Камешек в башмаке. Часть 5

Часть пятая
1. Сурб Хач
Борис Моисеевич брёл по лесной тропинке, увлекавшей от асфальтированного шоссе к монастырю. Глядя под ноги, вдруг подумалось о том, что ведь всё это исчезнет рано или поздно.
«Как там у апостола: «Придёт же день Господень, как тать ночью. И тогда небеса с шумом прейдут. Стихии же, разгоревшись, разрушатся. Земля и все дела на ней сгорят». Ни земли, ни всего, что на ней, уже не будет.
Зачем же я продолжаю цепляться своими старыми ногтями за эти камни?
Зачем бегу? Куда бежать?»
Юрий Владимирович, шагавший впереди, поприветствовал послушника. (Или монаха, кто их разберёт? Борис Моисеевич для удобства определил его для себя как «инока»). Директор с иноком сердечно обнялись. Подождали отставшую Дину и прошли в узкую щель прохода.
- Для нужд обороны обители вход был сделан таким образом, чтобы одновременно мог въехать только один всадник, - комментировал инок, привычно взявший на себя послушание гида.
- Как «Игольное Ушко», - заметил Борис Моисеевич. - Так назывались ворота, через которые купцы попадали в Иерусалим. Ворота были такие же, как тут. Провести через них верблюда, не сняв с него тюки с поклажей, было невозможно.
Директор неожиданно для Бориса и Дины из эпикурейца превратился в философа, и чуть ли не буддиста:
- Да уж, таскаемся со всяческой рухлядью, а придёт время, - попробуй отвяжись...
- Чтоб не было проблем с отвязыванием, не нужно привязываться, - попробовала было Дина завести свою любимую пластинку, но инок – к её удивлению – не поддержал философствующих интеллигентов.
- Если совсем ни к чему не привязываться, тогда что же у нас окажется? Одна пустота? А пустота быстро наполнится всяким мусором. Евангелие говорит как? «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Если мы научимся привязывать сердце к тому, к чему нужно, то оно и останется с нами навсегда. Даже тогда, когда ничего от этого мира не останется. – И, подняв палец, добавил с комичной интонацией:
- Я так думаю…
Борис Моисеевич, знакомый с традицией цитирований, хмыкнул и огляделся. Над одним из углов притвора возвышалась колокольня. Пожалуй, даже не колокольня привычного нам вида, а, скорее, сторожевая башня донжон, с колоколом, висящим на кронштейне. По другую сторону от церкви расположена трапезная. Её усиленные контрфорсами мощные внешние стены с окнами-бойницами представляли собою часть оборонительного комплекса монастыря-крепости.
В трапезной директор с иноком присоединились к собравшимся за длинным столом у камина армянам, которые сердечно приветствовали Юрия Владимировича. Борис Моисеевич вежливо улыбнулся, но в компанию решил не вливаться, а проследовал в храм. Внутреннее убранство армянского храма существенно отличалось от того, что человек встречает в русской православной обители.
Алтарь было отделён не иконостасом, а завесой. Ни икон, ни фресок не было, точнее, было всего две иконы, даже и не совсем иконы – если рассуждать с точки зрения иконографического канона. Икона Богородицы представляла собою копию фрагмента росписи Васнецова в киевском соборе, а Спас Нерукотворный вообще был написан в художественных традициях Русского Модерна.
Это несколько удивило Бориса Моисеевича, ведь вот уже более полувека католики и более-менее ортодоксальные лютеране демонстрируют приверженность к византийской, а то и к русской иконографической традиции. А тут – почти светская живопись, причём… далеко не бесстрастная. Впрочем, Борису Моисеевичу живописные работы, украшавшие армянский храм, пришлись вполне по душе. Наверное, в любом другом интерьере они смотрелись бы несколько музейно, но тут, на фоне аскетизма гладких каменных стен, не возникало того поверхностно сентиментального чувства, которое способно перечеркнуть глубинный молитвенный порыв.
Борис Моисеевич вышел из храма и подошёл к Дине, стоявшей у каменного фонтанчика.
- Армян я полюбил богослуженье.
Но Дина не поняла намёка, а потому наш поэт спохватился, что своими экспромтами он не просто нарушил уединение экзальтированной паломницы, но поставил её в неловкое положение. И, чтобы избежать недоразумения, продекламировал:
– «Обряд их строгий, важный и простой // Сих голых стен, сей храмины пустой // Понятно мне высокое ученье». Это Тютчев. Раньше в школе проходили.
- А, Тютчев. Ну да. «Умом Россию не понять…»
И решив, что всё нормально, никто не останется обиженным, добавил уже тоном, в котором присутствовали извиняющиеся нотки:
- Решил вот осмотреть окрестности монастыря. Так сказать, подышать атмосферой отшельничества. Позовите, если там будет какой-нибудь аврал незапланированный.
И удалился по тропинке, уводящей в лес.
«Так долго мечтал о ключе, которым я смог бы запереть за собой дверь. Дверь своего дома, в котором бы меня никто не смог бы достать. Мне и дом-то нужен только лишь ради того, чтобы у него была дверь. Которую можно закрыть за собою на ключ.
Допустим, я заработаю свой дом с дверью, которую можно будет закрывать на ключ. Но что же будет с ключом и с дверью тогда, когда рано или поздно всё закончится?
Что станет со мною тогда, когда придётся остаться наедине со Спасителем. Даже если это будет не Суд, а просто Встреча. Что я отвечу Ему? Ведь ведаю, что творю.
Можно, наверное, будет воспользоваться ключом. И закрыться от Него. Не пускать Его к себе в дом. Но тогда именно этот дом и станет адом. Тем местом в душе человека, куда Спаситель не будет допущен самим человеком. Совершенно осознанно.
Тогда какой смысл в ключе? И в двери? И в доме?»
- Борис Моисеевич! – По тропинке подбежал Фома. – Ух. Везде ищу Вас. Уезжаем на Биостанцию. Немедленно.
- Что-то случилось?
- Случилось. Расскажу в машине. Не хочу в темноте заполнять эфир. Мало ли кто услышит.

2. Искушения
Фома уже собирался было выкурить свою очередную «последнюю папиросу» и «назло глобалистам» отправиться в ближайший храм, как его остановило экстренное сообщение, которым были заполнены, видимо, не только тоннели визоров, но и всё пространство ноосферной сети.
Дослушав сообщение до конца, он выскочил из свей комнатушки, передал дежурившему на проходной агенту об услышанном, и ринулся на поиски Антона. Первым попавшимся прохожим оказался дружелюбного вида подвыпивший гражданин с рыжеватыми волосами и курносой рязанской физиономией.
- Скажите, пожалуйста, как пройти в церковь?
- В церковь? В одиннадцать часов вечера?
- Так сегодня же Пасха!
