На краешке уходящего лета

                На краешке уходящего лета
                (Из летучих заметок)

В предосенние дни, когда лето, заметно угасая, еще сопротивляется и хочет выжить, лучше всего находиться в деревне. Хочется сесть в кресло, которому внуки  дали название «Пять минут» («Дедуля, отдохни пять минут, не суетись!»), и тихо дремать на краю у лета. И слушать сквозь дрёму протяжный и долгий посвист хвои на выросших за забором соснах и единственной ели. Они поют неумолчно, убаюкивая; а рядом, совсем недалеко, обольщая мой слух, лопочут листья молодых осинок, могуче шумят кроны величественных ракит. В сонной их глубине, мне кажется, хранятся не рассказанные ими легенды и были о здешнем народе, который тут проживал с незапамятных времен, но которого теперь  уже нет.

Немигающая даль в сиреневой дымке нежит мои старческие очи. Там поднимаются  и разрываются в клочья облака, обнажая ослепительную синь небес. Наверное, эта синь одарила своим цветом головки цикория по обочине околотка.  Среди поникшего дикороса синие озерки цикория лучше всего напоминают о лете, которое не сдается и не гаснет в предосеннем сухом шелесте. Только бесчисленные оранжевые фонарики физалиса, разросшиеся в палисадах покинутых хат и выскочившие за почти невидимую черту похилившегося штакетника, упрямо намекают на то, что осень уже рядом и через один-два дня она будет разукрашивать всё вокруг своей краской.

Несмотря на солнечный жар, время от времени, особенно к вечеру, тянет с низин прохладной влагой, а на недвижные ветви далекого леса громоздится тихая осенняя печаль. По утрам она плачет росой, и от её влаги  на  скошенных лужайках  шелково и ярко зеленеет трава.

Хочется в это время, на краю лета, тихо, чтобы никто не заметил, всплакнуть, как плачут по утрам в тающем тумане лес и деревенские ракиты.

Не знаю, уместно ли такое откровение, но о нем хочется поведать хотя бы самому себе. «Ты, - говорю я себе, - как и всё, что окружает тебя, родное, русское, без чего нет мотива для жизни. Ты суть родной земли, потому что наделен  неистребимой любовью к ней. Как аист, что кружит в прощальном полете над сомлевшим  лесом, поникшим лугом,  опустевшим полем, над  пустынной деревней, вздремнувшей на  краешке уходящего лета».