Нана

        Не верьте тем, кто говорит, что смерть можно предчувствовать. Я думал о смерти почти каждый день, но тогда, когда меня настигла пуля снайпера в зарослях кустарника под Келасури, я предвкушал лишь удовольствие от распития бутылки сливовой водки под тушёнку с перловой крупой и ни о чём другом не думал. Тамаз, который ждал, пока я справлю малую нужду и, не теряя времени, открывал тушёнку охотничьим ножом, позднее скажет: «Глупая смерть! И приспичило ему именно тогда закурить сигарету!» Смерть, впрочем, всегда глупа, и Тамазу было известно об этом не хуже меня. Заканчивая тему Тамаза, следует сказать, что в этой истории он не играет никакой роли, просто так уж получилось, что Тамаз оказался последним, с кем я разговаривал на земле.
         Несколькими месяцами ранее, в середине ноября, когда уже смеркалось и накрапывал холодный дождь, я вышел из метро «Варкетили» и с трудом закурив постоянно гаснущую сигарету, подошёл к прилавку Жу, на котором тускло поблёскивали этикетки дешёвых шоколадных конфет.
             -   Мне надо в туалет, - сказала Жу и скрылась за заставленной ящиками и коробками из-под яиц оградой метро.
         Жу была младшей сестрой моей жены. В двадцать восемь лет она всё ещё напоминала школьницу и одевалась соответствующим образом: берет с помпоном, натянутый на тоненькие косички, короткая юбка, сапожки до неприличия маленького размера, - всё в ней казалось как бы уменьшённым в несколько раз и, если б не пара лишних сантиметров, вполне можно было бы подумать, что бедняжка Жу страдает нанизмом. Видимо и родители моей свояченицы посчитали имя «Жужуна» слишком уж длинным для не вышедшей ростом дочери и звали её просто «Жу». Однако в конце сентября 1992 года, когда мы с женой продали всё, что только можно было продать, включая обручальные кольца, купив взамен прилавок у метро, откуда можно было торговать сигаретами, водкой, консервами, конфетами и прочим, оказалось, что из внешности Жу можно было извлечь свои выгоды: даже во времена беспредела и рэкета почему-то никому не хотелось отбирать копейку-другую у маленькой девочки с доверчивым лицом.
             -   С кем выпил? - поинтересовалась Жу, показываясь из-за груды ящиков и на ходу поправляя юбку.
         Я сложил в сумку непроданный товар, чтобы забрать его домой. Выручка была не слишком большой, но у Жу сегодня вечером были какие-то дела и она заканчивала торговлю рано.
             -   Завтра, как всегда? - Жу нетерпеливо дёрнула меня за рукав куртки.
             -   Да, - кивнул я. -  Смотри, не опаздывай: я прождал тебя утром целый час!
             -   А ты бы продал что-нибудь сам.
             -   По-моему, мы на эту тему уже беседовали.
         Жу промолчала. В мои обязанности входила закупка и доставка товара, а не его продажа, а выручку мы делили пополам. Конечно, это были крохи, но всё лучше, чем моя зарплата в Центре изучения общественного мнения, которой, впрочем, я не получал уже несколько месяцев.
         Как всегда пешком я поднялся домой, где горела свечка в прихожей и керосиновая лампа на кухне. Воняло кислой капустой и этот запах перебивал даже керосиновый чад, которым, казалось, были пропитаны все стены в квартире 2+0,5, 36 кв.м. полезной жилплощади, начиная от лоджии и  заканчивая третьей комнатушкой, той самой «0,5», служившей нам погребом и подвалом одновременно.
             -   Маргарин принёс? - устало спросила бледная женщина маленького роста, темноволосая, с потухшими карими глазами, женщина, с которой я провёл четыре не самых лучших года своей жизни, стал отцом девочки, обожающей мать и тётю Жу, обзавёлся обстановкой и кучей родственников по обе стороны Рикотского перевала.
             -   С кем выпил? - Марина понюхала  маргарин. - Кажется,  свежий... Жу  очень  устаёт? Ты  не  спрашивал,  как родители?  Конечно, тебя это волнует в самую последнюю очередь, но всё же мог бы и поинтересоваться... Да, я совсем забыла: к тебе из военного комиссариата приходили трое, симпатичные такие, воспитанные. Посидели немного. Завтра в девять тебе надо быть у них, это где-то на Авлабаре... боже, ну куда я подевала адрес... ах, вот, - она протянула мне повестку. - Скажешь про своё плоскостопие,  может тебя и отпустят.
         Я порылся в ящике кухонного стола, достал оттуда деревянный мундштук и, не снимая куртки, присел на табурет.
             -   Марина! - я старался быть спокойным, хотя это спокойствие и давалось мне с трудом. - Разве ты не знала, что через неделю мне должны дать перевод на сто марок? Ты понимаешь, что это такое?
             -  Не деньги главное в жизни!
         Я помолчал с минуту, а потом спросил:
             -   Ты расписалась где-нибудь, в каком-нибудь журнале или ведомости?
             -   Да, конечно. Но тебя ведь не возьмут в Абхазию, Вахтанг?
             -   Меня  возьмут в Боржоми подлечить печень, а заодно и расшатанные нервы. Неужели ты не могла сказать им, что меня нет в Тбилиси, что я - в Киеве, в России, на Канарских островах, да мало ли, где?! Разве ничего нельзя было придумать?
             -   Всё произошло так неожиданно... к тому же,у нас сидела Маквала... И ты ведь знаешь: я не умею лгать.
         Это на самом деле являлось одним из главных достоинств Марины: она была до неприличия, можно даже сказать, патологически честна.
             -   Ладно! - я махнул рукой, прошёл в  маленькую  «0,5»  комнату, где  выпил  чачи  из  зелёной  «бехеровской» бутылки. С начала сентября я обучал русскому языку и литературе дочь нашего соседа с девятого этажа и, естественно, не брал с него никаких денег, но сосед, чтобы не оставаться в долгу, снабжал меня чачей, которая была не очень хорошей, но очень крепкой и часто помогала мне в холодные осенние вечера.
             -   Я, пожалуй,  лягу, - сказал я Марине.
         От свечи, которую я захватил из прихожей, по птичье-цветастым обоям спальни бегали причудливые тени. Девочка сопела носом и ёрзала на матраце, набитом для исправления позвоночника морскими водорослями. Дрожа от холода, я быстро разделся и юркнул в ледяную, пахнущую ещё летним потом постель.
             -   Я возьму немного муки у Маквалы, - крикнула из прихожей Марина. - Хлеба у нас нет,  хоть блины испеку  на завтра.
         Я не ответил. Как только дверь захлопнулась, я снова встал, надел халат, поискал в кармане куртки деревянный мундштук, закурил и выпил ещё немного чачи, закусив холодными макаронами из закопчённой кастрюли с оторванным ушком.
         Вторая половина ноября выдалась, в отличие от прошлых  лет, не очень холодной, но всё равно пора было ставить печку, о которой я не мог думать без содрогания: жестяной монстр пожирал слишком большое количество дров, доставать которые становилось всё труднее и труднее, ведь соседи уже вырубили почти все деревья в округе, даже любимые мной берёзки, некогда посаженные уехавшим в Россию врачом-терапевтом из экспериментального дома напротив.
         В дверь постучались. Обстоятельства меняют характер людей и в последнее время я очень не любил этот стук: приходили по поводу оплаты за коммунальные услуги, приходили нищие, приходили люди, называющие себя беженцами -  всем нужны были деньги, а денег не было, хотя помочь хотелось всем. Я не стал открывать.
             -   Вахтанг, это я, - послышался голос за дверью. - Ещё не так поздно, ты что, спишь?
         Это была Нана.
             -   Я  принесла  тебе  сигареты  с  фильтром, - сказала  она. - Гела  прислал  посылку  через  какого-то  своего знакомого. Здесь ещё тушёнка и мёд, поешь, тебе надо хорошо питаться. А где Марина?
