнский инстинкт и боязнь бесчестия. «Вдруг нас увидят знакомые, что подумают они обо мне, о чем будут судачить?» - думала она и тут же гнала прочь от себя дурные мысли. «До чего же я разочаровалась в людях?! Все мне видится в черном цвете. И потом, не время рассуждать о морали. Идет война! Разве другие выбирались как-то иначе? Я поклялась мужу, что уберегу нашего малыша. Всё ради сына! Всё только ради него! Что бы ни случилось, - я выстою!» Слезы покатились из ее глаз. Она украдкой глядела на малыша и плакала. Горе утраты вновь всколыхнулось в ее израненном сердце. - Отсохли бы мои руки! - еле слышно причитала она, утирая слезы. Вспомнилось ей, как в одиночку хоронила она убитого в бою мужа и засыпала его землей.
Краешком глаза военный видел, как рыдала она от отчаяния. «Пусть поплачет, может, слезы смоют боль и страхи с ее сердца? Что остается ей, горемычной, кроме, как плакать?» - рассуждал в сердцах военный. Она и вправду немного успокоилась. Но опасения не покинули ее. «Зачем я доверилась ему? Может, он враг, кто его знает? Нет! Враг не стал, да и не смог бы так говорить на нашем языке», - думала она. Навязчивые мысли ввергали в пучину сомнений.
– Передохнем чуток в этом доме, а потом снова пустимся в путь.
Слова военного оторвали ее от размышлений. Она смотрела на дом, возникший неподалеку, стеклянными от ужаса глазами. ««Передохнем», - что бы это значило? Чего он задумал? Сейчас не время отдыхать!»
Этому дому повезло больше остальных. На удивление он не пострадал от бомбежек.
Военный передал ребенка матери, а сам вошел в дом. Оглядевшись, он подал знак, что можно входить. Женщина стояла у порога как вкопанная. Прижав к груди малыша, она с ужасом глядела на военного. Ей казалось, что в стенах этого дома поселилось бесчестие и позор.
– Сестра, сейчас не время для необоснованных мыслей. Мы попросту теряем время.
«Выходит, он понимает, зачем я остерегаюсь его», - рассудила она. Ее сердце бешено колотилось, тело пронизывала мелкая дрожь. «Надо же было такому случиться! Зачем только он встретился на моем пути? Смерть и та лучше». В вихре мыслей она уцепилась, как за спасительную соломинку, за брошенную ее провожатым фразу о «необосновнных мыслях». Все же это был не пустой звук. Опустив голову, точно смирившись со своей участью, она переступила порог.
– Не беспокойтесь, эта территория контролируется нашими. Проходите, обустраивайтесь.
Военный помог женщине уложить малыша на кровать. Стекло в одном из окон было сломано. На стенах не было следов перестрелок, это она сразу заметила. Война, видимо, еще не докатилась до здешних мест.
Военный вышел. Попыхивая сигаретой, он прохаживался по двору, а она сидела на кровати возле сына и дрожала от страха. «Что с нами будет?» Ужас охватил ее. Малыш вздрогнул во сне, оторвав ее от горестных мыслей. «Бедный мой сыночек, тебе бы сейчас спать в теплой постельке». Слезы градом потекли из ее глаз. Сердце сжалось от боли. Желание покончить с собой одолевало ее. И лишь сопевший на кровати ребенок удерживал ее от внезапного порыва. «Кто позаботится о нем, если меня не станет…», - причитала она полушепотом. Вдруг в дверях возникла массивная фигура военного. Женщина отпрянула и присела на кровать, где спал ее сын. Она крепко обняла малыша, будто ожидая от него защиты и подмоги. Ее глаза молили о пощаде и милосердии. «Нет, вы только поглядите на нее. Ишь, что удумала. Глупая!» - возмутился он в сердцах. - Война кругом, а этой всюду ерунда мерещится». Чуть помыслив, он все же нашел в своем сердце оправдание несчастной женщине. «Война породила в ней этот страх. Трепыхаясь между жизнью и смертью, она бережет свою честь».
 – Не волнуйтесь, я вас не побеспокою. Передохните и тронемся в путь, - бросил он с порога и отошел в сторонку.
Она облегченно вздохнула. Метнувшись к двери, тут же заперла ее. Мерный стук часов отсчитывал ее сердцебиение. Она сидела у кроватки малыша, понурив голову.
