Запоздалая весна

     У Владлена Иосифовича был враг, которого люто ненавидел всей душой, всей сердцем, и который  с огорчительной настойчивостью напоминал о себе чуть ли не каждый день, когда приходилось смотреться в зеркало.    
     Этим врагом было безудержно летящее время, стремительно наматывающее на жизненном счетчике дни, недели, месяца и годы.   
     Всякий раз, когда брился и видел свое зеркальное отражение, ему становилось печально. Время прибавляло седины, все чаще появлялись  новые морщины, не так блестели глаза, как раньше, и утомительным казался взгляд. Время раздражало, приводило в крайнюю степень подавленности и наводило на горькие размышления. Он ненавидел время, вернее не само время и его ход, который он понимал никак невозможно остановить, он ненавидел неумолимо приближавшуюся старость.
     Владлен Иосифович хотел оставаться в таком же возрасте, в каком пребывал. Пусть время идет, бежит, а вот стареть он не хотел. Он боялся старости и вместе с ней наступающей физической немощи. Все это мучило, подавляло, и все мысли вращались возле одной идеи - как сохранить возраст.      
     А лета были уже не молодые, куда там, даже уже как больно серьезные – недавно ему перевалило за шестьдесят пять. Как подумает, что уже отмотал на своем жизненном календаре полвека, да еще к этому, ни много - ни мало, а   пятнадцать годков прибавилось, так становилось прямо не по себе, и сжималось сердце от невеселых дум о будущем.
     Владлен Иосифович старался вести здоровый образ жизни - не курил, по утрам делал зарядку и, если удавалось, то вечерами, не спеша, прогуливался в сквере у дома. Строго соблюдал диету и спиртным не злоупотреблял, разве что по праздникам в кругу знакомых, да в кампании с представительницами слабого пола, к которым питал самые, что ни наесть притягательные чувства.
     Жил один в просторной четырехкомнатной квартире, куда порой слетались на огонек молоденькие, длинноногие, грудастые и не очень, брюнетки и блондинки, мечтающие выгодно выскочить замуж.
     Большинство из них здраво рассуждали, что в это неустойчивое финансово-кризисное время одним трудом и вузовскими знаниями хорошую партию не сделаешь, а жизнь строить надо и гнездышко свое вить надобно. А посему, прицеливались на выгодный союз с мужчиной, пусть и в почтенном возрасте, но с достатком и положением.
     Хоть и наступил пять лет назад пенсионный возраст, но Владлен Иосифович продолжал трудиться. Правда, что не работать?! Являлся он владельцем и в тоже время руководителем одной небольшой торговой фирмы, так что финансовый достаток присутствовал, как и соответствующее положение.   
      Чувства чувствами, а материальную основу никто не отменял. Это только в книжках с милым рай в шалаше, а нынешняя жизнь учила практическому взгляду и на такую вещь как семейные отношения.  Существовала и другая категория с диаметрально противоположными взглядами, которые признавали ценность самой любви, но те, кто вращался вокруг Владлена Иосифовича, под нее никак не подходила.
     Сам Владлен Иосифович брачными  узами себя обременить не стремился, больше того, он уже имел опыт двух браков, которые, не сумев закрепиться, распались по причине его амурных похождений.
     Непродолжительные годы семейной жизни научили прагматизму в общении с женщинами, и он предпочитал легкие, ни к чему не обязывающие отношения, которые ограничивались лишь эмоционально чувственной сферой, принося  мужское удовлетворение.
     Так что как только замечал попытки завладеть его сердцем, то пресекал их на корню, и с ними притязания на жилую площадь и далеко не тонкий кошелек.
     Следом ушедшей с его амурного горизонта, на пороге вскоре появлялась очередная новая пассия. В кофточке с глубоким разрезом и короткой юбчонке, для подчеркивания всех видимых женских прелестей, и с таким же умом, новая претендентка на заветное обручальное золотое кольцо, обязательно с  бриллиантом, вынашивала одну лишь мысль – как бы ловчее подхватить под локоток  папашу с солидным состоянием. Как и предшественница, она начинала плести невидимую сеть для заманивания под венец, согревая своим молодым и пышущим жаром телом его широкую постель.      
     Владлен Иосифович стал все чаще замечать, что не только морщины появляются на лице, но и слабеет само тело, скрытое под оболочкой модной дорогой одежды.
     Пуще того, понимание,  что начинает иссякать его мужская сила, не только пугало, но и возникающие по этому поводу разные мысли вгоняли в холодный приступ страха. Это был крах!
     Широко рекламирующиеся с экранов и газетных полос таблетки, которые употреблял, дабы подобающе выглядеть в общении с молоденькими красавицами, только поднимали давление, от них кружилась голова, и учащенно  билось сердце, готовое, казалось, вырваться из груди. 
     Навязчивые мысли о наступившем увядании когда-то готового к близкому общению с женским полом организма он всячески старался от себя отгонять, но они все чаще и чаще будоражили его, заставляя страдальчески осознавать, что время, которое он ненавидел и пытался обмануть, продлевая свое мужское долголетие, берет свое.   
     Вот и в этот раз, приняв пару повышающих мужской тонус таблеток, после которых, увы, безуспешно пытался установить близость с очередной  приглянувшейся, как называл про себя «милашкой», он изнеможенно выполз из постели и нетвердой походкой, покачиваясь, словно на палубе во время морской качки, побрел из спальни.   
     С трудом переставляя ноги, казавшиеся налитыми свинцовой тяжестью,  еле дыша и держась рукой за грудь, в которую внезапно ударила молниеносная острая боль, сменившаяся растекающейся теплой обволакивающей волной по всему телу, с трудом добрался до ванной.      
     Включив свет и открыв кран, плеснул в лицо холодной водой. Посмотрелся в зеркало.  Отображение лица подвергло не то, что в глубокое отчаянье - он просто не узнал себя. На него глядел дряхлый морщинистый старик с темными под глазами кругами, потухшим и усталым от прожитых лет взглядом. «Неужели это я?! Боже, что со мной?!» - невольно мысленно пронеслись вопросы, и тут кинжальная боль снова пронзила  грудь.
     Пытаясь удержаться за край раковины, он медленно опустился на белый кафельный пол....
     Владлена Иосифовича на скорой помощи, вызванной ни на шутку перепуганной красавицей, которая сразу же по приезду врачей, покинула приглянувшуюся ей обитель, и как оказалось навсегда, доставили в больницу. 
