Последняя

В отражение в зеркале колкой ненавистью впивается взгляд животоного, бывшего когда-то человеком. Это я? Или мне кажется. Злобные глаза незнакомца таращатся; на меня и режут холодом стали, путаные черные отросшие почти до плеч волосы, а руки... Я вижу с какой ненавистью и силой они впиваются в края раковины, какие они смуглые и грязные, как костяшки их белеют от напряжения. Мое сердце бешено колотится в груди, как у загнанного зверя, но при этом внешне я стараюсь казаться спокойным и сдержанным.
Маленькая ванная комната тонет во мраке умирающей лампочки, свет хаотично мерцает, выхватывая из темноты, заляпанный грязью пол, редкие капли крови на раковине, мутные подтеки на зеркале. От этой обстановки сводит нутро и где-то очень глубоко внутри я тихо ох..ваю от того, как до этого дошел.
Если подумать хорошенько, то скорее всего мое падение началось в момент рождения, а дальше, набирая обороты, как ком серого талого снега начали липнуть проблемы одна за другой, одна за другой и, чем больше они наслаивались друг на друга, тем сильнее затягивался мой ошейник, не дающий сбежать от этого кошмара.
Чья в этом вина? Может отца, который при каждом удобном случае отвешивал мне пинки и затрещины, или матери, которой кроме бутылки дешевой водки больше ничего и не нужно было. А может виноват детдом, куда меня упекли, когда дорогой батя перепив однажды, решил, что мать ходит от него к другому мужику пить, видимо, водку подороже. В общем ей прилетело пару ножевых в живот, скорая даже не успела приехать — дела наверное были поважнее.
Мне казалось, что дома жилось весьма паршиво, но как выяснилось, все познается в сравнении и, сколько бы я не пытался не идти на поводу у своих генов, они все равно брали верх. Страсть к; водке у меня появилась наверное лет в 13 и, если ты достаточно хитрый и наглый, то найдешь немало способов как ее достать, практически не огребая за это от случая к случаю, но если попадешься, тогда держись — живого места на тебе не останется (спасибо добрым воспитателям).
Временами, я брался за ум. Читал все, что можно было урвать в библиотеке детдома, ходил на уроки, ходил относительно тихо по коридорам, но только до тех пор, пока какая-нибудь тварь не решит отработать на тебе очередной удар. В те минуты, вся моя натянутая дисциплина летела к чертям и в кровь разбивались носы, кулаки, губы… Потом еще до кучи прилетало от воспитателей. Такое вот «радостное детство».
Когда я вышел оттуда, было чертовски трудно. Я один в большом сером городе наедине со своими пороками, а если учесть то, что подобное притягивается к подобному, в дерьме я был всегда по самые уши.
И снова я пытался искоренить в себе все то, чем были полны мои глаза и мое сердце. Встретил Веру. Пытался честно зарабатывать на жизнь ради нее, но как оказалось честно — это не про меня и ее это огорчало. Пытался не красть и не толкать дурь малолеткам, а Вера стала грозиться уйти. Так начало проглядывать дно, к которому я несся. Я пытался не влезать в долги, пытался не бодяжить дурь для малолеток так сильно, чтобы вылезти из гребаных долгов, но это тоже мимо — малолетки дохли, Вера собрала вещи. Я не мог позволить ей уйти и, не рассчитав силу, накидал ей с левой и правой. Вера умерла. Я зарыл ее в лесу на окраине города.
Когда туман слепой ярости рассеялся, я взял себя в руки и решил завязывать с этим дном. Бросил толкать наркоту, бросил дерьмовых друзей, свалил из гнилого района. Но, правда не очень далеко, чтобы быть в курсе дел, не принимая в них участия. Эти перемены привели в мою жизнь Любовь.
Эта девчонка сводила меня с ума, ради нее мне хотелось становиться лучше, хотелось расти над собой, хотелось очиститься это всего того, что так сильно запятнало мою душу. Всё было прекрасно, я начал думать, что не безнадежен. Работал на нормальной работе, водил Любу в кино, а иногда даже баловал ее шампанским, а не дешевой водкой, как было принято у моих родителей, но однажды мне позвонили люди из прошлого и попросили впрячься по старой дружбе на старом своем районе. Что ж, по дружбе так по дружбе. Конечно Люба была против, но кто же ее будет слушать, когда там свои ребята попали в замес.
Она сказала,что уйдет. Я сказал — плевать.