- Пасха… – растерянно повторил прохожий, и тень неподдельной печали легла на его веснушчатую физиономию. Он даже как-то ссутулился. – Надо же. А я и забыл. Замотался… а уже и Пасха пришла. Ну, идите на Приморскую, 12. Там у нас храм.
После чего, горестно вздохнув, достал папиросу и указал рукой, в какую сторону нужно двигаться.
Народу во дворике церкви было, прямо скажем, негусто. Линии, разделяющие пространство на «квадраты безопасности», были заранее подновлены. И теперь христиане ютились по «квадратам».
- Нет, отче, вот Вы мне, пожалуйста, объясните, - мимо Фомы в сопровождении священника прошествовала пожилая статная дама. - Ну что это у нас за Христианство такое получается, что человек от человека шарахается?
- Анна, ну ты же знаешь не хуже меня, есть Комиссия. Епархия обязана выполнять её указания. Указано – соблюдать «социальную дистанцию» - будем соблюдать. Ты что, хочешь, чтобы нас совсем закрыли и приказали «самоизолироваться»?
- Да я понимаю про то, что «кесарю – кесарево». Но так шарахаться друг от друга – как шарахаются теперь наши братья и сестры… Что-то в этом всём есть глубоко неправильное.
Дама с настоятелем прошли мимо, Фома не успел впустить в свою голову порцию искусительных мыслей по поводу этих «социальных пространств», как вдруг в его «персональном пространстве» образовался Антон, удивлённо уставившийся на своего товарища, обычно не отличавшегося благочестием.
- Ну что уставился, отец родной? На мне узоров нет. И цветы не растут. Но скоро придётся нам всем как-то маскировать свои «фэйсы». Давай. Мотаем на станцию. По дороге расскажу, что случилось.
Соприкосновение с карантинными реалиями вновь возмутило душу Антона состоянием недовольства, уже было улёгшимся, а потому срочное возвращение на Биостанцию избавило его от перспективы подпитывать это самое недовольство всё новыми и новыми порциями осуждений всего и вся.
- В общем, такие новости. – Как только церковный дворик стался позади, Фома тот час же ввёл Антона в курс дела. – Нас уже везде ищут. По визору транслируют наши морды лиц. Дикторши рассказывают срывающимися от волнения голосами о том, какие мы хорошие и перспективные учёные, а Моисеевич, оказывается вообще – непризнанный гений, которого сожрали конкуренты из недобитой эстрадной мафии Алисы Болотниковой. Типа он должен был стать лицом евразийской песни..
- Наверное, голосом? – Попытался поправить Антон.
- Нет, именно лицом. «Воплощением тех эстетических ценностей, которые уже считались было утерянными в эпоху второго НЭПа». То есть после развала Союза, но до «ковид-кризиса»..
- Да это понятно…
- Ну так вот. Борис наш Моисеич, оказывается, мог стать «тем, кто вернул бы отечественной песне былую душевность и интеллектуальность», но, как оказалось, его сожрали недобитые Коркиры Филипповы и их шушера эстрадно-развлекательная. И вот теперь, типа, опомнились, а гения нету. Киднепинг.
- И к чему призывают граждан?
- Ясно к чему. К бдительности. К проявлению активной жизненной позиции. Короче говоря, кто нас увидит, хоть кого-нибудь одного, - должны тут же сообщить куда следует.
И добавил:
- Да, кстати, это дело начали оглашать сразу же после начала пиар-кампании «Мёбиуса».
- «Мёбиуса»? Того самого?
- Того самого. Генерал всё изложил точно. А я ещё думал, что старый милитарист нагнетает.
- Слушай, Фома. Мне вот, что только что подумалось. А вдруг Борис клюнет на приманку? Всё-таки старый одинокий человек. Не реализовавший своего потенциала. Теперь может поверить в то, что его творчество кому-то нужно, может как-то повлиять на настроения в обществе. То-сё.
- Ага, и ещё ему предложат в рамках своей кампании поменять какие-нибудь запчасти, чтоб пожил подольше. Опять же – не себя ради любимого, а типа во имя всего хорошего?
- Может и клюнет. Чужая душа – потёмки. Ты бы клюнул на его месте?
Фома ничего не ответил. Антон продолжил:
- Вот то-то и оно. Агенты нас расчипировали, теперь Система нас найти не сможет. Только если кто-то не вычислит.
- Или если сами не прибежим…
 На проходной ребят уже ждал микроавтобус.
- Давайте живее. Срочно переезжаем.

3. Коммуникация. Разговор про карго-культ
Борис Моисеевич отреагировал на сенсационную новость достаточно сдержанно.
Во-первых, он отдавал себе отчёт в том, что за ним сейчас вольно и невольно наблюдают все, присутствующие в салоне автобуса. И давать повода ищущим поводов он бы не стал и в менее пикантной ситуации.
Во-вторых, эта новость была – с духовной точки зрения – прямым продолжением его размышлений о разумом-добром-вечном, точнее, о тщете всяческой суеты. Борис Моисеевич ожидал чего-то подобного. Ведь он буквально перед этим изволил поразмышлять о том, как замечательно ни к чему не привязываться, поэтому последовавшая вслед за прекраснодушными размышлениями ситуация «проверки на вшивость» была закономерна. И ожидаема.
И, всё же.
Легко отказываться от того, чего у тебя нет и не предвидится. А каково отказаться от того, к чему стремился всю свою сознательную жизнь, стремился страстно, не видя в таковом стремлении никакого «духовного криминала» - в том виде, в котором тогда он этот самый «духовный криминал» понимал…
Была ещё одна причина, но об этом – позже.
Святой Пасхальной ночью автобус шнырял по Тавриде, и это шныряние показалось Борису Моисеевичу вовсе не уходом от прилипчивых привязок, но каким-то сериальным продолжением суеты сует. Он прикрыл глаза, но задремать всерьёз помешала болтовня Дины вновь обратившей свои полные надежд взоры на младшего научного сотрудника Трастова:
- Фома, а чем вы вообще занимались в своей шарашке?
- У нас не шарашка, а институт Проблем Коммуникации. Что такое коммуникация? Передача и приём информации. Которые осуществляются при посредстве тех или иных знаковых систем. Их изучением занимается семиотика. Знаковыми феноменами являются также невербальные символьные системы, например, жестикуляция, язык животных. Ну, это помимо языка и явлений культуры в широком смысле. Это понятно?
- Это понятно. Дальше.
- В основе семиотики лежит понятие знака. Знак указывает на содержание чего-то там, и выражается в виде некой материальной формы.
Ключевое понятие семиотики - знаковый процесс. Семиозис.
Речь идёт вот о чём. Отправитель сообщения намерен передать некоему адресату кодированное сообщение по каналу связи.
