Закон Великой Бездны. Глава 10

Глава десятая

Начало.

1.

По коридорам прокатился густой низкий звук. Лалор вздрогнул. Лаурка вздохнула и поднялась на ноги.

– Подъём, – сказала она, отнесла к бочке опустевший ковшик и стала будить людей. Истощённые, не отдохнувшие за время недолгого сна, они просыпались с трудом, неохотно открывали глаза. Кромешная темнота рассеялась – это зажёгся светильник-«лепёшка» вверху. В его свете люди медленно поднимались, поправляли свои постели и шли умываться.

Лалор тоже встал, подошёл к Ченэйдэ, начал помогать ей и нескольким мужчинам будить тех, кто никак не мог прийти в себя после тяжёлой, душной ночи.

Ченэйдэ подозвала его, дала в руки коробку с тубами. Лалор стал обходить тех, кто уже умылся, и каждый брал себе по одной тубе. Когда Лалор закончил обход, тубы осталось только две – его и Ченэйдэ. Он снова подошёл к лаурке.

– Как твоя спина? – спросила Ченэйдэ.

Лалор пошевелил плечами под лохмотьями, которыми стала его рубашка.

– Хорошо! Вы колдунья?

– Немножко. А в твоём мире меня сожгли бы за это на костре?

– Ну, – запнулся Лалор. – Возможно, если бы вы делали что-то плохое и люди боялись бы вас.

– Плохого я не делаю, – серьёзно сказала Ченэйдэ. – По крайней мере, хорошим людям.

– А негодяям? – быстро спросил Лалор.

– Поторопись, – ответила она.

Очереди у бочки уже не было. Лалор быстро умылся, проглотил, стараясь не замечать вкуса, содержимое тубы, напился воды. Обернувшись к Ченэйдэ, он увидел, что она разговаривает с невысоким человеком хрупкого сложения. Он хотел подойти ближе, но не посмел. Поскольку время уже поджимало, он издали поклонился ей и ушёл к своему рудоспуску.

Шахтёры у рудоспуска разбирали инструмент. На черенке лопаты Лалора висели его очки, заботливо снятые с него кем-то накануне, рядом лежали рукавицы. Прежде чем взять всё это, Лалор сказал, обращаясь к шахтёрам:

– Приветствую вас в это новое утро! Иркмаан, простите меня за моё поведение.

Только после этого он надел очки и рукавицы, взял лопату и встал на своё место. Рабочие посмотрели на него с некоторым удивлением, и каждый ответил кивком головы или приветственным взмахом рук – открытыми ладонями к плечам.

Вагонетка стояла, как её оставили накануне, заполненная только до половины. Камни ещё не сыпались сверху, и этим временем надо было воспользоваться, чтобы разобрать кучу камня, оставшуюся с вечера.

До сигнала о начале работы они успели скидать почти всю кучу, и, когда вверху зашумело, шахтёры были уже готовы принять первые камни.

Каждый раз, когда наполнялись тачки и люди выкатывали их из-под рудоспуска к вагонетке на свет, Лалор старался поднимать взгляд и всматриваться в их лица. На этих лицах, тёмных от въевшейся в кожу пыли, хорошо видны были только белые зубы и иногда взблёскивали белки глаз. Понемногу Лалор разобрался, что у его рудоспуска работают два рутийца, воурианец, карпакарульсец и два землянина.

Увидев карпакарульсца, Лалор невольно дёрнулся. Он не мог представить себе культурного представителя этой цивилизации, и ему стоило немалого труда напомнить себе, что здесь, под рудоспуском, никто ни разу не сказал ему грубого слова.

Один из землян был повыше и поуже в плечах, другой – тот, что раньше разговаривал с Лалором, – пониже ростом и в плечах пошире. Лалору долго не удавалось понять, какой у кого разрез глаз. Люди щурились от летящих каменных осколков и пыли. Чтобы понять это, надо было подойти к ним ближе. А тяжёлая работа не способствовала наблюдению.

Они работали, превозмогая ломоту в груди, дрожь в руках и ногах. И кроме того, в этот день Лалор начал ощущать, как мучительно сосёт в желудке от голода. Содержимое тубы придавало сил, но желудок оставался пустым, и постоянное сосущее чувство переносить было так же трудно, как боль.



2.

Когда прозвучал сигнал на перерыв, Лалор привалился к стене, давая себе небольшую передышку. Потом кое-как сдвинулся с места и подошёл к тому из землян, который был пониже ростом.

– Моё имя – Лалор, – сказал он. – Я прошу вас, иркмаан, назвать мне ваше имя и представить мне людей, которые работают здесь со мной под одним рудоспуском.

В тишине, наступившей после бесконечного грохота, его слова прозвучали отчётливо и ясно. Люди, с трудом переводившие дух, повернулись к нему. Потом землянин, к которому он обратился, протянул ему руку.

– Кадарча'н, – представился он и улыбнулся: – В переводе с моего родного языка это означает «скала». – И постучал по стене за своим плечом.

Лалор обрадовался тому, что не ошибся.

– Ченэйдэ сказала мне, что вы знаете о рудниках всё.

– Всё о них знать очень трудно, но кое-что я знаю. Это, – он указал на подошедшего второго землянина, – Пьер.

Землянин тоже крепко пожал его руку.

– Воурианец – Э'нсэф.

Воурианец улыбнулся Лалору, поднял руки к плечам открытыми ладонями вперёд. Лалор вспомнил, что этот жест означает в Космосе приветствие, и сам повторил его, кивнув воурианцу.

