Цветок пустыни

Цветок пустыни.
Несмотря на знойную дневную жару, ночью воздух в пустыне Междуречья был довольно холодным, дул пронизывающий северный ветер. Его порывы колыхали светло-зеленый занавес у входа в большой шатер, раскинутый в  лагере. Занавес был полупрозрачным и за ним отчетливо виднелся женский силуэт. Женщина лет двадцати  сидя на подушках посредине шатра, сосредоточенно смотрела на спящего в углу смуглого мужчину со слегка заросшим лицом. Ее же собственное лицо было бледно, губы словно обескровлены. Временами женщина шевелила губами, как будто что-то хотела выговорить, но не могла себя заставить, лишь внимательно прислушавшись, можно было разобрать слова: «Зачем ты это все сделал? Неужели ты ничуть не колебался?». Мужчина же спал, казалось, совершенно безмятежно, его грудь покрытая одеялом из верблюжей шерсти поднималась и опускалась в такт ровному дыханью, но вдруг он дернулся и пробормотал что-то бессвязное.  Женщина мгновенно подалась вперед, отводя пальцами широкую прядь черных волос открыла лоб, который пересекал свежий глубокий шрам, и подула на лоб. Мужчина мгновенно затих.  На его лицо со стороны входа  упала длинная тень. Женщина оглянулась, у входа в шатер стояла другая женшина, высокая, седоволосая, в бедуинском платье, с непокрытой головой.
-Ты еше не спишь, мама? – прозвучал вопрос на арамейском.
-Я говорила с Аль-Кабиром. Он сказал, что до Пальмиры еще три дня пути. А ты сама, опять стережешь его сон? Может, хоть этой ночью поспишь в моем шатре. К чему такая забота, разве он этого стоит?
- Мама, - молодая женщина нахмурилась, - ты же сама спасла ему жизнь. Мы  простили его, как то велит нам Господь, а раз так, то должны заботиться.
Пожилая тоже наморщила лоб:
- Да, я своими руками вытащила его из холодной реки. Благодаря мне, сейчас его труп не плавает среди сотен других несчастных в Мигдонии. Но, простила ли я...
-Мама, я хочу спать, - произнесла хозяйка шатра, - и я останусь здесь, вдруг ему ночью что-то понадобится.
Пожилая вздохнула и сказала с обреченным видом:
- Делай, как хочешь.  В свое время Господь не спас язычника от его собственных ошибок, надеюсь, к тебе он будет милосерднее.
С этими словами она повернулась и медленно вышла. Дойдя до своего шатра, женщина увидела, что ее соседка, дочь благодетеля и спасителя ее жизни, красавица Зарина уже спит, свернувшись в клубок на своем персидском ковре. Зарина была еще моложе Талии, и к тому же на ее долю не выпали те страшные страдания, которые пришлось в такой короткий срок испытать последней, она вполне могла крепко спать, в то время как Талия в основном проводила ночи без сна.  Но самое страшное было то, что Талия, единственная драгоценная жемчужина своей матери, похоже все еще испытывает какие-то чувства к тому, кто стал причиной всех их бедствий. К тому, кто всего неделю назад, надменно восседал в почетной ложе, готовясь смотреть, как разъяренные звери растерзают мать и дочь, людей не сделавших ему ничего плохого. Валериан!
Женщина опустилась на подушки, как будто даже произнесение этого имени лишило ее сил стоять на ногах. Женщину звали Асенат, она была представительницей одной из самых знатных и богатых семейств всего Междуречья, ее предки когда-то были правителями Вавилонского царства,  сама Асенат носила титул княгини и всего полгода назад жила в роскошном дворце в столице Междуречья Нисибисе. Ей принадлежал не только этот дворец, но и множество земель, поместий по всей стране. Благородство и щедрость княгини по отношению к обездоленным и сиротам были у всех на устах, также как и добродетель и несравненная красота ее юной дочери княжны Талии. И вдруг, в одночасье они лишились всего, были подвергнуты унижению и изгнаны из родного города. У них отобрали не только золото и дворец, но и гордость, достоинство, чуть не лишили чести Талию. По приказу того самого человека, чей сон она сейчас сторожила. Эта мысль была невыносима, она терзала сердце матери. А с чего все началось? Ночь была долгая, можно было спокойно предаться воспоминаньям.
Прошлой весной Асенат вместе с дочерью пригласили в дом римского губернатора по поводу возвращения его сына Валериана с войны, точнее с подавления восстания в одной из соседних провинций. Молодой воин, с гордостью показывавший свои шрамы на руках гостям, тут же замолк, когда мать подвела к нему княгиню и ее дочь.
- Сын мой, - обратилась матрона Луцилла Корнелия к Валериану, - я хочу тебе представить мою лучшую подругу, княгнню Асенат и ее дочь, княжну Талию.
Все мгновенно затихли, раскрасневшийся от вина так, что цвет его лица не отличался от пурпурной каймы тоги, Валериан непроизвольно икнул, и произнес на очень корявом арамейском:
=Приветствую вас, княгиня, рад, что вы смогли посетить нас.
Талия не смогла сдержать улыбку, в одном предложении он сделал три ошибки. Она ответила на безупречной латыни:
-Благодарю вас, храбрый центурион, мы старые друзья ваших родителей и бываем в этом доме чаще, чем вы.
Валериан выронил из рук бокал, вино цвета топаза разлилось по мозаичному полу. Чернокожий раб бросился поднимать бокал.
-Клянусь Юпитером громовержцем, - хрипло произнес римлянин, - такого правильного говора я не слышал даже в близком окружении Цезаря, будь он трижды славен!