     После недельного пребывания в реанимационном отделении, где доктора не отходили от больного, его перевели в палату, в которой стояли всего две койки. На одной лежал мужчина средних лет, и по всему было видно, что дело у него идет на поправку и, видимо, скоро выпишут. 
     Соседа, которого звали Игорь, а медицинские сестры из отделения величали просто по отчеству - Сергеевич, ежедневно навещали родные. Шумной гурьбой вваливались в палату дети, из которых младшему было десять лет, а старшему стукнуло уже четырнадцать.
      «Да угомонитесь же! Не на улице!» - строго покрикивала,  дабы  соблюдали больничный покой, в  тоже время ласково смотря на них, мать.  Супруга заботливо выставляла на тумбочке у кровати, принесенные из дома продукты, при этом, приговаривая, что, мол, поправляться надо, все-таки витамины, да и врачи их советуют употреблять.
     Сосед улыбался и всегда старался отшутиться, мол, не слон, столько не съесть. Смотря на налитые спелостью яблоки и оранжевые в своей раскраске апельсины, отмахивался: «Фрукты лучше сыновьям отдай, а то  мне еды и так по горло!».      
     Владлен Иосифович при их появлении поворачивался на бок и отворачивался к стене, претворяясь, что спит. Всякий раз супруга соседа, косясь на него, шепотом выговаривала детям: «Видите?! Больной человек спит, так что видите себя тихонько!».
     Как-то в очередной раз, когда она с детьми находилась в палате, Владлен Иосифович по обыкновению лежал, закрывшись с головой одеялом и делая вид, что спит непробудным сном. Сквозь тонкое покрывало он услышал, как она в полголоса поинтересовалась у мужа:
     - Какой раз к тебе наведываемся, а у него никого. Может нездешний? 
     - Не знаю, но может быть. По крайне мере к нему никто не приходит. 
     - А что сам говорит-то? – снова, стараясь говорить негромко, спросила она. –  Видать плохо ему здесь одному!
     - Почти не разговаривает, - ответил ей супруг. -  Не желает, видать, общения. Пытался с ним заговорить, так не получилось, все как-то отвечает односложно. Видимо, на душе тягостно, а может какие раздумья, так я не беспокою. Вот, книжки твои читаю, - глазами показал на принесенную женой стопку детективов. – Он же все больше молчит.    
     - Человек в возрасте, - жалостливо вздохнула супруга. – Видать точно приезжий. Ты расспроси – может ему что надо? Вдруг, кому  сообщить?
     - Хорошо, - отозвался сосед. – Проснется, спрошу.
     После ухода жены с детишками, заметив, что Владлен Иосифович повернулся на спину и, открыв глаза, молча уставился в потолок, сосед обратился к нему:
     -  Не спите? Только сейчас супруга ушла, интересовалась – может вам что принести или кому сообщить, что находитесь здесь? А то, какой день в палате, а никто не приходит. Сами-то откуда будете?
      - Отсюда, в этом городе родился, здесь и помирать, - не отрывая взгляд от потолка, печально промолвил Владлен Иосифович и тяжело вздохнул: - Один я, в последний путь  и проводить будет некому.    
      Мрачные мысли о наступившей старости, с которой он никак не хотел смириться, и неминуемом приближении жизненного конца, одолевали его. Какой теперь смысл существования? Зачем жить, безрадостно встречая и с печалью провожая каждый день? Семьи нет, а те, с которыми делил постель - были разве что для утех. Да и этому занятию, честно признать, кажется, здоровье уже протрубило отбой. Друзья? А что они?!  Есть два товарища, но  с ними в последнее время стал встречаться все реже: у них свои семьи и заботы, да и здоровье  все чаще и чаще стало их подводить. А говорить с ними о болячках, все равно, что жаловаться на ушедшие в невозвратность года и сокрушенно кивать головой, признавая, что уже вошел в серую осеннюю пору своей жизни, за которой лишь темень и холодная земляная сырость.               
     - Ну, это бросьте! – пробасил сосед. – Сколько вам лет?
     - Седьмой десяток идет, - отозвался Владлен Иосифович. – Вот уже на больничной койке, а ведь раньше скакал, как жеребец. Если где и покалывало, то крепился, старался не придавать значения. А тут инфаркт - вот как  вышло. 
     - Вылечат, - категорично рубанул сосед. – Конечно, придется следить за собой, так сказать, оберегаться, но это не страшно. А о могиле рано подумали. Возраст, конечно, вызывает уважение, но не помеха. Мой отец до девяноста лет дожил, так что гоните от себя всякие мысли о косой. 
     - У каждого своя судьба, - грустно вздохнул Владлен Иосифович и больше ничего не сказал, лишь молча повернулся на бок.
     Сосед, видя его не желание продолжать начатую беседу, недоуменно пожал плечами и взялся за книжку.
     Через пару дней соседа выписали.
     - Давай, дед, поправляйся! – прощаясь, произнес он. – Это тебе! – и водрузил на тумбочку кулек с оставшимися у него яблоками,   которые принесла из дома супруга.   
     - Спасибо! – тихо промолвил Владлен Иосифович. – Возьми лучше детям. Мне не надо.
     - Это, считай, от нас! – отрезал сосед. – И никаких разговоров! 
     Теперь в палате Владлен Иосифович остался один, но это не огорчало,  скорее наоборот: мыслями он ушел в себя. Мрачные до глубины слез, они терзали сердце и разрывали душу. Ему было жалко самого себя, жалко прожитых лет. Как жил? Для чего? Что добился? Выходит жил, существуя для себя одного, любимого. А вот случилось оказаться на больничной койке – и некому даже справиться о его самочувствии. От обиды на самого себя, сознавая, что меркнут лучи его жизни и в бессилии что-либо изменить,  крепко сжал зубы – единственное, что мог сделать. Одинокая слеза скатилась по морщинистому лицу, и он ее не утер, лишь молча закрыл глаза. 
     Принесенный ужин остался не тронутым. Медсестра, зайдя в палату, укоризненно покачала головой.
     - Больной, это не порядок! Питаться требуется для поддержания организма.
     - Не хочется, - буркнул Владлен Иосифович. 
     - Понятно, что аппетита нет, но ничего страшного – вы через силу попробуйте! - нравоучительным тоном произнесла она.      
      - Оставьте меня, - мельком взглянув на нее, тихо попросил Владлен Иосифович. – Пожалуйста!   