         Нана была нашей соседкой по лестничной клетке: очень стройная, высокая, с грустными тёмными глазами, она напоминала мне виденную где-то фреску, но характер... мы с ней часто спорили, ссорились, и мне она казалась типичным продуктом нашего неспокойного времени: АК-74 в комплекте с BMW, которые её муженёк награбил где-то то ли в Мегрелии, то ли в Абхазии, казались ей вершиной житейского успеха. Нана была младше меня, но, несмотря на столь молодой возраст, успела уже дважды выйти замуж, и я не был уверен, что в своём повторном браке она не поменяла шило на мыло. Первый муж Наны, хоть и часто выпивал, и мало зарабатывал, но не нюхал кокаин и не стрелял по ночам у подъезда из автомата Калашникова, будучи освободителем и победителем. С первым мужем Наны мы изредка общались, но  второй был мне решительно неприятен и, надо признать, что чувство это было взаимным. Гела считал меня слизняком, недостойным звания грузинского мужчины, особенно раздражаясь тем, что я пил молча, без тостов, и иногда  - в одиночку. Для Гелы поглощение алкоголя без ритуальных словопрений было тягчайшим грехом, гораздо большим, чем рукоприкладство в семье и прочая ерунда. «Этот тип явно не грузин», - заявил он как-то Нане, а та в ответ рассмеялась: ей было всё равно, какой я национальности, для неё я был просто хозяином помещения, где можно спокойно покурить и поговорить по душам. Первое время Нана и Гела жили в Сабуртало у родителей Гелы, но свекровь не переваривала Нану и вскоре та вернулась к своей матери. «Что-нибудь случилось?», - спросил я, увидев её с сумкой на лестницах. «Соскучилась по тебе, - вздохнула Нана, - в Сабуртало у меня такого друга не было».
         В конце августа Гела уехал в Абхазию, но мог вернуться в любой момент, и Нана должна была безвылазно сидеть дома: Гела был болезненно ревнив и не выносил, когда его не встречала жена. Мать Наны часто ездила «за товаром» в Турцию и во время челночных материнских поездок, когда Нана оставалась одна, я служил ей, по её собственному выражению, «единственной отдушиной».
             -   Может чачи выпьешь? - спросил я, потянувшись за «бехеровкой». - Правда, закуски  почти  никакой,  да  под такую водку еду портить - грех.
             -   Налей чуть-чуть, - Нана вынула из кармана вишнёвого жакета пачку «Мальборо» и положила на стол.  - Если хочешь, открой тушёнку.
             -   Я не голоден.
         Нана закурила и задумчиво взглянула на меня. Она была девушкой без комплексов и никогда не скрывала того, что, в отличие от большинства соседей, приходила в гости не к Марине, а ко мне. Марина считала Нану легкомысленной и недалёкой; что до Гелы, то ко мне он Нану не ревновал,  да и разве можно было ревновать жену к человеку, который не соответствовал  Гелиным понятиям о чести и достоинстве?
             -   Гела пишет, что ситуация всё хуже и  хуже, -  вздохнула  Нана, с  опаской  нюхая  чачу. - Он  винит  во  всём командование, а я никак не пойму, неужели мы не можем побить каких-то абхазов?
             -   Можем, - заверил её я. - Вот пойду я завтра в военкомат,  дадут  мне  винтовку  с  оптическим  прицелом  и буду я без разбора мочить всех, кто развязал эту дурацкую войну.
             -   В  военкомат? - Нана  даже  не   удивилась, она  была  скорее потрясена. В  её больших тёмных глазах появилось выражение, похожее на страх.  - Тебя тоже вызывают? Но ты же... ты же не умеешь воевать, Вахтанг!
             -   Никто не умеет. Кроме Гелы, конечно.
             -   Не шути.
             -   А я не шучу.
             -   Но не могут же тебя так просто вызвать и отправить в Сухуми?
         Нана заглянула мне в глаза и попыталась улыбнуться.
             -   Не стоит об этом думать, - успокоил её я. -  Может, их в военкомате просто интересует размер моей обуви?
             -   Ну, вот, ты опять за своё! Из-за такой ерунды они бы не стали тебя вызывать. Марина уже знает?
             -   Марина узнала об этом раньше меня. К сожалению, она  всегда  говорит  правду, а  я  почти  всегда  лгу. В  этом основная разница между нами.
             -   Неправда.
             -   Что именно?
             -   Всё: от начала до конца. Мне не нравится наш сегодняшний разговор.
         Мы помолчали. Я выпил чачу и удивился своим мыслям: первый раз в жизни я вдруг в полной мере осознал, что Нана знает обо мне гораздо больше, чем Марина. Как же это могло произойти?
         Я родился в Грузии, но почти всю свою сознательную жизнь провёл в  Украине. Из-за военной профессии отца родители постоянно были в разъездах и моим воспитанием занималась бабушка, женщина своенравная, с характером, но по-своему добрая ко мне. Вернувшись на Родину в 1988 году я, как и почти все мои ровесники, был охвачен эйфорией будущей независимости, ходил на митинги, кричал патриотические лозунги, и в этой круговерти любви, протеста, кизиловых знамён и народных песен мне повстречалась однажды Марина. Она не была похожа ни на одну из тех девушек, которых я раньше знал, она и девушку-то напоминала не очень и издали её вполне можно было принять за мальчишку-подростка, неизвестно как оказавшемся на серьёзном «взрослом» митинге. Очередной оратор, сотрясая кулаками, что-то кричал в мегафон, мы отошли в сторонку, после чего Марина, с любопытством взглянув на меня, поинтересовалась:
             -   Вы приезжий?
             -   И да, и нет.
             -   Вы говорите с акцентом,  хотя и похожи на грузина.
             -   Я  родился  в  Тбилиси,  учился  в Киеве, - ответил я. - Отец  у  меня  грузин, мать - украинка, стало быть,  дома мы всегда говорили по-русски, отсюда и акцент. Временами я жил в Грузии и грузинскому меня учила бабушка; впрочем, она до сих пор не может простить мне, что «Витязя в тигровой шкуре» я прочитал лишь в переводе.
         Глаза Марины загорелись. Мы проговорили целый час, в основном, о национальной идее и будущем Грузии. Несмотря на недовольство бабушки, которой Марина категорически не нравилась, мы стали встречаться.
             -   Дурак! -  говорила  мне  бабушка. - Любовь к Родине у нормальных людей проявляется иначе. А она... ну, что ты в ней нашёл, скажи на милость? Невзрачная, манерная, маленького роста, только и умеет, что говорить об избранности грузин. Лучше бы ты не приезжал!
         Но бабушке очень хорошо было известно, почему я вернулся. В конце апреля 1986 года мы с моим приятелем Виталиком поехали рыбачить на Припять и подхватили приличную дозу чернобыльской радиации, после чего, отказавшись от традиционных лекарств, стали лечиться народными средствами, т.е. водкой. Кое-как окончив филологический факультет Киевского университета, я вернулся в Тбилиси, подальше от радиации, лечения водкой и навязчивых друзей. Мои родители, обосновавшиеся к тому времени во Львове, собирались уезжать за границу, но отец успел-таки позвонить своему приятелю в Тбилиси,  который и устроил меня в ЦИОМ, где и работы и зарплаты было мало, зато, заполучив внушительное удостоверения с двумя  печатями,  я  очень скоро стал заведующим отделом и научился вполне сносно писать докладные записки на грузинском языке. Некоторое время я жил у бабушки на Почтовой улице, а после свадьбы переехал в варкетильскую квартиру Марины, где в то время, кроме стен и окон, ничего не было. Родители Марины помогли нам с ремонтом, мои  прислали деньги на мебель, но бабушка наотрез отказалась жить с нами: она по-прежнему считала, что Марина мне не пара.
         Всё это казалось мне теперь далёким прошлым: слишком многое изменилось в Грузии за последние три года.