Сколько, по-твоему, компонентов семиозиса необходимо для приёма/передачи информации?
- Ну как сколько! Три. Отправитель, адресат и само сообщение.
- А вот и нет. Пять. Ты забыла про канал связи и код. Например, для того, чтобы узнать: как работают эти камни, у нас пока что в наличии только один единственный компонент. Это мы. Те, кто очень хочет быть адресатом. Нет ни информации о способе установления канала информации, ни того, кто будет являться отправителем информации… Если, кстати, этот некто ещё захочет с нами иметь дело. Если захочет, то тогда будет актуальной проблема кодирования и раскодирования информации.
И канал обмена информации, и код – должны быть доступны восприятию сторон, участвующих в процессе обмена информацией. Отправитель чего-то отправляет такого, что адресат должен суметь расшифровать.
- Хорошо бы попробовать осуществить телепатический обмен…
- Это, конечно, теоретически было бы неплохо. Ведь если наши спецы приловчились зомбировать население «вражьими голосами», то почему бы этим самым неведомым строителям мегалитов не помещать свои сообщения непосредственно в башку тем из нас, кому доведётся стать медиумом. Кстати, надо полагать, что тебя к нам приставили именно по этой причине. Есть же теоретическая возможность того, что канал будет телепатическим. Хотя и у Антона крыша тоже подходящая. С одной стороны нежная и чувствительная, с другой – достаточно крепкая. Не «поедет».
Дина задумалась, но Фома не позволил ей углубиться в размышления.
- Но у тебя крыша чувствительней. И её дизайн вполне симпатичный.
Дине комплимент понравился, но, тем не менее, она не оставляла надежд выглядеть ко всему прочему ещё и умной.
- А если мы с Антоном не сможем расшифровать сигналы?
- Конечно, не сможете. Я в этом уверен на девяносто процентов. Вот для этого нас с Борисом Моисеевичем приставили. Нооскоп снимет впечатления, которые будут зафиксированы в сознаниях медиумов, а дальше уже начнём работать мы, спецы по знаковым системам. Не исключено ведь и то, что транслироваться будут некие чувственные образы, которые восприниматься будут вами сугубо субъективно. Но, может быть, повезёт. Покажут вам какие-нибудь там мерцающие разными цветами фракталы, а мы уже попробуем перевести эти мерцания в столбики цифирей. 
Борис Моисеевич решительно открыл глаза и вступил в разговор:
- Фома, голубчик, ну что ж вы перескакиваете с пятого на десятое! Прежде, чем выстроить канал передачи/приёма информации, необходимо, во-первых, установить: с кем мы собираемся иметь дело? Кто по ту сторону камней? И, главное, как оно работает!? Не собираетесь же вы вместе с Диночкой водить хороводы вокруг пирамид и взывать к Анубису или святому Христофору… Работа по поиску решения над проблемой, которая требует формирования полноценного исследовательского института, возложена на кучку законспирированных энтузиастов. Какой-то бред сумасшедшего! Если вдуматься…
- Насколько я понял, полусонные мои, работа нашей кучки законспирированных энтузиастов стихийно продолжается, - провозгласил Фома и толкнул дремавшего через проход Антона.
Тот буркнул что-то маловразумительное, но, по крайней мере, продемонстрировал свою готовность примкнуть к полемизировавшим энтузиастам.
- Фома, - Борис Моисеевич решил, что беседа поможет ему унять волнение, - любой толковый механик позапрошлого века, поглядев на агрегат из шестерёнок и тяг, например, на обыкновенные часы с пружиной, разберётся – что там к чему. Но это если есть на что глянуть. А если механизм находится внутри запаянного корпуса? А если внутри корпуса некий механизм, работающий по другим принципам? Например, кварцевый. А если там, внутри запаянного корпуса вообще нет никакого механизма? А есть просто макет. Игрушка. Или объект карго-культа?
Теперь проснулся уже и директор Биостанции, которого в срочном порядке присоединили к экспедиции.
- Как мраморный телефон из старого фильма про Старика Хоттабыча.
- И вправду, Юрий Владимирович, ведь объект карго-культа вовсе не обязательно должен выглядеть как туземный божок в виде идола, напоминающего какой-нибудь самолёт. Сделанный, например, из соломы. – Задумавшись, Борис Моисеевич, добавил с известной порцией сарказма: - Или как бардовская песня, аранжированная при помощи электрических гитар. Наша рок-музыка – это ведь тоже, своего рода, карго-культ. Фабрикация неких произведений, которые должны волшебным образом содействовать устроению той реальности, символами которой они являются.
- А что такое карго-культ? – Простодушно спросила Дина.
- Во время Второй Мировой американцы воевали с Японией, - зевнув, начал объяснение Юрий Владимирович. – Острова использовались в качестве баз американской армии. Грузы – продовольствие, вооружение, обмундирование – всё это доставлялось авиацией. Либо на спешно сооружённые аэродромы, либо, если остров был небольшим, сбрасывались с парашютами. Кое-чем американцы делились с туземцами. Папуасы видели, что если обозначить огнями взлётную полосу, то прибывает самолёт со всяческим добром. Если одевать на голову наушники и что-то говорить в коробку, соединённую с высокой палкой, то вскоре с неба прилетают ящики и тюки на парашютах. Таким образом, они решили, что для того, чтобы получать всяческие предметы, необходимые в быту и хозяйстве, надобно либо зажигать ритуальные огни, либо надевать нечто на уши и проговаривать ритуальные фразы.
Ну, американцы же поступали именно так. Туземцы видели всё это своими глазами. Поэтому когда японский милитаризм был повержен, и базы забросили за ненадобностью, то папуасы решили, что теперь некие таинственные духи будут присылать им подарки уже без посредничества американских солдат.
Построили аэродромы, сделали макеты самолётов из соломы, вырезали из дерева «радиопередатчики», одевают «наушники» из половинок скорлупы кокосового ореха и свершают ритуальные действия. Которые должны увенчаться появлением парашютов с имуществом. А то и целых транспортных самолётов. Вот, примерно так.
- К сказанному хочу добавить вот что. Термин появился с лёгкой руки Ричарда Фейнмана. Фейнман сравнивал некоторых учёных с самолётопоклонниками. Речь шла о тех, чьи исследования выглядят как научный метод, но по сути таковым не являются.
- Дорогой Борис Моисеевич, на кого это Вы так деликатно намекаете?
- Это не я. Это Ричард Фейнман намекает.
- И как сейчас поживают адепты этого культа? – Если Дина хотела узнать что-то для себя новое и необычное, она хладнокровно отсеивала всякие шутки юмора и даже скепсиса с сарказмами, и целеустремлённо продвигалась к тому состоянию, чтобы вновь сформированная в голове папка была заполнена информацией.