– Похоже, мне уготованы все муки ада. Смерть – избавление. Помереть бы и отмучаться. Чем я лучше тех, кто покинул этот мир? Только бы вытащить отсюда сына, а потом будь, что будет. Я должна выстоять! Ради малыша… Слезы вновь хлынули из глаз ее. Рыдания перехватили горло.
Смеркалось. Она сидела у кроватки сына, не смыкая глаз. О еде она даже не вспоминала. Хлеб в свертке был припасен для сына. Малыш мерно посапывал. Ничего не нарушало нависшей в воздухе свинцовой тишины. Отгоняя сон и грустные мысли, она принялась прохаживаться по дому. Пустой дом навевал уныние. Война раскидала некогда счастливых его обитателей. Ее лицо перекосилось ненавистью. «Будь проклята война! Пропади она пропадом!» Насылая проклятья на ту, что перевернула ее жизнь верх дном, она, по сути, высказывала самое заветное свое желание – чтобы в мире никогда больше не гремели канонады и не рушились судьбы людей… «Кто теперь живет в моем доме? Хоть бы раз прикоснуться к родным стенам. Греет ли нынче кого-то мой очаг или превратился в груду пепла?»
В ночной тиши порой раздавались странные звуки – то ли жужжала назойливая мошкара, то ли звери перекликались в лесу. Все смешалось в непонятную какофонию. Где-то вдали послышался стрекот пулеметов. Она гнала от себя сон, не решаясь сомкнуть веки. «Вот бы шальная пуля угодила в меня, всё лучше, чем позор и бесчестие. Страх услышать скрип двери среди ночи не отпускал ее. Вскочив, она аккуратно, чтобы не разбудить малыша, придвинула стол к двери, водрузив на него подвернувшиеся под руку предметы. На душе сразу стало спокойнее. Ей искренне хотелось верить в то, что стол с грудой всевозможной домашней утвари убережет ее. И она почти убедила себя в этом. Эдакий наивный способ противостояния жестокости, порожденной миром. Чего опасалась она больше, что истово пыталась уберечь – жизнь малыша или честь от поругания? Пытаясь спасти ребенка, она, забыв о страхе, пустилась в путь с незнакомым человеком. Сомнения одолевали ее. Вдруг ей попался на глаза кухонный нож. Она тут же схватила его и припрятала на всякий случай. Проверив бесхитростный засов на прочность, присела на ковер у кроватки сына и нечаянно уснула.
«Может он внемлет моим мольбам и не опозорит при ребенке». При виде плотоядной улыбки на его хамском лице она отшатнулась. «До чего отвратительно он хрипит», - брезгливо поморщилась она. Человек в военной одежде неумолимо надвигался, а она боязливо косилась на малыша. «Не волнуйся, он не увидит», - шептал военный. Расстояние между ними таяло. «Не дождешься, негодяй», - подумала она и попятилась к кровати, чтобы схватить припрятанный под подушкой нож. Он скидывал на ходу одежду, предвкушая сладостные мгновения. Ощутив холодное лезвие в руках, она спокойно выдохнула. Он ждал ее, а она подходящего момента. Разъяренный ее медлительностью, он вдруг подался вперед и набросился. Она задыхалась под его грузным телом. Потихоньку ей удалось отвести руку назад и вонзить со всего маху нож ему в спину. Он взревел как медведь и повалился набок. Кровь прыснула фонтаном, обагрив ее руки. Она отшвырнула его, вскочила на ноги и выбежала из дома, истошно крича. Стоя посреди двора, она вопила от ужаса, взывая о помощи. На ее крики сбежались солдаты. Вся в крови, она одержимо твердила, что убила человека. Поняв, что перед ними убийца, военные оцепили дом.
– Вытащите ребенка! – надрывно кричала она.
Солдаты вынесли труп. Один из них велел ей умолкнуть. Он подхватил ее по руку и отвел в сторону. Ее тело колотила дрожь. Она затихла, а тело тряслось, будто телефон на вибраторе. Из последних сил она умоляла солдат спасти ее малыша. Вдруг, обернувшись, она заметила сына на руках одного из них и рванулась вослед, но крепкая рука солдата удержала ее.
– В-ы-ы, что же, м-м-м-е-ня а-а-арес-ту-ете? – запинаясь, еле выговорила она.