             -   Ты не слушаешь? - Нана тронула меня за плечо. - Я спрашивала, когда тебе надо быть в комиссариате?
             -   В девять.
             -   Можно мне позвонить тебе на работу?
             -   Зачем?
             -   Не знаю. Я волнуюсь за тебя.
         «Нана будет звонить мне на работу? - с удивлением подумал я. -  Неужели она так переживает?»
         Пришла Марина, и Нана встала. Уходя, она всегда почему-то говорила: «До свидания, до завтра».
         Чтобы избежать расспросов Марины, я сразу же лёг спать, а утром, едва  проснувшись, ощутил некоторую сухость во рту. Вокруг стояла кромешная тьма и мне стоило немалого труда добраться до графина с водой. Лампа на кухне едва горела, тускло освещая плакат с изображением первого президента Грузии. Часы показывали половину восьмого. Я быстро оделся, чай пить не стал, поел только кусочек обжаренного на маргарине старого хлеба и, растормошив Марину, вышел из дому. Начинало  светать, и лаявшие всю ночь напролёт беспризорные псы опасливо жались по углам. Неделю назад, когда я нёс Жу её шоколадки, свора собак изорвала в клочья мой плащ, после чего я, не обращая внимания на протесты Марины, обожавшей животных вообще и собак в особенности, всегда выходил из дому с булыжниками в кармане, потому что не хотел, чтобы участь плаща постигла и куртку.
         Без приключений добравшись до метро и повидавшись с Жу я, как всегда, купил у входа на станцию дешёвые сигареты без фильтра, и толпа сразу же увлекла меня за собой. Вагоны метро ездили переполненными, мне удалось попасть вовнутрь лишь с третьей попытки. Ехать было недолго, и от метро на Авлабаре до комиссариата ещё минут десять пешком.
         Вагика я встретил в комиссариатском дворе и,  конечно, сразу же узнал его, хотя мы и не виделись много лет. Ваган Петросян, или попросту Вагик, был моим школьным другом: мы проучились вместе первые три класса и потом, во время моего очередного возвращения к бабушке, ещё один, но зато какой: выпускной десятый класс, с его влюблённостями, заверениями в вечной дружбе, экзаменами, банкетом. Там, в Киеве, всё было иначе: там у меня был совершенно другой  класс,  без надрывов и страстей. Там я учился, а здесь  я жил.
         Вагик что-то оживлённо доказывал человеку с погонами майора Советской Армии, которого окружали двое сотрудников в штатском. До меня долетали обрывки некоторых фраз, но я так и не понял, что нужно было этим людям от Вагика. Вагик тоже заметил меня и сделал знак рукой: мол, подожди, но я и без того не собирался никуда уходить. Появление Вагика здесь, в месте, где я никак не ожидал его увидеть, по меньшей мере, удивило меня. От общих знакомых я знал, что он живёт в России, женился, имеет свой бизнес и вообще ни в чём не нуждается. Как же он оказался в Тбилиси?
         Присев на скамейку, выкрашенную в зелёный цвет (во дворе комиссариата всё почему-то было бело-зелёным), я принялся разглядывать Вагика. Он мало изменился внешне: такой же плотный, высокий, с пышными чёрными усами. В отличие от меня, совсем не облысел и даже не поседел, разве что взгляд у него стал каким-то бегающим, как это бывает у людей, во всём ищущих подвоха.
         До меня снова долетели обрывки Вагикиного монолога: он мешал грузинские фразы с русскими и несколько раз крепко выругался. Встреча с ним настолько заинтриговала меня, что я и думать позабыл о своих проблемах. Прошло ещё минут пять прежде, чем Вагик смог подойти ко мне. Мы обнялись и Вагик сжал меня в своих объятиях так, что у меня затрещали кости. Потом он сказал: «Сволочи».
             -   Кто? - удивлённо спросил я.
             -   Они, - Вагик кивнул в сторону входа в комиссариат. - Хотят кучу баксов, чтобы отмазать  меня  от  армии.  Я ведь младший офицер запаса, приехал на неделю загнать квартиру, тут они меня и сцапали. Что у вас здесь творится: транспорт не ходит, стреляют, как на Диком Западе,  всюду рожи какие-то чужие! Что вы сделали с Грузией?
             -   Не надо было тебе уезжать, -  вздохнул я. - Не углядели без тебя, сам видишь.
             -   А ты похудел, -  заметил Вагик. -  Вид какой-то усталый и куришь гадость.Что это за сигареты?
             -   «Полёт».
             -   Так ты далеко не улетишь.
             -   Пока что мы с тобой находимся в одном и том же месте.
             -   Кстати, а что ты делаешь в военкомате?
             -   Хороший вопрос, - я показал ему повестку.
             -   Плюнь.  Надеюсь,  ты  здесь ничего не подписывал? - Вагик показал на решётчатые окна первого этажа. - Им нужно пушечное мясо, а по правде говоря, им ничего, кроме денег, не нужно. Если бы не этот бардак, я бы первым пошёл в армию  добровольцем из чисто патриотических чувств.
             -   Патриотических? -  усмехнулся  я.  Чувство  Родины,  если  оно  и  было  у  Вагика, то  было  достаточно  расплывчатым, во всяком случае, раньше.
             -   Ты напрасно смеёшься, - продолжал он. - Я слышал, что армяне воюют на стороне абхазов. Ну и дураки, они думают, что это вернёт им Карабах... Да и вообще, не тем мы занимаемся, чем надо: надо работать, зарабатывать деньги, а здесь война, ещё и меня с тобой призвать хотят, мы же им армию развалим!
             -   Меня вызывали к девяти часам, - перебил его я. - Куда мы идём?
             -   Ты подписывал что-нибудь?
             -   Не я. Моя жена.
             -   Как, кстати, твоя семья? Как родители, бабушка? Дети-то  у тебя есть?
             -   Девочка.
             -   У  меня  тоже, - Вагик  расхохотался. В  школе  он был известный  сердцеед, остроумный, всегда умевший, чему я втайне завидовал, разговаривать с девушками. Вагик и Солмаз любили друг друга чуть ли не с первого класса, всё шло к свадьбе, но самый знаменитый школьный роман так и закончился ничем. Вагик женился на другой, Солмаз тоже вышла замуж, правда, много позже и не слишком удачно
             -   Куда мы идём? - повторил свой вопрос я.
             -   Выпьем по  кружке  пива и я куплю тебе нормальные сигареты, - тоном, не терпящим возражений произнёс Вагик. -  А о военкомате забудь: у тебя наверняка нет столько денег, чтобы откупиться, стрелять же в родичей нашего общего друга Игоря Кацба ты всё равно не сможешь. Пережди где-нибудь. Пусть твои скажут, что ты уехал на Украину: в конце концов, половина Грузии за границей и никого это не волнует.
             -   А если я сам хочу пойти в армию, чтобы защищать территориальную целостность Грузии?
             -   Тогда я скажу,  что  ты  сошёл  с  ума,  милый  Вахтанг!   Какой  из  тебя  солдат,  ты  и  драться-то никогда по настоящему не умел, а тут ещё и ваша идиотская чернобыльская рыбалка: у врачей ты хоть иногда проверяешься?
         Я промолчал. Мы спускались по вымощенному брусчаткой спуску к Авлабарскому базару, а Вагик, чтобы замять возникшую неловкость, без умолку болтал о затерянном где-то в кубанских степях маленьком городке, где армяне говорят на непонятном диалекте, а местные жители варят мутный и вонючий самогон. Потом говорил о России, которая, как и Грузия, переживает нелёгкие времена, но есть надежда в скором времени выкарабкаться из трясины; вспоминал одноклассников, что разъехались кто куда и вряд ли в обозримом будущем вернутся домой.
             -   Пойдём есть хаши, - наконец, заявил он, указывая на подвальчик у  входа  на  базар. - Мы  вчера  с  Тахиром нажрались, как свиньи. Ну и гадость продают у вас под названием «Русская»! Нормальная этикетка, с медалями и прочей атрибутикой, а внутри отрава. Тахир под конец вообще лыка не вязал.