– Карпакарульсец у нас – Клэпр.

Карпакарульсец поприветствовал Лалора тем же жестом и улыбкой, Лалор сделал так же.

– Рутийцев зовут Юче'бсти и Ю'чвлэт. Они братья.

Рутийцы и Лалор поприветствовали друг друга.

Тем временем к их рудоспуску подошло несколько человек. Вместе они принялись скидывать камни в вагонетку, и разговор прервался.

Вечером после работы, когда Лалор стоял, едва разгибая спину и пытаясь унять сердцебиение, отдававшееся, казалось, во всём теле, Кадарчан сам подошёл к нему.

– Идём, сынок, – позвал он.

Лалор поставил свою лопату к стене, бросил рядом рукавицы, забрал с собой очки и пошёл рядом с землянином.

– Откуда ты? – спросил Кадарчан.

– Вы спрашиваете, с какой я планеты? – ответил Лалор. – Я не знаю. Может быть, я с Земли.

– Всё-таки теория со временем, – кивнул землянин. – Понятно. Возможно, Ченэйдэ тебе говорила, что мы здесь обычно не называем друг другу своих полных имён, пираты часто прослушивают нас, и мы не хотим сообщать им лишнюю информацию о себе. Ведь ты тоже чипирован?

– Не знаю, – ответил Лалор с запинкой. – Но ночью мы с Ченэйдэ много сказали о себе друг другу.

– Ночью? – чуть усмехнулся Кадарчан. – Ну, пусть так. С Ченэйдэ говорить можно. Она лаурка и чувствует, когда есть прослушивание, а когда нет. Поэтому, если она вдруг не отвечает тебе, не настаивай.

– Я понял, – неуверенно ответил Лалор, хоть понять сумел только основное.

– Что же до понятий «день» и «ночь», – продолжал Кадарчан, – то они здесь относительные. На дневной поверхности всё ясно: солнце взошло – день, закатилось – ночь. Здесь же этими понятиями люди пользуются по привычке. Время сна и время работы – вот были бы правильные термины. Но вообще, когда здесь у нас отбой, наверху в это время действительно темно.

Лалор внимательно выслушал Кадарчана, пытаясь вникнуть в незнакомые слова. Кажется, этот человек и правда был готов рассказывать и отвечать на вопросы.

– Иркмаан, – спросил он тогда, – а почему вот это всё – это рудник? То есть шахта. То есть...

Он замолчал, не зная нужных слов. Он хотел спросить, что такое здесь добывают, как правильно назвать это место. Он видел, что Кадарчан не так хорошо понимает его смесь родного языка и космолингва, как Ченэйдэ.

Кадарчан взглянул Лалору в лицо:

– Ты правда интересуешься рудником? Почему?

– Мне хочется знать.

– Знать о рудниках вообще или тебя интересует конкретно это место?

– Ну... Вообще. Всё.

– Сейчас, когда тебя качает после смены?

Лалор пожал плечами.

– Так другого времени нет.

Землянин кивнул и закашлялся. Как успел заметить Лалор, здесь кашляли все, и ему самому то и дело так сдавливало грудь, что он не знал, как раздышаться. Воздух в шахте был насыщен пылью, и она разъедала лёгкие, горло, рот и нос. Когда приступ кашля прошёл, землянин наклонился и поднял под ногами камешек. Подал его Лалору.

Лалор взял, покрутил, недоумевая. Камешек был такой, какие он кидал в вагонетку дни напролёт – серый, маслянисто блестевший, словно слепленный из нескольких неровных кристаллов, с грязно-рыжими прожилками в местах «склейки».

– Что это? – спросил он.

– Руда урана.

Лалор нахмурился, пытаясь вникнуть. Если бы он мог слушать эти объяснения на родном языке!

– Рассказывайте! – попросил он.

И Кадарчан продолжил:

– Видов ураносодержащих руд множество. Здесь мы добываем оксиды урана, а если ещё точнее – уранинит. Интересно тебе это?

– Да! – сказал Лалор с жаром.

– Ну что ж! Добытую нами руду отправляют на обогатительную фабрику и там из неё извлекают уран. Обогащение – сложный процесс, и я не смогу так просто его тебе объяснить. Всё предприятие, на котором идёт добыча руды и отправка её на обогащение, называется рудником. Подземная же часть рудника называется шахтой. Вот так вкратце. Понятно тебе это?

– Кое-что. Я знаю довольно много слов на космолингве.

– Космолингв-то учишь недавно?

– Да. Иркмаан...

– Называй меня по имени, договорились?

– Да. Кадарчан, скажите, а этот уран... уранинит... он зачем?

– Ну, – усмехнулся Кадарчан, – это тема для отдельного разговора. Уран способен активно выделять тепло – в тысячи раз больше, чем выделяется, допустим, при сжигании древесины. Поэтому ещё пару столетий назад его использовали на атомных электростанциях как ядерное топливо. А также до вхождения в Галактическое Сообщество практически все цивилизации пытались использовать его на космических кораблях как топливо для реакторов. На самом деле есть более активное топливо и к тому же куда более безопасное. А если уран обогащали ещё более глубоко, то из него изготавливали так называемую атомную бомбу. Чудовищное оружие! По счастью, теперь оно не используется. Оно ни к чему рядом с современным оружием – более гуманным и несравнимо более удобным. Но уран и сейчас очень ценен. Ты знаешь, что такое креанит?