– Ты уже наказана! Убийца! – процедил солдат, взглянув на нее с презрением и ненавистью.
– Да, верно, я убийца! – гневно произнесла она, смахнув слезы. Лицо ее скривилось в ужасной гримасе. – Да, я убила человека. Но ведь вы убивали больше меня, вы тоже убийцы, так почему же вы разгуливаете на свободе?
– Мы стоим на страже Родины.
– Неужели?!  А кто же чинит кровопролитие? Разве не такие как вы?
– Нет! Войны затевают такие убийцы, как ты! – возопил солдат. – Из-за таких, как ты, мы вынуждены скитаться!
Трясущимися руками она отбросила рассыпавшиеся волосы за спину. Кровь размазалась по ее лицу.
– Зачем не арестовывают зачинщиков войн? Почему не осуждают тех, кто отдает приказы? – еле вымолвила она, задыхаясь от гнева и волнения.
Солдат ничего не ответил. Он лишь молча поднял голову, взглянул на ее искаженное яростью лицо, и ему стало искренне жаль эту несчастную женщину.   
– Отчего же вы молчите? – произнесла она сдавленным голосом, надвигаясь на солдат. – Вашей прыти хватает лишь на беззащитную женщину? Ишь, велика заслуга. Остановите оружейные заводы, уберите детские пистолеты и автоматы, не позволяйте производить их! Накажите тех, кто сталкивает государства и нации! Что молчите?! Конечно, проще арестовать меня. Только знайте – я свыклась с муками, переживу, мне не привыкать. Но кто ответит за безмолвную совесть убийц человечества? Глядите, всё охвачено войнами, сеящими смерть… Эта проклятая довела меня, во всем она виновата!
– Прошу, успокойтесь! – стоявший поодаль солдат подошел к ней и взял за руку.
– Отпустите меня! Я никуда не убегу! – сказала она, отдернув руку. – Отдайте моего сына, я хочу поговорить с ним.
– Не надо пугать малыша, - возразил солдат.
– Это я пугаю? Разве не вы на глазах у ребенка заковали его мать в наручники? Мой жизнерадостный мальчик стал бояться людей, жизнь страшит его. Это ваша заслуга! Вы разрушили его детские мечты, его хрупкое сердце разбито!
Ребенок на руках солдата начал истошно кричать:
– Мама! Мама! 
– Вы отняли у детей радость! Будь проклята война, оставившая  меня без семьи! Жизнь полетела под откос, а в довершение ко всему законы отберут у меня ребенка. Вот такая незавидная судьба.  Ах, совсем забыла – вы же мните себя сильными! Ну так пойдите, положите конец войнам, чтобы больше никто и никогда не был раздавлен, как я сейчас!
Она кричала до хрипоты, желая быть услышанной. Солдаты безмолвствовали. На мгновение воцарилась кромешная тишина. И вдруг послышался лязг падающих на землю оружий. Со слезами на глазах солдаты скидывали с плеч автоматы. Улыбка скользнула по ее лицу. Слезы так и хлынули из глаз. Счастьем озарилось ее измученное сердце. Она радовалась оттепели в душах людей, поглощенных войной. Значит, не всё еще было потеряно. Сковывавшие ее руки кандалы рухнули наземь вслед за оружием. Вдохнув поглубже, она втянула в себя аромат свободы. Распахнув объятья, сын бежал к ней.
– Мама! Мамочка!
Тут она проснулась. Кто-то трепал ее за плечо. Голова была как в тумане. Еле продрав глаза, она разглядела сына. Он звал ее и тянул за руку, пытаясь разбудить. «Это был всего лишь сон». Мысль об этом первой мелькнула в ее голове, а сердце по-прежнему бешено колотилось в груди. «До чего ужасный сон мне приснился! Хорошо, что малыш разбудил». Припомнив концовку сноведения, она немного расстроилась. «Вот бы такое случилось наяву». Обведя глазами комнату, она подскочила, вспомнив события минувшего дня. «Как же я могла уснуть, черт возьми?!  Куда он делся? А может, и вовсе оставил нас в этом богом забытом месте» - бубнила она себе под нос. Откуда ей было знать, что их провожатый всю ночь неусыпно стерег их, и как-то даже, нарезая круги вокруг дома, заглянул в окно. Стол, приставленный ею под дверь, глубоко оскорбил его. До рассвета он все думал о том, почему люди утратили веру друг в друга. Эта мысль, навеянная немудреным средством обороны женщины, не давала ему покоя. «Мы разучились доверять. Да и откуда взяться доверию в мире, где люди так безжалостно убивают друг друга, не щадя ни женщин, ни детей!» - рассуждал он в сердцах.