     Медсестра вздохнула и перед тем как выйти, недовольно бросила:
     - Себе только хуже делаете!  Так не поправитесь!
     Всю ночь Владлена Иосифовича мучили нахлынувшие воспоминания и размышления. И все выходило, что бессмысленно пролетели годы, и ничего путного не сделал, разве что сумел капитал сколотить для далеко не безбедного существования. Но для чего? На них здоровье не купишь, да и молодость не вернешь. И не нашел родное сердечко, хотя женщин повидал достаточно, но так и не создал семейного очага, который бы согрел в мысленно отгоняемую и не приемлемую сердцем, но неминуемо наступившую пору старости. Остался один на всем белом свете и виноват в этом, прежде всего, лишь сам.
     Только на рассвете забылся в сморившем его сне.
     Принесенный завтрак также как и ужин остался не тронутым.
     При утреннем обходе лечащий врач обратил внимание на осунувшееся лицо Владлен Иосифовича. На задаваемый вопросы больной отвечал кратко, а безучастный ко всему взгляд и стоявшая на тумбочке посуда с едой  свидетельствовали о полной апатии к процессу выздоровления.   
     - Что с вами? – не выдержал врач. -  Почему от пищи отказываетесь?  Так не только с постели не встать, а и загреметь - куда подальше можно.
     - Мне все равно, - погруженный в свои тяжелые думы подавленно   промолвил Владлен Иосифович и с застывшей душевной болью в глазах посмотрел на доктора. 
     - Вот что, всякие дурные мысли из головы выбросьте! Поверьте мне, они только усугубляют ваше внутреннее состояние. Думайте о чем-нибудь хорошем.      
     После осмотра дежурной медсестре на посту наказал тщательней следить за больным, чаще заглядывать к нему в палату:
     - Не нравится мне его настроение, захандрил дед, так что будьте внимательней!      
     Весь день Владлен Иосифович лежал, не проронив ни слова. Приходила медсестра, ставила укол, капельницу. Он, лишь тяжело вздыхая и устремив взгляд в потолок, безмолвно воспринимал все процедуры.
     Принесли обед, на который он даже не взглянул. Затем в палату пришла санитарка, приступила к влажной уборке пола. Потянулась тряпкой, намотанной на конец швабры, под кровать, и невольно посмотрела на него:
     - Давно здесь?
     Владлен Иосифович лишь скосил взгляд и промолчал – к чему говорить?!
     - А что не едите? Обед уже остыл, - снова спросила она.
     В ответ ни слова.   
     - Что, так плохо? – участливо поинтересовалась санитарка. – Может чем помочь?
     - Ничего мне не надо, - еле выдавил из себя Владлен Иосифович.
     Стараясь не причинять беспокойства, санитарка  отошла от постели.
     Владлен Иосифович не заметил как она ушла, унося с собой поднос с остывшими давно обедом и завтраком, бесшумно закрыв за собой дверь. Теперь он снова остался в палате один. Один, как и во всей этой жизни, моменты которой вспоминал в тягостно печальной задумчивости. Зачем он жил? Кто будет о нем вспоминать, пусть даже и изредка, когда придется уйти в иной мир?
     Далеко невеселые мысли одолевали его, и на душе было не то что пасмурно, а просто противно. 
     Принесли ужин. Дежурная медсестра, придя с градусником измерять температуру, заметила, что он так и не притронулся к пище. 
     - Вы так и не поели? – изумленно посмотрела на него. – Что беспокоит,  волнует? 
     Владлен Иосифович молчаливо помотал головой. Ну не скажешь же ей, что волнует бездарно прожитая жизнь, к такому выводу пришел, и оттого  болит сердце, а не вовсе от приключившейся с ним болезни.   
     - Врача позвать? – склонилась над ним медсестра.
     - Лучше священника, - буркнул, прикрыв веки, Владлен Иосифович, не отдавая себе отчет в том, что произнес.
     Сам он был не верующим. В загробный мир не верил, а тем более причаститься, оказавшись в этом положении на больничной койке, он не собирался. Но, что сорвалось с уст, то сорвалось. Как говориться, вылетевшее слово, не воробей, не поймаешь.   
     Медсестра восприняла его слова по своему и, пораженная ими, застыла в руке с градусником. Неподвижно простояв так несколько секунд, осмысливая услышанную фразу, наконец, пришла в себя. Стараясь придать голосу мягкость, как можно спокойнее промолвила:
     - Скоро пойдете на поправку. 
      Владлен Иосифович открыл глаза.
     - А зачем она мне?
     - Чтобы порадовать родных, детей и внуков,  - проговорила она, не ведая, что каждое ее слово больно бьёт прямо в сердце, причиняя лежавшему перед ней больному  душевное страдание.    
     Владлен Иосифович снова закрыл глаза.
     - Уйдите, прошу вас, - сказал он и демонстративно отвернулся к стене, всем видом показывая, что не желает о чем-либо с ней разговаривать, и хочет  только одного - покоя.   
     Медсестра, обиженно скривив губы, так и не смерив температуру, быстро выпорхнула из палаты. 
     На утренней планерке, докладывая о дежурстве, она не преминула сообщить старшей медсестре по отделению, что больной из пятой палаты категорически отказывается принимать пищу, и пуще того, явно задумывается о смерти, как бы мысленно приготавливаясь к ней. Та в свою очередь об этом проинформировала лечащего врача.
     - Даже о приходе к нему священника заикнулся, - добавила от себя старшая медсестра.   
     - Сам так и попросил? – поднял на нее вопросительный взгляд врач. 
     - Да, хотел, чтобы пригласили, - утвердительно кивнула в ответ и тут же озабоченно добавила: - Как бы чего с собой не сотворил.   
     - Хорошо, я буду иметь в виду, а вы велите, чтобы за ним смотрели  лучше.   
     Принесенный завтрак остался также без внимания Владлена Иосифовича, как и вся вчерашняя еда.      
     При обходе лечащий врач задержался в его палате. После осмотра Владлена Иосифовича, бросил взгляд в сторону тумбочки, на которой стояли не тронутая тарелка с кашей и кружка с остывшим чаем.       
     - Отвращение к больничной еде? Но здесь не ресторан, деликатесов, знаете ли, не подают. Или что беспокоит? Я вас внимательно слушаю, говорите. 
     - Не могу притронуться,  - вздохнул Владлен Иосифович.