– Д-да, – сказал Лалор с запинкой. – Ченэйдэ что-то говорила мне об этом.

– Креанит – прозрачный, очень прочный материал. Его вставляют в иллюминаторы на космических кораблях, из него делают шлемы для скафандров и купола на планетах без собственной атмосферы, воздушные дорожки в городах тоже из него. Даже холодное оружие, ножи там и прочее, стали в последнее время делать из креанита. Так вот. Для изготовления креанита требуется глубоко обогащённый уран. А ведь наши поработители здесь, на Юнседе, строят космические корабли.

– Я, кажется, понял. А скажите ещё, Кадарчан...

Но Лалор не договорил. От усталости, застилавшей глаза, он ударился о низко нависший свод над головой и сбил со лба кожу. Ему стало больно и досадно, и сил на дальнейшие расспросы не хватило.

Когда пришли к месту отдыха, Лалор закрутил головой, надеясь увидеть Ченэйдэ, но Кадарчан остановил его:

– Не ищи её. Дел у неё много, а сил мало. Она лаурка, но всё равно женщина, а работа в забое – не дай Великий Космос здоровому мужику.

Лалор кивнул и прошёл к бочке с водой – пить и умываться. Потом подошёл к уже стоявшей здесь новой коробке с концентратами, взял себе тубу, хоть чувствовал, что мог бы съесть сейчас содержимое и четырёх туб, и пяти. Но каждому здесь полагалось только по одной, и взять себе больше означало оставить голодом кого-то другого.

Он уснул, забыв обо всём, – слишком тяжела была усталость.



3.

Как успел почувствовать Лалор, Ченэйдэ пользовалась у людей в шахте уважением. Кажется, она была единственной женщиной здесь, правда, шахта была большой и друг друга знали только те, кто работали поблизости и спали в одной или соседних камерах, называемых «каютами».

Днём, от подъёма до отхода ко сну, Ченэйдэ работала в забое, во время перерыва и ночью её трудно было застать в «каюте». Это Лалор знал из коротких, не очень ясных слов Кадарчана, который старался говорить о ней и её делах как можно меньше.

Но по утрам перед работой она подходила к Лалору, окидывала его неторопливым внимательным взглядом.

Как она себя чувствует, когда спит и спит ли вообще, Лалор не понимал. Только раз позволил он себе вольность спросить её об этом, и она осадила его таким взглядом, что он не решался больше подступиться к этому вопросу.

Но обо всём остальном он спрашивал её, и она отвечала – настолько ясно и полно, насколько позволяло им время и знание Лалором космолингва. Она объясняла ему понятия, которые он чаще всего слышал вокруг себя и не понимал, давала разъяснения о поведении людей вокруг него и сама спрашивала о том, что её интересовало в его судьбе и поступках, о которых знала из его же рассказов. И Лалора удивляло, что всегда она находила в себе силы интересоваться им. Он успел уже понять, как отупляет беспросветная тяжёлая работа.

Пираты-охранники подходили к рудоспуску, под которым работал Лалор, и наблюдали. При виде их неутомлённых, сытых лиц у Лалора темнело в глазах от отчаянной ненависти. Остановиться и перевести дух при них было нельзя, и они, видимо, знали об этом и нарочно стояли и ждали, когда он вынужден будет остановиться. Некоторые заранее открывали кобуру с парализатором. И, сжимая зубы, не видя белого света, Лалор не останавливался. Когда они уходили, стегнув его для острастки плетью, он падал на колени, думая, что никогда не сможет отдышаться и успокоить готовое разорваться от нагрузки сердце.

Однако проходило сколько-то времени, и боль в сердце притуплялась, сходила на нет. Тогда он вставал, поднимал лопату и снова ожесточённо втыкал её в мелкий камень там, где его товарищи успевали уже выбрать крупный.

И встречи с Ченэйдэ были отрадны Лалору не только потому, что он рад был видеть её. Они словно освобождали его от части скопившегося многодневного утомления и снимали с его души груз неподъёмной ненависти.

Однажды Лалор напомнил Ченэйдэ о её обещании помочь ему вспомнить то, что говорили пираты на корабле, когда он только попал к ним. Ченэйдэ ответила со вздохом:

– Сделать это в наших условиях трудно. Потребуется полная концентрация сил и энергий. А я, боюсь, уже слишком слаба.

Она впервые упомянула о своей слабости, и Лалору стало страшно за неё.

– Ченэйдэ! – взмолился он, приглушая голос. – Отдайте часть своих дел мне! Может быть, тогда у вас станет больше времени на отдых!

Она пристально посмотрела на него, но не ответила. Потом произнесла коротко:

– Я подойду вечером.



4.

Ченэйдэ ждала Лалора в «каюте». Она сидела, привалившись к скале, и её руки лежали на согнутых коленях. Тускло горел светильник-«лепёшка», люди укладывались на ночь. Многие уже спали, не найдя в себе сил умыться и даже напиться.

Лалор знал, что Ченэйдэ ждёт его, но не мог подойти. Он помогал Кадарчану и ещё нескольким шахтёрам будить и поить спящих. Наконец, освободившись, он приблизился к ней, сел рядом. Его тело застонало от переутомления. Для него не было сейчас ничего желаннее сна.

Ченэйдэ не двигалась. Она дремала. Лалору стало отчаянно жалко её, захотелось уложить её на свою постель и удлинить эту ночь втрое, чтобы она хоть немного отдохнула. Но Ченэйдэ подняла голову.

– Ты готов, Лалор? – спросила она, вставая. – Давай начнём.