Тяжелые думы бередили его разум и душу всю ночь. А ее по-прежнему терзали сомнения.
– Ма-а-м, где здесь туалет?
Она растерялась. В чужом доме все было ей чуждо. Она отодвинула стол, старательно приставленный ею к двери, осторожно выглянула в окно. Никого не было. Заслышав голоса матери и ребенка, военный подошел к двери. Он терпеливо ждал у порога. Чертовски хотелось курить, но сигарет в кармане не оказалось. Она приоткрыла дверь и высунулась наружу, а вслед за ней показалась голова малыша. Улыбка скользнула по его лицу. Он ласково провел рукой по волосам ребенка и тут же протянул ему руку.
- Привет.
Мальчик отпрянул и загнул руки за спину.
- Что ты видел во сне? – спросил, улыбаясь, военный. Руку он решил все же опустить.
Малыш надулся и закусил губу. Она встрепенулась от прозвучавшего вопроса, слишком свежи и волнительны были воспоминания о ночных мытарствах. Ей казалось, что военный мог прознать о ее кошмарном сне.
– Мама, я хочу в туалет…
– Это там, - произнес он и вскинул на плечо автомат.
Кран во дворе оказался сломанным, но возле него предусмотрительно было оставлено ведро воды. Потихоньку она проникалась доверием к незнакомцу.
– Собирайтесь, скоро за вами приедет машина. Отправлю вас в соседнее село, там безопасно.
– А как же вы? – еле вымолвила она.
Лицо военного озарилось улыбкой. 
– Вы даже не представляете, до чего мне приятно слышать этот вопрос, - ответил он, вгоняя ее в краску, - не беспокойтесь, завтра прибудут мои товарищи. У нас здесь еще много дел.
Она молча опустила голову. Незнакомец больше не пугал ее. Спустя час прибыли солдаты, о которых он говорил. Не мешкая, они усадили женщину с ребенком в машину.
– Довези их до поселка и жди от меня вестей, - выкрикнул он водителю.
В военном деле она ничего не смыслила, да и не особо вникала в солдатские беседы. Это был чуждый ей язык. Все ее помыслы были направлены на то, чтобы уберечь малыша и вытащить его из логова смерти. Но теперь, когда до заветной мечты было рукой подать, ей почему-то захотелось остаться. Она то и дело беспокойно озиралась и еле слышно шептала молитву. В ее тревожных взглядах, которыми окидывала она таинственного спасителя, читалась признательность. Он стоял, по обыкновению невозмутимо, и махал рукой им вослед.
Поднимая клубы пыли, машина неслась прочь и вскоре исчезла в дымке. Разухабистые, серпатинные дороги чертовски изматывали, но то был спасительный путь. Они были уже далеко, когда завязалась перестрелка.
- Когда же вернутся ваши товарищи? – спросила она.
– Не долог час, вернутся, - сухо ответил угрюмый, немногословный водитель.
Тревога бередила душу, выворачивая ее наизнанку. Совесть грызла ее поедом. «Как же я могла оставить его в неравной схватке со смертью?! Хорошей монетой отплатила я за чуткость и великодушие, ничего не скажешь… До чего же глупые мысли лезли мне в голову, как можно было думать о нем плохое?! А ведь он умеет читать в сердцах и распознавать закравшийся в душу страх по одному только взгляду и жесту… Как хорошо, что судьба свела нас. Воистину, неисповедимы пути Господни», - нашептывала она себе под нос.
– Как же теперь будет? 
– Поживем, увидим, - рассудительно ответил водитель.