     - Э-э, голубчик, - протянул врач, - вижу, что хандрите. Прямо скажу - негоже, такое состояние выздоровлению не способствует. Своевременный прием пищи помогает восстановлению организма. Что мне прикажите делать – принудительно распорядиться вас кормить? Ну, знаете, это не выход.  – Не сводя глаз с Владлена Иосифовича, продолжил: - Сердечко у вас  изношенное, как-никак возраст сказывается, но ничего, мотор ваш подремонтируем, сосуды почистим. Пропишем таблетки, будете ежедневно принимать по схеме. Надо будет тщательно соблюдать режим, физические нагрузки избегать, не переутомляться и больше положительных эмоций.      
     При последних словах врача Владлен Иосифович непроизвольно   грустно вздохнул.
     В этот момент в палату вошла санитарка, держа в руках швабру. Увидев у постели больного доктора, чтобы не мешать, молчаливо осталась стоять возле двери.   
     - Удручает, что устоявшейся  ритм жизни изменится? – поинтересовался врач, не заметив вошедшую санитарку, и тут же, не дожидаясь ответа,  произнес: - С этим придется смириться. В общем больше времени семье посвящайте, а не проблемам на работе.      
     - У меня нет семьи, - мрачно отозвался Владлен Иосифович.
     - Вот как? Но родные ведь есть же?!
     - Были, - предательски от внезапно появившихся бусинок слез на ресницах заблестели глаза у Владлена Иосифовича. - Были, - повторил он и скривился в слезной гримасе, готовый вот-вот всхлипнуть.      
    - Тем более, все от вас зависит, надо за собой следить, - видя, как  расстроился больной и, не зная как отреагировать, в замешательстве промолвил доктор. – Вот что, мы с вами еще поговорим, а сейчас следует  принимать лекарства и кушать! – направился к двери. Обернулся: - Обязательно кушать и не хандрить! 
     Когда врач вышел из палаты, санитарка подошла к постели, на которой лежал Владлен Иосифович.
     -  Извините меня, но я слышала разговор.
     - Вам-то что?! – взглянув на нее, недовольно пробурчал он.   
     - Жалко.
     - Кого?!
     - Вас, - с душевной теплой произнесла она. – Зря вы себя мучаете. 
     - Ничего вы не знаете! – резко в ответ бросил Владлен Иосифович и нахмурился.   
     - Знаю, - тихо промолвила санитарка, - переживаете от того, что один одинешенек. Поэтому и мучаетесь, что некому к вам прийти.   
     - Что вы пристали со своей жалостью?!  Не нужна она мне! –  с грубой резкостью оборвал ее. – Не нуждаюсь!
     - Доброта и сочувствие нужны всем, особенно когда сердце плачет, - медленно произнесла она.  – А оно у вас плачет, я чувствую. 
     Владлен Иосифович ничего не ответил, только потянул на себя одеяло и, укутавшись до головы, повернулся на бок, лицом к стене. Пусть поймет, что не желает ее утешения. Санитарка  между тем, словно не видя его нежелание  разговаривать, промолвила:
     -  От себя не убежишь, как бы ни пытались. Но есть все равно надо, какая бы в душе печаль не жила, - перевела взгляд на тумбочку. – Все остыло  и чай холодный. До обеда еще далеко. Я сейчас схожу, вам горячего принесу.    
     Владлен Иосифович молчал. Санитарка, немного постояв у постели,  вышла из палаты. Вскоре вернулась, принеся на подносе стакан с чаем и кусок пирога.  Поставила поднос на тумбочку, предварительно переставив на него уже тарелку с остывшей кашей.    
     - Вот, чай еще горячий, и пирог, - сказала она, - сама пекла, вы  попробуйте.   
     - Благодарю! – буркнул нехотя Владлен Иосифович. Под ложечкой засосало и ему вдруг захотелось есть. Повернулся лицом к стоявшей у изголовья санитарке: - Вас как величать?
     - Мария Николаевна, - тихо произнесла она. – Я вот тоже одна, как и вы.
     Владлен Иосифович приподнялся на кровати, спиной прислонившись к подушке, и посмотрел на женщину. Не большого роста, сухонькая, она по-доброму глядела на него. На  вид ей было, как и ему, лет шестьдесят пять. В ее глазах застыла грусть и какая-то недосказанность.    
    - Да не смотрите на меня так,  - промолвила  она.
    - Как? – недоуменно переспросил Владлен Иосифович.
    - Будто изучаете, - улыбнулась она. – Ешьте, не стесняйтесь, - протянула ему блюдце с лежащим на нем куском пирога.
    - По какому случаю? – взяв его, поинтересовался Владлен Иосифович. – Как знаю, здесь одну кашу дают.   
     - День рождение сегодня, - тихо ответила санитарка. Взгляд ее потускнел, на ресницах заблестели капельки слез, она потянулась за платком. Достав из кармана халата, протерла им глаза.
     - У вас?
     - Нет, у сына, - снова прижала к глазам платок женщина. 
     - Вы сказали, что живете одна. 
     - Он умер, - отняв от лица платок, сказала санитарка и полушепотом, так что было еле слышно, но Владлен Иосифович расслышал каждое слово,  добавила: - В этой больнице, два года назад. Попал в аварию на машине. Я тогда сюда устроилась санитаркой, чтобы ухаживать, но его не стало....  С тех пор так и работаю, правда, в другом отделении. Здесь, - уточнила, – в кардиологии, только временно, подменяю ушедшую в отпуск. 
     - Извините, - положив пирог, сказал Владлен Иосифович.
     - Ничего, а вы ешьте, ешьте, - сквозь слезы произнесла женщина, – с  чаем, а то снова остынет. А я пока выйду.
     Вернулась она через полчаса. Владлен Иосифович съел все, что было на подносе, даже холодную, уже застывшую в комок, рисовую кашу.      
     - Ну вот и прекрасно, - убирая поднос, сказала санитарка, - будете хорошо кушать – быстрее наступит выздоровление. Вас то самого как звать? – прямо   посмотрела на него.
     В ее взгляде проявлялся не скрываемый интерес, причем, не какой-то пространный, а именно к нему, лежавшему на постели в своей болезненной беспомощности. Он это заметил, больше того - почувствовал, как и исходящие от этой женщины волны душевной теплоты.      
     - Владлен, - тихо произнес он, глядя на нее.
     - А отчество? – переспросила она, так и стоя с подносом в руках.