– Что начнём, Ченэйдэ?

– Попробуем войти в твоё Информационное поле. Встань для этого, иначе ты уснёшь, да и я тоже.

Лалор встал, выпрямился во весь рост, прислонился к стене. Ченэйдэ встала перед ним.

– У нас мало шансов, что что-то получится, но мы попробуем.

Лалор встряхнулся, сгоняя сон.

– Я буду задавать тебе вопросы. Когда станешь отвечать, постарайся ясно представлять себе то, о чём говоришь, и рассказывать мне, что станешь видеть перед собой. Мне надо войти самой и ввести тебя в особое состояние, в котором ты сможешь заново пережить требуемый эпизод своего прошлого.

– Так я должен...

– Отвечать мне и как можно чётче представлять себе то, о чём будешь говорить.

– Я попробую.

– Для начала давай поработаем с ближайшими событиями – чтобы настроиться.

– Да, – снова сказал Лалор, чувствуя, что начинает волноваться.

– Сегодня перед работой я подходила к тебе, Лалор?

– Да.

– Вспомни, представь себе это.

Лалор стал думать об их утреннем разговоре.

– Вы говорили мне, что в цивилизации человек в шестнадцать лет... ещё получает образование. Как у нас. И так во всех цивилизациях.

Вспоминать и говорить было трудно. В тишине и при полной неподвижности сознание не повиновалось, сразу погружаясь в сон. Поймав себя на этом, Лалор встряхнулся.

– Простите меня, Ченэйдэ. Я постараюсь сосредоточиться лучше. Так вот, вы говорили мне, что в цивилизации надо... сначала получить... образование, а потом...

Ченэйдэ тронула его за плечо, и он очнулся.

– Боги, – пробормотал он. Ему стало нестерпимо стыдно перед ней. Она жертвовала ради него временем своего сна, а он!

Ченэйдэ покачала головой.

– Что ж поделать, Лалор. Ты слишком утомлён, и я тоже. А для такой сложной работы нужны бодрость и ясность сознания.

– Может быть, не надо о сегодняшнем дне? Давайте сразу о пиратах?

– Сразу войти так глубоко невозможно. Понимаешь, Лалор, нельзя оказаться на середине реки, если не прошёл её от берега.



5.

Она вдруг напряглась, прислушиваясь к чему-то. Потом быстро положила ладонь на его руку, призывая к молчанию. Лалор уже видел раньше, как она внезапно прерывает разговор. Помня слова Кадарчана, он понял, что в такие мгновения она каким-то образом чувствует включение прослушивания. Он молчал, наблюдая за ней. Она стояла насторожённая, по-прежнему не убирая ладони с его руки.

Вокруг было уже темно. Люди улеглись, погасив светильник-«лепёшку», и только один фонарь ещё светился, упираясь лучом в стену возле Лалора и Ченэйдэ. Лалор смотрел на кисть её руки, смутно вырисовывающуюся в густом мраке, и вдруг вздрогнул с испугом – на руке Ченэйдэ было всего четыре пальца. Он быстро схватил её за другую руку – и эта рука была четырёхпалая.

Ужас сдавил душу Лалора. Он в страхе оттолкнул от себя её руки, глядя на неё как в первый раз, словно она могла сейчас на его глазах превратиться в какое-то чудовище и он уже увидел начало этого превращения.

– Лалор! – сказала Ченэйдэ. – Что случилось?

Объятый ужасом, он не мог произнести ни слова. Она посмотрела на свои руки.

– Мы все выглядим по-разному. Разве ты не знал, что лаурки четырёхпалы? Лалор! То, что у меня по четыре пальца, не делает меня другим существом. Ведь ты достаточно давно меня знаешь, правда?

Лалор закрыл глаза. Его трясло. Он сел на свою постель, закусил губу.

– Ченэйдэ, – тихо проговорил он. – Однажды там, в клетке, со мной заговорил человек из синих Бо... то есть воурианец. И я не стал с ним разговаривать, потому что у него четыре руки. Это так... невыносимо! Это словно выдёргивает из меня душу. Вы правда не чудовище? Вы не едите людей, не обращаете их в нечисть?

Он понимал, как невозможно глупо звучат его слова, но суеверный ужас никак не мог отпустить его. И плотная темнота, чёрные ходы, подступающие к нему со всех сторон, глубина, на которой он был заживо погребён в этой шахте, – всё это разом навалилось на него.

– Я – друг, Лалор, – сказала Ченэйдэ мягко. – Никогда за всю космическую историю лаурки не совершали зла.

Её голос немного отрезвил Лалора. Ещё не вполне доверяя ей, он протянул к ней руку.

– Я трус, да? – прошептал он. – И к тому же подлец. Вы столько сделали для меня, а я готов видеть в вас чудовище!

– Нет, Лалор. Ты – мальчик из мира, где никогда не видели людей, не похожих на вас. То, что отличается, в твоём мире чудовищно. И всё-таки мы нормальные разумные существа, не монстры, не чудища. Чудища есть среди нас, но ты их хорошо знаешь – это те, кто, уступая своим наклонностям, не пошли к медикологам за коррекцией, а стали пиратами.

Ченэйдэ улыбнулась и положила свою четырёхпалую ладонь на голову Лалора.

– Идёт прослушивание, а мы разговариваем. Нам надо быстрее лечь, пока сюда не явились наводить порядок те, кто и есть настоящие чудовища. Спокойного сна тебе. До завтра.



6.