Другие гости тоже были шокированы. Асенат с гордостью посмотрела на них. Этим невеждам было невдомек, что ее дочь столь же образована, сколь и красива. Асенат не жалела ни сил ни времени на то, чтоб ее единственная наследница была безупречна во всем. Латынь, греческий, даже персидский она знала в совершенстве.  Еще умела ездить верхом и стрелять из лука (в какой ужас пришли бы  римские матроны, узнай они об этом!).  Талия также была хорошо обучена законам гостеприимства, поэтому решила отблагодарить центуриона за любезность:
- Я надеюсь вы окажете нам честь приняв приглашение посетить наш дворец в следующий четверг по поводу ежегодного Праздника прихода весны.
-Почему нет, - воскликнул изрядно захмелевший юноша, - эти языческие праздники порой бывают такими забавными, да если еще и с хорошим винопитием.
Раздался дружный хохот. Асенат побледнела. Талия закусила губу, не такого ответа она ожидала. Из римлян смущенной казалась только хозяйка дома, она прошептала княгине:
-Простите его, благородная госпожа, он слишком много выпил кипрского вина, которое мы специально  привезли, чтобы отметить его возвращение.  Когда он протрезвится,  я уверена, с радостью примет ваше предложение.
-Надеюсь, - холодно кивнула Асенат, - а сейчас нам пора возвращаться во дворец.
С этими словами взяв  дочь за руку и более не обращая внимание на неловкие извиненья Луциллы княгиня пошла к выходу. Гордостью она не уступала самым знатным патрицианкам и ни за что не осталась бы этом доме дольше.

II
По пути домой Талия, положив голову на плечо матери сосредоточенно думала. Их дворец находился на другом конце города, так что рабы должны были нести их паланкин еще не меньше часа. Все мысли девушки были заняты недавним  поведением римлянина. О заносчивости римлян Талии и раньше приходилось слышать, даже ее любимый учитель латыни, несмотря на то что сам не принадлежал к высшему сословию своих сограждан, всегда говоря о других народах, в том числе и о вавилонянах, не раз употреблял слово «варвары» в беседах со своей ученицей. Талие никогда это не нравилось, но сегодняшнее поведение римлянина переходило все границы неучтивости.  Талия  и ее мать уже давно стали тайными христианами, они верили в то,что истинные добродетели человека – это кротость,  смирение, терпеливость.  Увы, ни один из римлян знакомых Талие не обладал этими качествами, ей не раз приходилось быть свидетельницей того, как они издевались над христианами, смакуя подробности говорили о том, как превращали казнь этих невинных людей в кровавое зрелище на аренах Рима.  Словно гордились своей кровожадностью! Однако этот римлянин несмотря на то, что мало отличался от своих сородичей, был очень привлекателен. Высокий, статный, с насмешливым взглядом темно-голубых глаз, с лерзко вздернутым острым подбородком и резко очерченными  скулами...
-Талия, - голос матери вывел девушку из задумчивости, - я уже в третий раз тебя зову. О чем ты думаешь?
Девушка вздрогнула, она быстро подняла голову и поправила голубую шаль, сползшую с плеча матери:
- Мы уже приехали?
- Да. Но что тебя заставило так помрачнеть? За всю дорогу ты не произнеслаа ни слова.
- Я думала о завтрашем посещении Приюта. Придется изучить расходные книги, сделать новые распоряжения.
Рабы опустили паланкин у подножия мраморной лестницы роскошного дворца. Один из них помог Асенат выйти, Талия вышла без посторонней помощи. Они стали подниматься наверх.
-Я рада, что ты так много помогаешь мне в делах Приюта. Это богоугодное дело, но не скрывай от меня ничего, тебя как и меня обидело поведение этого героя войны?
Ирония в словах матери не ускользнула от Талии.
- А ведь он такой красивый, - невольно сказала она вслух, - может мы могли бы попытаться обратить его....
-Даже не думай об этом, - княгиня резко прервала дочь, - при нем ни слова о христианстве, если не хочешь нас погубить.  И вообще, я очень жалею, что ты его пригласила.
-Думаешь, он придет? – с замиранием сердца спросила Талия, - после сегодняшнего?
Мать пожала плечами:
-Он мне очень не понравился, надеюсь даже если придет, мы его потом не увидим. Лучше займись приготовленьями к Празднику. У нас будет достаточно других гостей.
Талия вздохнула, поцеловав мать, она прошла в свою спальню, где ее ждали служанки с серебряным кувшином и тазиком для ночного омовения. Холодная вода, лившаяся на руки несколько остудила девушку, уложив ее в постель и накрыв шелковыми простынями, служанки удалились. Но Талия сразу на уснула, за то время пока существовал их Приют для Обездоленных они обратили в христианство много людей, среди них были и закоренелые язычники, хотя и не было римлян. Но всему есть начало, может этот горделивый юноша и будет тем первым? Правда, мать запретила ей.... При мысли о матери Талия как вснгда испытала легкий холодок в области сердца. Да, безусловно, Асенат очень любила свою дочь, тем более, что других детей у нее не было. Но с самого детства Талия, рано потерявшая отца, хоть и была охвачена заботой и вниманием матери, ей всегда не хватало нежности и тепла в общении с ней. Княгиня была твердо убеждена, что никакая строгость не может быть излишней в воспитании девицы благородного рода!
Но ее последний запрет шел вразрез с требованиями их религии, призвать идолопоклонника к истинной вере –это святой долг каждого христианина, и Талия постарается это сделать. Может, даже ее строгая мать потом ее похвалит за этот акт непослушания!
Убаюканная последней сладкой мыслью девушка наконец, прошептала молитву и закрыла глаза.