             -   Я не думаю, что сравнение со свиньёй обрадовало бы Тахира, - заметил я -  А что это ещё за Тахир?
             -   Мне посоветовали одного маклера,  который  очень  быстро и за небольшие проценты помогает с продажей квартир. Я поехал в Долабаури, смотрю: Тахир Алиев. Да, тот самый, на год или два младше нас, брат Солмаз. Сейчас он важный бизнесмен, торгует всем, что попадёт под руку, но, в основном, занят недвижимостью: сам знаешь сколько людей сейчас уезжает отсюда. Я хотел было врезать ему за Сумгаит, но потом передумал: всё-таки брат Солмаз, да и какой с него турок, выросли ведь вместе... и сестра у него была ничего.
             -   А с Солмаз ты не виделся? Говорят, она пока здесь.
         Вагик задумался:
             -   С  Тахиром мы встретились случайно.  А  Солмаз...  Да и зачем? Все мы стали другими.
         Дождь, моросивший всё утро, заметно усилился. Мы спустились в подвальчик, где горели свечи и буфетчик, не обращая на нас никакого внимания, разогревал что-то на керосиновой плите. Вместо хаши он принёс нам кабаб с жидкой томатной подливкой и колечками лука, холодный грузинский хлеб, маринованный перец, два плохо вымытых стакана и бутылку чачи.
             -   Не нравится мне всё это, - пробурчал  Вагик, - но  делать  нечего. За встречу! И  сколько  же  лет  мы  не виделись с тобой, Вахо?
         Я пожал плечами. Чача была нормальной, в кабабе было не слишком много хлеба, перец был острым, сигареты  хорошими. К тому же напротив меня, вальяжно развалившись, сидел мой друг Вагик и, стряхивая пепел в дырявую пластмассовую пепельницу, не останавливаясь, о чём-то говорил. Будущее не представлялось мне таким уж мрачным и чем больше я пьянел, тем больше в этом убеждался. 
         Когда мы вышли на улицу, было уже далеко за двенадцать. Дождь прекратился, но город был взъерошенным и мокрым. Я купил «Ивериа - экспресс», и Вагик с иронией взглянул на меня:
             -   Газетки почитываем? Ну-ну. А с меня хватит вашей  действительности: заглянем  ко  мне, а  дальше  видно будет.
         Вагик жил над аптекой напротив театра и, хотя родители Вагика купили эту квартиру уже после того, как мы окончили школу, воспоминания о проведённых там вечерах живо отозвались в моей памяти. Впрочем, здесь ничего не напоминало о когда-то ухоженной и уютной квартире нашей юности: обёрнутая полиэтиленом мебель, густой слой пыли на всём,  включая стол,  разбросанные на полу пожелтевшие газеты.
             -   Как ты здесь живёшь? -  удивился я.
             -   Я живу у дяди в  Сабуртало, - пояснил  Вагик, - а  сюда  наведываюсь, когда  клиенты  хотят  взглянуть  на квартиру.
             -   Мог бы навести здесь хоть какой-нибудь порядок, пыль, что ли, протереть.
             -   А  зачем?  Людей  интересует  не  порядок  в  квартире, а цена: чем меньше, тем лучше. Давай пить кофе с коньяком, я тут обнаружил старый армянский коньяк из отцовских запасов.
             -   Твой   отец   коллекционировал   только  армянские  коньяки? - спросил  я  с  иронией, продолжая, тем самым, наш давнишний, ещё со школы, спор о том,  какой коньяк лучше: армянский или грузинский.
             -   Армянский коньяк - лучший в мире, -  важно начал Вагик, но потом рассмеялся.
             -   Правда? - в тон ему ответил я.- А я вот слышал, чтобы сделать хороший коньяк надо прежде иметь хорошее вино.
         Вагик сварил на спиртовке кофе, поставил на журнальный столик бутылку коньяка и две рюмки.
             -   Ты прав, Вахо, но то, что вы наливаете в последнее время в бутылки нельзя назвать ни коньяком, ни вином. Я вчера купил «Варцихе» и вылил его в унитаз. Стыдно, дорогие грузины, репутацией надо дорожить: ведь это был мой любимый коньяк.
             -   Фальсификаторы наверняка об этом не  знали, - успокоил его я, - иначе наклеили  бы  на  бутылку  другую этикетку.
         Вагик разлил коньяк по рюмкам, я отхлебнул порядочный глоток, потом выпил кофе и, откинувшись в кресле, сказал:
             -   Позвони Солмаз.
             -   Зачем?
             -   Просто так. У неё проблемы в последнее время.  Тахир не говорил?
             -   Проблемы  есть  у  всех,  а   Тахир   просто   сообщил   мне,  что  Солмаз  переезжает в  Баку. Если же  ты считаешь проблемой развод с мужем,  то это пустяки, ведь детей у них не было, выйдет замуж ещё раз и заживёт счастливо.
             -   Но Тахир без сомнения передал ей, что ты здесь.
             -   Сомневаюсь. Он и думать  позабыл  о  тех  сентиментальных  штучках, которыми  до сих  пор забиваешь  себе голову ты. Не удивлюсь, если узнаю, что ты пишешь стихи и вдобавок ещё  в кого-нибудь влюблён.
             -   Стихи сейчас пишут все, кому не лень, -  заметил я, - а любить мне расхотелось давно.
         Вагик поморщился:
             -   Сказал бы ещё: после свадьбы, и я заподозрил бы тебя в дурном вкусе... Бог с ним, скажи какой-нибудь тост.
             -   Тост?
             -   Ну да. Ты ведь всегда был тамадой на наших вечеринках.
             -   Хорошо. Давай тогда выпьем за Нану.
             -   Нану? - изумился Вагик. - Какую Нану?
             -   Ты же хотел тост, я его и произнёс.
             -   Догадываюсь, что это не жена.
             -   Почему?
             -   За жён так не пьют. Может, любовница?
             -   Нет. Средство от холода, скуки, мелькания будней.
         Вагик понимающе кивнул:
             -   Я сам такой,  но у меня есть средства выдумывать  себе  такие  средства, - довольный  каламбуром,  он потёр ладони - характерный жест. - А что супруга? Не ревнует? Да и вообще, неудобно как-то, знаешь, при живой-то жене... средства какие-то.
             -  Мне неудобно. А тебе?
         Вагик принялся рассматривать тяжёлую, склеенную коричневым клеем хрустальную пепельницу.
             -   Не знаю. В этом случае, я - Юпитер, а ты - бык. Я женился просто так, без романтики, любви и поцелуйчиков в парке. В доме нужна была хозяйка, некому было стирать, гладить, готовить - тысяча причин. Зная тебя, я могу предположить,  как  всё это произошло с тобой. Тебе недостаточно просто женщины... тебе нужна идея,  а этого как раз в женщинах меньше всего. Нельзя стрелять по воробьям из пушки и ставить всё с ног на голову  даже ради большой любви.
         Я навострил уши:
             -   Тебе не подходит философствовать, Юпитер. Да и  Наны  никакой  нет. Вернее,  она-то  существует, но  это скорее символ... символ того, что должно быть в нашей жизни и чего нет, а может  никогда и не будет. Понимаешь?
             -   Наверное, да.
         Вагик задумался, встал, подошёл к окну. Снова разлил коньяк.
             -   Выпьем за окончание войны, - предложил он.
             -   С нашей помощью? -  насмешливо ввернул я.
         Вагик только махнул рукой.
         Около пяти, записав мой варкетильский адрес, он поехал в Сабуртало к дяде, я же отправился домой. Итоги сегодняшнего дня были неутешительны: я так и не попал в комиссариат, я не пошёл на работу и,  вдобавок, напился до чёртиков с  Вагиком. Перспективы на будущее также были туманны.
