Серп и скальпель-1

Когда я только задумывал написать эту книгу, я столкнулся с одним логическим парадоксом. С одной стороны нас повсюду окружает мир, который изо дня в день становится умнее. Умные дома, суперкомпьютеры, которые размером могут сравниться с коробок спичек, а подчинены задачам поистине несравненным. Но задачи эти в свою очередь лишь ради обогащения отдельных людей и крупных корпораций, а не на благо человека труда и человечества в целом, а это требует изменения общества, ради следования лишь тем примитивным целям приобретения благ и примитивных удовольствий, которые общество этой формации может им предложить. И общество сознательно примитивизируется и вырождается.Люди приходят во власть не ради того, чтобы менять мир. Им и так неплохо живётся в этом. А те кто приходит ради изменения мира остаются не понятыми. Да, по сути и они сами не анализируют, в большинстве своем прожитый и нажитый опыт эпох и поколений, который, по сути, и может лишь стать опорой для возведения нового общества. Даже те, кто ратуют за общество технократии сводят свои размышления к цифрам и некоторым общим механизмам, которые, якобы, помогут обществу, двигающемуся к бездне, к которой привело их общество наживы и личной выгоды. А остальные становяться париями в этой вековой игре фигурами. Не ангелами, но бесами, из которых подвластные СМИ лепят уродцев. Да, мы не ангелы.У каждого есть свои мысли и наработки. Каждый лишь игрок, которому внушают, что не его дело вершить судьбы мира. А почему нет? Мы тоже можем играть на этой доске свою партию, и не просто по написанному, но и перерабатывая накопленный опыт, преобразуя его в нечто иное, творчески разбирая уроки истории. И автор призывает к тому же. Не сдаваться раньше времени, следуя старинному лозунгу No pasaran! Можно придумывать сотни вариантов шахматной партии, если ты видишь все фигуры, главное владеть ситуацией на доске и действовать разумно.
У нас рядом с  одним городским кладбищем стоит склад-магазин. Такое впечатление, что товары там продают только и исключительно мертвецам, однако, если взглянуть на книжную полку стандартного магазина, складывается обратное впечатление. А именно, что наши великие мертвецы продают нам свои, не менее замечательные истории, а, скорее, вообще отдают их, не требуя с нас платы, ведь мы не то, что должным образом оценить и сделать правильные выводы из них не можем, но и вообще честно составить в голове картину произошедших событий, именно поэтому, чтобы собрать в своем разуме целостную картинку, мы готовы иногда приврать себе, выдавая за "товар" от мертвецов свои собственные домыслы и поделки своего разума. Говорят (сам я это время захватил лишь наискосок) в свое время в университетах изучали историю партии и диамат. Пресловутый кастрированный истмат, обрубленный до периода "наших побед". Это первый из тех подходов, к которым я хотел бы обратиться, не желая, по-сути, в него влезать. Четкое изложение дат и событий и их шаблонность в нем соседствует с довольно ограниченным временем, в течении которого разворачиваются события.
Второй подход, который я, в  частности, встретил недавно в одной из публикаций, состоит в том, что исследуются лишь частные сходства событий, разбросанные во времени, без какой-либо связанности иных факторов, так или иначе, приведших к событиям. Наверняка, тут преследуется желание сказать, что, поскольку сходные события действительно произошли, то и в дальнейшем все пойдет по тому или иному, заранее предначертанному сценарию, который , как в свое время и предполагалось, знаменует пресловутый виток истории, последуя за которым, мы можем и вывести своеобразные законы развития человечества.
Это, безусловно, интересный подход, хотя, на мой взгляд и ошибочный (или , как можно выразиться скорее, не цельным), и он, в частности, помог мне вывести некое , которое, как мне видится, куда более интересен для исследования.
Думаю, здесь есть смысл рассмотреть его поподробнее, чтобы понять, насколько точно и насколько беспристрастно я пытаюсь изложить его в моей книге.
Я бы назвал его мозаичной инверсией, или вариационной исторической фантастикой.
