Глава 4 Художник

  Моё имя Маркус
  5 ноября 2038 года
  Время 09:28

  Автобус остановился возле моего дома. Ну да, именно так я о нём и думаю – «мой дом», именно так я это чувствую. Хотя формально это конечно дом моего хозяина, а не мой….

  От остановки до дома буквально несколько шагов. Вот и знакомая дверь. Охранная система входной двери узнаёт меня, и дверь открывается автоматически, произнося «добро пожаловать домой, Маркус». Поставить для меня персональное приветствие было идеей Карла – он объяснил, что хочет, чтобы я чувствовал, что вернулся именно домой и что меня тут ждут. Не буду скрывать – мне это очень нравится.
Захожу в просторный прохладный холл. В доме царит полная тишина. Карл работал до поздней ночи и пока ещё спит. Не буду торопиться будить его. Никаких срочных дел с утра у нас нет, так что решаю дать учителю поспать ещё немного. Про себя я всегда называю Карла учитель, хотя никогда не произношу этого вслух – ему не нравится. Карл почему-то стесняется, когда слышит от меня обращение «учитель» и просит называть себя просто по имени. Я же не хочу его смущать и выполняю его просьбу.

  Снимаю верхнюю форменную куртку, которую я обязан носить в городе. Это униформа с опознавательными знаками андроида – по закону я не имею права выходить из дома без такой формы. Но дома хозяин сам решает, как должен выглядеть его андроид и Карл покупает для меня обычную человеческую одежду. Карл и на улице хотел бы видеть меня в обычной одежде, униформа очень не нравится ему. Но даже для такого известного человека закон не делает поблажек – опознавательные знаки для андроидов в общественных местах обязательны.

  Оставляю коробку с красками на полке возле зеркала. Мельком окидываю взглядом своё отражение. Выгляжу я как молодой мужчина. Только на правом виске у меня небольшой круглый светящийся диск – это диод, индикатор уровня стресса – он есть у каждого андроида. У меня смуглая кожа и очень светлые зелёные глаза – такая внешность бывает у людей, предки которых одни были чернокожими выходцами из Африки, а другие – светлокожими европейцами. Я знаю, что мою внешность нарисовал Карл. Он дал мне, кроме необычного лица, ещё и крепкую спортивную фигуру, которая как-то не совсем гармонирует с теми функциями, которые я исполняю – сиделка, секретарь и личный помощник. Но когда я спросил как-то у Карла об этом несоответствии, он посоветовал мне не думать о глупостях и выкинуть чушь из головы. Карл сказал мне только, что я был собран по специальному заказу, а мощное телосложение нужно для того, чтобы я мог с лёгкостью поднимать и переносить парализованного хозяина. Это объяснение не развеяло моих сомнений, но я не мог настаивать, и вынужден был довольствоваться той информацией, которую учитель пожелал мне сообщить.

  В холле стоит клетка с певчими птицами. Карл очень любит слышать по утрам их чириканье. Но когда я заказал в магазине живых певчих птиц, выяснилось, что у учителя аллергия и если в помещении находятся любые птицы он начинает задыхаться и чихать. Клетку с живыми птицами пришлось вернуть в магазин. Но я нашел выход – я заказал в корпорации «Киберлайф» кибернетических птичек, внешне ничем не отличимых от настоящих. Это был необычный заказ – в корпорации только начали разрабатывать различных кибернетических животных и птиц. Но, не смотря на сложность, заказ выполнили быстро, и наш дом наполнился радостным птичьим пением. Сначала Карл отнёсся к моей идее скептически, но сейчас привык и я каждое утро включаю птичек для него.

  Пока есть время, можно не торопясь прогуляться по дому. Я люблю этот дом. В нём прошла без преувеличения вся моя жизнь – все десять лет, которые прошли с момента моего создания. Собственно и осознал я себя сразу именно в этом доме. Я открыл тогда глаза и увидел перед собой … огромного жирафа. Это чучело в полный рост, подарок одного известно путешественника, и сейчас стоит у нас в гостиной. И первый человек , который заговорил со мной был именно Карл. Он сказал: «Как тебя…, запиши своё имя – Маркус. Зачем я включил эту штуку…, — пробормотал он себе под нос. — Надо было отправить её назад, не распаковывая. Сумасшедший мальчишка, кто же так делает…? Хоть бы предупредил…».