Слова водителя, словно, сквозили безразличием. Обидевшись на такое вопиющее равнодушие, она умолкла и хранила молчание весь оставшийся путь. Ее сердце сжималось от боли при виде своего голодного малыша в потрепанной, грязной одежде. Лишенные крова и обреченные на скитания, влачили они нищенское существование. На каждом шагу подстерегала их опасность, пугающая неизвестность. Она вспоминала минувшие дни и плакала от отчаяния, утирая слезы грязным рукавом. «Вместе с тобой я похоронила и свое счастье», - всхлипывала она, вспоминая мужа. Величественные горы и долины погрузились в траур, вторя людским страданиям. По мере приближения к селу вдоль дороги стали мелькать люди. Там и сям виднелись бедно одетые дети, сидевшие на валунах  и приглядывавшие за пасущимися отарами овец. Лица сельчан были серы и угрюмы. Вокруг стояла звенящая тишина, которую вскоре нарушил голос водителя.
– Доехали,- возвестил он, остановив машину посреди деревни.
Выскочив из кабины, он подал руку матери и ребенку, и, убедившись, что они целы и невредимы, уверенно зашагал впереди. Свернув с дороги налево, путники добрались до ворот. Калитка оказалась открытой. Они вошли во двор небольшого дома. Водитель постучал. Спустя некоторое время дверь отворилась и на пороге показалась молодая женщина. Увидев рядом с мужем женщину и ребенка, она, не проронив ни слова, растерянно переводила взгляд с мужа на незнакомку.
– У нас гости, - произнес, наконец, водитель, глядя на оторопевшую супругу. Женщина отошла, уступив гостям дорогу.
– Проходите, - любезно произнес он, подав знак рукой.
Смущаясь, она переступила порог дома и замерла посреди комнаты. Дети подскочили на кровати и с любопытством уставились на незнакомцев. Пригласив гостей присесть, хозяйка дома метнулась к сыновьям, переодела их и застелила постель.
– Я выкупала детей и уложила, чтобы не простыли, - будто извиняясь, призналась она.
Увидев чистую одежку хозяйских детей, она, оглядев своего сына, стыдливо закусила губу. «Мы выглядем, как посмешища», - мелькнуло в ее голове. Уставшие с дороги, в грязи и копоти, они с сыном имели совсем неподобающий, и даже несколько пугающий вид. Всё в доме выдавало нужду его обитателей, но опрятность хозяйки бросалась в глаза с порога. Одежду, которую бы она наверняка пустила на тряпки, эта неутомимая женщина штопала и отстирывала, ведя свою войну – войну с нищетой.
Вскоре заботливая хозяйка спроворила чай. Гостеприимная, она лучилась добротой и искренностью, и именно это сейчас было необходимо ее гостье, уставшей и надломленной жестокостью бытия. Она не хотела думать о том, что бы случилось с ними, не окажись этого теплого, уютного дома и его сердобольной хозяйки.
Обняв испуганного сына, она, опустив голову, сидела на стуле. Тем временем хозяйка вскипятила воду, чтобы они могли умыться с дороги. Поставив чайник с водой возле умывальника, она выскочила во двор к мужу, который так и не зашел в дом, решив не смущать гостью и ее малыша.
– Акпер, кто они, откуда?
– Их село захватили. Мужа убили, а дом сожгли. Ей с малышом удалось выбраться. Этибар вывел их из полыхающего села. Он велел обустроить их и доложить властям. Пока всё устроится, они поживут у нас.
– Несчастная женщина, лишилась крова и главы семьи. Ай, бедненькая, осталась одна с сыном на руках, - причитала и цокала хозяйка.
Юркнув в дом, она подхватила чайник и помогла женщине с ребенком умыться в прихожей. Вместе они вернулись в комнатушку, заменявшую гостиную. Вскоре все собрались за столом. Блаженное тепло горячего, терпкого чая разлилось по жилам усталых путников. Томимые жаждой, они пили чашку за чашкой под пристальными взглядами хозяйских детей, таращившихся на них из-за угла. Они с любопытством разглядывали малыша, но подойти все же не решались. Похоже, маленький гость не пришелся им по нраву.
– Мой бедолага целыми днями вкалывает, мы его почти и не видим даже, - завела разговор хозяйка. - То оружие свезет на фронт, то людей к нам домой.
Тут она осеклась и умолкла, поняв, что сболтнула лишнего. «Зачем я это сказала, обидется же», - подумала она, покосившись на гостью. Но ее опасения оказались напрасными. Мысли женщины были заняты другим, да и потом в ее положении превередничать было глупо.
– Нам помог один военный, - тихо произнесла она, нарушив молчание.
Понурив голову, она всё думала о том, как сложилась бы их жизнь с малышом, не сведи их судьба с тем самым военным. Какие мучения и испытания были уготованы ей?!