По сути, когда мы имеем дело с набором человеческих характеров, сильных и слабых сторон человеческой природы, которые тем или иным способом, встречаясь из века в век, образуют костяк истории, которая в свою очередь, обрастая новыми исходящими, тем или иным способом выстраивают скелет будущего, подобно тому, как человеческий зародыш в утробе матери, следуя генетическому сложению информацией своих родителей, становиться наследником тех или иных качеств. Сначала младенцы похожи один на другого. Чуть позже происходит его преображение, выявляется, будет ли он курчавым, или с прямыми волосами, курносым, или с прямым носом, наследует ли он какие-то болезни, проявившиеся в ушедших поколениях, а, возможно, он станет гением, который может в уме складывать шестизначные числа, тратя на это сущие секунды.
Как показывают последние исследования, даже такие необычные качества зависят от родителей, как идеальный музыкальный слух, либо полное его отсутствие.
Обладает ли эпоха чувством ритма? Может ли она каким-либо образом, через определенные интервалы, совершать те или иные повторения, как праздный бездельник, который выстукивает тростью или пальцами популярную мелодию, повинуясь своему, возможно несовершенному, чувству ритма? Возможно и так, этот вопрос я адресную множеству, появившихся сейчас, на волне необычно ярких событий, экспертов и футурологов.
Сам же я считаю, что ни одно общество, ни одна социальная конструкция, не наследует абсолютное чувство ритма, а значит и не может повторяться из века в век, зато имеет определенную потенцию к этому, которое, будучи развито в одном поколении (а стоит отметить, что чувство ритма, как и музыкальный слух, изначально будучи неразвитыми, тем не менее тренируются) продолжают свое развитие в следующих поколениях.
Мой метод состоит в том, что я исследую частности, небольшие фрагменты исторической мозаики, как и любые аналогии, они конечно сами по себе спорны, однако позволяют выявить характер, и определить дальнейшие предрасположенности, которые тем или иным способом приходят к тому или иному развитию. Набор факторов, которые изначально были  тем или иным способом сложены в одно, приводят историю к той или иной точке бифуркации, соответственно, добавочные факторы, которые, возможно не проявились в действительности, однако, в зависимости от силы или слабости других характерных черт и наборов характеров, могли бы развиться больше или меньше, и , таким образом повернуть тройку истории в том или ином направлении.
Безусловно, и они тоже есть лишь производное общественных отношений, и тут можем уже задать вопрос, насколько же велика роль личности в истории?
Мне видится, что историческая мозаика складывается лишь из взаимодействий различных факторов, которые, подобны генной информации, а их необходимо ещё связать между собой, и первым звеном может стать именно осознание этого факта, и изучение уже пройденных взаимодействий. Любая же единица, пусть и сколь угодно сильная, не имеет потенциала развития, увы. Но, опять таки, в определенные периоды, именно от нее, мой дорогой читатель, может зависеть, воспользуется ли твоим опытом история, или нет. История выбирает единиц, а не нулей, и складывает их в последовательности. Именно единицы дают возможность своим расположением, действием, своей ритмикой и использованием тех или иных лакун и пустот в историческом поле, создавать генные цепочки великих исторических событий, будь то со знаком плюс или со знаком минус. Предполагаю, что среди моих читателей
В заключении своего объяснения, хочу подчеркнуть для особо дотошных читателей, что, помимо того, что я привожу некие аналогии, возможно даже в закамуфлированном виде, как это любил делать, например, Набоков, я не привожу прямых аналогий. Дело в том, что любой опыт в истории полезен, даже самый негативный, и его нельзя сбрасывать со счетов. Его можно снять с полки, наполненной исторической пылью и наполнить неким новым смыслом, выстроить цепочку уже по новому, чем мы с вами и попытаемся заняться.
Естественно, все совпадения в книге случайны, мы же понимаем. Как понимаем и то, что у события может быть не только то развитие, которое предполагает автор. Более того, мы, сообразуясь с изначальными посылками можем сами мысленно, представлять ещё не один вариант развития событий, причем , возможно, более удачный, чем представленный автором. Это я оставляю на суд читателя, более того, призываю всех не ходить исхоженными тропами, как призывал нас Ф. Бэкон, а найти свой собственный путь в этом океане возможностей. Будем творцами. И не только в книге. Будем же творцами своего мира в реальности, сообразуясь с теми посылами и построениями, которые диктует нам самый главный планетарный движитель. Его можно обозначить двумя словами. Логика и разум. Или одним. Истмат в его реальном изводе. Когда анализируется ситуация, просчитываются минусы и плюсы, и , на основании опыта иных веков и прошлых поколений мы можем выстроить иную конструкцию. Конструкцию своего, пусть и не идеального, но стремящегося к самому лучшему из возможных, исходу.