         После того, как меня основательно помяли в вагоне метро, я  наконец-то доплёлся до прилавка Жу.
             -   С кем выпил? - спросила она, как всегда, не ожидая от меня ответа. - Торговля идёт плохо, я продала  только с десяток конфет и несколько пачек сигарет.
         Пока Жу ходила в туалет, я попытался прочитать статью в «Ивериа - экспресс», но из этого ничего не вышло: буквы расплывались у меня перед глазами.  Конфетки на сей раз Жу мне не доверила («где-нибудь потеряешь, оставлю лучше у подруги»), я пришёл домой налегке и, не отвечая на расспросы Марины, завалился спать.
         Проснулся я около десяти, сразу же услышав реплику Марины:
             -   Ребёнку есть нечего, а он курит «Мальборо».
         По-видимому, у нас гостили соседки. В квартире горели все лампочки, был включён телевизор и рефлектор: свет давали так редко, что трудно было удержаться от соблазна задействовать все электрические приборы в доме сразу.
             -   Марина! -  позвал я. - Принеси, пожалуйста, воды.
         Когда Марина вошла, я ей пояснил:
             -   Мы встретились с Вагиком, это мой школьный  друг и  мы  не  виделись много  лет. Мы пили коньяк, вспоминали прошлое. В военкомате я не был, вернее, был, но только во дворе. Сигареты купил мне Вагик. Это всё.
         Марина равнодушно взглянула на меня .
             -   Завтра утром я переезжаю к родителям, - сообщила она, поправляя икону, над которой  висела фотография первого президента Грузии. -  Здесь холодно, а ставить печку ты, по всей видимости, не собираешься. Еды у нас тоже нет. Ты думаешь вообще о чём-нибудь? Выдумал какого-то Магика!
             -   Вагика. Я его не выдумывал, он существует.  Во всяком случае, существовал в совсем другой жизни.
             -   Вот и живи в этой другой жизни, а с меня хватит.
         Марина окинула меня презрительным взглядом и добавила:
             -   Мы поднимаемся к Маквале за миксером.
         Я посмотрел телевизор:  новости были неутешительны, покурил и снова лёг.
         А наутро меня разбудил настойчивый стук в дверь. Спросонья и с похмелья, я даже и не подумал, что это мог быть кто-то из военкомата. Впрочем, на пороге, как я сразу понял, подняв свечу повыше, стоял Вагик.
             -   Одевайся, - сказал он, не здороваясь. -  Внизу ждёт Тахир.
             -   Заходи, - зевнул я. -  А что случилось?
         Я разбудил Марину и, одеваясь, слушал сбивчивый рассказ Вагика о том, что произошло вчера. После бурного ночного застолья с дядей и какими-то гостями, Вагик решил позвонить Тахиру, чтобы тот помог ему встретиться с Солмаз. Тахир вначале возмущался и клял Вагика на чём свет стоит, но потом поддался уговорам и заехал за ним в Сабуртало, чтобы потом приехать ко мне.
         В предрассветных сумерках всё это казалось мне продолжением сна.
             -   В Долабаури у Тахира трёхкомнатная квартира, пустая ещё с давних времён.  Посидим, вспомним  молодые годы. Ну, и Солмаз... ты был прав: нам надо повидаться.
         Вагик сидел на стуле в квартире, которая никак не связывалась у меня с ним: Солмаз, Тахир... это была уже позабытая,  казавшаяся сейчас прекрасным сном жизнь, и я не знал, смогу ли я вернуться туда, где я был когда-то  молод, счастлив, полон неясных надежд и мечтаний.
             -   У тебя  есть  что-нибудь  выпить? - спросил  Вагик, когда  я  оделся  - Ах, да, чуть  не  забыл... -  Он вынул из внутреннего кармана куртки несколько плиток шоколада и конверт. - Это для ребёнка. И без препирательств: деньги никогда не помешают.
         Мы прошли на кухню и за нами проследовали две прыгающие тени. Я достал из настенного шкафа пузатые рюмки, зелёную «бехеровку», маргарин, хлеб и большой кусок квашеной капусты из эмалированной кастрюли.
             -   Доброе утро! - произнёс Вагик, чокаясь со мной.
         Мы выпили и увидели на пороге кухни Марину: мой халат был ей слишком велик и выглядела она как девочка, надевшая одежду матери.
             -   Марина, это мой друг, Вагик. Познакомьтесь, - сказал я не совсем уверенно.
         Вагик встал:
             -   Очень приятно. Извините за столь ранний визит, но у нас очень срочное дело.
             -   Мы сегодня уезжаем, - напомнила мне Марина и пошла одеваться.
         Перед уходом я сказал ей о конверте с деньгами.
             -   Все стали людьми, кроме тебя, - пробурчала Марина. - А у тебя нормальной работы нет и не будет.
         Внизу мы расцеловались с Тахиром, который выглядел удручённым и даже не глядел в сторону Вагика.
             -   Неужели  нельзя  было  подождать  до  утра? -  возмущался он,  обращаясь  ко  мне. -   Разбудил  меня  среди ночи, чтобы спросить о Солмаз. Куда она денется, как жила, так и живёт. Раньше надо было думать.
         Вагик рассмеялся и с иронией взглянул на Тахира:
             -   Вот я и подумал - рано. А что касается Солмаз, то я не женился на ней потому, что не хотел иметь такого шурина, как ты.
             -   Ну, что с ним будешь делать? - развёл руками Тахир. - Куда едем, Вахо?
             -   Тахир, сегодня решаю я, -  вмешался Вагик. - Мне нужен  букет  белых  роз  и  самое  лучшее  вино,  какое только можно  достать в Тбилиси.
             -   А ты уверен, что Солмаз согласится встретиться с тобой?
             -   Розы  я  всё  равно  куплю. -  Вагик  был  непреклонен. -  И  ты,  Тахир, доставишь их  по  адресу. Мы же с тобой старые друзья.
             -   Не забывай, что Солмаз моя сестра,  -  возмутился Тахир.
             -   Разве  я предлагаю тебе что-то непристойное? - Вагик пожал плечами. - Просто посидим в твоей квартире, а дела один день могут и подождать.
         Тахир обернулся ко мне:
             -   Что скажешь, Вахо?
            -    Я думаю, что стоит попробовать.
         У метро «Варкетили» я повидался с Жу.
             -   Жу, у тебя здесь столько знакомых, - сказал я. -  Мне нужны белые розы, самые свежие и самые лучшие.
         Жу была потрясена:
             -   Тебе?! Зачем?
             -   Мой старый друг вспомнил первую любовь.
             -   А, ну это другое дело.
         Тахир и Вагик вышли из машины  и я представил их Жу.
             -   А вы, случайно, не пьяны? - шёпотом поинтересовалась она у меня.
             -   Все люди немножко пьяны, - заметил я. - Просто у одних это получается лучше, чем у других.
         Жу была проворной девочкой: пока мы с Тахиром и Вагиком выпили по бутылке боржома, она прибежала с букетом цветов, который сделал бы честь даже королеве. Вагик поцеловал Жу руку, заплатил деньги и произнёс один из своих дежурных комплиментов.
             -   Всё скоро закончится, -  успокоил я Жу. - Не думай о плохом. Я поехал продолжать жить.
         Окна долабаурской квартиры Тахира выходили на проспект Кетеван Цамебули и во внутренний двор, где соседствовали друг с другом женская консультация и стоматологическая клиника. Три отдельные комнаты соединял длинный коридор, ведущий на кухню, где стоял круглый деревянный стол, уставленный винными и водочными бутылками.
             -   Ты довольно содержательно проводишь время, - сказал я Тахиру, кивая на стол. - А кто здесь вообще живёт?
             -   Никто. Иногда я, когда приезжаю из Баку. Солмаз и мать живут в Ортачала, что поделаешь, привыкли и не хотят сюда переезжать.