     - Иосифович, - ответил он. - Мы с вами, наверное, чуть ли не ровесники, - вдруг почему-то добавил и впервые за время нахождения в больнице улыбнулся: -  Можно я буду вас звать просто Машей?
     - Пожалуйста, - кинула женщина и спохватилась: - Боже, да что я стою тут, как изваяние?! Вы отдыхайте, постарайтесь заснуть, - и отошла от кровати, унося поднос. 
     Когда она вышла и в палате установилась тишина, Владлен Иосифович закрыл глаза, но спать не хотелось. Разомкнул веки и посмотрел в сторону окна. За стеклом виделись лишь ветки  растущей возле стены здания березы, зелено-желтые листья которой напоминали о наступившей поре увядания природы.
     С годами Владлен Иосифович осень стал не любить: она навевала грусть и думы о старости, которые старался отгонять прочь, но время от времени они неминуемо опять возникали, приводя в мрачное душевное состояние. С его попаданием на больничную койку, это состояние полностью завладело им и до сих пор не покидало. 
     Неожиданно пришло в голову, что ранее одолевавшие тягостные  размышления куда-то улетучились. Поймал себя на мысли, что невольно думает о только что ушедшей женщине. Что-то в ней притягивало и ему захотелось снова ее увидеть. 
     Приближение обеда Владлен Иосифович ожидал, что ранее за собой не замечал, с явным нетерпением, и даже несколько раз поглядывал на свои ручные часы.       
     Обед, состоявшей из молочного супа, пюре с вареным куском  ставриды и компотом, принесла сама санитарка на подносе, который поставила на прикроватную тумбочку. 
     - Решила сама вас накормить. Разносчица из столовой в другие палаты обед повезла, а я взяла и к вам. Так что приятного аппетита, - посмотрела на Владлена Иосифовича.
     - Спасибо!
     - Надеюсь, что все съедите, - не отводя от него глаз, произнесла она.   
     - Постараюсь, если вы со мной немного побудете. 
     - Хорошо, - кивнула она. – Я рядышком тут присяду, на табуретку, а вы  приступайте. 
     - Вот, уже инструмент в руке, - он показал взятую ложку и почерпнул из тарелки. 
     - Ну как? – поинтересовалась женщина.
     - Есть можно, - отозвался Владлен Иосифович, - но ваш пирог гораздо вкуснее.
     При напоминании о пироге  лицо у нее вдруг изменилось и приобрело  выражение не проходящей скорби. Владлену Иосифовичу показалось, что оно стало будто каменным.      
     - Извините! – положив ложку, он притронулся к ее руке. – Извините меня, Маша, ради бога! 
    - Ничего, это вы меня извините, - грустно ответила она. –  Это я своим унывным видом вам только аппетит порчу, да и настроение.    
    - Ну что вы, Маша? – держа ее за руку, с чувством проговорил Владлен Иосифович. – Я ведь все понимаю - сына вспомнили.
     - Да, его. Вчера после работы поехала на кладбище. Кусочек пирога на могилке оставила, - устремив взгляд в окно,  тихо произнесла   женщина. – Он особенно любил как тот, с капустой.   
     - Как его звали?
     - С мужем Юрием назвали. Души в нем не чаяли, а вот растила одна.
     - Что так? 
     Оторвав взгляд от окна, посмотрела на него.
      - Мужа не стало, когда Юре исполнилось пять годков. Просудился на рыбалке и подхватил воспаления легких, спасти не удалось.
     - Вот, значит, как, - протянул Владлен Иосифович, не зная какие слова сказать в утешение. Да разве найдутся такие слова?! Он помолчал, потом спросил:
     - А кем сын работал?
     - Моряком был. После школы пошел в мореходку, затем ходил по морям. Так и говорил, что моряки не плавают, а ходят на кораблях. По девять месяцев не бывал дома, только в отпусках  появлялся на пороге. В тот раз в отпуске и разбился на машине.       
    - Сколько ему было?
    - Тридцать два. Он у меня поздний, первый и последний. – Женщина печально вздохнула: - Так и не женился. Думала на старости лет с внучатами повожусь, а вот ведь как вышло. Теперь никого.      
     Он неожиданно для самого привлек ее руку к себе и поцеловал ладонь.
      - Что вы?! – встрепенулась женщина и резко одернула руку. 
     - Простите! – умоляюще взглянул на нее Владлен Иосифович  и грустно повторил: - Простите! Вот, пробежался по жизни, а следов не оставил. Все  как один миг. Человеку иногда останавливаться надо, оглянуться назад, подумать о себе, о тех, кто окружает, с кем живешь. Вы себя полностью посвятили сыну, а в том, что случилось – видать на то судьба. А я...?! Несся, без оглядки, годы только мелькали. Ни о ком не думал, только о себе, растерял все, что имел. Здесь, оказавшись на больничной койке, лишь остановился, да остановка запоздалая, может, последняя.....   
     - Зачем вы так? – она  с состраданием и даже нежностью посмотрела на него. – Следует жить. Конечно, можно корить себя за прошлые поступки, может быть, даже так и надо – грехи не забывать, но на себе крест ставить нельзя. 
     - Жил то я, Маша, безалаберно – только сейчас это начал понимать. – Не лукавя ни перед кем, а главное перед самим собой, честно скажу – жил шиворот-навыворот. Кто-то строил, открывал ранее неизведанные территории,  изобретал, писал книги, рисовал полотна, сочинял музыку, у подавляющего большинства семьи и каждый, представляясь Богу,  оставлял  частицу самого себя – будь то в делах или в своих продолжателях....... А я ?! Понимаете?! – он с отчаянием взглянул на нее. – Любимых растерял, родителей уже нет, друзей истинных тоже, и за всю жизнь ничего стоящего не сделал. Торговал все годы, вот компанией руковожу, деньги заимел, но их с  собой на тот свет не возьмешь, да и не в них счастье! Боялся я старости, очень боялся, с ужасом ожидал перехода грани к немощи и вот она, видать,  пройдена уже здесь, в этих стенах. Кому теперь нужен – больной и с грузом лет?! 
     - Жизнь дана каждому своя - кому с избытком радостей отпущена, а кому больше страданий принимать приходится - на все воля свыше, - тихо произнесла она и замолчала.   
     Молчал и Владлен Иосифович. Гнетущая тишина повисла в палате. Каждый думал о своем, но в тоже время они ощущали душевную близость от давящего своей пустотой и разрывающего их сердца  одиночества. 