Утром Лалор не смог переговорить с Ченэйдэ. Когда он освободился после утренних дел, она стояла с группой шахтёров и только улыбнулась ему в знак того, что видит его. Отделившись от её группы, к Лалору подошёл Кадарчан.

– Идём? – спросил он.

Они снова шли рядом по низким переходам шахты. И Кадарчан, пока было время, давал Лалору некоторые разъяснения:

– Что такое пол и потолок? Пол и потолок у тебя дома. А здесь почва и кровля.

– А стены? – спросил Лалор.

– Стенки – это борта выработки. Выработки – это все-все ходы и коридоры шахты. Вот этот коридор, по которому проложены рельсы, как ты уже знаешь, называется квершлагом. То место, где располагаются клетевые подъёмники (говоря простым языком – клети), где медпункт и где сидят наблюдатели перед экранами, – всё это есть околоствольный двор. Он сложный, и так сразу я не расскажу тебе о нём подробнее. Но главное – там выход на поверхность. По нему поднимают руду. По нему же поднимают и спускают людей. И он сильно охраняется. Теперь смотри: место, где мы с тобой спим и работаем, все вот эти ходы и переходы вместе называются основным горизонтом. Они проведены по нижней границе этажа. Выше, у нас над головой, очистные блоки, где непосредственно добывается руда. А над ними верхний горизонт. Ну, упрощённо говоря, так. Всё это есть этаж. В нашей шахте не то восемь, не то девять этажей. Мы работаем на седьмом.

У рудоспуска были пока только братья-рутийцы Юче'бсти и Ю'чвлэт.

Лалор уже немного знал людей, работавших с ним рядом. Братья были исследователями – то есть изучали Космическое Пространство где-то недалеко от Юнседы – и попали в шахты к пиратам около полугода назад. Оба они к настоящему времени уже были похожи на два обтянутых чёрной кожей скелета, оба кашляли почти без перерыва, их ноги были в рубцах, но они находили источник постоянной радости в том, что пираты не разлучили их и даже в шахте поставили работать рядом. Были они шутниками и ближе всех здесь сошлись с карпакарульсцем Клэпром.

Клэпр был таким же чёрным, как все в шахте. Лалор долго опасался с ним разговаривать, помня карпакарульсцев-пиратов. Но когда тому случалось открывать рот, Лалор жадно прислушивался, чтобы понять, что это за человек. Каждое слово карпакарульсца было метко, и Лалору хотелось запомнить его слова, так они нравились ему.

Одно время к их рудоспуску стал приходить охранник, привязавшийся к Клэпру из-за какого-то его замечания. Он подолгу стоял, наблюдая за работой карпакарульсца, потом, не дождавшись, к чему бы придраться, и стегнув его плетью, удалялся. Клэпр терпел эти визиты и однажды процедил сквозь зубы, глядя вслед уходящему охраннику и взвешивая в руках камень потяжелее:

– Ну, приползал червяк на птичий двор....

Когда на следующее утро Ченэйдэ разъяснила Лалору значение непонятных слов, Лалор не просто испытал удовольствие от замечания Клэпра, но и отметил про себя, что карпакарульсец также ненавидит пиратов и готов с ними драться.

Воурианец Э'нсэф, четверорукий большеглазый человек, обратил на себя внимание Лалора тем, что был так же большеглаз, как сам Лалор или Ченэйдэ. Однажды до Лалора дошло, что с такими глазами он работает без очков и это вынуждает его почти постоянно прикрывать глаза одной из своих рук.

«Ему же неудобно так работать, он почти ничего не видит!» – подумал Лалор, по себе знавший, как опасны брызги каменных осколков.

Не решившись обратиться к воурианцу, он спросил у Кадарчана:

– Неужели нельзя найти для него очки?

Кадарчан взглянул на Лалора с усмешкой:

– Его очки у тебя.

Получив это откровение, Лалор сорвал с себя очки и бросился к воурианцу, впервые сам заговорив с ним:

– Иркмаан! Я хочу вернуть вам! Нельзя с такими глазами...

Но Энсэф не дал ему договорить. Одной из своих рук он отстранил руку Лалора с очками:

– Нет, пусть у тебя. У тебя две руки, у меня четыре. Мне есть чем и защищаться, и держать лопату.

Глубоко тронутый, Лалор вернулся на своё место, не решаясь больше настаивать.

Землянин Пьер был хоть и выше Кадарчана, но в физической силе уступал ему. Он был учёным, до плена работа была у него кабинетная. Ченэйдэ пояснила Лалору, что Пьер – изобретатель, захваченный прямо на Земле и привезённый на Юнседу, но отказавшийся работать на пиратов.

Пьер провёл на Юнседе несколько месяцев и за это время полностью выбился из сил. Перед тем как бросить сюда, юнседовцы безжалостно пытали его, и он окончательно не поправился, истощаемый непосильной физической работой.

– Неужели вы не пробовали ему помочь? – спросил Ченэйдэ Лалор. – Ведь смогли же вы помочь мне, когда меня избили!

– Я сделала всё, что могла, но, кроме лекарств и энергий, ему нужен покой, хорошая пища и свежий воздух.

– Так он умрёт? – тихо спросил Лалор.

Ченэйдэ помедлила.

– Если помощь не придёт вовремя – да.


7.

Ченэйдэ то и дело говорила Лалору о помощи, об освобождении, говорила так, словно они были возможны. Но, общаясь с другими шахтёрами, Лалор видел, что почти никто из них не верит в освобождение. Лалор и сам знал, сколько погибало здесь людей.