Эту книгу я посвящаю будущим поколениям, с надеждой, что приведенные в книге загадки, подхлестнут юного читателя, искать интересное в этом мире, мире истории, возможно они и сами найдут нечто поразительное в этом увлекательном, почти детективном путешествии в мир книг и летописей,и если они лишь начнут свой путь, свой творческий поиск, трудный путь изучения первоисточников и сравнения оценок и мнений авторов по различным темам, моя миссия уже будет выполнена.
 Я лишь пытаюсь поделиться тем, что поразило в свое время меня. Самое интересное. Как говорят люди моей эпохи "самое вкусное", подразумевая, что у истории может быть свой вкус. Он действительно может быть. Либо прогнивший и ржавый вкус поверхностых оценок и пошлых исторических  анекдотов, либо чарующий, пусть иногда немного терпкий, как у хорошего вина, вкус хорошего букета из пристального рассмотрения исторических загадок, продумывания и новых исторических находок.
Хочу, чтобы каждый из вас почувствовал себя хоть немного Шерлоком Холмсом, который обращает внимание на исторические мелочи, складывает все документы по теме в свой банк размышлений и ...докапывается наконец до истины.
Удачи вам на этом трудном пути.
Копать прийдется пластами, но начать я решил с простого и незамысловатого сюжета, который, правда не является отражением ныне существующей реальности,пусть даже кажется ею. Это мир прошлого. Мир, который мог существовать тогда, когда мы были маленькими.
К основному мы перейдем чуть попозже, поэтому запаситесь терпением. А если кто-то из вас сможет по мере написания книги предложить мне ещё одну часть этой, скрупулёзно собираемой, мозаики, то я буду ему премного благодарен, и обещаю вписать его имя в перечень благодарностей, который будет на последних страницах этой трилогии.
Да, да, вы не ослышались. Я выбрал из огромной череды факторов, повлиявших на преобразование нашего мира на границе эпох три основных момента, три крупных позиции, взаимодействия, или, как говорят люди от политэкономии "три диалектических связанности и противодействия", которые стоит рассмотреть подробнее.
Итак, начнем путь в тысячу шагов.
С первого шага, конечно.
И удачи нам в этом, нашем общем пути.

Глава первая. Конец/начало

Водная взвесь окутывала город. Искореженные стволы древних дубов и моложавые поросли осин казались в этом тумане остовами древних бригантин или торговых клипперов, которые, выныривая на миг, показывая нам свое величие снова проваливаются в небытие. Именно такая картина сегодня мелькала перед глазами таксиста, который щурил при этом свой заспанный глаз и про себя матерился напрополую здоровым русским матом. Это же надо, вызвать его, отпахавшего вчера в ночную, в пять утра. Люся, операторша на техстанции, вторглась в его сон внезапно резким звонком еще в четыре, привычно тянущей, словно переспелая хурма,  интонацией промурлыкав:
- Веня, вызов на Красноармейскууую 23, брать будешь?
-  Люда, блин, я же просил...Вениамин уже понимал, что его длинные выходные, о которых он специально договаривался с начальником катятся под горку быстрым самокатом. А ведь именно в эти выходные он планировал свозить ребенка в новый кооперативный парк развлечений. Не часто выдается подобный шанс, особенно с его хитрожопым сменщиком Амаром. Но работа есть работа. На заводе, порядком подразвалившемся со времен индустриализации, куда в свое время устроился Вениамин, и успешно работал наладчиком станков,  произошли разительные перемены. Заместо производства тракторных станков, востребованных в застойные шестидесятые, стали выпускать куда менее технологичные сковородки, и ручки для дорогих иностранных дверей,благо мощности производственные это вполне позволяли. Пресса и станки, хоть и дышали на ладан, периодически выходя из строя, но все-таки кое как работали. Правда, о планировании уже давно пришлось забыть, производство перебивалось периодически поступающими заказами частных фирм, хотя их продукция тоже уже замещалась азиатскими заказами, которые, хоть и были на порядок менее стойкими в эксплуатации, однако их производили такими обьемами, что никакое наше, бедствующее на ниве перепрофилирования, производство наверстать не имела возможности. Работать приходилось уже не по шесть часов, с перекурами, как это выглядело до перестройки и пресловутого ускорения, а порой даже по ночам. Все зависело от заказчика. Заказчики же судорожно пытались наладить выпуск всего, начиная от носков, и заканчивая пластмассовыми стульями, в погоне за пресловутым богатством номенкулатуры, на деле же лишь урывая часть прибыли у и без того стремительно беднеющего нсселения. Правда оставались довольно прибыльные отрасли, такие как производство яхт и люксовых оформлений интерьера, люстр "под старину" и мебели, которую, впрочем наши поомышленники старались, обеспечивая обьемы производства продавать финнам и шведам, которые, получая за это нехилую часть барыша, потом перепродавали оную обратно нашим нуворишам. Государство занималось лишь подписанием сомнительных договоров о сотрудничестве, да еще на местных уровнях вывозило металл и прочие вещи, которые в свое время считались, вполне обоснованно, драгоценностями нашей Родины.