     Первой молчание нарушила санитарка. Взглянув в сторону стоящего на тумбочке подноса с принесенным обедом, промолвила:
    -  Вы ешьте, а то скоро остынет. 
    -  Эх, Маша, тяга к жизни остыла – я это каждой клеточкой чувствую, - выдавил из себя Владлен Иосифович.   
    - Так, - женщина поднялась с табуретки и властно бросила: - Нюни распускать нечего! Ешьте! Сами подтвердили, что есть можно. Я скоро вернусь, и чтоб тарелки были пустые!
     Сказав, вышла из палаты. Владлен Иосифович, пораженный переменой в ее поведении, задумчиво взялся за ложку.   
     Она пришла не через полчаса, как сказала, а значительно позже. Наверное, прошел час, а то и полтора – Владлен Иосифович на часы не смотрел, но, отобедав, терпеливо ожидал ее появления. Он желал ей пояснить, а не оправдаться, именно пояснить, что не раскис, не растекся в своих далеко нерадостных размышлениях, что реально мыслит насчет оставшихся  лет, которых сколько еще в запасе – ведь никто не скажет, а  посему, хоть и печально, но этот факт стоит признать. Он мысленно строил в уме диалог с ней, подыскивая аргументы и слова, которые хотел произнести.   
     Взяв поднос с посудой, санитарка одобрительно посмотрела на него.
     - Хорошо, если и дальше так пойдет, то скоро встанете на ноги.      
     - Зачем? – он приподнял голову с подушки.
     - Опять старая песня, – недовольно буркнула санитарка, - вроде мужик серьезный, видный, а на тебе – какие мысли в голове вертятся!   
     -  Понимаете, Маша, я ведь рассуждаю вполне здраво, так сказать, не впадая в утопию, - начал он заранее приготовленную в уме речь.    
     - По вашему настроению, этого не видно, -  резко оборвала она. -  Поправитесь, примитесь за работу и вкус к жизни снова проявится. Для вас главное сейчас соблюдать режим и предписание врачей. Я это точно говорю, повидавши разных больных за то время, пока нахожусь здесь.    
     - Да, но..., - неуверенно попытался возразить Владлен Иосифович. Он желал сказать, что давно уже размышлял на эту тему и раскрылся только перед ней, но, придя в замешательство ее категорическим доводом, замолчал.   
     - А чтобы вам не было скучно, и не посещали всякие сумасбродные мысли, - продолжила санитарка, - я вам книжку принесла. Взяла в больничной библиотеке. Называется «Рассказы о природе» Михаила Пришвина. Читали?
     - Когда-то в детстве читал, - недоуменно отозвался Владлен Иосифович,  - но мне сейчас с какой стати? Вроде уже не в том возрасте.   
     - А вы почитайте, - ответила женщина, - все равно лежите. Авось, об ином  думать начнете, а то в себе все копошитесь, от того и настрой упадочный. А природа – в ней сама жизнь видна, как пробужденье и увяданье, так и вновь возрождение. Признаюсь, сама не читала, но подумала, что вам необходимо  переключиться в своих мыслях, и книжка в этом поможет.   
     Она достала из кармана белого халата небольшую, порядком потрепанную книжечку и подала ему:
     -  Вот, пожалуйста!         
     - Спасибо, но не знаю....      
     - И знать нечего, - вновь перебила его санитарка. – Считайте, что получили задание читать, а всякие несуразицу – прочь из головы! Договорились?! – прямо посмотрев на него, спросила она.
     - Ладно, считайте, что договорились! – обреченно махнул рукой Владлен Иосифович.
     Вечером перед ужином она снова пришла в палату.   
    - Ну как, читаете? – поинтересовалась, покосившись на книжку, которая лежала у изголовья подушки. Среди страниц виднелась выступающая закладка из сложенного листа бумаги. 
     - Угу, - кивнул Владлен Иосифович, - а вы правы, действительно отвлекает, да и захватывает. Особенно описание лугов в знойную пору лета.   Появляется жгучее желание самому очутиться там и, раскинув руки,  бухнуться в стог свежо выкошенной травы. Представляя эту картину, даже невольно ощущаешь запах ее аромата.
          - А вы не из деревни?   
     - Нет, отсюда, вся жизнь в этом городе, - ответил Владлен Иосифович.   
     - А я родом из-под Вологды. Росла в деревне, там и замуж вышла. Потом переехали сюда. В деревню приезжала разве что к родителям, когда они живы были, а на летние каникулы туда сынишку отправляла. Ему раздолье было там, никогда в пионерский лагерь не хотел, хотя возможность имелась.      
     - А где работали?
     - Вначале официанткой в столовой при заводе, на котором трудился муж. Ну, а после его смерти, перешла раскройщиком в ателье.  А как с сыном беда приключилась, вы уже знаете, оказалась здесь.
     - В деревню, небось, тянет? – спросил Владлен Иосифович и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: - Наверняка там и родительский домик остался. 
     - Иногда очень хочется, - призналась она. -   Вот вы обмолвились  о запахе сена, а я нередко закрою глаза и представляю занесенную снегом  деревенскую улицу, где наша изба на окраине. Деревья в белых покрывалах, изгородей почти не видно – все в сугробах. На оконных стеклах  ледяные узоры, в избах печи топятся. И запах по всей деревне стоит особый от струящегося из труб дыма и обжигающе колючего стойкого мороза.   
     Она замолчала, и лицо ее приобрело задумчиво грустное выражение. Видимо мысленно снова представила, о чем только что говорила. 
     - Малая родина у каждого своя, - кивнул Владлен Иосифович,  - ее не  забудешь, никакими силами из памяти не выбросишь. И где бы ни был - она всегда  притягивает, зовет к себе сердце. 
     - Это правда. Конечно, можно бы и в деревню податься, но что там? А тут могилки супруга и сына – навещаю, прихожу к ним, - в ее взгляде проявилась не затухшая печаль и,  еле слышно, но Владлен Иосифович, различил каждое слово, добавила: - Да и привыкла, весь день крутишься – забыться некогда,   а останешься одна – слезы бегут.
     Владлен Иосифович, пораженный ее внезапным откровением, задумчиво молчал. Эта хрупкая на вид женщина находила в себе силы жить памятью о родных людях, и приходить на помощь тем, кто нуждался в этом, лежа на больничной койке. Ему стало мучительно стыдно за выплеск перед ней  своей душевной боли, которая ни в какое сравнение не шла с постигшим ее горем. 