Едва ли не ежедневно по шахте прокатывался, до основания сотрясая горные недра, грохот обвала. Некоторое время спустя пираты прогоняли туда толпу пленных из забоев разбирать завал и вытаскивать трупы – если это было возможно. Если завал не поддавался разбору в течение одного дня, пленных возвращали на их рабочие места и забывали о произошедшем обвале.

И Лалор содрогался от смертного ужаса при мысли, что под завалом могли оставаться живые люди, обречённые на страшную медленную смерть от ран и удушья.

Он спрашивал у Ченэйдэ и Кадарчана, нельзя ли разгребать эти завалы по ночам, они отвечали, что, во-первых, пираты не допустят этого – услышав ночью звуки работы, они расправятся с ослушавшимися; а во-вторых, такие разборы опасны новыми обвалами.

– Но вдруг там живые?! – почти закричал Лалор. – Давайте, я сам буду работать ночью!

Ченэйдэ, которой он сказал это, осветила его одним из своих особых взглядов:

– Лалор, поверь, если мы знаем, что там остались живые, мы делаем всё возможное.

Она помолчала и добавила тихо, впервые давая Лалору надежду на нечто большее, чем его беспросветное и бесцельное существование в руднике:

– Но я буду помнить о твоём желании.

Таким образом, слова Ченэйдэ о спасении понемногу стали казаться Лалору сказанными только из желания поддержать в нём надежду. На практике же он пришёл к выводу, что это так же маловероятно, как откровенное чудо, на которое можно, конечно, надеяться, но нельзя рассчитывать.



8.

Со времени последнего ночного разговора с Ченэйдэ, когда она пыталась помочь Лалору вспомнить, прошло довольно много времени. Сколько – Лалор не знал. У него не хватало сил вести календарь или делать где-нибудь на стене хоть самые примитивные зарубки. Работа выматывала, отнимала не только силы, но и само желание жить.

В этот день случилось то, чего так боялся Лалор. Сквозь грохот сыплющейся породы раздался короткий вскрик. Один из братьев-рутийцев привалился к борту под рудоспуском, морщась и держась за зашибленную ногу выше щиколотки. Первым возле него оказался его брат.

– Ючвлэт?

Тот молчал. Из-под его пальцев, зажимавших ногу, всё сильнее сбегала кровь.

Бросив работу, рутийца обступили, помогли ему выбраться из-под рудоспуска. Он кое-как сел, снова схватившись за ногу. Он не мог наступать на неё и от боли не мог говорить.

– Нужна вода, – сказал Кадарчан.

– Я принесу, – отозвался Лалор.

Он что было сил побежал по знакомым уже выработкам. Выйдя из освещённого квершлага, он вспомнил, что у него нет фонаря. Это было плохо, но он не вернулся.

Вытянув руки в обступившей его кромешной темноте, он пробирался вперёд, стараясь не удариться ни обо что лицом и не сбиться с дороги. Впереди ему послышался шорох, словно там двигался человек. Это удивило Лалора, но не заставило его сбавить шаг.

И вдруг он увидел свет. Это было странно, потому что сейчас, в середине рабочей смены, здесь некому было находиться. Он приостановился, прижался к борту выработки и осторожно посмотрел вперёд.

На почве посреди выработки лежал фонарь. Обычный фонарь, каким пользовалась, к примеру, Ченэйдэ: почти весь помещавшийся в ладони и подзаряжающийся, когда нужно, от светильника-«лепёшки».

Его свет протянулся через всю выработку, и никого не было рядом.

– Кто здесь? – спросил Лалор.

Звук его голоса поглотили неровные борта выработки. Никто не отозвался.

Лалор медленно подошёл, осмотрелся. Нагнулся поднять фонарь. И только тогда увидел, что его луч освещает какой-то блестящий предмет. Небольшую плоскую коробочку. Недоумевая и не веря себе, Лалор узнал её. Это была аптечка. Такая же, как те, что скидывали им пираты-юнседовцы, когда он стал свидетелем «чуда» исцеления.

Лалор схватил её, зажал в кулаке. Большего сокровища сейчас нельзя было желать! С фонарём в руке он помчался в «каюту», взял одну из наполненных заранее фляжек и бросился назад к своему рудоспуску.

Кадарчан встретил его словами:

– Давай скорее!

Лалор протянул ему фляжку и затем, волнуясь, подал на ладони свою находку. У Кадарчана расширились глаза. Он приоткрыл губы, чтобы что-то сказать, но сдержался и поспешно покачал головой, глядя Лалору в глаза.

– Молчи, ради Бога! – прошептал он ему в самое ухо.

Лалор, готовый уже начать рассказывать, где взял аптечку, проглотил объяснения.

Кусочками чистой ткани, которые спецально для таких случаев прятали здесь шахтёры, Ючвлэту промыли глубокую рану. В аптечке обнаружился предмет размером с боб, который принялись разворачивать, и он обратился в длинную полосу мягкого перевязочного материала. Аптечку прижали к ране рутийца, затем сделали перевязку, и он начал неудержимо засыпать.

Его уложили у борта подальше от рудоспуска, чтобы на него не отлетали сыплющиеся камни, на свежую повязку как смогли натянули изорванную, в крови, штанину и стали тревожно обсуждать создавшееся положение. Сблизив головы, чтобы лучше слышать друг друга сквозь грохот камней, они заговорили:

– У него перелом, – сказал Кадарчан. – Если они поймут это или разглядят повязку, плохо будет всем.

