Пути-дороги. Начало

Уважение предкам. Здравия потомкам.
Посвящаю светлой памяти моего папы –
ДОМБРОВСКОГО Альберта Витальевича (1910-1983).

О тебе узнаю всё из сна я.
Как тебе в обители иной?
Я тебя ничуть не вспоминаю,
просто ты по-прежнему со мной.
(Наталья Кравченко)

В этом замкнутом круге — крути не крути —
Не удастся конца и начала найти.
Наша роль в этом мире — придти и уйти.
Кто нам скажет о цели, о смысле пути?
(Омар Хайям)

Пролог

Сегодня я проснулся около четырёх часов утра, полежал, вспоминая сон, потом встал и пошёл на кухню – водички попить. Окна нашей кухни обращены на восток. За окном тёмный двор, берёзы листвой своих крон представляют театр теней. Мир, тишина, покой. Прямо передо мною, возлежит над горизонтом вечность ночного неба – властительный Орион. Правее и выше звездное скопление Плеяды – дружная компашка, с ней никогда не заплутаешь. Слева краем глаза заметил в кроне берёзки очень яркий мерцающий свет – листья, шевелясь, то открывали, то вновь укрывали блестящий источник. Да! Это он -  драгоценный Сириус - великолепнейшая и прекрасная звезда ночного небосвода!

Живут легенды об этой паре: «Орион (душа бога Осириса) и его верная супруга Сириус (душа богини Соти;с)» – так их объединили в своей мифологии древние египтяне. Арабы утверждают, что «Он – Господь – Властитель Сириуса мощи» и что «Ему надлежит вторичное сотворение».

Красота – аж мурашки по коже…

Почему звёзды влекут мой взор? И куда зовут своим тихим магическим мерцанием? Что беззвучно нашёптывают они нашим душам?

И так, пронизанный энергией воспоминаний и вдохновлённый ночными звёздами, я начал писать про давно  задуманное и желанное – про жизнь своего отца.

Начало

Маленький восьмилетний сынишка не мог дальше слушать рассказ своего отца и горько заплакал. Плакал навзрыд. Лишь временами, сквозь всхлипы, изменившимся от спазм голосом, твердил: «Почему ты всё это терпел! Почему не убежал из лагеря! Как ты мог выносить эту ложь и несправедливость? Зачем ты мне всё время это рассказываешь, как дальше жить! Я ненавижу всех их!!!» - и, уткнувшись лицом в его грудь, по-детски тихо заскулил.

Папа прижал сына к себе и, ласково поглаживая голову ребенка своей мягкой тёплой ладошкой, долго молчал. Мне казалось, что сама светлая мудрость обняла меня и защитила своим покровом.

Я поднял заплаканное лицо и взглянул на родного человека. Глаза его блестели. Боже, как же я люблю своего папу! Для меня и всех людей, которые встречались с ним по жизни, он воплощал в себе мягкое добро, седую мудрость и безупречную справедливость. Таким и должен быть настоящий человек, мужчина, отец считал я, и старался во всём быть похожим на него.
* * *
В начале февраля 1965 года, придя домой со второй смены из школы, я застал маму и папу в прихожей нашей квартиры. Они только что пришли с работы. Папа, расстегнув пальто, сидел на табуретке и, слушал, как мама читает ему, полученное только что, письмо от прокурора Кемеровской области. Он низко склонил голову, так что не было видно лица, и, замерев, молча, смотрел в пол.

«…Постановлением президиума Кемеровского областного суда от 22 января 1965 года приговор отменен, дело прекращено» – мама дочитала текст официального документа и посмотрела на мужа, а он прислонился спиной к стене и тихо застонав, закрыл лицо руками...

Такую же справку он получил в июне того же года с постановлением Верховного Суда РСФСР об отмене второго дела: «…дело производством прекращено за отсутствием состава преступления. Гр-н Домбровский А.В. по настоящему делу реабилитирован…»
Без состава преступления… 14 лет лагерей.