- А сейчас они вырезают из пальм всякие макеты приборов – ноутбуки, кнопочные мобилки и так далее и тому подобное, делают татуировки в виде чипов на лбу и на запястьях. И делают вид, что при помощи этих приспособлений выходят на связь с духами.
К сказанному остаётся добавить то, что одним из атрибутов культа является ритуальное бездействие. Построив «аэродромы» с «самолётами», туземцы ожидают появления парашютов в многодневном безмолвии. Ожидая «небесные дары», папуасы прекращают заниматься охотой, рыбной ловлей и собирательством.
Короче говоря, мечтая о «небесных дарах», дикари вообще «забивали» на пропитание и хозяйство.
- Но… Почему же они продолжают веровать в эти «дары»?
- Потому что управленцы этим регионом подбрасывают туземцам того-сего. Дабы те не перемёрли с голодухи. И эта гуманитарка лишь подкрепляет уверенность дикарей в своей правоте. После чего они продолжают строить соломенные самолёты с утроенной энергией.
- Да уж. Аналогия, конечно, прямая. - Антон вдруг решил, что появился прекрасный повод вывернуть дискуссию в то русло, около которого он уже давно топтался, но всякий раз воздерживался от того, чтобы высказаться прямо недвусмысленно.
- Предположим, что за нами наблюдают. Ведь наблюдают же за папуасами агенты тамошних структур глобального управления. Так и за нами, обитателями планеты Земля, наблюдают некие агенты. Кто они, эти агенты?
По большому счёту, у нас два варианта ответа на этот вопрос.
Всё зависит от ответа на вопрос Алёши Карамазова: во что мы веруем? Если веруем в инопланетян, то будем рассчитывать на милость или немилость их агентуры. Если веруем в Спасителя, то… То будем иметь в виду, что если мы станем совершать некие ритуальные действия, то откликнуться могут не только ангелы, но и, пардон, бесы.
- А чего это ты гипотезу об инопланетянах записал в религию?
- Фома, ну сам посуди. Символ веры материалистического квазирелигиозного культа сводится к тому, что «Мозг является святилищем Бессознательного». Именно оттуда к нам в сознание приходят Идеи. А кто их туда вкладывает? Правильно. «Мудрые» «зелёные человечки». И вот имен по причине того, что за человеками присматривают эти человечки – или ящерицы – мы и идём, типа, Путём Прогресса. Вот так. Соединяем фрейдизм с материализмом – и получаем полноценный религиозный культ.
Фома уже собрался было высказать что-то остроумное или даже колкое, но его опередил водитель микроавтобуса, который притормозил возле двух одинаковых легковушек и, повернувшись к пассажирам, запинаясь, объявил:
- Товарищи господа исследователи, я дико извиняюсь. Сейчас вам должны сделать какие-то приготовления. В общем, пересаживайтесь в эти два автомобиля.

4. Приезд в Аэропорт. Ещё одно ток-шоу
Аэропорт сиял как безумный алмаз. Впрочем, как алмаз поддельный. Сияние было вовсе не величественным, а каким-то мультипликационным. И ошеломить могло лишь на самое малое время, да и то, лишь тех, кто по каким-то причинам пребывал в относительно спокойном, не взвинченном состоянии.
Прибывшие на двух машинах члены экспедиции в сопровождении одного агента прошли через главный вход, однако, сотрудники охраны аэропорта развернули пассажиров как «непрочипированных». И если раньше достаточно было предъявить браслет с кодом и кое-какие карточки, то теперь, видимо, что-то изменилось. Теперь «непрочипированные» должны были проходить предварительный контроль в другом терминале.
Времени было достаточно. Путешественники отправились по тоннелю в направлении того терминала, где располагался пункт пропуска «непрочипированных», и где их могли, наконец, оприходовать.
Перед тем, как прибыть в аэропорт, Фоме, Антону и Борису Моисеевичу нанесли специальный макияж, который был незаметен человеческому глазу, но вводил в заблуждение механический глаз Системы. Глаз этот, точнее, тысячи камер слежения, уже могли получить команду – в числе многого прочего – выискивать среди мириад лиц ещё и лица трёх сотрудников Филиала Института Коммуникации, которые, как уже сообщалось службами новостей по некоторым тоннелям реальностей, были таинственным образом похищены.
Кроме макияжа, были вставлены линзы и надеты специальные перчатки, имитирующие отпечатки пальцев, соответствующие тем персонам, данные о которых содержались на электронных браслетах наших расчипированных путешественников.
Решение о срочной эвакуации экспедиции за пределы Евразийской Конфедерации было принято сразу же, как только по тоннелям реальностей заговорили о наших героях.
По всей вероятности, в конторе работал крот, видимо, передававший информацию о работе проекта «Космические врата». Налицо были все признаки запуска информационной кампании, одним из звеньев которой был поиск похищенных сотрудников. Заказчиком кампании могли быть лоббисты интересов корпорации «Мёбиус».
Дабы контора не угодила в ловушку, и необходимо было вывезти разыскиваемых «прогрессивной общественностью» сотрудников Филиала куда-нибудь за пределы зоны досягаемости информационных щупалец агентств, фабрикующих информационные поля, пока информация об их пропаже не превратилась из скандальной новости во вполне рутинное оперативно-розыскное мероприятие. Пока ещё этого не произошло, нужно было действовать быстро и решительно.
Генерал приказал вывезти членов группы Антона в Сербию.
Сербия была очень удобным, хотя и опасным местом.
Эти края не вошли ни в Дунайскую Монархию, объединявшую практически все те земли, которые некогда входили в состав Австро-Венгерской империи; ни в состав Босфорского Султаната, который намеревался было раскинуться от Каспийского мря до Адриатического.
И Дунайская Монархия, и Босфорский Султанат были воплощениями умеренного религиозного консерватизма (соответственно: католического и мусульманского), а также, своего рода альтернативами как фундаментализму (соответственно: восточноевропейскому и арабскому), так и постгуманизму, превратившему страны северной Атлантики в Содом и Гоморру.
Новые Габсбурги боролись с новыми Османами за Сербию, но это противоборство умело использовали в своих целях китайцы, выстроившие в этой части Балкан свой плацдарм. А, кроме того, та часть силового блока Евразийской Конфедерации, которая всё ещё продолжала считать себя сынами России, также не собиралась сдавать Сербию партнёрам.
Сербия, как обычно, кишела самыми разнообразными шпионами. Тут, на этом малом клочке европейской окраины Ближнего Востока было сконцентрировано так много агентов, представляющих силы со взаимно исключающими интересами, что столкновение этих интересов как раз и сформировали то зыбкое равновесие, которое позволяло Скупщине этой страны довольно продуктивно балансировать и сохранять какой-то минимально возможный уровень самостоятельности, совершенно немыслимый для других частей цивилизованного мира.