III
На следующще утро после приема в доме префекта, его супруга Луцилла Корнелия вошла в спальню сына с чашей отрезвляющего отвара в руках. Валериан спал, уткнувшись носом в подушку. Ему снился весьма приятный сон – он ехал на покрытой золотом колеснице, запряженной белыми как снег на вершине Везувия, лошадьми. Впереди шли красивые девушки в полупрозрачных туниках, они разбрасывали цветы из корзин. За колесницей рабы вели на цепях не кого иначе, как персидского царя – извечного врага Рима. Он шел поверженный в кровавой битве самим славным центурионом Валерианом Септимусом,  желая, чтобы его глаза ослепли и не видели ревущих трибун, громко рукоплескавших новому герою, чья статуя будет возведена рядом с самим Юлием Цезарем. Валериан ехал, отвечая приветствиями на восторженные крики толпы. Вдруг, лошади споткнулись все разом, Валериан к своему ужасу вылетел из колесницы к чьим-то ногам, обутым в кожаные сандалии. Раздался оглушительный хохот, юноша закрыл уши руками.
-Сын мой, - прозвучал над ним требовательный голос матери, - вставай же, наконец. Негоже герою валяться на земле.
Изумленный Валериан поднял голову и увидел, что мать действительно возвывшается над ним, но не на арене, а в его собственной спальне, сам же он валялся на полу подле своего роскошного ложа. Луцилла весело улыбалась, глядя на сына.
Валериан потянулся, потер рукой ушибленную спину и сел на кровать.
--Выпей это, - Корнелия протянула ему чашу, - ты не до конца проснулся.
Юноша взяв предложенное, отпил глоток и поморщился.
-Что это за отрава? Ты взяла ее у какой-то местной знахарки?
- Не у знахарки, - поправила мать, - а у моей лучшей подруги, с которой ты вчера так дурно обошелся.
-Ах, эта варвака....
-Не смей о ней так говорить, - Луцилла повысила голос, надменность сына порой раздражала даже ее нежно любящее сердце, - Асенат – друг нашей семьи, и к тому же самая богатая и родовитая женщина в этом городе. А ее дочь замечательная красавица.
-Это я успел заметить, - ухмыльнулся Валериан, - интересно, в постели она также хороша?
-Да что с тобой такое, - Луцилла гневно ударила сына по руке, - ты совсем распустилcя и забыл правила приличия?  Талия – единственная наследница своей матери, им принадлежит самый роскошный дворец в Нисибисе, а в подземельях этого дворца полно сундуков, набитых золотом. Ты меня понял?
Валериан устало зевнул, показав два ряда белоснежных зубов:
-Матушка, что мне с этого? Я ведь солдат, а не ростовщик.
-Тебе известно, что у твоего отца полно долгов, которые он не в состоянии оплатить? Что деньги на взятку чтобы получить место наместника он тоже взял взаймы?
-Я все же тебя не понимаю...
-Сын мой, ты молод, хорош собой, ты славный воин. Здесь о наших трудностях никто не знает и ты можешь сойти за выгодного жениха для юной княжны.
Валериан сел прямо как палка и уставился на мать. Казалось, он не верил своим ушам.
-Ты предлагаешь мне, сыну одного из самых знатных патрициев Рима, жениться на варварке? Стать посмешищем всего Рима?
- Ты прекрасно знаешь, что сущесвует закон, позволяющий жениться на иноземках.
-Но этот закон для ветеранов, я же собирась дослужиться до генеральского чина.
- Мой доблестный сын сможет этого добиться гораздо скорее, если у него будет жена с богатым приданым. Звон золотых монет самый приятный для слуха звук, особенно в нашем великом Риме. Ни один министр, в руках которого будет твое назначенье, не устоит против него.
-Что ты мне предлагаешь....
-В данный момент, - резко прервала сына Корнелия, - я предлагаю тебе как можно скорее собраться, одеть свою самую нарядную одежду, накрутить щипцами твои непослушные волосы и пойти в Приют Обездоленных. Там сегодня княгиня и ее дочь раздают еду городским нищим. Они делают это каждую пятницу. А постоянно в приюте живут сироты и оставшиеся без крова вдовы.
Валериан почесал свой  затылок:
-Должно быть твоя подруга уйму денег тратит на всю эту ерунду. Ты права, матушка, всех этих денег может хватить на нужды нашей семьи.
-Это в твоих руках, - заговорщически прошептала мать, - ну же, сын мой, не теряй времени, сделай все то, о чем я тебе сказала.
Юноша почтительно поцеловал руку матери, та в ответ потрепала его по волосам и вышла из комнаты. Оставшись один, Валериан стянул с себя измятую ночную тунику и кликнув раба, велел принести ему холодной воды для умывания. Усиленно намыливая лицо и щею, он думал про себя:
-Нет, то, что предлагает мать, не дело. Варварка – пусть даже красивая и богатая - может быть только моей нааложницей. Я придумаю другой способ прибрать к рукам их богатство.
IV
Палило нещадное июльское солнце, от которого можно было укрыться только в тени раскидистых финиковых деревьев, издававших дурманящее благоуханье. Многие нищие и бедняки, собравшиеся у входа в прямоугольное омкирпичное здание, так и делали, ожидая пока, бывшие впереди них, пройдут внутрь. Однако, двое всадников, наблюдавших за толпой со стороны, спасались от жары своими серебристыми шлемами, блеск которых слепил глаза окружающим. Сами всадники были увлечены разговором.
-Скажи мне, любезный Титус, - обратился тот, кто был повыще, к своему собеседнику, - неужели все эти люди собрались здесь, чтобы получить лишний кусок хлеба?
-Для многих из них это единственная возможность досыта поесть,- ответил Титус, чье бледное лицо контрастировало с блеском его доспехов, - им здесь дают чечевичную похлебку, сыр, фрукты.
-У меня уже потекли слюнки, - насмешливо проговорил первый всадник, - давай переоденемся нищими и тоже здесь поедим вдоволь.
Титус рассмеялся:
-Лучше подождем большого праздника, тогда здесь и жареное мясо бывают. И пшеничную муку мешками раздают. Княгиня и ее дочь весьма щедрые особы.   