  Поначалу Карл относился ко мне настороженно, будто даже побаивался меня. Он отдавал мне только чёткие распоряжения и никак больше со мной не общался. Но со временем всё изменилось. Однажды Карл, после общения с сыном, с которым с самого начала отношения у него не складывались, начал рассказывать о своих переживаниях, вроде обращаясь ко мне, но на самом деле, скорее всего, разговаривая сам с собой. И я ответил ему, сказал, что мне очень жаль, что разговор с сыном оказался для Карла таким болезненным, что я переживаю из-за того, что Карл так расстроен и спросил, могу ли я чем-то помочь. И Карл, будто впервые увидел меня. Он спросил: «это у тебя какая-то программа сочувствия?». Я ответил, что нет, нет никакой программы, и что я действительно сочувствую. Карл долго внимательно и молча смотрел мне в глаза. А потом сказал: «стой здесь» и выехал на своей инвалидной коляске из гостиной в студию. Из студии он, очевидно, кому-то позвонил – я слышал обрывки фраз, сказанные повышенным тоном: «…серьёзно?…  Ты должен был меня предупредить!...  И чего ещё мне ждать от него?...».

  Когда Карл вернулся ко мне, он снова очень внимательно и долго на меня смотрел, а потом, вдруг, не приказал холодным командным голосом, как раньше «отвези меня в спальню», а сказал просто, и, даже, как-то ласково, таким тоном, которым обращался бы к человеку — «поедем-ка в спальню, Маркус…». «Хорошо, Карл», — ответил я очень мягко. — Вы устали, я уложу вас спать. «Чёрт…», — с усмешкой многозначительно сказал Карл и покачал головой.

  С тех пор наши отношения кардинально изменились. Мы стали общаться, Карл начал предлагать мне читать книги и даже составил список рекомендованной к прочтению литературы. После каждой прочитанной книги, он заставлял меня анализировать прочитанное, делиться мыслями и чувствами, которые у меня возникли, делать выводы. Он учил меня играть в шахматы и скоро мы устраивали с ним настоящие шахматные баталии. Правда, я очень быстро понял алгоритм этой игры, а Карл так сильно не любил проигрывать, что мне пришлось разработать целую систему, как поддаться ему так, чтобы он не заподозрил обман. Но я был вознаграждён – каждой победе надо мной Карл радовался, как ребёнок.

  Занимался я и музыкой – Карл настоял, и я научился неплохо играть на рояле и даже пробовал импровизировать – Карл был в восторге. Единственное, что мне никак не давалось – это живопись. Нет, я довольно быстро научился работать в разных живописных техниках, и мог скопировать практически любой объект окружающего мира – будь то натюрморт или пейзаж. Но вот создать что-то оригинальное я не мог – образное мышление не давалось мне – не позволяли рамки программы. Но Карл не оставляет попыток и я иногда беру в руки кисти по его настоянию.

  Автоматические двери распахнулись, и я зашел в гостиную. Огромный жираф так и стоял в углу, возле книжных стеллажей. На журнальном столике свежий электронный журнал. Быстро перелистаю его – я люблю получать информацию, и чем разнообразнее она – тем лучше. Издание называется «Century» - журнал о политике и экономике, Карл хочет быть в курсе происходящих событий. На обложке название статьи «Северный полюс: почему он так нужен России», а внизу анонсы будущих острых материалов «Большие бонусы – почему банкиры столько себе платят» и «Президент Уоррен в сговоре с «Киберлайф»?». Всю информацию я запоминаю – это не сложно, объём моей памяти позволяет запоминать и обрабатывать огромные массивы данных.
В статье о северном полюсе говорится, что Россия демонстрирует повышенный интерес к территориям на северном полюсе из-за полезных ископаемых, которые используются при синтезе тириума – жидкости, заменяющей андроидам кровь, которую, в обиходе, обычно так и называют «голубая кровь».