     И если в прошлый раз она вынула из кармана халата книгу, то в этот раз достала два яблока и протянула ему.   
     - Это вам, в них витамины. Мне надо идти, а ужин принесут из столовой.   
     - Может, останетесь? – Владлен Иосифович нарушил свое молчание. 
     - К сожалению, не могу.   
     - Значит, увидимся лишь завтра?   
     - Да, утром приду убираться и вас кормить.
     - И только?! – его вопрос повис в воздухе, и с замиранием сердца он ждал ответа, от которого подспудно чувствовал, зависит что-то очень важное в их завязавшихся отношениях. 
     Она мягко улыбнулась:
     - Думаю, что  нет – ведь я негласно взяла над вами шефство. Разве не так?!
     - Выходит, что так, - довольно промолвил Владлен Иосифович и, положив яблоки на тумбочку, взялся за книгу. – Пожалуй, немного почитаю.   
     - Вот и прекрасно, - сказала она и направилась к двери.
     - До свидания, Маша! – в след произнес Владлен Иосифович.
     - Да завтра! – она обернулась и вышла из палаты.   
     Утром при очередном обходе лечащий врач подметил заметное улучшение состояния Владлена Иосифовича.
     - Если так и дальше пойдет, то заметно приблизитесь к выписке, - сказал он. – А пока разрешаю вставать с постели, ходить, но в меру. А то, некоторые на радостях, что закончилось пребывание в постели,  выползают в коридор и шатаются там целыми днями, мешая сестрам, а потом снова за сердце хватаются. Все в меру требуется, все в меру, - повторил доктор, - и ходить не  спеша, постепенно давая на мышцы и сосуды нагрузку.  Тем более, что не молоды, и возраст почтенный.   
     Напоминание о возрасте покоробило Владлена Иосифовича. Ничто не сказав, он недовольно поморщился, но это не ускользнуло от внимания  врача.   
     - Что-то беспокоит, болит?!
     - Душа, доктор, а волнует набор лет, увы, порядком достаточный!   
     - Что делать? Годы – это богатство опыта прожитого, а душа? Что душа?! Она зачастую нуждается в любви и взаимопонимании. Касаясь вас, так мыслю, согревать ее требуется добротой и заботой.   
     После этих слов Владлен Иосифович подумал о Марии Николаевне, и ему жутко захотелось ее увидеть. 
     Она пришла в палату сразу после ухода врача. Заметив стоявшего  у окна  Владлена Иосифовича, смотревшего в осенней окраске на больничный сад, недовольно всплеснула руками:
     - Почему не лежите? Немедленно в постель!
     Владлен Иосифович обернулся:
     - Доктор разрешил. Все – с горизонтальным положением покончено! Здравствуйте, Маша!
     - Точно, врач разрешил? – недоверчиво переспросила она. 
    - Да точно, верно я говорю, - он подошел к ней и, взяв за руку, подвел к окну:  - Смотрите,  какими замечательными красками расписала природа листья кленов! А березы?! Их золотисто-оранжевый наряд как бы восполняет ту яркость, которое уже потеряло солнце. Вот оно, обратите внимание,  висит на небосклоне и уже не греет своими лучами, а лишь тускло и холодно светит на землю.
     - Всю ночь, наверное, читали Пришвина? – улыбнулась она. – Вы как будто находитесь под впечатлением книги, и решили по-новому взглянуть на природу.
     - Читал долго, не скрою, - отозвался Владлен Иосифович, - пока не сморило. Может, описание природы и подвигло подойти к окну, полюбоваться осенним пейзажем, но скажу одно – раньше мне эта пора наводила на грустные размышления, а сейчас, впервые за много лет, взглянул на нее по другому. Осень, хоть и тосклива по определению, но по-своему все-таки красива.   
     Она с удивлением посмотрела на него. Его будто подменили – прежнее настроение унылой подавленности куда-то улетучилось. Рядом с ней стоял не старик, жалобно вздыхавший о прожитом и с печалью задумавшийся о неминуемом переходе в вечность, а просто пожилой мужчина, в словах которого звучали нотки стремления к жизни.       
     - А знаете что, Маша, когда выйду из этого временного заточения, обязательно приглашу вас на прогулку в осенний парк. Не возражаете? – он выжидающе посмотрел на нее.
     В его глазах она уловила что-то такое, от чего невольно смутилась и потупила взгляд.
     - Вначале предстоит выздороветь, а для этого как следует лечиться.   
     - Вы же мне в этом поможете, не правда ли? Сами сказали, что взяли шефство над больным, - весело прищурился он.   
     - Да, это так, а потому отойдите от окна и ложитесь! – сбросив   мимолетное смущение, твердым тоном произнесла она. - Вскакивать с кровати после долгого лежания сразу нельзя, сердечникам требуется  постепенно выходить из постельного режима.   
     - О-о! Вы, словно доктор  - тот  об этом тоже говорил.
     - Вот, видите, а потому  вам надо прилечь.   
     - Придется подчиниться вам, Маша, - сказал Владлен Иосифович и, отняв руку, направился к постели. Подошел, сел на кровать. – Уже на месте.   
    - Вот и хорошо, - сказала она. - Немного полежите, скоро завтрак.  А я, пожалуй, пойду,    
     Завтрак принесла не Маша, а работница из столовой. Водрузив поднос на тумбочку, она уже собиралась уйти, как он остановил ее вопросом:      
     - Скажите, а почему не пришла Мария Николаевна?    
    - Санитарка?
     - Ну да, она вчера еду приносила.
     - Не знаю, она сегодня ко мне не подходила. Я вот по всем палатам разношу. Ее не видела. Если увижу, что передать?  Вы скажите – я передаем.
     - Нет, спасибо, - сухо буркнул Владлен Иосифович, настроение у него моментально испортилось. Почему она не пришла? Утром ни слова не обмолвилась, что не принесет завтрак? Может, что-нибудь случилось?! 
     Принесенную еду съел без всякого аппетита и взялся за книгу. Осталось прочитать последнюю главу, но не читалось. Угрюмо смотрел в текст, глазами застыв на одной странице. Все мысли сосредоточились на одном:   придет еще или нет?! 
     Она пришла в тихий час, когда после обеда больные в палатах обычно отдыхали либо смотрели телевизор. Телевизора в палате у Владлена Иосифовича не было, но он по этому поводу не расстраивался, он ему был не нужен.    