- Прямо святое семейство, как любят говорить эти собаки-христиане...
-Странно, что ты о них вспомнил, - медленно сказал Титус, - эта зараза уже начала проникать во все уголки нашей империи, она как ветер, дует во все щели, стоит их оставить открытыми.
- Неужели и здесь ты их видел? – недоверчиво спросил Валериан, - кто-то смеет нарушать запреты императора и проповедовать здесь эту ересь?
- Насчет проповедников я не уверен, - Титус сняв с голоыф шлем, вытер платком волосы, - но мне уже раз приходилось бывать внутри Приюта, пришел из чистого любопытства.
-И тебя не выгнали оттуда?
- Я пришел одетый, как вавилонянин, приклеил бороду.
Валериан весело расхохотался:
-Зачем тебе это понадобилось?
- Я же говорю, я любопытен. И мое любопытство не было напрасным: я слышал как несколько женщин, беря из рук княгини миски с чечевичным супом, шептали: Благослови вас Христо за вашу доброту!
-Клянусь Юпитером, - пробормотал Валериан, слезая с лошади, - это как раз то, что мне нужно. Я твой должник, Титус.
Толпа у ворот начала редеть. Друзья, вошли во внутренний дворик Приюта Обездоленных, и почувстововав спасительную прохладу, издали облегченный вздох.
-Слушай, Титус, -взяв друга за руку начал шептать Валериан, - мне нужны очень веские доказательства того, что это место является рассадником ереси.  Слова одного или двух нищенок ничего не будут значить для моего благородного отца, он благоволит княгине и не поверит сплетням. Но если у меня будут в руках неоспоримые улики.... Используй все свои связи, Титус, пусть твои шпионы  войдт в связь с этим сбродом, не жалей ни времени, ни денег, все окупится с лихвой. Если будут признанья хотя бы десятка человек...
-Римляне, что вы здесь делаете? – резкий женский голос раздался со стороны помещенья.
Валериан отпустил руку Титуса и посмотрел вперед. Асенат, окруженная слугами стояла у больших ворот, за ее спиной были видны длинные деревянные столы, за которыми сидели взрослые и дети, с удовольствием поглощавшие пятничный обед, состоявший из овощного супа, пшеничных лепешек и козьего сыра.
Валериан и Титус приблизились, склонившись в почтительном поклоне.
-Приветствую вас, княгиня. Я с другом пришел извинитсья за свою вчерашнюю неучтивость.
К ним вышла замешкавшаяся внутри помещения Талия.  Она успела увидеть как низко склонился римлянин, чтобы скрыть насмешилвую ухмылку, которая играла на его тонких губах, в то время как он произносил почтительные слова.
Однако Асенат была приятно удивлена.
-Спасибо, любезный центурион, - сказала она, протягивая руку, - но зря ты утруждал себя. Мы ни на кого не держим зла, тем более на сына старых друзей.
Валериан сделал вид, что не заметил руки княгини и снова поклонился:
-Но позвольте мне заладить свою неловкость. Я принимаю ваше любезное приглашение посетить ваш праздник на следующей неделе.
-Весьма рады,- вмешалась Талия, ей был неприятен этит разговор, ибо она видела, что римлянин фальшивит. Скорее всего, родители заставили его прийти с извинениями, - сейчас нам пора уходить. Будем вас ждать.
Асенат кивком подтвердила слова дочери и пошла с ней к выходу. Римляне проводили женщин довольными взглядами и обменялись победными улыбками.  «Скоро ты будешь биться в моих сетях, гордая птичка», - вслух по латыни негромко произнес Валериан Септимус, - а деньги, которые твоя безумная мамаша транжирит на нищий сброд, станут моими».

V
На следующее утро, после того как Асенат придя в шатер дочери, застала ее охраняющей сон Валериана, Талия проснулась раньше обычного. Но постель Валериана тоже была уже пуста и холодна. Выглянув из шатра Талия увидела, что он сидя у очага, который уже разожгли служанки, с аппетитом грызет жареную куриную ножку.  Одна из служанок подала ему чашу, наполненную только что надоенным козьим молоком.  Самих коз пустили пастись на те небольшие зеленые кусты, которые были разбросаны неподалеку.