Как ни старалась, оставшаяся в меньшинстве и верная идеалам марксизма, группа партийцев возвать к совести народных масс, они оставались глухи к голосу совести. Это был не их внутренний голос, это было нечто аморфное, чуждое,  навязываемое и поэтому неудобоваримое, то, до чего  не дотягивался ни их ум, не их самосознание, к тому времени изрядно отравленное пропагандой местных дикторов центральных каналов и авторов второсортных "сенсаций" которые в основном занимались "калькированием " уже существовавшей, дурно попахивающей литературы привнесенной с западного рынка, где ее усиленно в семидесятые вбрасывали тамошние известные структуры. Людей оболванивали,призывая верить авторитетам "из народа", наемным и самозванным. Разделение партии и народа на два несообщающихся круга было завершено. Уже позже в народ была вброшена парадигма "никому верить нельзя". Специально, чтобы народные массы не смогли бы пойти за людьми, уже в те времена судорожно пытающимися взывать к совести народа, призывать не нарушать присягу, которую они давали в свое время, поступая на службу в ряды вооруженных сил великой державы. Но вооруженные силы были приучены действовать по приказу, не руководствуясь высшим понятием защиты социалистического отечества, крупные чины на спинах солдат воздвигали крупные коттеджи, не осознавая, что с ростом дороговизны их прийдется позже продать  самодельным бизнесменам, связанным крепким узлом с капиталом (незря же они изначально,будучи еще подпольными цеховиками, нанимали "быков", пришло время платить по счетам) которые уже как коршуны кружили рядом с каждым мало-мальски значимым, а значит ценным предприятием.
А обслуживало их всеядное племя журналистов, которым, в силу всеобщей истеризации общества важно было подхватить самое кровавое и самое зверинное, что только и могло быть в этом обществе, где соревновались оплеванные идеалы братства и единства в белом хитоне с серпом и молотом и идеалы раздробленного и атомизированного организма, съедающего себя изнутри, хитро улыбающегося нам голливудской улыбкой, и тщательно скрывающего под модным худи кровавые рога парнокопытного зверя. Пока что это борьба воплощалась в борьбе двух полярных полюсов, двух стран, пусть и сближавшихся, но разнонаправленных,но весь курс правящего твердозастывшего партаппарата, Политбюро, ЦК, показывал, что светить заходящей звезде первых социалистических побед осталось уже недолго.
На торпеде у Вениамина как раз сейчас дежала такая вот книжица о противостоянии разведок двух держав, в которой описывалась продажность и двуличность местного репрессивного аппарата, который к тому же в тридцатые годы "сгнобил по лагерям" миллионы граждан родной страны. При этом никогда не упоминалась великая цель "великой стройки коммунизма"- освобождение рабочих для всестороннего развития и образования на базе высшей техники, в атмосфере коллективной взаимопомощи и братского участия, а наоборот, везде подчеркивалась роль личности в истории, в отрыве от экономики, описывалась пресловутая "слеза ребенка".
Страна в этой книжке почему-то всегда писалась с большой буквы, ее как будто-бы выделяли из общего круга стран, представляя некоей прокаженной на паперти, в отличии от более раннего периода, когда Советский Союз в сознании обывателя был не только "верхней вольтой с ракетами", но и могущественной, и уже догоняющей по уровню экономического развития вторую сверхдержаву, но и уже, можно сказать, перегнавшей ее, поскольку у нас, до пресловутого указа главного о введении частного права собственности на землю, никаких риэлтерских и прочих, связанных с крупными прибылями в сфере услуг, профессий, просто не существовало. Не было крупный скачков цен, не было ужасного обогащения на костях пожилых владельцев квартир в центре города.