Поскольку в Боснии находились мегалиты, которые наша экспедиция могла исследовать на предмет возможности использования в программе «Космические врата», то решение было принято быстро и бесповоротно. В команде хватало «слабых звеньев», и рисковать было нельзя.
Прикрывая лица оказавшимися весьма кстати антиковидными масками наша группа перемещалась по закрытому тоннелю, опоясывавшему терминалы аэропорта. До Бориса Моиеевича, впрочем, точно так же, как и до всех остальных, долетали обрывки фраз, срывавшихся с динамиков визоров, размещённых на стенах тоннеля.
Один из этих обрывков заставил сбавить и даже приостановить шаг.
«- …Но если поступил тревожный сигнал о пропаже трёх сотрудников, среди которых и несправедливо замолчанный гений авторской песни Борис Херсонский, почему в дело поисков не вступают правоохранительные органы?
- В следственные органы ещё не поступили заявления ни от потерпевших, ни от родственников, ни от очевидцев…
- Какие «заявления от потрепевших»! – Перебила туповатого майора бойкая ведущая ток-шоу.
За кадром пустили заставку с записью идиотского смеха и прочими комедийными звуками. Но доставленный среди ночи в студию майор не сдавался. Поправив антиковидную маску, он продолжил озвучивать прописные для него истины резвящимся клоунам, а также пастве тоннеля восприятия:
- Для того, чтобы принять решение о возбуждении уголовного дела, следователь должен получить материалы, которые бы свидетельствовали о похищении человека или группы лиц. Может быть, указанные вами сотрудники уехали к кому-нибудь на дачу водку пьянствовать?
Ведущая растерялась, судорожно пытаясь прицепиться хоть как-то прицепиться к словам майора, дабы выдавить из недр своего сознания пусть и самую завалящую дежурную хохмочку. Но майор оказался не так прост. Теперь он вновь ощутил под ногами почву и, несмотря на мигания ламп и давящую на психику фоновую музыку, не просто не сдавался, но начал лупить деятелей телевизионных искусств Сводом Законов Конфедерации:
- А вот если материалы поступят, тогда – другое дело. Тогда уже можно будет наметить комплекс необходимых следственных действий. Определить: какие из них следует отнести к категории неотложных. И в какой последовательности их проводить?»
Слова майора, не вписавшиеся в сценарную канву ток-шоу, привычно потонули в словопаде рекламы, и наш агент нетерпеливыми жестами призвал пассажиров не задерживаться. По ходу перемещения по тоннелю он непрерывно переговаривался с кем-то при помощи автономных от ноосферной сети устройств связи.
Внезапно он остановился и окинул взглядом своих подопечных.
- Багаж! Где ваш багаж?
- Нет никакого багажа, выдернули прямо из тех мест, где мы культурно проводили время, - отшутился было директор Биостанции, но агент так зыркнул на него, что тот передумал привычно хохотнуть.
Агент тут же сообщил кому надо о возникшей проблеме, и теперь ожидал вводных. Путешественники прилипли к очередному висящему на стене тоннеля визору, где транслировалась та же самая передача.
Теперь, после рекламы, в студии появился лоснящегося вида юрист, который был срочно доставлен на подмогу развесёлой ведущей, не сумевшей, однако, загнать майора в уготованную ему сценарием лузу.
«- Господин майор, мы с коллегами отдаём должное Вашему чувству юмора, но ситуация такова, что всем нам, возможно, скоро будет не до смеха. Хочу напомнить собравшимся статью закона, регламентирующую условия проведения оперативно-розыскных мероприятий…
- А я, - перебила лоснящегося вновь повеселевшая ведущая, - хочу напомнить обитателям нашего тоннеля реальности, что в студию непрерывной чередой поступают вопросы примерно одного и того же содержания: «Почему нельзя отследить место нахождения пропавших сотрудников, воспользовавшись инструментами Системы всепланетной ноосферной Сети?» И вот господин майор пытается доказать, что подобное мероприятие, якобы, «является незаконным, поскольку будет нарушать конституционные права лиц, подозреваемых в похищении». Мы пригласили в студию юриста высшей категории, адвоката, представляющего группу журналистского расследования, господина Алксиса Блё. Господин Блё, пожалуйста!
- Да, Зарина, благодарю. Так вот. Проведение оперативно-розыскных мероприятий (включая получение компьютерной информации посредством обращения к Системе), которые ограничивают конституционные права человека, допускается на основании судебного решения и при наличии информации, о действиях, - Блё сделал драматическую паузу, - создающих угрозу экономической, информационной или экологическй безопасности Евразийской Конфедерации.
Вопросы есть? Вопросов нет.
- Вопрос, господин Блю..
- Блё!
- Ну да, простите, есть вопрос: «А на каком основании можно утверждать, что обсуждаемые личности каким-то образом замешаны в деятельности, представляющей угрозу безопасности? Где доказательства?»
- Доказательства будут! И очень скоро!» – Патетически закончила Зарина, и тут же по визору пошла сводка наиновейших новостей.
Агент, сопровождавший путешественников, наконец, закончил свои переговоры и собрал всех в кружок.
- Так, баулы с нашим багажом через час доставят к входу в терминал «В», где мы и будем проходить контроль. Сейчас мы перемещаемся в сетевую кофейню напротив входа в терминал. Её, вроде, на карантин не закрыли. И там ждём приезда багажа.

5. В Аэропорту. Продолжение
Стеклянная сетевая кафешка находилась как раз напротив входа в терминал. Фома пытался было продолжить обсуждение, прерванное во время пересадки из автобуса в автомобили, но коллеги реагировали вяло. Мысли были заняты другим.
- Антон, всё то, что ты говорил о вере в инопланетян как о якобы сформированном целостном квазирелигиозном культе, конечно, по-своему философично, но ты мне ответь на простой вопрос: ты что же, отрицаешь научный метод? Существование законов материального мира?
Антон посмотрел на товарища с нескрываемым недоумением.
- Фома, какой «научный метод»? Четыре часа утра.
- Ну, вот ты всё пытаешься встроить в ту или иную схему религиозного осмысления. Тут у тебя акосмический пантеизм; там – атеистический космизм; ещё где-нибудь какой-нибудь рептилоидный недофрейдизм… А есть просто законы механики.
- Фома. Если мы рассматриваем полёт стрелы или даже полёт космического корабля, бороздящего просторы Большого Театра, то мы оперируем законами механики. Которые не зависят от того, какой из пантеизмов мы будем использовать в качестве контекста. Но, если мы берёмся рассуждать о тех предметах, которые классическая механика объяснить не может, то тут уже без этих контекстов далеко не уедем. Давай пока оставим это. Что-то меня напрягать стали эти наши дискуссии.