– Слава богу, мы оказались в этом доме. Страшно подумать, что могло с нами случиться. Ваш муж – отзывчивый и благородный человек. Подумать только, ведь нам с малышом и податься больше некуда….
Она смущалась, не решаясь поднять глаза.
– Чувствуйте себя, как дома. Мы всегда рады гостям. Пока поживете у нас, а дальше видно будет.
Слова хозяйки, такие искренние и добрые, развеяли закравшиеся в ее душу сомнения. Но мысль о том, что она стала обузой этим простым и великодушным людям, не давала ей покоя. Хозяйка дома, назвавшаяся Шахлой, всячески  пыталась разговорить малыша, а он испуганно прятался за мать. Война заронила в его крохотном сердце печаль, разочарование и недоверие. Он больше не верил в добрые намерения окружающих, оттого и жался к матери. Она казалась ему теперь целой вселенной, единственной, кто любил его и желал добра. Ему было невдомек о сомнениях и противоречиях, бушевавших в ранимой маминой душе и порой накрывавших лавиной.
– Как вы встретились с Этибаром?
– Он вытащил нас из огня. Была жуткая перестрелка. Нам удалось выбраться, другим повезло меньше.
Хозяйка не решилась расспрашивать ее о семье.
– Дай бог здоровья нашему Этибару, всегда придет на выручку. Всё наше село в нем души не чает, прекрасный человек.
– Вы - родственники?
– Нет, мы соседи. Знакомы бог весть сколько лет, еще до войны. Отец говорил, что в лихолетья Всевышний посылает на землю спасителя под стать Фениксу. Для нас Этибар и есть тот самый спаситель. Мы так и прозвали его Фениксом. Правда, такое прозвище ему совсем не по душе. Он упрекает нас в глупости и простодушии, считая, что на войне не место сказкам и преданиям.
Вдруг ей вспомнилось, как их провожатый спросил у малыша, читал ли он сказки. А сам, оказывается, и не любил их вовсе. «Видимо, не нашелся, что спросить», - рассудила она. Совесть грызла ее поедом. Она укоряла себя в дурных мыслях о человеке, протянувшем им руку помощи.
Хозяйка позвала всех к обеду. Когда-то она точно также накрывала на стол в своем доме, а теперь... Теперь не было ни дома, ни семьи. Тоска защемила на сердце. «Нет, я не завидую, - убеждала она себя. – Да и стыдно думать о своем горе, созерцая счастье других людей. Добрых, отзывчивых, готовых поделиться последней краюхой хлеба с совершенно незнакомыми людьми. Погрущу как-нибудь наедине», - решила она про себя. Малыш искоса поглядывал на стол, очевидно, голод сводил желудок несчастного. Ее сердце разрывалось от боли, но протянуть руку к столу она все же не решалась. «Мы стали для них обузой. В доме и так шаром покати. Она даже детей к столу не зовет», - с горечью думала гостья. Тонкие, полупрозрачные ломтики хлеба и дымящаяся кастрюлька с обедом, стоявшая одна-одиношенька на столе, казались ей, измученной голодом, самой вкусной едой на всем белом свете. Хозяйка дома явно стеснялась скромного убранства своего стола, но старалась не подавать виду. Она суетилась, приветливо улыбалась малышу и его маме. Ни взглядом, ни словом не желала она обидеть свою гостью, и без того смущавшуюся в чужом доме. Она налила суп в тарелку малыша, а потом пододвинула кастрюльку его маме. И лишь после того, как та положила себе еды, подозвала своих детей.
Смеркалось. До чего же мечтала она растянуться на кровати. Уставшие с дороги, они с малышом пошли спать пораньше. Мысли роем проносились в ее голове, не давая сомкнуть глаз. Накатившие чувства выбивали из колеи. Вновь и вновь мысленно возвращалась она к событиям минувших дней, пытаясь осознать постигшую ее реальность. Остудив, наконец, воспаленный мозг, она укуталась в одеяло, обняла своего малыша и уснула. На рассвете ее разбудили истошные крики. Рыдания и причитания убитой горем матери печальным эхом прокатились по селу. Она подскочила в постели и прислушалась. Слух не обманул ее. Крики доносились из соседнего двора. Быстро одевшись, она на цыпочках, чтобы не разбудить малыша, вышла на балкон и тут ее взору предстала ужасающая картина. Обняв гроб с телом сына, старуха-мать истязала себя, причитая.  «Сын, мой сынок! Убили, убили!» - голосила пожилая женщина.