Свою же квартиру Вениамин получил во времена крупной стройки в 68-году, когда только что начали возводится пресловутые, всеми ругаемые, хрущебы. Он тогда работал прорабом. И по окончании аккорда, утирая потный лоб своей промаслянной робой, он получил заветную бумажку, которая позволяла ему вступить в пользование двухкомнатной квартиркой. Пусть и на углу дома с заплесневевшими углами, которые ему каждый раз приходилось подмазывать известковым раствором, на что его жена Ольга, бывшая в свое время студенческой подругой, постоянно огрызалась на "непутевого строителя"
-Ну что, непутевый ты Емеля, -корила его женушка,- Повезло мне тогда с тобой спутаться на вечеринке. Жила бы сейчас с Женькой, горя не знала бы...А то ютимся здесь, в тяп-ляпе твоем, ни одного прямого угла нет..
- Ну так зато в своем жилье, мать...Не ворчи! Вся страна так живет.  За границей вон, вообще люди в сьемных бунгало ютяться.Хоть и плохонькие у нас хрущобы, зато свои. А найдутся деньги и евроремонт забацаем...
Евроремонт, сладкое слово из 90-х. Которое значило, что со стен сдерут тысячеслойные обои, смоют побелку, и заместо пестрых цветов на огромных стенах, местами сменяющихся коврами, оставят белые, словно в деревенских мазанках, стены, пол застелят паркетом, а на стенки повесят репродукции  малых голаандцев. Пластик, стекло, максимум примитивизма, мебель обязательно белого цвета, и много много позолоты и лепнины.
 По поводу заграницы Вениамин хорошо знал то, о чем говорил, потому как его знакомый, Валентин, который заканчивал матмех, частенько побеждая на  олимпиадах разного уровня, сейчас перековался на программиста,  три года назад отбыл в Канаду, и писал оттуда письма, описывая всю поднаготную жизни забугорной. Как он в свое время ругал совок, в перерывах между гитарным боем, грубым матом, и дешевым крепленым вином, так видимо по инерции сейчас ругал запад. Он раньше заводил свои руллады, заходя к Вениамину за очередным томиком Стругацких, которые были почему-то для него верхом правдорубия. И, подражая своим кумирам, ругал. Истово, захлебываясь в бессильной злобе на систему, заживляя свежие раны молодым абхазским . Пил он как  дышал. Как ругался на систему. Много и подолгу. Но не забывал пользоваться при этом плодами социализма, в виде пособий, а в последствии и зарплаты в лаборатории. Вот и сейчас он ругал. Уже другую систему. Ругал по привычке, сменив вино на брэнди, которое по сути ничем не отличалось от дешевой самогонки, приобретенной в рабочем районе, и сваренной по рецепту тети Аллы, из зубной пасты, бурака или каких-то иных, неведомых тайных ингредиентов. Жаловался Валька на то, что сейчас у него нет никаких перспектив на собственные разработки, вектор поиска определяют заказчики, крупные компании, которые оплатили ему, правда небольшое,но свое бунгало, которое напоминало, правда, скорее деревенскую лачугу. Кооперативщик робко надеялся на новые кадры в лице белозубого вечно улыбчивого и такого молодого партийного вожака из Екатеринбурга, который на тот момент резко стал уклоняться от партийной линии. Поднимая очередную стопку водки, он тостуя обозначал свою позицию чётко и не без какого-то придыхания "За Бориса, за перемены!" Имя новомодного партийного гуру в его исполнении звучало приторно и как-то нарочито растянуто. Боорис... Американцы уже тогда его называли с ударением на "и".