             -   Кстати, о Солмаз, - вмешался Вагик. - Ты не собираешься ехать за ней? И не забудь розы.
         Тахир умоляюще взглянул на меня.
             -   Хочешь, я напишу ей записку? - спросил я. - Но, думаю, обойдётся без этого. Просто объясни Солмаз что к чему. Она поймёт.
         Тахир уехал, а  Вагик, напевая себе под нос какую-то песенку, принялся ходить из угла в угол.
             -   Да сядь ты, ради Бога! - сказал ему я. - Выпей что-нибудь, наконец, от нас всё равно, наверно, несёт водкой за версту.
             -   Это - мысль, - согласился Вагик. - Наливай!
         Я достал из сумки бутылку «Посольской» (настоящей, по заверению Жу) и мы выпили с Вагиком по рюмке.
         Вскоре приехал Тахир.
             -   Она согласилась, - буркнул он, глядя на меня . - Я даже не ожидал... Кто поймёт этих женщин?
         Вагик сел в кресло, закурил и, немного подумав, спросил:
             -  Вы можете мне помочь?
         Тахир угрюмо пожал плечами:
             -   Вот это вопрос! А чем мы, по-твоему, занимаемся всё утро?
             -   Тогда так: я немного посплю, чтобы быть в форме, а вы займитесь делом: купите еду, выпивку и сигареты.  Всё  на ваше усмотрение, только всё должно быть очень хорошего качества.
         Тахир отказался от предложенных ему Вагиком денег, на что Вагик усмехнулся:
             -   Широкие жесты - вещь хорошая, но не для тебя, Тахир. Бери деньги, пока дают. Сегодня нам предстоит пережить длинный день, возможно, и твои деньги пригодятся. Вахтанг у нас поэт, ему не приличествует соприкасаться с презренным металлом, хотя водку он тоже употребляет в должных количествах... Кстати, о водке. Налей-ка нам, Тахир, по сто грамм и я пойду готовиться к будущей встрече с Солмаз.
             -   Ты не забыл, что у тебя жена в Краснодарском крае? - поинтересовался Тахир, разливая по стаканам остатки «Посольской».
             -   Фи, как пошло, - произнёс Вагик, поднимаясь с кресла. - Солмаз подруга моего детства, я писал ей умные фразы в альбом, когда ты, Тахир, ещё ходил под стол пешком.
             -   И что же ты ей писал в альбом? - подмигнув мне, Тахир принялся нарезать сыр с зеленью.
             -   Не помню. Что-то вроде: «Ветка сирени упала на грудь, милая Солмаз, меня не забудь».
             -   Шедевр поэтического творчества, - констатировал я. -  А что ещё?
             -   Дальше не помню. Давайте выпьем за Солмаз.
         Не успели мы закусить пахнущим тархуном сыром, как раздался стук в дверь. Тахир уверял нас позднее, что столь ранний приход Солмаз для него тоже был полной неожиданностью. Часы показывали двенадцать: на наши разговоры ушло гораздо больше времени, чем мы предполагали.
         Брат и сестра о чём-то переговорили в прихожей, приглушённо, шёпотом, словно мы с Вагиком могли их понять.
             -   Ну, где вы там прячетесь? - услышал я, наконец, голос Солмаз. -  Вахо, мне кажется ты  всегда  был  смелее, чем твой приятель Вагик. Или ты тоже изменился после женитьбы?
         Мы стояли перед ней, виновато улыбаясь.
             -   От вас водкой несёт, как из винного погреба, - Солмаз с укоризной глядела на нас.
             -   Из винного погреба должно нести вином, -  объяснил Вагик. - Хорошо же ты встречаешь старых друзей!
         Солмаз совсем не изменилась,  разве что чуть-чуть пополнела, но ей это только шло. Среднего роста, стройная, с изюминкой, которой так не хватает многим женщинам, она ещё в школе нравилась очень многим, но была по природе однолюбкой и, как редко кто, умела хранить верность. «Я совершаю преступление», - сказала она мне в день своей свадьбы. После этого мы не виделись.
         В чёрных глазах Солмаз зажглись озорные искорки и её взгляд остановился на Вагике: она явно хотела что-то сказать, но промолчала. После того, как я поцеловал ей руку, Солмаз обняла меня и чмокнула в щёку. «Неисправимый джентльмен», - прокомментировал Вагик. Потом Солмаз сняла пальто и присела на кухонный табурет.
             -   Рассказывайте, как живёте.
             -   Не сейчас. Поговорим за столом, - сказал Вагик. - Грузинское застолье располагает к беседе.
             -   И какое же это грузинское  застолье    начинается   в   столь   ранний   час? - спросила   Солмаз,   впрочем,  достаточно дружелюбно.
         Вагик взял Солмаз за руку и, глядя ей прямо в глаза, произнёс:
             -   Может быть, я правильно сделал, что не женился на тебе?
             -   Так бы я за тебя и пошла!
         Тахир рассмеялся:
             -   Вахтанг, кроме нас с тобой  здесь  нормальных людей нет, так что поехали за покупками.
         После базара, где Тахир куда-то отлучился минут на десять и вернулся с двумя большими пакетами, мы заехали к бабушке. Я купил ей хлеб, подсолнечное масло и картошку. Захватив с собой один из пакетов, Тахир поднялся вместе со мной.
         Бабушка курила сигарету и пила кофе в обществе своей соседки, которой она объяснила, что, несмотря на непутёвых родителей, я получился парень ничего и никогда не забываю о бабушке. Я представил дамам Тахира. Тот поклонился и спросил у бабушки, куда положить рыбу.
             -   Какой приятный молодой человек! - заметила бабушка. - Чей, говоришь, это брат?
             -   Солмаз Алиевой. Помнишь, её любил в школе мой друг Вагик?
             -   Этот дурак - армянин?
             -   Ну, почему, дурак...
             -   Вот и я тоже всегда удивлялась, почему. Среди армян редко встречаются такие.
             -   Бабушка права, -  сказал Тахир, пряча улыбку.
             -   Когда зайдёшь? - спросила бабушка, когда мы стали прощаться.
             -   Завтра, как всегда.
         Завтра? Я не знал,что будет завтра. Возвратившись в прошлое, я очень плохо представлял себе, как оно может отразиться на моём будущем.
         Тахир о чём-то рассказывал мне в машине, но я его почти не слушал. Мы купили ещё хлеб на Хетагурова, а потом  поднялись на Авлабарский базар за вином.
         Вернувшись в Долабаури, мы застали почти что идиллическую картину: Солмаз мыла посуду, а Вагик стоял с полотенцем в руках. Всюду было прибрано, стол был застелен зелёной клеёнкой в красных цветах, а на подоконнике стояла хрустальная ваза с белыми розами. «Не могла на них налюбоваться, вот и взяла с собой», - посмеиваясь, объяснила мне Солмаз.
         Я и Тахир выложили продукты на стол, потом сели на стулья у окна и закурили.    
             -   Есть будете? - поинтересовалась Солмаз.
             -   Конечно, - ответил за нас с Тахиром Вагик. - И есть тоже.
             -   Что это значит: «и есть тоже»?
             -   Надо бы выпить что-нибудь. Тахир, вы привезли жидкость, располагающую к общению?
         Солмаз покачала головой:
             -   Разве можно всё время пить? 
         Впрочем, она тут же поставила на плиту кастрюлю для рыбы и принялась жарить яичницу с колбасой, а Вагик разлил по стаканам вино.
         Я вышел в прихожую, чтобы позвонить на работу. Сотрудница, равнодушно выслушав сообщение о том, что меня вызвали в комиссариат,  продиктовала мне номер телефона.
             -   Тебе звонила Нана и просила перезвонить ей по этому номеру. 
             -   Нана? - удивился я. -  Какая Нана?
             -   Я не знаю, но это очень срочно. Так она сказала.
         Записав номер на спичечном коробке, я вернулся к столу, чтобы выпить.
             -   Что-нибудь случилось? - спросил Вагик.