Этим летом, во время моих школьных каникул, папа начал пересказывать мне историю своего нелегкого жизненного пути. Рассказывать он обычно начинал, когда мы, взявшись за руки, вместе шагали в коллективный сад, расположенный в районе Шишмаря. Часто сворачивали к роднику за холоднющей ключевой водой, да землянички с черникой на родничковой полянке поклевать.

Глава 1

Истоки…

Папа рассказывает_ _ _

Родился я в конце весны 1910 года в городе Томске. Моими родителями были Виталий и Елизавета (в девичестве Элизаббет Шталь) Домбровские, твои дедушка и бабушка.

Детство до революции и во время Гражданской войны прошло в Томске. Потом, в начале 20-х годов, моя семья переехала выше по реке, в город Щегловск, ныне Кемерово.

Меня увлекали все обычные занятия и развлечения городских мальчишек – школа, футбол, плавание в реке Томь, вообщем, все обычные уличные забавы, в какие и вы с ребятами, я вижу, играете. Обожал ходить с мамой в театр. Глядя на талантливую игру актёров, сам переживал роли, представляя себя тем или иным персонажем. Любил читать, и читал много русской и зарубежной классики, приключенческую литературу, фантастику – Чехова, Толстого, Пушкина, Островского, Фенимора Купера, Джека Лондона, Жюль Верна. В мечтах я играл на сцене театра, представлял, какая у меня будет любимая семья и восторженно ожидал от жизни счастья, любви и  будущего интересного творчества.

Дальше, Сержик, буду раскрывать тебе только основные события из своей жизни, которые запечатлелись в памяти яркими воспоминаниями. И тебе будет легче запомнить, чтобы потом описать. О ярких событиях расскажу тебе в подробности, а которые так себе или рутина неприметная – просто вешку поставлю в хронике моей жизни.

Рубашка из пакли и таёжный Нектар

Зимой 1926 года, когда в стране проводилась первая перепись населения, меня включили в комиссию помощником. В один из декабрьских дней мы с переписчиком, присоединились к небольшому (трое саней) продовольственному обозу, направлявшемуся в отдаленный таёжный посёлок, закреплённый за нашей комиссией. До селения ехать было часов 10-12, поэтому выехали с вечера, чтобы поутру быть на месте. Меня, как самого молодого, усадили в последние сани, груженые тюками с паклей и бобинами пеньковой веревки. Добирались всю ночь зимником то по тайге, то выскакивая на открытые участки. С рассветом лесной участок нашего пути был пройден. До селения оставалось всего ничего – километров 7-8. Наш обоз выехал из леса и пошёл полем. Утро было морозное, снег звонко хрустел под полозьями. И тут, оглянувшись назад, я увидел, что из чащи за нами выскочила большая стая волков.

– Волки! – закричал я так, что мой крик услышали все возничие.
Кони тоже, видать, поняли смысл страшного вопля, или может возничие подстегнули их, но обоз резко рванул вперёд. Наш конь с перепугу дёрнулся в сторону и выскочил с колеи; сначала  перевернул сани, а потом и сам завалился на бок. Меня плотно накрыло  грузом. Через мгновение я услышал, как волки с яростью набросились на несчастного возничего и бедную лошадь…

Меня нашли и откопали через час-полтора мужики-охотники из посёлка, поднятые по тревоге нашими перепуганными обозными, влетевшими с криками в населённый пункт. Возница мой был задушен, а лошадь основательно обглодана волками. И, судя по съеденному мясу с конской туши, стая была в 15-20 особей.

- Тебе, паря, повезло! Ишь, как прикрыло тебя – глухо да уютненько. Считай, что рубашка, в которой ты повторно народился на свет, из пакли соткана да пенькой прострочена.

За день мы обошли с переписью все дворы, а на ночь старший отправил меня на заимку к кержаку – посмотреть, посчитать и переписать всё, что предписывала инструкция. Сам же, сославшись на общественные дела, заночевал в посёлке.
Старый кержак встретил меня – молодого парнишку – строго, но радушно. Соскучившись по человеческому общению, был рад поговорить и с зелёным юнцом. Накрыл домашней аппетитной снедью стол, выставил, достав с погреба, графинчик медовухи 40-летней выдержки.