Взятое в кредит, о котором у нас тогда могли только мечтать, а имущество деляги оплачивалось воротилами крупного бизнеса, которые, впрочем, могли в любой момент прекратить финансирование Вали, даже из-за косого взгляда брошенного в сторону своих боссов. Поэтому он всегда, даже на присланных фотографиях, улыбался. Но в этой улыбке не было ничего человеческого. Как ни осталось ничего человеческого в самом Вале. Некогда полный азарта, животной злобы к "системе" с горящими,  яркими глазами, он словно  бы усох, съёжился, глаза пытались спрятаться за роговой оправой, превратившись в два серых усталых облака. Веня теперь понимал, что означал , доселе непонятный для него, почерпнутый из учебника политэкономии в институте, термин "расчеловечивание человека труда при капитализме". Человек лишается мечты, становится придатком гайковерта, осуществляющим мечту его хозяина, которому, в принципе, тоже не нужно выкачивать из работяги деньги, подрубая рыночный сук, на котором он сидит. Но статусность нуворишей, с золотыми перстнями и цепочками толщиной в полпальца, диктовала им постоянную гонку за новыми статусными вещами, которые потом тоннами пылились в гараже, или в шкафу у жены. В конечном итоге это было не нужно никому, но существовало, как существуют комары в жаркую погоду, как существуют блохи и вши, в обилии ютившиеся в матрасах многочисленных бездомных, спившихся в начале перекройки, и потому обитавших на свалках и огородах. Необходимость этой системы по сути обуславливалась только одним обстрятельством. Тем, что веру в идеалы коммунизма, спущенные сверху, которые в хрущевское время заменили диалектический анализ событий, необходимо было сменить на новую веру.
Веру бытийную, но в то же время выспренную. Веру во внезапное обогащение человека. В это не верили сами нувориши, но она, эта вера в простом обывателе, помогала развить животный инстинкт капиталистического соревнования. Один раз эта вера уже давала сбой, когда тысячи , да что там, десятки тысяч человек вышли на площадь высказаться против того, чтобы добивали их страну, стонущую уже под пятой продажных партократов и директоров. Но вкус жвачки и фанты помогал и тут, давая возможность каждому "причаститься" из одной чаши с капиталистами. Но были и те, кто считал себя умнее и этих, неугомонных, чванливых толстячков. А именно те, кто умел пепераспределять денежные потоки из карманов простых граждан в карманы новоявленных богатеев.

Женька,  о котором упомянала его незабвенная, он же Евгений Павлович Котарский, еще в самом начале перекройки системы приспособился к новому образу жизни не в пример лучше Вениамина. Что его в Женьке раздражало, так это его странное желание совместить несовместимое, а именно капитализм и социализм. Еще в институте, будучи комсоргом,  он частенько толкал в среде распоясавшихся студентов, мечтавших поскорее смотаться домой, подальше от нудных лекций, такую вот речь:
- Мир диктует нам свои порядки в экономике и политике, а мы будем хитрее! Мы используем капиталистические методы ведения хозйства, развернем страну лицом к своему населению, заставим лернейскую гидру капитала работать на нас, воспитаем своих людей в частном секторе, они будут делать нам план по дефицитным вещам, а мы с них собирать большие налоги на благо работающих на гос.предприятиях. Да и сами госпредприятия мы обновим, придадим им человеческим облик, покрасим, отремонтируем, купим станки. Вообщем станем мы, ребятки, хозяевами в своей стране, уххх, заживем мы тогда, братцы. При этом он, показывая нам свои белоснежные зубы, всенепременно откусывал с хрустом кончик огурца и поднимал граненый стакан. Поэтому и речь его в молодежном коллективе не только не вызывала никакого отторжения, но наоборот вызывала всеобщее одобрение и оживление. После этого, повторявшегося с небольшими вариациями, диалога, за которое он, кстати получил кличку Нэпман, Женька обычно хватал под ручки свой кожанный портфель, залихватски поправлял кепку, из под которой неизменно вилась прядка светлых курчавых волос, и звал всех в местный рок-клуб, заместо часа партагитации, на которые, между прочим, партийные верхи, видимо, очнувшиеся от вечной идеологической спячки, выделяли неплохие средства. Понятное дело, все средства откровенно пропивались в соседней с рок-клубом пивной.
Лишь один раз его диалог был грубо нарушен ,вмешавшимся в речь молодежного вожака, седоватым бригадиром механического цеха Юлием Павловичем Сторкиным, который, направляясь в свою подсобку, случайно услышал этот героический монолог, достойный лучших лидеров троцкизма, из самого начала двадцатых годов.  Юлий подошел к компании, раздвинул мощными ладонями молодежную рослую и плечистую толпу,  и встал прямо напротив комсорга.
- Ну, что журавлики, пороха вам не довелось понюхать? Зато новую власть чуете, как сучку во время течки?