– Они его убьют? – хрипло спросил Ючебсти.

– Попробуем отстоять. Лалор! – Кадарчан посмотрел Лалору в лицо. – Молчи, ясно? Одно слово: нашёл. А лучше и этого не говори.



9.

Не успели они разобрать лопаты и снова взяться за работу, как появились юнседовцы. Они прямиком направились к лежащему у борта выработки рутийцу. Бросив лопаты, шахтёры выступили из-под рудоспуска и загородили лежащего.

– Вы! – закричали пираты. – Работать!

Жестом велев своей бригаде молчать, заговорил Кадарчан.

– Прошу вас! – сказал он, потупив взгляд. – Наш товарищ пострадал, но нога у него не сломана. Он встанет уже к вечеру и снова сможет работать. Он хороший работник, иркмаан, и найти ему замену будет трудно. Он уже приспособился к работе. К новичку опыт придёт не скоро. Пока наш товарищ не встал, мы будем очень стараться, задержимся после отбоя, но всё сделаем.

Видимо, смиренная речь Кадарчана понравилась пиратам.

– А если вы справитесь и без него, так, может, он и не нужен? – хохотнул один из них. Но без особой злости, скорее, желая ещё послушать кроткие речи пленных, которые не так часто звучали на руднике.

– Иркмаан, мы все просим за нашего товарища!

Кадарчан оглянулся на шахтёров. Они все, включая побелевшего от ненависти Лалора, опустили головы.

– Что ж, ладно! – захохотали пираты, убирая плазмеры, за которые схватились было, когда шахтёры дружно вышли к ним из-под рудоспуска. – Только скажите ему, если очнётся, чтобы не забывал работать получше. Мы в долг не даём!

Они ушли.

– Зато у нас кредит открыт, пользуйтесь! – пробормотал Клэпр. – Главное, не забудьте рассчитаться!

Разумеется, к концу смены Ючвлэт не встал. Он был погружён в такой глубокий сон, что не могло идти и речи о том, чтобы пытаться его разбудить. Истощённый организм, получивший внезапно полноценную медицинскую помощь, нуждался в продолжительном отдыхе.

– Но нога его заживёт? – спросил Лалор Кадарчана.

– Да. Только, естественно, не сегодня. Ему надо хотя бы пару дней.

– Так как же быть?

Кадарчан хотел ответить, но передумал и сказал только:

– Посмотрим.

Когда прозвучал сигнал об окончании работы, под рудоспуском высилась такая гора породы, какой ещё ни разу не видел Лалор. Никто из них не двинулся с места, все знали, что уходить нельзя, надо разбирать завал. Мимо них пошли усталые люди, возвращающиеся с работы в свои «каюты». Несколько человек остановились рядом с ними. Осмотрелись, оценивая обстановку, и молча взялись помогать. Только кто-то спросил негромко:

– Жить будет?

Лалору ещё не приходилось видеть, чтобы им помогало столько народа сразу. Люди всё присоединялись и присоединялись к работающим, наконец под рудоспуском стало тесно. Кто-то отобрал у него лопату.

– Иди, посмотри, как там ваш пострадавший.

Рядом с Ючвлэтом сидел его брат. Он поднял взгляд на Лалора.

– Спит? – спросил Лалор.

– Да.

К ним подошли несколько человек.

– Повреждён позвоночник? – спросили у Ючебсти.

– Нет, только нога.

Ючвлэта осторожно подняли на руки и унесли.

Когда, закончив работу, Лалор вернулся в «каюту», Ючвлэта там не было. Лалор закрутил головой, пытаясь разглядеть в скудном свете, куда его положили. Не было и его брата.

Ченэйдэ отсутствовала, и Лалор подошёл к Кадарчану.

– Где братья?

Кадарчан покачал головой, отказываясь говорить об этом вслух.

Наутро вместо не вставшего на ноги Ючвлэта под рудоспуском появился какой-то незнакомый Лалору рутиец. Ючебсти был на месте, но куда делся его брат и откуда взялся ему на замену новичок, интересоваться Лалор не стал, решив позднее спросить об этом у Ченэйдэ.

Ючвлэт вернулся на работу через два дня. Он не хромал и выглядел довольно бодрым. Он принялся за работу с мрачной решимостью, и его брат встал рядом с ним.



10.

Кадарчан понемногу рассказывал Лалору о руднике.

– Уран – редкий химический элемент, – говорил он, – а на Юнседе концентрация урана очень высокая. Этим и ценна была для цивилизации Юнседа. Уникальная планета! При цивилизации рудник был устроен, разумеется, иначе. Применялись другие способы разработки. Но для юнседовцев такие высокие технологии недоступны, поэтому они скатились к наиболее примитивным способам. Так добывалась руда сотни и тысячи лет назад на всех планетах. С минимумом техники и максимумом ручного труда.

Обведя взглядом низкий свод выработки и тускло освещённые борта, Кадарчан продолжал:

– Для нас здесь самое опасное – это даже не обвалы, как ты мог подумать, а выбросы радона, радиоактивного газа. Он быстро распространяется в воздухе. Атом радона не распадается пять суток и всё это время остаётся опасен. Поэтому на урановой шахте так важна вентиляция – чтобы атомы радона не скапливались.

– А если скопятся? – спросил Лалор.

– Всем будет плохо. Радон вызывает тяжёлые болезни лёгких, а в больших концентрациях убивает.

– Но здесь же хорошая вентиляция?