Она рыдала на балконе в унисон матери героя и насылала проклятья на зачинщиков кровопролитий. Вдруг среди соседских женщин она увидела Шахлу. Та громко плакала, утирая катившиеся градом слезы. Быстро сбежав по ступенькам, она метнулась к Шахле.
– Нет больше нашего Феникса, сестра!
– Как же так?! – вскрикнула она, рухнув на колени.
Весть о смерти удальца Этибара глубоко потрясла ее. Не смогла, не успела она отплатить ему за все хорошее, что он сделал для них с сыном. Злой рок не позволил ей исполнить данное себе обещание.
Женщины плакали и причитали. Горе сплотило их. Потеря голосила в сердце каждой. Война отобрала у них самых родных людей. Горечь утраты собрала людей, словно у костра в морозную погоду - полыхающего костра соженных до тла сердец! Стоны и крики сотрясали небеса. А в это время где-то придумывали новые орудия смерти, запускались оружейные заводы…
Этибар был сыном соседки Шахлы – тети Гюльсум. Ее старший сын тоже погиб на войне. Одна-одинешенька осталась старуха-мать на этой горемычной земле. Война лишила ее всего. Последней надеждой матери, ниточкой, связывавшей ее с жизнью был Этибар, и того не стало.
Она отводила взгляд, не решаясь взглянуть в глаза матери своего спасителя. Тот, кто вызволил их с сыном из лап смерти, ушел в небытие, оставив мать одну на целом свете. Он спас многих, а себя спасти так и не сумел.
– Говорят, он вытащил из охваченного огнем села мать и ребенка, а сам остался с товарищами. Они бились до последней капли крови.
– Тела некоторых его товарищей так и остались на поле боя.
Женщины шептались о героической смерти Этибара, а ее сердце леденело от ужаса. Выходит, они с сыном были отчасти повинны в его кончине. Последними из тех, кого удалось спасти Этибару, были они с малышом. В памяти воскресали воспоминания. Ком подкатывал к ее горлу. «Ему бы еще жить и жить, доказывая своим героизмом и самим своим существованием, что не перевелись еще хорошие люди на этой земле. Он воскрешал в сердцах людей самые добрые, самые светлые чувства», - вспоминала она сквозь слезы.
Село погрузилось в траур. Дни сменяли друг друга, оседая на ее душе тяжелым грузом. Сын подружился с хозяйскими детьми, а она томилась и страдала, ощущая себя обузой для семьи, и без того влачившей тягостное существование. Каждый день она обнимала сына и плакала.
– Мама, давай уйдем отсюда! – однажды взмолился ее сын, не вынеся страданий матери.
Она просыпалась с надеждой услышать о том, что они с малышом обрели, наконец, собственный угол, но этого не происходило, и земля, словно, уходила из-под ног. Как-то утром по селу прокатилась печальная весть. Мать Этибара – тетю Гюльсум сразил паралич. Горе утраты подорвало здоровье несчастной матери. Соседи не оставили ее в беде, окружив заботой прикованную к постели женщину. Судьба распорядилась так, что больше позаботиться о ней было некому. Сердобольные соседи отвезли мать погибшего героя к врачу. Диагноз был беспощаден. Отныне тетя Гюльсум нуждалась в постоянной опеке. На склоне лет осталась она одна-одинешенька на всем белом свете. Соседи навещали ее, помогали едой и лекарствами. Дом тети Гюльсум, мечтавшей вдоволь насладиться ароматом внучат, окутал смрадный запах лекарств. Верной ей до гроба оказалась, увы, лишь кровать, к которой она была отныне прикована.
     Печальные, однообразные дни сменяли друг друга. Но в тот день заплутавшее счастье постучалось в ее двери. Водитель сообщил о том, что государство выделило ей с сыном место в городском общежитии. Окрыленная счастьем, она представляла, как обзаведется, наконец, крышей над головой и перестанет обременять людей своим присутствием. Последнее обстоятельство особенно тяготило ее. Она лелеяла в душе надежду устроиться на работу, ведь город кишел возможностями.