Толпа, до этого громко обсуждавшая речь комсомольского вожака, начала тихо перешептываться, а после и вовсе затихла, словно набрав воды в рот.
-Вот то то и оно... Пока я здесь, никакой частной инициативы здесь не будет, у нас рабочая власть, и решать все производственные вопросы должна страна, а не частник. Прийдет военное время, с частником мы никаких патронов не досчитаемся. Будем тянуть каждый в свою сторону, как лебедь, рак и щука... Продолжил в свойственной ему грубоватой манере Юлий, завершив свою речь выразительным жестом кулака перед носом обмягшего юного комсомольца.

В стране начинался период перемен, на витринах магазинов было шаром покати, только осточертевший хек и рыбные очистки под видом кильки в томате.
Поговаривали, правда, что в малой столице стоит и уже прогнивает целый состав с мясом, а молодые и язвительно обличающие недостатки впадающей в летаргию страны журналисты программы Взгляд, видимо, пытаясь заклеймить "нерациональную" систему управления при "развитом социализме", уже выкидывали на экраны короткие репортажи о том, как периодически в том или ином небольшом городке прямо на корм свиньям отгрузили целый самосвал ещё теплого хлеба и булок, а кое где речь шла даже о крабовых палочках и икре.
-Ну, ничего,  посчитаемся. Будем тянуть каждый в свою сторону, как лебедь, рак и щука... Продолжил в свойственной ему грубоватой манере Юлий, завершив свою речь выразительным жестом кулака перед носом обмягшего юного комсомольца.
Расходимся, а то сейчас вызову охрану, и выпроводят тебя под белы рученьки, комсомолец хренов...
В стране начинался период перемен, на витринах магазинов  помимо значков московской олимпиады уже тут и там были развешены цветастые майки, с неизменным серпом и молотом, и надписями на всю спину "Престройка, гласность, Горбачев".
Именно в таких майках щеголяло пол-цеха. За что Юлий всегда злобно огрызался на рабочих, в привычной для себя манере. От чего рабочие буквально разбегались от мастера ро рабочим местам, даже если только что устроились в курилке. Перестройка?- ухмылялся Юлий,- да вы хоть понимаете, что эти части пере- и строй- на самом деле означают? Переделать строй. А вам, что, наш строй не нравится?
Вскоре рабочие, не желающие мириться с криками своего мастера, избрали себе новое место для отлынивания от перевыполнения плана, который со времен пресловутых косыгинских реформ никто даже не старался выполнять вплоть до последних дней месяца. Субботние посиделки на работе стали благословенным делом, ведь за них платили полторы-две ставки. Качество же от таких аккордных работ, направленных на то, чтобы обеспечить предполагаемый спрос приоритетных областей в механической пропорции от населения, неуклонно падало. Молодежь, только вырвавшаяся из училища в наставники получало вот таких, мало заинтересованных учителей. Вот и коротали работяги время от обеда и до субботы в таких вот уголках и закутках. А то и вовсе сбегали на свои фазенды и в гаражи.
Темный, покрытый тут и там прогаринами и глубокими царапинами,стол, прикрывал еле заметную , не менее обшарпанную скамейку, в нарушение всех противопожарных регламентов поставленную  в небольшом коридорчике, на торце своем скрывавшем пожарный выход. Чуть ближе, сразу за столиком, опять таки нарушая все мыслимые и немыслимые противопожарные нормы, стоял аппарат с газировкой. Именно там Веня и встретил опозорившегося комсомольца. Тот жадно глотал холодную, шипящую жидкостую жидкостть из  граненого стакана, периодически злобно поглядывая в сторону места,где еще недавно проводил свое собрание, съеживаясь, сутуля плечи, словно боец, готовый после звука гонга снова схватиться в смертельном клинче со своим обидчиком. Это был абсолютно другой человек, не побеждающий противника орел, который кружит над расцветающей прерией, а злобный оскалившийся волчонок, которого отлучили от стаи, не дав ему шанса проявить себя, раскрыться. Да, учитывать ошибки комсомолец не умел. Как сказал бы на это Венин старенький учитель политэкономии и философии в университете, "метафизическое мышление, неразвитое пролетарское сознание".
-Ну, ничего, я ещё отомщу этому зазнайке, - произнёс комсомольский вожак, и жадно отхлебнув пузырящуюся в граненом стакане воду, поставил её на решётку автомата трясущейся рукой.