             -   Да нет, ничего. Просто мне надо позвонить.
         Я снова подошёл к телефону. На том конце провода трубку взяла пожилая женщина: голос её звучал глухо и говорила она так, словно каждое слово давалось ей с трудом. Нана подошла сразу же.
             -   Ты можешь приехать? - сказала она. - У меня никого, кроме тебя, нет.
             -   А в чём, собственно, дело?
             -   Гелу  убили. - Наступила пауза. - Я этого не переживу.
             -   Где ты?
             -   У свекрови... Боже, от  него  ничего  не  осталось, это была  бомба... Здесь  столько  людей:  родственники, друзья, соседи, но я никому, абсолютно никому не нужна, и мне так плохо, Вахтанг!
             -   Что я могу для тебя сделать?
             -   Я здесь больше не могу оставаться. -  И, уже почти шёпотом,  по-русски: -  Забери меня отсюда.
         Она назвала адрес.
             -   Так что же всё-таки случилось? - снова спросил Вагик. - На тебе лица нет. 
         Они уже сидели за столом и ждали меня. На деревянной подставке дымилась яичница с колбасой, пахло соленьями и луком. Я хотел спросить Тахира, в состоянии ли он сидеть за рулём, но передумал: ездить по улицам Тбилиси осенью 1992 года  и так было небезопасно, а Тахир уже основательно хлебнул вина.   
          -   Мне надо уходить, - сказал я. - В Абхазии убили моего друга и... в общем, я потом вам всё объясню. Давайте, выпьем.
         Солмаз внимательно посмотрела на меня:
             -   Может, Тахир и Вагик поедут с тобой?
             -   Нет, я поеду один.
         Они всё-таки проводили меня до метро «Исани», а по дороге я им всё рассказал. Вагик настаивал, чтобы взять такси, но я отказался. Мы попрощались и я обещал позвонить.
         По дороге к Нане я думал, что в городе совсем не чувствуется дыхание войны, словно это не касалось каждого из нас, а было чем-то иррациональным. Война стала приложением к рекламе, приглашающей съездить в Дубай, посетить фестиваль или  какой-нибудь концерт. А Гела погиб... У нас были сложные отношения, но мне было искренне его жаль.
         Когда я вышел из станции метро «Политехнический институт», дождь уже прекратился. Через три минуты я был на месте. Нана, как мы и договаривались, ждала  меня на балконе третьего этажа  блочной девятиэтажки. Я помахал ей рукой и она сразу же спустилась. Выглядела она совсем неплохо в своих чёрных вельветовых джинсах и короткой тёмно-синей куртке с застёжкой-молнией.
             -   Ты что, сошла с ума? -  проговорил я в сердцах. -  Уходить от них в такое время!
         Мы стояли под железобетонным навесом подъезда и Нана дрожала то ли от волнения, то ли от холода. Вокруг были какие-то люди: мужчины нервно курили, а у женщин были заплаканные лица.
             -   Я им не нужна, - сказала Нана, еле сдерживая слёзы. - Свекровь меня проклинает  и считает, что во всём виновата я: она уверена, что Гела пошёл добровольцем на войну именно из-за меня. Эта какая-то бессмыслица, я знаю, но она по-своему права, мы ведь с Гелой всё время ссорились.
             -   Трудно объяснить происхождение патриотизма ссорами с женой, - заметил я. - Ты ни в чём не виновата.
             -   Я не знаю... Представляешь, у  него  не  будет  даже  могилы, даже  цинкового  гроба! Что  же  мне теперь делать?
             -   Побудь немного с ними, потом поезжай домой, отдохни, выспись. Завтра многое будет выглядеть иначе.
             -   Мама уехала в Турцию, а я не могу оставаться одна... может, ты поедешь со мной?
         Я замялся:
             -   Меня ждут друзья, Нана...
         Она заплакала. Я в первый раз видел Нану плачущей и, кажется, только сейчас осознал, что произошло. Во мне была мешанина самых разных чувств: от сочувствия к Нане до презрения к самому себе. Мне захотелось бросить всё и уехать в Абхазию, пусть даже это ничем не поможет  ни мне, ни нашей армии.
             -   Я не хочу домой, - наконец, сказала Нана. - Там воспоминания...
         Мы шли, обходя лужи, мимо магазина «Электроника» и молчали. Мне почему-то было странно идти по улице вместе с Наной: раньше мы общались только в нашей варкетильской квартире и изредка у неё дома, теперь же, в окружении чужих людей, в незнакомом районе, я чувствовал, как во мне пробуждается чувство причастности ко всему, что происходит с Грузией, с моим городом, с Наной. Мы остановились в сквере у метро, чтобы покурить, и Нана не отпускала моей руки, словно боялась, что я могу внезапно уйти.
             -   Нана, - вдруг сказал я, - мы поедем к моим друзьям, там ты отдохнёшь, ну а дальше видно будет. Хорошо?
         Нана кивнула:
             -   Спасибо.
         Я отвернулся. Мне стало как-то не по себе от этой её благодарности.
         Нана не хотела садиться в метро и я пожалел, что не взял денег у Вагика. Кое-как я уговорил частника подвезти нас в Долабаури за чисто символическую плату. В гастрономе на Черноморской стояла очередь за хлебом. Нана уже не плакала, но снова держала меня за руку.
             -   Всё будет хорошо, - сказал я. - Мы идём к друзьям.
         Это были не те слова, но других я не находил.
         Дверь нам открыла Солмаз.
             -   Ну, наконец-то! - сказала она. -  Мы вас уже заждались.
             -   Солмаз, это Нана,   моя самая близкая подруга, - я был немного удивлён тёплым приёмом Солмаз. - А где ребята?
             -   Пьют на брудершафт на кухне.
             -   Очень  трогательно.  Пойдём, Нана, тебя ждёт приятное знакомство с людьми, которые с годами всё ещё не утратили юношеского максимализма.
         Тахир был уже сильно пьян, Вагик же держался молодцом.
             -   Знаете, - сказал он Нане, - первый тост в моём доме мы выпили именно за вас.
         На глазах у Наны блеснули слёзы:
             -   Правда? Когда это было?
             -   Вчера. Хотя мне кажется, что после этого прошла целая вечность.
         Я налил Нане немного вина, но ей не хотелось ни есть, ни пить.
             -   Извините, - обратилась она к Солмаз и умоляюще взглянула на меня. - Здесь  можно  где-нибудь  прилечь?  У меня почему-то кружится голова.
             -   Конечно, - Солмаз сразу же встала. - Я вас провожу. В конце коридора есть маленькая комната, правда, там может быть немного холодно...
             -   Я не чувствую холода. Я сейчас вообще ничего не чувствую.
         Нана уснула, а Солмаз, тронув меня за плечо, тихо спросила:
             -   Мы ведь друзья, Вахо? Я, ты и Вагик?
             -   Да, - после стольких лет разлуки я вдруг снова почувствовал в них очень близких людей.
         Мы снова выпили, на этот раз за Грузию. Вагик заявил, что пить какими-то напёрстками за свою Родину он не намерен и другим тоже не позволит. Солмаз пришлось мыть стаканы, больше похожие на вазы.
             -   Знаете ли вы, что  такое  для  меня  Грузия? - спрашивал  у  нас  Вагик. – Для  меня, армянина,  Вагика Петросяна? Или для неё,  самой прекрасной женщины на свете, Солмаз Алиевой, не говорю: азербайджанки, потому что красота, любовь и дружба не имеют национальности. Или для Тахира, человека с золотым сердцем и  душой ребёнка? Или для Наны, которая словно сошла с иконы, чтобы наставить нас, грешных, на путь истинный? Вы не знаете. Это главное и единственное, что у нас есть. Так почему мы уезжаем, продаём свои дома, бросаем на произвол судьбы могилы наших предков? Разве мать, когда ей плохо, покидают любящие сыновья? Ответьте мне на этот вопрос,  и вы сделаете меня счастливейшим человеком на свете.