Конечно с разборок я вернулся еле живой, вернее меня вернули. Люба выхаживала меня, но за это время я успел потерять работу, потерял возможность делать то, что делал, потому что поломали меня изрядно и ни водилой, ни грузчиком, ни кем, где нужна физическая сила, а была у меня только она, меня уже не брали.
Люба честно пыталась, но я снова вернулся к тому, от чего так старательно убегал. Снова долги, снова разборки, снова наркота. Видел, как она пошла собирать вещи, а я… Я не сдержался, потому что принял пару дорожек дряни и будь прокляты мои гены, я этого не хотел. Хотела она. И получила пару тяжелых не совместимых с жизнью.
Так из моей жизни ушла Любовь. Я закопал ее рядом с Верой.
После всех этих событий мне хотелось только дальше катиться вниз, всё быстрее и быстрее, набирая скорость, и это мне с успехом удавалось. Я не искал спасения и оправдания, а просто делал то, что делал, не испытывая ни угрызений совести, ни жалости к себе, ни ненависти к отцу и матери… Я просто существовал.
Все эти воспоминания пронеслись в моей голове пока я стоял и всматривался в свое отражение в зеркале. Лампочка все так же раздражающе мерцала и потрескивала, на меня смотрели глаза зверя и это меня ничуть не пугало.
В дверь постучали. Очень тихо. Мне было безразлично. Снова стук. Никакой реакции.
Дверь открылась и мягко ступая, вошла Надежда.
Как давно я ее не видел, наверное с самого детства. Мы дружили с ней, еще когда я жил с родителями. Она была для меня как маленький солнечный зайчик — такой тёплый, озорной, веселый зайчик. На голове она всегда носила большой белый бант, который ей аккуратно завязывала мать, а из под воздушных платьиц всегда выглядывали разбитые коленки. Это из-за меня и из-за наших вечных вылазок то в лес, то на стройку, то бог знает куда еще. Мы были не разлей вода, но ее семья была против нашей дружбы и чем старше она становилась, тем чаще ее запирали дома, чтобы уберечь от меня.
Она тянулась ко мне, сколько себя помню, а меня тянуло к ней. До невозможности, до дрожи, но проклятый детдом разлучил нас.
Прошло много лет и вот,она стоит на моем пороге. Высокая и худая, с выцветшими глазами и посеревшей лентой в рас трепаных волосах, но я уже не хотел ее. Само ее присутствие поднимало во мне все самые худшие чувства. На поверхность памяти всплывало всё то, чем я жил эти годы и мне совершенно не хотелось делить это с ней.
Я велел ей убраться. Даже не я, а тот плохосдерживаемый зверь, который при любом удобном случае был готов разорвать ее на части.
- Я все знаю. — Тихо сказала она. Зачем ты так? С ними, с собой, с нами?
- Уходи. Ты не нужна мне!
- Я любила тебя и до сих пор люблю. Я могу спасти тебя.
- Мне не нужна ни твоя жалость, ни твое спасение! Мне не нужен никто!
- Давай я помогу тебе. Посмотри на себя — ты весь в грязи и явно не в себе.
- НЕ ЛЕЗЬ КО МНЕ!
Только сейчас я заметил по полу разбросанные бутылки дешевой водки. Такой же, как пил мой отец и мать. Лампочка мелькнула, и я заметил у своего отражения белые от порошка ноздри. На зеркале валялось ржавое лезвие, и остатки порошка. На секунду меня накрыла волна жалости к себе, к своей жизни, стало так одиноко и горько, что чувства эти не возможно было заглушить ничем.
Я с тоской посмотрел на нее, но от чего-то ее взгляд не дал мне ни утешения, ни покоя, лишь только слепая ярость обожгла мое нутро и ненависть к той, которая была мне так дорога когда-то.
- УХОДИ! Рявкнул я, но она даже не пошевелилась. Я снова заглянул в зеркало — на меня смотрело обезумевшее животное.
С пронзительным треском лопнула лампочка и крошечная грязная ванная утонула в темноте.
Я подошел к ней близко-близко, вдохнул аромат волос и обнял. Так сильно, так страстно, как только мог и; это был самый прекрасный момент за всю мою жизнь.

В парке темно и холодно. Который сейчас час? Наверное за полночь уже. Надежда. Пусть она будет последней, так думается мне, пока я за ноги тащу ее тело туда, где уже лежат мои дорогие Вера и Любовь.
Пусть она будет последней.
;
23.07.2020
;