И действительно, не успела грянуть перестроечная буря, как молодой  и прогрессивный агитатор, мгновенно и безрассудно бросился в самое жерло капиталистического вулкана. Тогда многие стояли и грели руки у пышущего адским пламенем  Началось все с того, что однажды у Вени в цех зашёл человек в солидном светлом пиджаке, в котором уже с трудом можно было опознать бывшего комсомольца.  Он деловито оглядывал все вокруг, будто бы выискивая среди работяг в засаленных свитерах кого-то, кто ему как-то по особенному насолил.
Тут, словно не обращая внимания на солидный вид неоперившегося комсомольского юнца, к нему, перекидывая на ходу из ладони в ладонь небольшой ключ, которым он до этого  настраивал  станок, приблизился складный и мускулистый Василий Михайлович, паренёк, который ещё в юном возрасте переехал к нам из братской Белоруссии. Он терпеть не мог выпендрежа и показухи, а черезчур вычурный вид посетителя его откровенно раздражал, тем более, что он отлично помнил, как тот, ещё не сменивший обычную кургузую ушанку на модную бобровую шапку, вещал работягам про преимущества "обновлённого социализма". Вася осмотрел старого знакомого с ног до головы, смерял растерявшегося на мгновение франта взглядом и его смачный плевок  полетел на пол.
Изначально, никаких особенных перемен в заводском производстве обычные работяги не наблюдали. Лишь через несколько месяцев, проходя мимо проходной, той самой, которая их встречала много лет, и которую они знали как свои пять пальцев, они увидели на порядком облупившейся от солнечных лучей, от котиорой ее не спасал кургузый металлический козырек,деревянной поверхности листок, на котором большими буквами было написано "Обьявляется собрание!"
Самые любопытные рабочие приглядевшись, читали следующий текст, набранный снизу.
"Уважаемые работники!К вам обращается руководство. Согласно последним выкладкам заводской бухгалтерии, предприятие находится на грани краха. Пора искать новые формы организации. Приглашаю вас обсудить сложившуюся бедственную ситуацию, и вместе поискать пути выхода из кризиса. Мы вместе с вами хотим лишь сохранения нашего с вами завода!"
Многие тогда не откликнулись на данный призыв, но Вениамин решил все-таки проснуться пораньше, и,не смотря на отсутствие смен и желание провести выходной с ребенком, сжал в руках свою, видавшую виды рабочую кепку в руке, и зашёл на кухню, где его жена, тихо насвистывая популярную мелодию из французского фильма, который они вместе с Веней недавно посмотрели в одном из легально открытых видеосалонов,готовила ему нечто отдаленно-напоминающее куринные котлетки.
Мясо было откровенно синюшного цвета, но в последнее время даже такому "деликатесу" стоило радоваться. Были ещё орехи, арахисовые, которые недавно один предприимчивый парень привез в мешках прямо на предприятие, вместе с бижутерией, и распостранял их среди рабочих.
Бижутерия, хорошая, чешского производства, в основном вся разошлась ещё в административном здании, поэтому очередь на телефонный звонок к единственному на предприятии телефонному аппарату быстро рассосалась.
Но, зато орешками Вениамин свою семью решил обеспечить от и до. Поэтому купил у хитрого деляги аж пол-мешка.
Другие работники тоже скупили довольно много, кроме того парнишка обещал в следующий раз привезти ещё и сахар, так что устроившись на покрытом куском гофры, столе парнишка долго и тщательно записывал фамилии и имена заказчиков, ещё несколько часов старательно собирая красные и фиолетовые купюры,прицепляя их за следующую страницу своего коричневого большого и местами промасленного ежедневника. И вот, последний раз оглядев цех, вытерев протупившие капельки пота со лба, застегнув отворот дорогой кожанной куртки зашагал неуверенной походкой в сторону здания, где заседала администрация.Веня тогда ещё поразился, товар был весь продан, а этот пройдоха поближе к директору потянулся.
Он тогда так и заявил вышедшему на перекур старому и заслуженному мастеру, усатому и дородному Александру.
- Может, особый подарок нашему несет? -предположил Александр, открывая попутно металлический кожух станка.
-Смотри, он махает там кому-то...Может с секретаршей закрутить решил?- предположил обалдевший от происходящего Вениамин.