- Бочонок медовухи я поставил в день появления на свет старшего сына. Выдерживать её положено до его женитьбы. Но не судьба – в Гражданскую убили его… Так что давай-ка по-маленькой, и сына моего помянём, и посидим покалякаем.

Налил дедушка мне в малёхонькую рюмочку, словно в напёрсточек, жидкого и ароматного янтаря. Я махнул напиток, да видно поспешил и не шибко разобрал его букет. А вот дед пил не спеша, и языком причмокивал для полноты ощущения вкуса

- Ты, сынок, давай закусывай, не стесняйся. Оголодал в пути ж. Да и от волков страху натерпелся.
Хозяин предался воспоминаниям об охоте и рыбалке, рассказал про свой огород и пасеку. Как летом медведей от мёда в ульях отваживает, волков зимой от дома своего отгоняет.
- А то вот недавно росомаха заглянула, дык пришлось стрельнуть её, ибо зверь этот никого и ничего на свете не боится, потому разор от него для домашнего хозяйства просто какой-то Армагеддон библейский.

И таким откровениям его не было конца и края…
- Спасибо, дедушка, за угощение и заботу. А медовуха ваша впрямь хороша, вкуса необыкновенного, теплом солнечным наполнена и густым ароматом полевых цветов.
- Ну, раз понравился тебе мой таёжный нектар, то давай по второй, закусим и на боковую.

Налил второй «напёрсточек». Смакуя, выпили. Поели, поговорили. Мне всё интересно было, что он рассказывал о жизни своей, семье, о хозяйстве. Про то, как сын погиб, жена умерла, куда дети его разъехались, где сегодня работают. Слушаю его с благодарностью за встречу добрую, ужин сытный. Вот только с медовухой, думаю, чудит старик – мне спортсмену-физкультурнику и две «мухи» раздавить – смешно ведь!

- Дедушка, а не налить ли нам с тобой ещё по рюмочке, чтоб спалось крепче? А то ж ни в одном глазу! – спрашиваю.
- Я, милый ты мой, пить больше не буду – меру знаю! А тебя, как гостя своего, уважу, так и быть, но учти – эта будет последняя, так что больше не надейся и не проси.

Налил. Я в последний раз насладился животворящим напитком, сглотнув его не спеша,  как старик-кержак научил, запоминая вкус и аромат.
Послушал его ещё малёха, ну и отдыхать пора. Сначала встать с табурета мне не удалось – то ли зад прилип, подумалось, то ли ноги затекли. Но оперевшись на стол руками, удалось поднять тело и поставить его на ноги. Ноженьки мои тут же сложились гармошкой и я, смеясь, свалился на пол.

Старый кержак довольно заулыбался – Ох, хороша медовуха! Вот так она, парень, и ударяет – не по голове, а ноги не несут.
Помог мне добраться до пристенной скамьи, отчитал меня за третью рюмку нектара и, посмеиваясь, с прибаутками уложил спать.
Ночью снились валяющиеся на дороге пьяные волки и топчущий их конь.

Шаровая молния

Следующий 1927-й запомнился ярким, в полном смысле слова, происшествием.
Душным летним вечером мы всей семьёй сидели в гостиной комнате и чаёвничали. Вдруг быстро потемнело, и над городом разразилась невиданная гроза. От молний кругом было светло, гром грохотал так, что сотрясалось и дрожало всё кругом, в том числе и моё нутро. Хлынул такой ливень, что, казалось, Томь закипает. И только я подумал, что надо бы закрыть форточку, как в нашу комнату потрескивая неоновыми искрами, влетела шаровая молния. Свежо запахло озоном.

- Все замерли! Никому не шевелиться! – тихо предупредил папа.
Шар размером в два папиных кулака был прекрасен своим свечением и, в то же время, от него исходила какая-то угроза, похожая на предостережение что ли. Переливаясь всеми оттенками бело-синего света, и продолжая тихо электрически что-то шипеть и шептать, шар деловито облетел по периметру всю нашу комнату. На мгновение замер над столом, где все сидели, и, очевидно, приняв окончательное решение, устремился к окну – вылетел в форточку на улицу. Через несколько секунд прогремел оглушительный взрыв, сравнимый по резкости и силе звука, как если порвать в один миг тысячу листов жести. Наружная форточка с неимоверной силой захлопнулась, стекло разлетелось вдребезги, осыпав нас мелкими осколками. Какое-то время мы сидели, оглушенные взрывом и приходили в себя от этого грандиозного происшествия.

