Подарок

   Сосед Гриня болел. Посреди лета. Это ж надо такому… Другими словами, болела моя последняя надежда провести летние каникулы не в гордом одиночестве и городской пыли. Конечно, с ним мало что можно было предпринять из запоминающегося на всю жизнь, и не столько тебе, сколько родителям: неповоротливый увалень, к подвигам морально не готовый, ещё и слабо зрячий.
   Мне было жалко не только себя, но и его. Край нужно было что-нибудь ему подарить для поднятия духа и настроения. Но что? Игрушек у меня отродясь не было. Только самоделки. Из которых мы всё равно выросли. Обо всём этом я раздумывал, сидя на крыльце своего дома и пуляя пульками, согнутыми из алюминиевой проволоки.
   От скуки я смастерил себе нечто среднее между рогаткой и арбалетом, но назвал пафосно - ружьём. Сначала выпилил и выстрогал приклад. Потом к нему присобачил плоскую планочку вместо ствола, на «дульном срезе» которой вбил два гвоздя. Гвоздика точнее. С ударением на «О», а то ещё вы запутаетесь, а виноват буду я. К ним привязал резинку «венгерку». А на противоположном конце планки, в районе «ствольной коробки», прикрепил бельевую прищепку. Нарезал проволоки, нагнул пулек и сидел, безобразничал, стреляя по вишням. Имею в виду деревья, а не плоды. Хотя и плодам наверняка доставалось. А пусть не подставляются под снайперский огонь.
   Летело классно, получалось шикарно. Но недолго. Пулька после очередного выстрела срикошетила от гвоздика и впилась в ногу повыше колена. Или пониже – думаете, я помню? Заделал наметившееся отверстие слюной и продолжил свои снайперские экзерсисы. Через несколько выстрелов таким же образом попал себе в грудь. Заделал слюной и продолжил. Мишень не рисовал и не вешал. Нет, рисовать-то я как раз умел, и весьма неплохо для самобытного художника, но смысл рисовать мишень, если всё равно попадаю в собственную персону?
   С третьей попытки покалечить себя я попал пулькой в левое подглазье. И тут меня осенило. Как?! Как я мог об этом забыть? Что за девичья память у стопроцентного мужика предпубертатного возраста?!
   Примерно за неделю до своей ангины Гриня смастерил мини-лук с кривыми стрелами, очень похожими этим на его руки, только тоньше. На лук в качестве тетивы была натянута резинка от трусов, но чего ещё можно было ожидать от Грини? Убойная сила? Ну, если без предварительной подготовки, то при взгляде на этот лук, конечно, можно было помереть со смеху. Дальность стрельбы? Ну, вы должны понимать…
   Однако мне хватило. Мы сидели с ним у него в беседке напротив друг друга через стол со столешницей из цементно-стружечной плиты, которую его батя, который вообще хозяйственный был, неведомо где стырил: я за всю свою жизнь больше ни одной нигде не видел, кроме интернета, и то минуту назад. Он – с луком, я – безоружный.
   Шахматы нам надоели ещё три дня назад: книгу прочитали, мало что запомнили, но мат Легаля каким-то чудом въелся в память намертво, не оставив там места, похоже, для всего остального. Нам было очень скучно. Ужасно скучно. Непередаваемо скучно.
   Поэтому Гриня направил свой заряженный стрелой лук на меня и натянул тетиву. Его лицо ничего не выражало, как будто на руках у него был роял-флеш, а мы играли в домино.
  - Гриня, брось: в глаз попадёшь.
   Гриня бросил. Он часто меня слушал. Всё-таки два года разницы, мне в своё время даже из садика его забирать доверяли. Гриня бросил. Тетиву. И стрела вонзилась бы мне как раз в левое подглазье, имей она вообще хоть минимальную способность вонзаться. Вместо наконечника у неё была намотана медная проволока для придания веса. А сама по себе тупая, как моя будущая училка по биологии.
   Сказать, что мне было очень больно – погрешить против истины. Да, чувствительно, конечно. Но разозлило меня не это, а его беспримерное послушание. Ну что за человек? Сказали: брось – и он не задумываясь бросил. А если бы в глаз?!
   Я ему многое прощал. Он мне лично один раз голову пробил булыжником и ещё один раз, на пару с Женькой (мужского пола) – роликом ленточного конвейера. Простил и на этот раз.
   Но, попав алюминиевой пулькой практически в то же место, что и Гриня – стрелой, понял: вот оно! Вот что я ему подарю: своё ружьё! Мне до глаза, по прикидкам, оставалась пара-тройка выстрелов, а у него толстые стёкла в очках, ему и ружьё в руки.
   Тайком от его бабушки, отвлёкшейся на кухне, я просочился в Гришкину комнату и торжественно вручил ему подарок в знак вечной дружбы и иже с ней. Гриня отложил ангину в сторону, забыл о книге и подозрительно впился взглядом в ранку под моим глазом.
  - Это я тебя так?
  - Что? Где?
  - Под глазом.
  - А, не, твоё художество уже зажило. Это я сам. Вот из этого ружья. Только что. – Я никогда не умел врать без особой нужды.
  - Тебе что, мало?.. – Грустно спросил Гриня. Он явно не горел желанием добить меня через глаз, это чувствовалось на расстоянии двух метров, может, и больше, но комнатка была маленькая.
   Странный он человек! Даже в мыслях своих не предположил, что я, может быть, дарю ему ружьё для того, чтобы он попал в глаз себе! Нет, ему такое и в голову не приходит, как будто ему мой покоя не даёт, ему в мой позарез ещё раз надо! Я же знаю, что это не так – он добрый и безобидный! К тому же, у меня и без того в левом порой до 70% опускалось. А потом поднималось. И снова опускалось. До 80-90. Чёрт его разберёт, чего его штормило. Однажды вообще все буковки над самой красной линией отчётливо увидел. Жаль, что у меня в тот раз слух проверяли. Зачем там эта таблица висела – ума не приложу!
   Не услыхав от опешившего меня ни да, ни нет, Гриня прикинул плюсы к минусам и сдался.
  - Ладно, только учти: в прошлый раз я случайно попал. Дашь мне несколько попыток?
  - Попыток?! – Я поборол мелкую дрожь в коленках. - Да сколько угодно!
  - Спасибо.
  - А пулек не дам – и не проси!
  - Ну вот, мне ещё и пульки делать…