     Тихо отворив дверь, она вошла в палату. Владлен Иосифович лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Услышав скрип двери, повернул голову на бок.
     - Это вы, Маша?!
     - Я.
     - Что-то случилось?!
     - Я уже работаю у себя в отделении,  и поэтому не смогла прийти. 
     - Вы перешли уже в другое отделение? – он приподнялся и, свесив ноги, уселся на кровати.
     - Да, убираюсь уже в своем, - она подошла и присела рядом на табуретку. - Совсем из головы вылетело, что сегодня Валентина выходит.
    - Ее так зовут? – уточнил Владлен Иосифович. - Красивое имя.
    - Встретилась с ней на лестнице, когда от вас вышла, только тогда  и вспомнила. .    
     - Жаль, - огорченно промолвил Владлен Иосифович, - что вас теперь не увижу.
    - Это почему? - она подняла на него недоумевающий взгляд. - Буду приходить, как и сейчас, после обеда. Уборку закончу и приду.
     - Ну не так уже часто, - поправился Владлен Иосифович, в сердце что-то дрогнуло, и он ощутил его учащенное биение.   
    -  Еще вечером, перед уходом домой.    
    - А вы, Маша, далеко от больницы живете?
    - На трамвае девять остановок, - произнесла она, - на дорогу полчаса уходит. 
     Владлен Иосифович при этих словах невольно подумал, что уже и не припомнит, когда сам ездил на общественном транспорте, тем более на трамвае. Даже представления не имеет – сколько стоит ныне проезд: все на служебном или личном автомобиле раскатывается. И от возникновения этой мысли, спросил: 
     - Проезд дорого обходится?      
     - У меня карточка, так что получается дешевле, чем каждый раз билет брать, а так он тринадцать рублей в один конец. 
     Владлен Иосифович хотел уже поинтересоваться насчет ее зарплаты,  но, придя к мысли, что это бестактно, отбросил уже готовый сорваться с языка вопрос. Впрочем, это было не важно. Главное – она пришла, и будет приходить к нему, и он будет ее видеть. Ее появление приносило заряд бодрости, придавало невидимые силы и, как высказался доктор, согревало   душу и радостно отзывалось в сердце. 
    Теперь она навещала его дважды в день, приходя обязательно с какими-либо гостинцами, от которых он вначале вежливо отказывался, но затем привык, и с благодарностью помещал в тумбочку. Она приносила ему из больничной библиотеки разные книги, которые он с ходу проглатывал, читая жадно и с интересом. За последние годы он, наверное, не прочел вместе столько взятых книг, сколько пришлось, находясь на больничной койке.  Здесь прочел произведения Джека Лондона, Павла Бажова и даже фантаста Александра Беляева, но первые принесенные ей «Рассказы о природе» Пришвина было лучшее, что довелось взять ему в руки.
     К нему в палату подселили второго больного. Соседа звали Дмитрий Васильевич, ему было также за шестьдесят и его часто проведывали  многочисленные родные. Супруга к нему приходила каждый день. Заметив, что Владлена Иосифовича ежедневно навещает Маша, она как-то обмолвилась:
     - У вашей жены добрые глаза, - и поинтересовалась: - давно, небось, вместе?   
     - Не только глаза, но и характер, - не вдаваясь в подробности их отношений, Владлен Иосифович отделался лишь легкой улыбкой.
     - Я это заметила, - промолвила женщина и повернулась к мужу: - Вот, видишь, как о женах отзываются, а ты?! Все старухой называешь. 
     - Так мы уже с тобой не молодые, -  отозвался Дмитрий Васильевич и подмигнул супруге: - Старуха ты моя, любимая.
     Владлен Иосифович слушая, как они тихо ворковали, больше говоря о детях и внуках, и старались его не беспокоить, вставал и выходил в коридор, давая  возможность наговориться вдоволь.   
     Когда супруга соседа уходила, Владлен Иосифович заходил в палату. При этом Дмитрий Васильевич непременно извинялся:
     -  Вы уж, простите, что вас тревожим: моя старуха пока все новости не выложит, не угомониться. Язык как помело.      
     - Ничего страшного, - обычно отзывался Владлен Иосифович, - я все понимаю. И это даже поистине здорово, когда можно поговорить о родных  для вас людях.
     Минуло три недели, как Владлен Иосифович находился в больнице. Лечащий врач при очередном осмотре одобрительно посмотрел на него:
     - Завтра на выписку. Сердце беречь, режим соблюдать, лекарства применять по схеме каждый день – это профилактика, чтобы снова сюда не загреметь. Вижу что и настроение бодрое, и это замечательно. Так что, сегодня последняя ночь, а завтра до двенадцати дня мы вас выписываем.
     Об этом он сообщил вечером Маше. Она обрадовано посмотрела на него:
      - Это прекрасно.
      Он нежно взял ее за руку.
      - Да, но я не хочу выходить отсюда.
     - Почему? – нахмурилась она. – Что за стремление продолжать болеть?!
     - Я, кажется, неизлечимо больной.....
     - Что за шутка?! – строго взглянула на него. – С чего это взяли?! 
     - Я болен вами, Маша, - прикоснулся губами к ее ладони и, чуть склонив голову, поднял на нее глаза: - я не желаю расставаться с вами....
     - Ну вот, теперь вижу, что вы поправились, - застенчиво улыбнулась она. – А с вами увидимся, я приду после выписки вас встречать.
     На следующий день, он долго тянул время, собирая вещи и оформляя документы, полагающиеся при выходе из лечебного учреждения – все ждал ее появления. Но ее не было. Он все ждал – может все-таки придет?! Но она так и не появлялась. 
     Расстроенный ее отсутствием, угрюмо обведя взглядом вестибюль, он наконец вышел на крыльцо больницы и...  увидел ее.
     Она стояла с букетом багряно-желтых кленовых листьев и молча улыбалась, смотря на него.       
     - Маша! – он ринулся к ней. - Вы меня ожидали?!
     - Да, - сказала она, - кажется всю жизнь.....
      Они медленно шли под руку по кленовой аллее больничного  сада к выходу. Под ногами шуршала окрашенная в ярко-красочные тона, разбросанная по земле, словно солнечные брызги, опавшая осенняя листва. Шли, не замечая порывов налетевшего холодного ветра. Свежей поток воздуха наполнял грудь, дышалось на редкость легко и радостно.