Самое странное, что ни страшное землятрясение, от которого Валериан чудом спасся, ни полученные раны, которые еще только начали заживать, ни буйные признанья в раскаяньи, ни сознанье того, что прежняя блистательная жизнь уже никогда не вернется, не испортили его аппетита. За прошедшую неделю Валериан ни разу не обмолвился о том, что он намерен делать дальше, его раны, хоть и серьезные, не были опасны для жизни, он вполне мог передвигаться без посторонней помощи, опираясь на палку. Но был совершенно неразговорчив, мрачен и хмур, лишь один раз спросил у Талии, куда они направляются. Получив ответ: «в Пальмиру», удовлетворенно кивнул головой и больше к этой теме не возвращался. Талия сама делала ему перевязки, следуя указаниям лагерного лекаря, который сказал, что при правильном уходе от ран скоро не останется и следа. Даже это известие римлянин казалось воспринял совершенно равнодушно, только когда сказали, что хорошее питание поможет быстрее восстановить силы, он немного оживился и с того момента ел все, что ему предлагали. Мучился ли он угрызеньями совести за то что сделал или сказал это просто для того, чтобы остаться в живых?  Талия все время задавала себе этот вопрос. Вчерашний разговор с матерью и на нее навеял горькие воспоминанья. О том, как учтив и любезен был этот гордый и надменный юноша, придя к ним на шумное торжество Праздника Весны, как пытался отплясывать совсем незнакомый ему танец, держа за руки Талию и ее мать. Об ухаживаньях, которые начались буквально на следующий день, о встречах украдкой в последующие дни, ибо мать Талии совершенно не одобрила бы эти встречи.  В одну из таких романтических встреч Валериан, смотря на юную княжну влюбленными глазами сказал, что хочет поведать ей о своих, якобы имевших место, беседах с христианскими проповедниками. Он встречал их в Сирии и в Палестине, эти люди говорили о вещах, которые так чужды убеждениям любого римлянина, но на него, Валериана Септимуса, произвели неизгладимое впечатленье, и он хотел бы поделиться ими с Талией, в которой он видит все услышанное - кротость, терпеливость, любовь к ближнему и т.д.  Княжна была сбита с толку, услышав эти речи. Вообще, казалось со дня праздника гордый Валериан совершенно переменился. Он был предельно ласков и учтив, говорил Талие о том, что полюбил ее с первого взгляда и это чувство только крепнет в нем с каждой минутой. Казалось, теперь это был вовсе не тот чванливый человек, которого Талия повстречала в доме префекта. Она не знала, что думать, но невольно, очарованной девушке хотелось верить, что с ней он был искренен, а при людях быд вынужден вести себя таким, каким  его привыкли видеть.  Если Слово Божье произвело на него такое впечатленье, то со временем из него мог бы получиться добрый христианин. Может их встреча была судьбоносной! Талия решила не делиться с матерью этими мыслями, Валериан продолжал свои беседы о христианах, говоря что нуждается в ком-то, кто помог бы ему глубже вникнуть в суть их веры, и  дней через двадцать после первого свиданья Талия, не выдержав, обвила руками шею Валериана и призналась в том, что она и ее мать – тайные христиане. При этих словах слезы брызнули из глаз юноши и это действительно были слезы радости. Понадобилось совсем немного времени, чтобы эта пустоголовая девчонка сама ему выболтала все, что нужно. Валериан нежно поцеловал Талию и попросил разрешенья завтра прийти к ним в гости, чтобы ее матушка тоже смогла убедиться в том, что он их искренний друг. Это предложение смутило Талию.
-К чему торопиться, Валериан? – спросила она, - дай мне время подготовить матушку, она не знает о наших встречах. Вдруш она тебч неправильно поймет.
- Дорогая, - римлянин снова чмокнул княжну в щеку, -  я буду очень убедителен, твоя благородная матушка поверить в то, что я ей скажу.
Талия покраснела, потом кивнула. Ей казалось, она уже успела полюбить этого красивого римлянина, Христос учил любить не только единоверцев, но и язычников, так что в ее любви наверняка не было греха. Но необходимость таиться от матери тяготила ее, а если мать поверит Валериану, то и встречи перестанут быть тайными. Влюбленные нежно попрощалась, и Талия в сопровождении ожидавшей ее служанки-египтянки, дочери управлющего приютом, вернулась домой. К ее удивленью, матери дома не было. Дворецкий сказал, что управляющий Сезофрис послал за ней после полудня, прося срочно приехать. Был первый день недели, и обычно княгиня до четверга в Приют не ездила. Что могло произойти?  Наконец, когда слуги уже начали накрывать стол к ужину, послышался шум подъезжающей колесницы. Это еще больше удивило Талию. Ее величественная мать не выезжала из дома  иначе как в роскошном паланкине с шелковыми занавесками и она позволяла занавес приоткрыть лишь самую малость, чтоб ее щедрая рука могла сыпать встречавшимся по дороге детишкам серебряные и медные монеты. И вдруг поехала на колеснице, оставшейся  от покойного мужа, которой сейчас управлял огромный раб-нубиец?
Талия кинулась к матери, та была очень бледна. Старалсь казаться спокойной, даже упрекнула дочь, мол, не следует бегать на глазах у слуг. В ответ на взволнованые расспросы лишь ущипнув дочь за руку с натянутой улыбкой сказала, что ни излишнее любопытство, ни излишняя горячность не пристали княжне. Кула-то исчезли несколько работников Приюта, и их не могут найти. Но ведь Сезофрис не стал бы беспокоить госпожу по таким пустякам. «Мама, скажи правду» - потребовала Талия. Асенат строго взглянула на дочь:
-Если не прекратишь расспросы, я отведу тебя в спальню и...  всю неделю будешь есть стоя.
Талия густо покраснела и села за стол напротив матери. Событие, имевшее место в их доме три года назад было крайне неприятно вспоминать, впрочем тогда она заслужила наказанье.Тяжелая серебряная щетка матери сделала свое дело, с тех пор Талия никогда не позволяла себе спорить с матерью, и теперь видя ее настроенье девушка не решилась сказать о предстоящем визите Валериана. Но мать явно что-то недоговаривала и половину ночи Талия провела без сна. Утром, сонная, она отправилась на кухню отдавать распоряжения по поводу приготовленья обеда на троих. А в полдень явился Валериан, но не один, не в праздничном одеянии, а облаченный в доспехи и в сопровождении отряда вооруженных солдат. Изумленью Талии не было предела.  Услышав ее восклицанья книягиня тоже вышла во двор.
-Что здесь происходит? – спросила она.
- Добрая госпожа, - на этот раз Валериан поклонился уже с явной издевкой, - я пришел лично сообщить, что вчера арестованные по обвинению в распространении  ереси работники вашего Приюта, дали против вас показанья. Они признались, что вы и ваша дочь руководили их преступной деятельностью по обращении бедных людей в учение проклятого безумца, сына плотника из Назарета.
Княгиня пошатнулась, дочь поддержала ее.
-Вы лжете, - тихо произнесла княгиня, - вы запугали этих людей, заставили их клеветать на меня. Чего вы хотите?
- Я их запугал?- насмешливо протянул Валериан, - нет, как только к их носу приблизили каленое железо, они сами во всем признались. А ваша дочь все мне только подтвердила.
-Валериан, - к Талие наконец вернулся дар речи, - что ты творишь? Ты вчера говорил..