         Вагик выпил и закурил. Я тоже выпил и почувствовал, что во мне что-то меняется, меняется необратимо и я ничего не могу с собой поделать.
         Снова погас свет, Солмаз зажгла свечу и спросила:
             -   Что же нам делать?
             -   Вахо! - услышал я голос Наны. -  Посвети мне, пожалуйста, в коридоре слишком темно и я ничего не вижу.
         Она села на стул и взяла меня за руку:
             -   Я лучше посижу с вами.
         Вагик плеснул ей вина, это он считал самым лучшим лекарством от всех бед.
             -   Я не могу, - сказала Нана. -  Извините.
             -   Надо, -  настаивал Вагик. -  Это как анальгин или что-то там ещё в этом роде.
             -   Мне надо ехать домой, - Нана взглянула на меня и опустила глаза, - но мне так не хочется...
             -   Ты можешь остаться, милая, - ласково сказала Солмаз. - Ты ведь у своих.
         Тахир, до сих пор хранивший молчание, вдруг тоже решил произнести тост.
             -   Мы должны помогать друг другу, - сказал он, - ведь в жизни  всё  может  случиться. Когда-то  в  Баку  у  меня целую неделю жили армяне, а я помогал им переправляться паромом в Красноводск...
             -   Не мели ерунду, - вмешалась Солмаз. - Нельзя гордиться тем, что ты поступил как нормальный человек, а не как потерявшая человеческий облик толпа... Нана, сварить тебе кофе?
             -   Да, если можно.
         Улучшив момент, я шепнул Нане: «Мне нужно с тобой поговорить».
         Она сразу же встала.
             -   Солмаз, у нас есть ещё одна свечка? - спросил я.
             -   Откуда мне знать? -  проворчала она. - Мой брат думает только о запасах водки. Скоро всё  равно  включат свет.
             -   Мне и Нане надо поговорить.
             -   А  разве  нельзя  разговаривать  в темноте? - удивился  Вагик. - Это  даже  романтичнее.  Помните, мы всегда  выключали свет на наших школьных вечерах?
         Он снова держал в руках стакан.
             -   Хорошо, - согласился я - Пойдём в зал. Держись за меня, Нана: не оставим же мы в самом деле Вагика без свечки, так он не сможет найти бутылку.
         Мы с  Наной вышли в зал и встали друг перед другом. Огонёк от моей сигареты  время от времени отражался в её тёмно-карих глазах.
             -   Нана... - я не знал, с чего начать и почему-то очень нервничал.
             -   Я тебя слушаю, Вахо.
             -   Мы с тобой соседи... и Гела был моим другом...
             -   Мы соседи? И только? А Гела был твоим другом?
         Я сморозил чушь и  снова  почувствовал, что совсем не то хотел сказать, совсем не тех слов  ждала от меня Нана.
             -   Вахо!
             -   Что?
             -   Если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду.
             -   Нет. Я просто думаю о традициях, о приличиях, наконец...
             -   Какие приличия, когда  Гелы  нет,  а  я -  белая  ворона  среди его родственников, которые меня ненавидят и считают  причиной всех бед? Ты думаешь о приличиях  или обо мне?
         Я обнял её и подумал: почему это должно было случиться именно сегодня? Над нами зажглась люстра и я вновь увидел в глазах Наны слёзы.
             -   Всё в порядке? - спросил Вагик, когда мы снова оказались на кухне.
             -   Не всё, - ответил я. - У меня пересохло в горле, а кофе для Наны остыл.
             -   Это поправимо, - улыбнулся Тахир, подливая мне вино.
             -   Вагик, разогрей, пожалуйста, соус, - попросила Солмаз. - Мне надо переговорить с Вахо.
             -   Господа, пора прекращать секреты в обществе! -  возмутился Вагик. - Мы ведь цивилизованные люди.
             -   Мы ненадолго, - заверила его Солмаз. - У нас чисто организационные вопросы.
         В коридоре Солмаз спросила:
             -   Как мне себя вести?
             -   Обычно.
             -   Уже поздно, вы  опьянели, мне  надо  стелить постели. - Она  смутилась. - Извини, что  спрашиваю: между тобой и Наной что-то есть?
             -   Нет, - ответил я не совсем уверенно. -  Во всяком случае,  десять минут назад ещё не было.
             -   То есть как...  десять минут назад? - удивилась Солмаз. -  Что это такое ты говоришь?
             -   Понимаешь... иногда достаточно взгляда, прикосновения...
         Солмаз пристально смотрела на меня своими  грустными чёрными глазами.
             -   Вы все сумасшедшие, - вздохнула она. - И ты, и мой брат, и ваш общий друг, которого я имела несчастье когда-то полюбить.
         Возможно, она была права.
         На кухне Тахир и Вагик снова пили на брудершафт, а Нана, глядя на них, улыбалась. Мне тоже захотелось выпить и я налил себе вина в вазу, которую Вагик считал бокалом.
             -   Я могу быть откровенен? - спросил я у Солмаз.
         Она пожала плечами: «Такого дня в нашей жизни уже не будет»....
             -   Когда-то  на   свете  было  одно государство, -  начал  я,  - и  в  этом  государстве  были  свои   законы,  свои  министры, изобретатели, философы, поэты и, конечно же, были влюблённые, причём любовь их была на всю жизнь и вызывала восхищение у всех, даже у тех,  кто не понимал этого чувства...
             -   За наш класс! - чокнулся со мной Вагик.
             -   Да, - продолжал я.  -  За  наш  класс!  Но  прошли  годы,  и  умные взрослые люди сказали нам, что мы живём неправильно и надо всё менять. Понимаешь, Нана, оказалось, что границы важнее людей, буква закона важнее его духа, религия важнее человечности, а планета Земля всего лишь место, где люди стреляют друг в друга из самого разнообразного оружия. Но мы сегодня снова вместе и, значит, всё ещё можно изменить.
             -   За пределами этой кухни совсем другая жизнь, - возразила Солмаз, - а мне так хочется, чтобы ты был прав.
         Свет снова погас, мы с Наной снова вышли туда, где я её по-настоящему обнял. Мы говорили о любви, о войне, о друзьях... Потом мы поцеловались и Нана плакала, положив голову мне на плечо.
          ... Я никогда не думал, что со мной может случиться такое. Всё произошло так естественно, словно мы с Наной всю жизнь шли к этому. Когда я проснулся, первым моим чувством было чувство удивления. Живя с одной женщиной в течение многих лет, привыкаешь даже к изгибам её тела, длине ног, частоте дыхания. Я почувствовал рядом со мной чужую женщину, любимую, но... чужую. У меня не хватило смелости поцеловать её на прощание. Я вышел в прихожую, разбудил Вагика и был очень признателен ему за то, что он не задавал мне лишних вопросов. Мы выпили с ним по рюмке водки, я попросил поблагодарить за всё Солмаз и извиниться перед Наной.
         Простившись с Вагиком, я пошёл к бабушке, оставил ей несколько пачек сигарет и сказал, что уезжаю в Абхазию.
             -   Зачем? -  поинтересовалась бабушка. - Там и без тебя дураков хватает.
             -   Так надо, бабушка. Может,  всё уладится. Я сообщу о себе.
             -   А семью-то ты на кого оставляешь?
             -   Я и здесь им не большой помощник. Да и долг есть долг.
             -   Долг?  -  фыркнула бабушка. - Так я тебе и поверила! Наши воюют с нашими, а ты говоришь: долг.
         Странно, но я почти не думал о Нане. Всё, что происходило вокруг, было настолько ужасным, что сама мысль о ней казалась мне кощунственной. Только раз, в Гульрипши, в спальне одного из домов, мне почудился запах её духов, но это было всего мгновение, которое вскоре забылось.
         Потом нас отправили в Келасури, где Тамаз раздобыл бутылку сливовой водки и банку тушёной баранины с перловой крупой.