     Под вечер несколько семей, таких же лишенных войной жилья, как она, собрались переезжать в город. Все вокруг суетились, собирая вещи и закидывая их в кузов машины. А у нее не было ничего и никого, кроме малыша, потому и собираться было незачем. Сбежав вниз по лестнице, они спустились во двор.
– Возьми это с собой, сестра, пригодится, пока не найдешь работу, - сказала Шахла, заботливо протянув ей сверток.
Она оторопела, спазм перехватил горло. Еле сводившая концы с концами Шахла собрала ей в дорогу, возможно, последнее, что было в доме.
– Храни тебя бог, - еле выговорила она сквозь слезы.
Женщины крепко обнялись и разрыдались.
Утерев слезы, она взяла сына за руку и направилась к соседскому дому. Стоявшие у машин люди растерянно глядели ей вослед. Шахла и ее муж знали обо всем, поэтому молча двинулись за ней. Еще вчера вечером, услышав новость о предстоящем переезде, она поведала им о своем желании. Поначалу они воспротивились, но она была неумолима.
– Послушайте, вы же днями не бываете дома, - убеждала она водителя.
– Говорю вам, мы сами справимся, - возражал он.
– Позвольте, я заберу ее с собой, так будет лучше всем.
– Мы сами о ней позаботимся, не беспокойтесь. Не будет меня, Шахла присмотрит.
Рассудив и так, и эдак, он все же согласился. «Однажды я тоже сложу голову или схлопочу пулю, что тогда станет с несчастной», - думал он, оставшись наедине со своими мыслями.
–  Поспешите! Нужно управиться затемно, – скомандовал водитель, погрузивший все вещи в кузов.
– Мы сейчас…
Втроем они вошли в дом тети Гюльсум. Пожилая женщина лежала, уставившись в потолок. Водитель осторожно приподнял ее с постели. За неделю несчастная словно усохла от болезни. Он подхватил ее на руки, а женщины уложили кое-какие вещи, не забыв о лекарствах. «Как бы тяжело ни было, я позабочусь о ней. Да покоится с миром душа ее храброго сына», - твердила она в сердцах. – Он спас нас, а я помогу его матери».
      Они направились к машине. Шахла бросала горестные взгляды на разбитую параличем соседку. Они дружили семьями. Тетя Гюльсум прочила ее за своего сына. «Я не женюсь на соседской девочке», - упрямо твердил ее сын, раззадоривая мать. Как давно это было! Детьми резвились они во дворе и жили душа в душу. А потом дети подросли. Шахла заневестилась и вскоре сбежала со своим избранником. Отец долго не разговаривал с ней и не пускал на порог. Но за несколько дней до кончины все же позвал дочь. И вот опять разлука… Она пыталась смириться с мыслью о расставании с соседкой, ставшей ей родным человеком, и с той, с кем свела ее судьба.
Женщины волокли по земле громадные тюки и старательно впихивали их в машину, укладывая даже на сиденья. «Тут люди гибнут, а они все о пожитках пекутся», - думала в сердцах Шахла. Она обернулась и взглянула на свою гостью. Вот у кого не было за душой ничего, кроме совести и честного имени. Если бы она не настояла, даже сверток с заготовками не взяла бы в дорогу. Одинокая, парализованная мать героя была для нее ценнее самого ценного. Между ними не было кровного родства. Их связывали узы, не подвластные времени и смертям.
– Не всё потеряно, пока есть на земле хорошие люди! Всё в этом мире возвращается сторицей!
Шахлу поразило ее бескорыстие и благородство.
– Я никогда вас не забуду, - тихо произнесла она.
– Мы еще свидемся! – обнадежила Шахла, бросив взгляд на пожилую соседку. – У тебя большая, светлая душа! Этибар был бы тебе признателен!
Спустя несколько минут машина несла ее прочь в неизвестность. И снова бескрайний путь змейкой вился под ногами. Голые валуны темнели вдали. Вокруг не было ни души. Она обняла пожилую тетю Гюльсум за плечи и положила ее голову на колени. Машина тряслась и угрожающе грохотала. Малыш забился в угол, насупившись. А она окидывала взглядом степи, то ли мысленно прощаясь с ними, то ли выискивая кого-то. Забота о пожилой, одинокой женщине дарили ее сердцу покой и умиротворение. Она победила войну! Человечность восторжестовала!

Парвана Байрамгызы
2017 год