-Что хочу говорить с твоей матерью, не так ли, мое очарованье! Что ж, я здесь. Итак, Талия, у меня есть твое признанье и признания ваших слуг.  Их уже не спасти, завтра они умрут на крестах, я стану героем, раскрывшим заговор еретиков.  Но ты и твоя мать еще можете себе помочь. Я могу о вас промолчать, но мое молчанье дорого стоит и вам придется купить его.
Потрясенные мать и дочь смотрели друг на друга.
-Ты..., - гневно промолвила Асенат,- ты рассказала ему о делах Приюта, хотя я тебе запретила. Зачем ты это сделала?
-Матушка, прости меня, - зарыдала Талия, - я думала, он был со мной искренен. Валериан, ради Бога опомнись.
Центурион подошел ближе.
-Ну-ну, успокойся – почти сочувственно произнес он, - все еще можно исправить. Я могу сейчас уйти, и все забыть. Но ваш рассадник лже-учения придется закрыть. А все деньги, которые уходили на его содержание, вы передадите мне. И на этом все неприятности закончатся.
-Закрыть приют? – вскричала Талия, - ты подумал о тех, кто там живет? Мы не можем выбросить столько людей на улицу.
- Надо было думать раньше, -нахмурился римлянин, - вы сами во всем виноваты. Кормить нищих и детей- это одно, а вот вбивать им в головы запрещенные идеи  – это другое. Впрочем, после того как вы мне заплатите, у вас останется еще много денег и вы сможете снова помогать людям. Но два условия: ты, княгиня сейчас же передашь мне казну Приюта, второе условие – вы больше никогда не будете заниматься проповедничеством глупостей о едином Боге, его сыне и так далее.
Асенат вся выпрямилась, глаза ее гневно сверкнули, прямоц походкой она подошла к Валериану, и отвесила ему звонкую пощечину.
- Это единственный дар, который ты сможешь получить от меня. Не думай, что своими угрозами и шантажом ты нас запугаешь. Убирайся отсюда, негодяй, не то я расскажу твоему благородному отцу о твоей гнусной выходке.
-Уходи, - это уже выкрикнула Талия, - уходи, обманщик. Ты мне вчера только клялся в любви и верности.
Яркая краска, но не стыда, а гнева покрыла скуластое лицо центуриона. Казалось, он вовсе не ожидал такой реакции, значит вот как эти варварки ценят его благородство!
- О да, это было забавно, - процедил он сквозь зубы, - мне впервые пришлось изображать влюбленного дурачка, и мне это удалось. Если бы не ожидающая меня блистательная карьера воина, я бы наверное пошел развлекать публику на аренах нашего великого Рима! Ну ничего, я послужу ему иначе. Оскорбленье меня – это оскорбление Римской власти и вы обе за это поплатитесь.
Обернувшись к стоявшему рядом младшему офицеру он приказал:
- Мать выпороть плетьми в присутствии слуг. Дочь отдаю тебе, развлекись с нею на глазах матери. Жаль, я сам не успел испробовать ее. Когда закончите, выгнать обеих из города. Все имущество будет кофисковано, слуг отправить на невольничий рынок. Мой отец одобрит все, когда узнает, чем занимались эти женщины, которых он считал друзьями Рима.
Талия страшно закричала:
-Неет!! Не трогайте мою мать. Мы отдадим тебе все что у нас есть, не глумись над нашей честью.
Валериан махнув рукой вышел со двора так стремительно, что алый плащ на его плечах раздулся словно парус на корабле. Оставшиеся солдаты стали привязывать к дереву отчаянно сопротивлявшуюся княгиню. Один из слуг кинулся к ней на помощь, но тут же был сражен копьем, остальные в ужасе наблюдали за происходящим.
Младший офицер похабно осклабившись схватил Талию за плечо, ужас от того, что ожидал девушку заставил ее вспомнить о спрятанном в рукаве кинжале – фамильной ценности, которую она сегодня собиралась подарить негодяю, которого ждала в гости как друга. С быстротой молнии выхватив кинжал Талия вонзила его в живот римлянина. Кровь хлынула на руку девушки, мужчина издав животный вопль рухнул к ее ногам. Стоявшие у обмякшего тела княгини солдаты сначала оцепенели, затем с проклятиями кинулись к Талие, обнажив мечи. Но тут, пущенные со стен дворца стрелы пронзили их горла. Во двор спрыгнуло человек пять людей с закрытыми лицами. Последний, оставшийся в живых римлянин в ужасе кинулся наружу.
-Проклятие, - по-арабски сказал один из спасителей, - сейчас он приведет сюда целое войско. Отвяжите княгиню.
Сказав это он подошел к Талие, при виде убитого римского солдата с кинжалом в животе, в глазах араба мелькнуло сильное восхищение.
-Хвала тебе, смелая девушка. Мы люди господина Малика Аль-Кабира, друга твоего покойного отца. Он послал нас за вами, хвала богам, мы не опоздали.
Асенат держась за руку другого араба подошла к ним. Платье на ней было изорвано сзади, на спине уже были рубцы от кнута, которым проклятый римский солдат успел несколько раз ударить ее. Но глаза княгини были сухими, а голос тверд.
-Надо скорей уходить отсюда. Следуйте за нами, мы выйдем через подземный ход.
С этими словами она быстро направилась к противоположной стене, под большой финиковой пальмой были мраморные плиты, в одну из них было вдето медное кольцо.
-Отодвиньте,- приказала Асенат.
Державший ее за руку мужчина нагнулся и как только он взялся за кольцо плита медленно отъехала в сторону, показалась деревянная лестница, ведущая в подземелье.Снаружи дворца послышался приближающийся гул голосов.
-Скорее, - с ужасолм вскричала Талия, - они уже идут.