Человек из кафешки сделал присутствие визора полнее и попивающие кофе с минералкой ощутили иллюзию своего пребывания в студии, где выступали молодые лидеры политических партий: либеральной «За новую экологию» и консервативной «Зелёная стена».
«- Процессы перестройки культурного пространства Евразийской Конфедерации показывают неудовлетворительную динамику, - сетовал один из экологистов.
- Это совершенно закономерно. Поскольку креативные личности, которые обладали необходимым потенциалом, были в своё время были оттёрты представителями эстрадных мафий и кланов. Озабоченных сохранением статус-кво, сложившегося ещё во времена Коркира Филиппова и Алисы Болотниковой, - вторил «зелёному» либералу не менее «зелёный» консерватор.
- Наглядным примером чего является творческая судьба Бориса Херсонского».
- О, Борис Моисеевич, Вы сегодня стали настоящей «звездой» тоннелей реальностей, - похлопал Херсонского по плечу Фома, который уже умудрился где-то разжиться чекушкой и оперативно употребить оную. – Скоро узнавать начнут.
- Да уж, только этого нам не хватало, - пробормотал Антон и обратился к человеку: - Любезнейший. Пожалуйста, перестройте визор на другой тоннель. Тошно от этой болтовни. Зверюшек включите там. Или чудеса природы. Ага, спасибо.
Работник общепита обратил внимание, что народ собрался непрочипированный, т.к. расплачивались браслетами.
«Наверное, религиозники», сонно поразмыслил он. И переключил визор на тоннель трансляции богослужений для самоизолировавшихся сограждан.
Трансляция Пасхальной всенощной уже завершилась и теперь передавали ролики с песнопениями Русской, Сербской и Грузинской церквей, которые, несмотря ни на что, продолжали держаться юлианского календаря.
- Борис Моисеевич, Христос Воскресе! Давайте облобызаемся! – Как оказалось, чекушек у Фомы было даже не две.
- Товарищи, попрошу внимания, - негромко обратился к ним агент. – Сейчас подвезут баулы со стандартными дорожными наборами. Всё должно выглядеть естественно. Вы направляетесь в паломническую поездку в монастыри Сербской Православной Церкви. Да, правильно, лучше и платок женщинам одеть. И ещё. Пожалуйста, не забывайте о том, что обращаться друг к другу нужно строго по тем именам, которые соответствуют вашим новым документам. Проходим в зал ожидания и располагаемся возле аквариума. Я захожу последним, чтобы подстраховать кого-нибудь в случае форс-мажора. Так. Машина с багажом прибыла. Выходим.
Из машины вышла Василиса и Дон Кихот. Из багажника достали наши сумки. Там,  помимо сменной одежды, находилась всякая всячина, призванная создать иллюзию подлинности этих наспех собранных «багажей». У Фомы в сумке лежал разрешённый таможней блок папирос, у директора – подарочное издание альбома с репродукциями фресок Дионисия и т.д. и т.п.
Кроме того, трое наших «жертв похищения» обнаружили в своих сумках чудовищно аляповатые курточки, которые нужно было одеть сразу же после прохождения контроля на входе в терминал. Кричащая расцветка этой одежды была смоделирована таким образом, чтобы затруднять работу оптических распознающих устройств. Дело в том, что, прежде чем распознать объект, системе необходимо его зафиксировать. И уже только потом включать процедуру распознавания. Но аляповатые картинки, сформированные из узоров, лишённых какой бы то ни было закономерности «подвешивал» работу системы распознавания ещё на стадии попытки фиксации объекта. Эти клоунские наряды должны были подстраховывать уже упоминавшуюся маскировку специальным макияжем. Перед контролем их не стоило одевать, чтобы не привлекать лишнего внимания охранников аэропорта.
Дело, конечно, вовсе не в том, что одежда так уж вопиюще безобразна. В наше время мужчина даже в каких-нибудь розовых кроссовках и жёлтых в фиолетовую крапинку кальсонах уже никого не удивит. Что уж говорить про курточки с репродукциями шедевров дегенеративного искусства. Всё дело просто в том, что если локальная система распознавания «заглючит» уже на проходной, то это вызовет ненужные вопросы и подозрения. Тем более, что шум с пропажей пока ещё не перешёл из категории сенсации СМИ - в категорию уголовного производства, поэтому как бы не истерили ведущие тоннелей визоров, на базе данных службы охраны аэропорта эта шумиха никак не отразится. Пока, во всяком случае. А решение вопроса таможенного и пограничного контроля должны были обеспечить свои люди в организации.
На проходной терминала проблем не возникло. Нет, охранники, ясное дело, повозмущались серостью и дремучестью «религиозников», отказывающихся от удобных средств идентификации и приобщения к благам ноосферной сети. Пытались организовывать мелкие пакости вроде придирчивого досмотра багажа. Но, поскольку придраться было не к чему, тем всё и закончилось.
А вот уже в зоне ожидания возникла проблема.

6. В зоне ожидания
Фома решил отпраздновать счастливое преодоление мытарств. Но поскольку боезапас чекушек был израсходован на дальних подступах к проходной терминала, то он «весёлыми ногами» отправился на поиски неспящего киоска. Киоск был счастливо обнаружен. Искомый товар был в наличии, но тут выяснилось, что торговая сеть, к которой принадлежит этот киоск, не обслуживает браслеты. Кассовый аппарат был уже не приспособлен к операциям с устаревшей системой электрокошелька.
Нельзя сказать, что Фома воспринял этот удар судьбы хладнокровно.
Скорее, наоборот.
Вначале он попытался шутить. Но, поскольку семантические доминанты озвучиваемого Фомой текста оставались для торговой работницы вне пределов рационального осмысления, то немудрено, что, вместо того, чтобы войти в положение пилигрима, продавщица пригрозила вызвать охрану.
Неудавшийся юморист не был готов к такому повороту, и в нём внезапно заговорила харизма обличения.
- Ничтожные рабы! Как же дрожите вы над своими оковами! Ничего вам, кроме пайка не нужно!
Фома с Василисой обнаружили манифестанта, покинувшего кресло возле аквариума, как раз в тот момент, когда его проповедь была услышана сотрудниками охраны аэропорта. И теперь ему пока ещё вежливо, но уже достаточно безапелляционно предлагали пройти в отделение, где можно будет определить и его личность, и размер штрафа за попытку нарушения общественного спокойствия.
Василиса пыталась было вмешаться, но ей дали понять, что заботиться о попутчиках нужно было раньше, а теперь гражданин пройдёт куда следует. Тогда она последовала вслед за узником и сатрапами, наступившими на горло певцу свободы, а Антон помчался к агентам, находившимся рядом с остальными тремя членами экспедиции.