- Ну, ничего себе! А если бы она взорвалась в нашей комнате!? – в ужасе пискнула Геля, стряхнув с платьица стеклянные осколки.
- Наверное, наше чаепитие на этом бы закончилось, – заключила мама. - А у папы из ранки на лбу стекает капелька крови. Давай-ка, Виталис, я обработаю тебе ранку.
- Да, ребятки мои, это было красиво, мощно, неповторимо! И одновременно страшно за  семью.

Сегодня с высоты прожитых лет я оцениваю этот визит шаровой молнии в наш дом, как знамение о грядущих суровых испытаниях в жизни членов семьи. Ведь случайных событий не бывает.

Мечты и Рок

Когда исполнилось 18 лет я полтора года (до конца 1929 года) обучался мастерству колбасного производства в промартели у своего отца и твоего дедушки Виталия, уж он-то был мастером своего дела!

Летом 1929 года пробовал поступить в Омское танковое училище, но из-за высокого роста не прошёл медкомиссию. Тут же рванул в Новосибирск поступать на факультет гидротехнического строительства. Сдал экзамены и в коридоре этого института встретил своего дружка по Кемеровской футбольной команде. Обрадовались встрече, разговорились – он тоже, оказывается, поступал в этот же институт, но завалил экзамен по математике. Я похвастался успешной сдачей всех предметов, и, как понял позже, зря – своим успехом разжёг в душонке дружка своего злость и зависть. Расставшись со мной, он сразу помчался в приёмную комиссию с заявлением обо мне, как сыне известного в Кемерово нэпмана*.

* В СССР в это время, как раз, началась компания отказа от НЭП, с дискредитацией нэпманов и развёртыванием репрессий против буржуазных элементов – государству необходимы были деньги и рабочая сила для проведения индустриализации. То есть власть объявила, что не все граждане одинаково любят свою страну. Шло агрессивное формирование образа врага народа – это разбогатевшие буржуи-нэпманы, сельские кулаки, недобитая контра, шпионы, вредители, ревизионисты, саботажники и прочие, прочие, прочие.

Одним словом, приёмная комиссия меня тут же выгнала, ещё и, отругав за обман и введение в заблуждение многоуважаемого профессорско-преподавательского состава солиднейшего института, а молодого и «перспективного» стукача, в знак поощрения, взяла на моё место.

Расстроился я? Ещё бы! Ведь в мечтах я уже был инженером и строил грандиозные плотины на реках, орошал землю, вокруг цвели сады и пели птицы, люди улыбались и ходили такие счасливые-счастливые. Эх! Хорошо-то как!
Шла весна. Шла весна. А, как хотелось, сын мой, жить – учиться и работать, найти любимую, воспитывать и растить детишек!!

Ну ладно, подумал я тогда, это какая-то полоса невезения и недоразумения. Пройдёт – и всё наладится так, как я пожелаю. Возвратился в Кемерово, рассказал о своих неудачах маме и папе, и до октября продолжил работать учеником мастера в папиной артели. Надо до конца освоить ремесло, научиться зарабатывать и внести свою долю в общий бюджет нашей семьи. Я очень гордился (про себя, конечно), когда отдавал мамочке первые заработанные рубли, видя в её глазах радость и нежность ко мне. При этом мне всегда приходилось соблюсти своеобразный ритуал – склонить голову, чтобы мама смогла поцеловать меня в лоб. Этим она как бы передавала мне свою любовь и благодарность.

Счастье! Неужели оно в таких простых вещах, думалось тогда. Из чего же оно складывается, а бывает ли оно огромным и, если бывает, то уместится ли в моём сердце? Как долго живёт счастье? А если оно пропадает, то не пропадает ли сам человек? Вот бы найти родник с первоистоком Счастья, чтобы и самому постоянно утолять жажду, и людей милых сердцу и близких душе поить, поить и поить…
* * *
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2020/09/06/653