Асенат довольно проворно спустилась вниз, все последовали за ней. Последний шедший задвинул плиту, беглецы бросились бежать по узкому темному туннелю.  Вышли они, запыхавшиеся от долгого бега уже на кладбище у городских стен, где неподалеку их ожидал лично Аль-Кабир в своей роскошной повозке, запряженной великолепными гнедыми лошадьми.
Cледующие пять месяцев Талия и Асенат провели в поездках по Сирии, Иордании, Иудее... Аль-Кабир им сказал, да они и сами знали, что чем дальше они будут от Междуречья, тем лучше. Да и на одном месте долго задерживаться не стоило, наверняка Валериан убедил отца приказать искать беглянок повсюду.  Хорошо, что римлянам не было известно о той дружбе, которая многие годы связывала почтенного купца Малика Аль-Кабира с княгней Асенат.  Появление его людей так своевременно во дворце княгини бвло не иначе как чудом. Накануне ночью  того злосчастного дня купец приехал  в караван-сарай неподалеку от города. По этому поводу всех гостей угостили бесплатным вином. Среди выпивавших был и Титус, который часто наведывался в этот постоялый двор за хорошей выпивкой. Изрядно захмелевший римлянин стал бахвалиться тем, что завтра к полудню его друг центурион Валериан Септимус изрядно разбогатеет за счет какой-то «кормилицы нищих», и все благодаря его, Титуса, смекалке, это он  смог собрать свидетельства против этой гордячки и ее смазливой дочери, которая положила глаз на его лучшего друга.  Но ничего, завтра она и ее мамаша будут опозорены, а Валериан опять будет со своим верным Титусом. Произнеся всю эту речь, Титус упал лицом в стоявшее на столе жаркое из баранины,  и по приказу Аль-Кабира, который с величайшим волнением и негодованием выслушал все это откровение пьяницы-содомита, его отнесли спать в одну из комнат караван-сарая.
-Он проспится никак не раньше завтрашнего утра, - сказал Кабир своим подчиненным, - когда проснется, не говорите ему ничего и дайте уйти. Но с утра поспешите во дворец княгини Асенат и предупредите ее.  Если понадобится, окажите помощь.
Люди Малика Аль-Кабира зная о щедрости своего господина не понаслышке, рано утром пустились в путь, до города действительно было недалеко, но по пути одна из лошадей захромала, пришлось остановиться у кузнеца при въезде. У того оказался больной ребенок. который лежал в горячечном бреду.  Глава отряда был попутно лекарем Кабира, и счел своим долгом оказать помощь ребенку. В благодарность кузнец не взял у них не единой монеты, но в город люди смогли приехать с большим опозданием, когла уже был полдень. Подъехав к стенам дворца кочевники услышали изнутри крики женщин, решили не въезжать в ворота, а взобраться на стены, успели спасти Асенат и Талию от бесчестья.
В течение пяти месяцев их скитаний Талия не переставала благодарить своего благодетеля за проявленное благородство. Но все это время мысль о мести подлому обманщику не оставляла ее. Вернуться  в Нисибис неузнанной, найти и убить Валериана тем самым кинжалом, который должен был стать даром ее любви к нему! Талия до сих пор не оставляла мать одну ни на один день, ни в пути, ни в городах, в которых они останавливались. Асенат казалась совершенно отрешенной, казалось, все вокруг перестало ее интересовать- ни новые города, ни новые люди. Рубцы на ее спине зажили относительно быстро, но она была совершенно раздавлена тем, что произошло и с ней, и после ее побега из родного города. Когда сильно опечаленный Аль-Кабир взяв ее за руку, тихо сообщил, что после их удачного побега разъяренные римляне сравняли их дворец с землей и сейчас на месте этого ведичественного строения не осталось даже камней, ибо их растаскали для строительства новой конюшни для лошадей префекта, что всех слуг погнали на невольничий рынок и их раскупили богатые римляне, что Приют – детище Асенат, которым она гордилась не меньше, чем дворцом своих предков и своей дочерью Талией, закрыли, выгнав на улицу, всех, кто там жил – княгиня не проронила ни звука. Она сидела прямая, с плотно сжатыми губами, с глазами, уставленными в одну точку, и только прерывистое тяжелое дыханье давало понять, что это живая женщина, а не каменное изваяние. Она не проронила ни единой слезинки, как тогда, во время порки, когда наконец Аль-Кабир закончил свою речь, жестами попросила его и присутствовавших при разговоре Талию и Заринну оставить ее одну.  Сначала Талия подумала, что мать хочет наложить на себя руку, но зная, какой у нее твердый и властный характер, все же решилась ненадолго оставить ее одну. С того самого момента Асенат будто действительно превратилась в изваяние, разговаривала, только если к ней обращались, да и то, отвечая очень нехотно и коротко. Но в тот день, когда знахарка-бедуинша осмотрев ее спину, сказала, что все окончательно зажило, она велела позвать к себе дочь в шатер.
Когда Талия вошла, мать указала на подушку в углу шатра (по обыкновению она никогда не позволяла ни слугам ни дочери находиться слишком близко от себя) и вымолвила:
-Дочь, я многое передумала за эти месяцы. Хочу спросить, не думаешь ли ты, что то, что с нами произошло было мне наказаньем от Бога, за то, что я с тобой когда-то так сурово обошлась?
Талия вздохнула и отерла слезу. Это была не столько слеза от воспоминаний о жгучой боли,  которую когда-то нанесла ей сильная рука матери, но слеза радости оттого, что все еще горячо любимая мать уже начала морально выздоравливать, в ней угадывалась прежняя Асенат.
-Матушка, но ведь я была виновата тогда, - смушенно произнесла она, - ты меня справедливо наказала.