Выяснив, что пока что ничего страшного Фоме не грозит, агенты отправили Антона к аквариуму, а сами остались у кабинета, надеясь, что их документы произведут на охранников нужное впечатление, и вопрос с задержанным будет закрыт.
В аэропорту было полупустынно. Закончилась первая неделя очередного коронавируса, и к исходу этой седмицы количество функционировавших авиалиний неуклонно уменьшалось.
Дина и директор дремали, а Борис Моисеевич Херсонский в глубокой задумчивости упёрся глазами в стеклянный ящик с водой.
- Ну, Антоша, что там?
- Да, всё закономерно. «Пел немузыкально. Скандалил. В общем-то, правильно, что взяли». Надеюсь, агенты быстро вызволят. Авось, пойдёт на пользу.
- Я бы не стал так легкомысленно относиться к любым – даже внешне комичным и, вроде бы, малосущественным – неприятностям. Особенно теперь, когда мы явно стали героями интриги. Точнее, не героями, а пешками в чужих играх.
- Да я понимаю. Просто изображаю бодрячка. Что толку паниковать. К тому же, какое-то душевное выгорание. Даже, пожалуй, не выгорание, это будет сильно сказано. А так… апатичность, вызванная ясным осознанием того, что поставленная перед нашей группой задача не может быть решена силами участников проекта.
Борис Моисеевич слушал молча. Поставленная перед ним лично задача вполне могла быть выполнена уже в ближайшие часы. Но могла быть и провалена.
Причём выполнение задачи вовсе не обязательно может стать той малой победой, которая даст новые шансы. Напротив, провал миссии может стать внутренней победой.
Между тем, Антон продолжал:
- Ладно, я вот хотел бы вернуться к неоконченному разговору про культы карго. Неужели Вы полагаете, что всё то, что Вы и Ваши единомышленники пытались возродить у нас вместо шансонов и рэпов, - всё это карго-культ?
Борис Моисеевич молчал, и Антон сам отвечал на свои вопросы:
- Какой же это карго-культ, если Вы работали с Русским словом? Просто эстетика, так сказать, код, используемый в нашем канале передачи информации, был написан не нами, а англо-саксами? Ну, так что же! Использование чужой знаковой системы - это никакой не карго-культ. Это не поклонение джинсам и жевательной резинке, о котором писали наши культурологи, исследовавшие причину катастрофы Советской цивилизации. И как раз Вы шли верным путём. Не напяливали косоворотку на «Человеков-Пауков», а наоборот, облачив героев Достоевского и Гоголя в кроссовки и бейсболки, создавали ситуацию, при которой возможна культурная конкуренция.
- Конкуренция… Не нравится мне такое определение. Отдаёт пошленькой такой деловитостью. Но раз уж прозвучало это слово, расскажу кое-что.
Борис Моисеевич оторвал, наконец, свой взгляд от содержимого аквариума и повернулся к Антону.
- После окончания университета я пошёл работать в контору, которая существовала на гранты Сороса. Между прочим, тогда, в начале нового тысячелетия, в подобного рода конторах собиралась не одна лишь только «демшиза», так что не торопись записывать меня в «либераста» со стажем. Я и сам в молодости бичевал всяческих «атлантистов» и местных их прихвостней.
И вот однажды сидим мы за столом. Нет, это было ещё до т.н. «корпоративов». Никаких виски, никаких водорослей, на которые нашего тщеславного Ваньку-дурака подсадили. Нет. Просто оливье, бутерброды и водка. Дело было на Украине, я раньше там обитал. Там, кстати, советский дух такой реликтово-человечный дольше сохранялся, чем тут у нас, в Конфедерации. Да. Как ни странно. До майданов там была атмосфера конкуренции культур. Сосуществовали украинские нацики с великорусскими шовинистами, либеральные продвинутые космополиты с романтиками всего советского и так далее, и тому подобное. Сейчас в это трудно поверить, но как раз отсутствие пресловутых «лихих 90-х» проявилось, в числе прочего, и в том, что сохранялась достаточно тепличная атмосфера.
И вот сидим мы, закусываем, а один из наших старших товарищей заявляет нам: «Вот вы не любите американцев и их местных прихвостней. Дескать, культура не такая. А дай вам возможность, сможете вы сделать что-то альтернативное? Вот представьте себе, вдруг что-то переменится, вызывают вас куда надо и объявляют, что времена переменились, и теперь вы, дорогие антиглобалисты, можете формировать сетку вещания, и наполнять контент».
Ну, тогда слово контент ещё не использовалось, но смысл такой.
Решили мы, что мысль здравая, и что нужно прекращать бранить макдоналдизацию, а, вместо этого, самим что-то делать. Ресурсы кое-какие были… Но главное, тогда и делатели были, и среда, готовая не просто потреблять, а сопереживать. Сейчас в это трудно поверить, время не то. Но тогда было так.
И чем же закончилась эта конкуренция…
Те, кто чуял мировые тренды, тот и победил.
Мы публикуемся в самиздатах тиражами в пятьсот экземпляров, а те, кто «сёк фишку» - в глянцевых журналах с гонорарами. Мы устраиваем концерты и выставки в третьеразрядных клубах, они – на главных площадках. Мы пропихиваем свои записи на местные радиоканалы, они – в телевизорах. А вышли практически из одной и той же среды, и одарённость была примерно одинаковая.
Потом, спустя четверть века, вроде и появилась возможность что-то делать, да время настало уже совсем другое. Время потребления «развлекательного контента». Да. Теперь уже это словцо можно применить по назначению.
Вот они сегодня льют свои крокодильи слёзы по поводу того, что, типа «вай-вай, как нехорошо, скушали человека, а могла культур-мультур пойти другим путём!» Да не могла она пойти другим путём, потому что какой мотор бы не стоял на паровозе, а приедет поезд туда и только туда, куда предварительно были проложены рельсы.
Разве что ломать паровоз и предлагать двигаться пешим ходом… Так ведь порвут же пассажиры. Порвут на части любого, кого заподозрят в желании остановить это безумное метро.
Ладно. Всё это – прописные истины. Не хочу перегружать тебя пессимизмами своими.
Что же Фому всё не ведут и не ведут? Пойду, посмотрю: как там ситуация развивается. Заодно разомну копыта.

7. Две цивилизации
Борис Моисеевич Херсонский тяжело поднялся и поплёлся по зоне ожидания. Курточка с идиотскими кляксами, которую он нахлобучил перед этим, ещё сильнее подчёркивала какую-то трагичность, которую являл весь вид этого человека, будто бы прогуливающегося по эшафоту.
- Антон Павлович, сколько там до начала регистрации осталось? – Директор Биостанции, видимо, решил, что поспать всё равно не получится, а потому тоже вознамерился довести до какой-то логической завершённости разговоры об огромных каменных многоугольниках.
- Часа два.