– Если бы! – горько усмехнулся Кадарчан. – Качать воздух с поверхности здесь, как ты сам понимаешь, нельзя. Но в шахте есть синтезаторы и воздухоподающие установки. Они должны работать беспрерывно, но их то и дело отключают, чтобы поэкономить энергию. А результат – мы кашляем все и смертность такая, что не пожелаешь и врагу. Нас немного выручает то, что в пищевые концентраты добавляются вещества, выводящие тяжёлые элементы из организма. Вот эта штука, – Кадарчан указал на сооружение, остававшееся до сих пор без внимания Лалора, похожее на вертикальную доску на двух подставках, – обеспылевающая установка. Без неё мы не продержались бы здесь и двух недель. Даже юнседовцы поняли, что она нужна. Она притягивает к себе рудничную пыль из воздуха. Потом её отключают, и налипшая на неё пыль обваливается. Мы её тут же скидываем в тачку и в вагонетку. Эти установки стоят во всех забоях и вообще везде, где работают люди. Иначе вся эта пыль была бы у нас в лёгких, а она радиоактивна и очень опасна.

– Она и так забила и глаза, и рот, – буркнул Лалор.

– Было бы хуже, – заметил Кадарчан.

– Но ведь всё, что нужно, – это выдавать людям защитные очки! – воскликнул в недоумении Лалор.

– Да, – согласился Кадарчан. – Очки, каски, фонари, одежду, обувь, мыло, фляжки, респираторы, аптечки, хорошую пищу, постели... Этот список можно продолжить, но разве станут юнседовцы усложнять себе жизнь изготовлением такого количества предметов, которые нам необходимы?



11.

Несколько дней Ченэйдэ не подходила по утрам к Лалору. При кратких встречах она ограничивалась тем, что кивала ему, и Лалор отвечал ей лёгким поклоном. Наконец она встретила его вечером после работы. Обрадованный, Лалор взял её за руки. Он уже понял, что так лаурки здороваются при встречах.

– У тебя есть время немного поговорить? – спросила она.

– Да!

Они ушли в ближайшее уширение квершлага, где можно было остаться незамеченными. Здесь было темно, и сюда почти не долетали звуки из других выработок.

Ченэйдэ включила фонарь и окинула Лалора своим внимательным взглядом, словно считывая всё, что он думал и что пережил за прошедшие дни.

– Расскажи мне об аптечке, – попросила она.

Лалор стал рассказывать, как услышал в коридоре шорох и увидел фонарь, освещавший аптечку.

– Ченэйдэ, тот человек, который положил их там, он ведь сделал это специально, так?

– Да.

– Но кто он? Почему он сделал это так вовремя?

Ченэйдэ ответила непонятно:

– А ты думаешь, Лалор, что в цивилизации правда забыли о нас?

Лалор впился взглядом в её лицо. Как хотелось ему прямого, откровенного разговора!

– Ченэйдэ, а что это за рутиец, который работал вместо Ючвлэта? Неужели пираты правда могли принять этого рутийца за него?

– Пираты знают в лицо только наиболее злостных бунтарей. Остальных они не различают. Да что там! Мы так черны, что сами едва различаем друг друга. Они увидели, что под рудоспуском снова два рутийца, и забыли об этом происшествии.

– Ну, а если бы они всё-таки его запомнили?

– Что ж теперь! Риск присутствует всегда.

– А где был в это время сам Ючвлэт?

– Да мало ли здесь потайных мест!

Её уклончивый ответ показал Лалору, что спрашивать об этом не надо.

– Но откуда он взялся, этот рутиец? Вы же не сделали его из камня и воздуха?

Она улыбнулась:

– Конечно, нет. Он перешёл к вам из своего забоя.

– Но это значит, что в забое его не было? Их же могли всех...

– Наказать, Лалор. Но не убить, что грозило Ючвлэту.

– И этот рутиец решил... Нет. Кто решил, что надо так рисковать всем этим людям?

– В Космосе каждый помогает каждому. Это закон выживания.

– Так это в Космосе, а мы...

– Мы все здесь из Космоса.

– И все следуют этому закону? Почему?

– Потому что люди думают сначала о других и только потом о себе.

Эта мысль была так велика и нова и требовала столько времени для размышления, что Лалор отступил пока перед ней.

– Как хорошо вы там, наверно, живёте! – пробормотал он. – И как трудно! Так кто же помогает нам в перерывах и почему?

– Вам помогают наиболее сильные шахтёры. Все по очереди.

– А кто устанавливает эту очерёдность? Почему вместо того, чтобы отдохнуть хоть чуть-чуть...

– Потому что самим вам иначе не справиться. И у вас вообще нет перерывов.

– Каждый помогает каждому – это закон Космоса... – повторил про себя Лалор. – Закон Великой Бездны.

Прощаясь, Ченэйдэ предупредила:

– В ближайшее время я буду занята и едва ли мы сможем видеться. Поэтому со всеми делами обращайся пока к Кадарчану.

– Я не знаю, когда с ним можно разговаривать. Каждый раз мы боимся, что нас прослушивают.

– Если произойдёт что-то неотложное, то у него есть способ избавиться от прослушивания.

Лалор кивнул, напряжённо думая над её словами. Она вздохнула:

– Постепенно ты узнаешь, возможно, обо всём. Но не пришло бы время, когда ты пожалеешь, что знаешь так много!

При слабом свете фонаря Лалор посмотрел ей в лицо:

– И всё-таки я хочу знать.