-Я всегда воспитывала тебя  в почтении, и когда ты вдруг надерзила мне, это меня покоробило настолько, что я решила раз и навсегда проучить тебя. Ты плакала и молила о прощении лежа у меня на коленях.  Hо, моя рука продолжала наносить удары, пока коснувшись твоей кожи, я не почувствовала, что она горяча как огонь, на котором нам сегодня готовили обед. Я думала, что допустила  какой-то пробел в твоем воспитании и захотела парой десятков ударов восполнить его.
-Тебе это удалась, - насмешливо фыркнула Талия, - пару ночей мне пришлось спать лицом вниз и обедать сидя на двух подушках вместо одной. Я не держу на тебя зла,  и я действительно виновата в том, что с нами случилось, но не тем, что призывала Божий гнев на твою голову, а тем, что оказалась слишком доверчивой.
Асенат тоже усмехнулась:
- Знай я о твоих тайных встречах с этим негодяем, тебе снова пришлось бы испытать на себе мою любимую серебряную щетку. Но, видимо, страх повторного наказанья заставил тебя таиться. Я рада что ты меня простила, ведь с того самого дня мы никогда об этом не говорили. А я наконец избавилась от угрызений совести.
-Мама, - с замиранием сердца начала Талия, - в нашей семье нет мужчины, который  мог бы за нас отомстить.  Но это моглу сделать я! Вернуться в Нисибис и...
-Забудь об этом, - коротко приказала мать, - нам некуда возвращаться. Отныне вся наша жизнь –эта пустыня. Мне отрадней видеть бескрайние песчаные просторы, чем развалины того, чем гордились многие поколения моих предков. Там, где княгиню Асенат знали как благодетельницу, ее никогда не увидят в виде  нищенки, живущей за счет милости пусть даже друга.
Сказав это Асенат резко поднялась с места и не ожидая ответа дочери вышла из шатра. Отойдя в такое место, где по ее мнению, ее не могли видеть, княгиня закрыла лицо руками и яростно, отчаянно зарыдала. Это были первые слезы за прошедшие пять месяцев, их накопилось слишком много, княгиня плакала и плакала, пока не услышала тревожные голоса искавших ее служанок.

VI
Талия же после разговора с матерью почувствовала что неутоленная жажда мести за свои оскорбленные чувства  разгорается в ней с новой силой. Особенно  удручающе на нее подействововали последние слова матери, Асенат дала понять, что смирилась с происходящим. Ее спасли друзья, но и они не были в силах возвратить ей отнятое, однако, ее единственная дочь, могла это сделать и она это сделает! Да, теперь Талия уже не сомневалась в првильности своих намерений, она найдет и убьет Валериана, даже если это не вернет им ни славы ни богатства! Не было еще в их роду такого случая, чтобы кто-то мог их безнаказанно оскорбить, и сейчас не будет.
Увидев Талию, вхоядщую в шатер Аль-Кабира с мрачным, нахмуренным лицом, старый купец и его дочь переглянулись.
-Я беседовала только что с матерью, - произнесла Талия, не ожидая пока начнутся расспросы,-  она вполне оправилась и теперь, я думаю, самое время осуществить задуманое. 
-Ты мне уже говорила об этом, - осторожно произнесла Зарина, - и я дала слово, что буду сопровождать тебя. Одну я тебя в Нисибис не отпущу. Но, Талия, подумай еще раз....
-Я уже много раз подумала, -резко прервала ее Талия, - мать смирилась с поражением, а я нет. Мы поедем в Нисибис, как планировали. Все знают, что дочери бедуинов ходят с покрывалами на лицах. Я поеду в качестве твоей служанки, от твоего имени напишу трогательное любовное послание Валериану, приглашу его на свиданье, сказав, что готова положить к его ногам все свое состояние.
-А что дальше? – спросил Аль-Кабир, задумчиво поглаживая бороду, - почему ты думаешь, что он обманется на это, ведь с Зариной он никогда не встречался?
- Зато он знает, что она частый гость в этом городе, - громко прошептала Талия, - он никогда не видел ее лица, но она могла его видеть из под своей вуали. А то, что этот негодяй ради наживы готов на все, я знаю на своем горьком опыте. Он придет на свиданье, но вместо Зарины его буду ждать я. Подожду, пока он подойдет ближе, сделаю с ним, то что сделала с его шакалом, которому он велел надругаться надо мной. Зарина будет со своими всадниками ждать нас в условленном месте и мы разу же покинув город вернемся в лагерь.
Аль-Кабир молчал. Хотя он вовсе не хотел подвергать свою дочь даже малейшей опасности, зная упорный нрав Талии и видя в ее глазах жажду мщения, он не решался пытаться отговорить ее. Не отговаривал и Зарину, которая любя Талию как сестру, ни за что не хотела отпускать ее одну.  К тому же с ними будут те верные слуги, которые уже один раз спасли Талию. Самоуверенные римляне наверняка были убеждены, что мать и дочь уже давно сгинули где-то в песках и уж конечно, даже предположить не могли, что одна из них решится вернуться в город, чтобы отомстить им.
Зарина и Талия с волнением ждали одобрения старца. Наконец, он заговорил:
- Талия, я знаю тебя с раннего возраста. Твой отец был моим близким другом, и я всегда сокрушался, что провиденье не дало ему сына, также как и мне. Но, хоть ты и девушка, в тебе воли и мужества гораздо больше, чем в любом отроке. Благослови тебя твой Бог, иди и сверши то, что должна! Я скажу твоей матери что ты с Зариной поехала в дальнее селенье, в котором живет известная знахарка. Что она должна подлечить мою дочь и на это может уйти несколько дней. Уверен, она мне поверит.
Талия радостно засмеялась и обняла Зарину.
-Собирайтесь, - сказал им купец, - завтра с раннего утра вы тронетесь в путь и после полудня достигнете столицы.
-А я и не знала, что мы подошли так близко, - простодушно сказала Зарина.