- Ага. Хорошо. Я, собственно говоря, вот о чём. Ещё раз позволю себе напомнить, что выстраивание версий - это точно такой же творческий процесс, как и успешное решение поставленной задачи. Вы готовы меня выслушать?
- Да, конечно, Юрий Владимирвич.
- Во всех древних сооружениях видны следы двух цивилизации. Первая, более ранняя, использовала природные объекты, т.е. то, что Бог создал. Мы пока не знаем: с какой целью использовала и как, она использовала. Природные объекты.
- Места Силы.- Дина решила, что проспать такой разговор никак нельзя. Тем более, что она вовсе и не спала, а тихо волновалась за Фому.
- Эти места можно «усиливать» условно говоря. Что воплощается в неких «дополнениях», надстройках. Но в самой основе – нечто, созданное не человеком. Это условный «Египет». В основаниях великих пирамид всё же скальные комплексы. А «полигоналка» - это просто создание искусственных скальных комплексов с заранее заданными свойствами.
- Это мы говорим сейчас о первой цивилизации, - уточнил Антон.
- Да. А вторая цивилизация – это условный «Вавилон». Там нет привязки к природным объектам. И сами пирамиды ступенчатые. И построены из глины, а не из камня. И нет никаких привязок к «местам силы». Хуже того. Сами эти «места силы» пытались создавать за счёт жертв. Это магия в европейском понимании.
- А в Египте что, разве не было мистики?
- В Египте тоже мистика была, но на, условно говоря, «вавилонскую» был очень строгий запрет. Мистика была, а оккультизма не было. Поэтому в недобитом нашем Православии до сих пор условный Египет остался. Во всем внешнем мире – «Вавилон».
- Я бы не стал идеализировать поздний Египет.
- Да, конечно. На поздних стадиях развития Египта тоже оккультизм попёр. Но, всё же, это были некие благочестивые «целители», но не маги «Вавилона».
- Дина, Вы у нас благочестивая «целительница»? Или замаскированная колдунья? – Антон, прикрываясь прибауточками, решил, что настало время расставить точки.
Дина промолчала, решив не рисковать в споре с учёными мужьями.
- Между прочим, агент просил нас обращаться друг ко другу по тем именам, которые указаны в наших билетах.
- Ну, это касается только нас троих, пропащих. Продолжайте, Юрий Владимирович.
- Раз уж мы противопоставили мистику древнего Египта оккультизму Вавилона, то противопоставление это имеет яркие символы. Великие Пирамиды – это, скорее, молитвенное вопрошание, а Зиккураты – оккультно-магическое действие. К «Вавилону» относятся и более поздние цивилизации Центральной Америки. Там традиция сопребывания со Творцом уже была утрачена полностью. И остались игры с бесами.
- Мне встречалось сравнение зиккуратов с «молитвами из кирпичей». – Антон подумал, что просиживание на экуменических конференциях, всё-таки, было не совсем уж пустопорожним времяпрепровождением. – Библия говорит нам, что Вавилонскую башню строили, чтобы она стала «высотою до небес». Тщеславная пытка подняться над своей немощностью и попытка навязать Творцу своё общество.
Дина заёрзала, поскольку сама для себя она до сих пор не решила: насколько далеко простирается её «благочестие». Себя саму она считала человеком с редкими способностями, а потому разговоров «про гордыню» не приветствовала.
- Дина, а что такое «Места Силы»?
- Вы меня, Антон, решили проэкзаменовать?
- Я совершенно серьёзно. Всех нас ждёт экзамен, причём гораздо скорее, чем это может нам казаться.
Дина не стала ничего говорить. Не станет же она рассказывать директору Биостанции и руководителю экспедиции некие общие места. В любом случае: хоть скажи она что-то неверное, хоть верное; в любом случае это будет выглядеть одинаково глупо с её стороны.
- Легко сказать: «Место Силы»! А суть-то в чем? Человек, даже с пробуждёнными сверхспособностями, не сможет ворочать гигантские куски скалы. Сил не хватит.
- А если предположить, что в «Месте Силы» у человека открывались способности воздействовать на структуру вещества? Ведая подлинные имена вещей, Логосы, вероятно, появлялась возможность силой слова трансформировать кристаллическую решётку скальной породы. – Дина, всё-таки, рискнула вступить в спор. Да ей уже нечего было терять. Не слыть же «рёрихнутой» дурой в самом деле!
- Хорошо. Ну, допустим люди эти огромные блоки сначала «вырезали», потом перемещали, потом «обрабатывали», потом укладывали на место. И всё - «силою мысли». Точнее с помощью магии. Но ведь человек не имеет внутри себя ядерного реактора, чтобы такую работу проводить. Энергетика слабовата. Это только с помощью «внешних сил» такое сделать можно.
Значит, вступал в контакт с кем то. С кем? С «джиннами»? Выходит так, что каким-то образом человеки входили в контакт с демонами.
Поэтому в сказках о джиннах за одну ночь воздвигающих и разрушающих города есть момент истины. Потому и все «боги» в древности были антропоморфны. К абстрактным силам межатомного взаимодействия не обратишься. А к «джинну», «демону»,  - пожалуйста.
Каким-то образом обретали власть над этими существами. Это их и погубило.
- Кого погубило? – Дина не сдавалась.
- Да как кого? Допотопную цивилизацию.
- А как же знание «подлинных имён»?
- Возможен – в числе прочих – подчёркиваю! И такой ответ: пока человек сохранял близость к Богу, и знал подлинные имена этих сущностей, то мог и власть над ними сохранять. Чем больше в гордыню впадал, тем дальше отходил от Бога, пока и сам не попал им в подчинение. Так что это знание и погубило допотопную цивилизацию.
Погубит, кстати, и нас, если мы полезем в эти трансформаторные будки без резиновых перчаток. Потому что сегодня любые обращения к этим силам вне Церкви приведут только к катастрофе. Нельзя с Содомом бороться при помощи Вавилона.
В лучшем случае – просто так шибанёт, что полезший ковыряться в этом генераторе «папа-мама» забудет. В худшем случае – заморочат голову похлеще «вражьих голосов», зомбирующих потребителей ноосферной сети. Человек или с ума сойдёт, или просто погибнет - во всех смыслах. Вне Христа - спасения нет. И 2000 лет назад была поставлена точка.
- И, всё-таки, не стоит забывать того, что эта допотопная цивилизация разделилась. Недаром же «Египет» уцелел, растворившись в Христианстве, а Индокитай и Мезоамерика погибли в страшной катастрофе. И на их обломках возникли откровенно сатанинские карго-культы.
- Согласен, Юрий Владимирович, но, что-то я стал беспокоиться за Фому. Да и Борис Моисеевич куда-то пропал.

КОНЕЦ ПЯТОЙ ЧАСТИ