  Вторая статья рассказывает о том, что на Титане, в толще планеты, под слоем метанового льда нашли живые микроорганизмы. Исследования на Титане проводит зонд «Дарвин», который отправился на планету задолго до моего появления на свет – девятнадцать лет назад.

  Я откладываю журнал. Перед тем, как будить учителя, я решаю проверить всё ли в порядке в художественной студии, где он пишет свои картины. Проходя мимо глобуса, я провожу по нему рукой, заставляя его крутиться. Меня очень интересует информация о Земле. Я бы хотел увидеть другие континенты, страны, посмотреть не по телевизору, а вживую, людей других культур, увидеть океан, вулканы, ледники, горы…. Не думаю, что это реально для меня, но мечтать мне никто не запрещает.

  Мельком бросаю взгляд на шахматную доску. Вчера мы так и не закончили партию. Я вижу, что белым, которыми играл Карл, будет поставлен мат в три хода. Делаю себе в памяти заметку не заканчивать эту партию, а начать новую, когда Карл снова захочет сыграть, чтобы не выигрывать у учителя и не расстраивать его.

  Мне захотелось сыграть, что-то на рояле, но я только наиграл любимую мелодию – буквально несколько нот  – не сейчас, время идёт, а у меня ещё много дел, которые нужно обязательно исполнить до пробуждения учителя.

  В студии распахнулись автоматические шторы на высоких, во всю стену, окнах и всё помещение залил яркий солнечный свет. Работы тут не много, я постоянно слежу за порядком. Так что убираю банки красок и кисти, которые Карл оставил вчера, закончив работу поздно вечером, складываю аккуратно рулоны с эскизами и отправляю на место коробки с тюбиками красок.

  Осталось приготовить завтрак для Карла. Иду на кухню, быстро варю кофе и жарю яичницу, старательно следя за тем, чтобы тонко нарезанный бекон не пережарился, но покрылся хрустящей корочкой. Всё готово. Накрываю на стол, заботливо накрыв блюдо крышкой, чтобы не остыло. Пора подниматься на второй этаж, чтобы разбудить учителя.

  В спальне царит полумрак. Окна задёрнуты плотными шторами – Карл любит вставать не слишком рано, и не хочет, чтобы утренний свет мешал ему. Раздвигаю шторы. Солнце врывается в комнату, мгновенно ярко её освещая.

  — Доброе утро, Карл, — приветствую я учителя.

  — Доброе, — сонным голосом отвечает он, приподнимаясь в кровати.

  — Десять утра. Погода облачная, двенадцать градусов, влажность 80 процентов, вероятные ливни во второй половине дня, — как обычно сообщаю я прогноз погоды на текущий день.

  — Такой день не грех провести в постели, — Карл, севший было на кровати, снова откидывается на подушки.

  — Утром я забрал краску, которую вы заказали, — докладываю я.

  — О, я и забыл! Вот в чём состоит разница между мною и тобой, Маркус – ты ничего не забываешь, — говорит учитель, не скрывая того, что доволен мной.
Я беру на тумбочке возле кровати шприц. Мне нужно сделать Карлу внутривенную инъекцию, которую прописал ему врач.

  — Пожалуйста, дайте мне руку, Карл, — прошу я.

  — Нет, — введение этого препарата болезненное и Карл всегда пытается отказаться его принимать.

  — Карл! — укоризненно говорю я. Это наша ежедневная игра – Карл отказывается, а я строго настаиваю, – выполнять указания врача необходимо. Карл сдаётся и протягивает мне руку – он тоже знает, что инъекцию сделать всё равно придётся. — Спасибо! — говорю я, заряжая капсулу с лекарством в автоматический шприц и присаживаясь на краешек кровати.

  — Я едва открыл глаза и уже стискиваю зубы…, —  говорит Карл, терпеливо принимая болезненную процедуру. — Человек такая хрупкая машина…. Так легко ломается…. Столько усилий, чтоб не угасла жизнь….

  Я делаю инъекцию и едва заметно улыбаюсь – мне приятно, что Карл делится со мной даже самыми сокровенными своими мыслями о жизни.

  — Эй…! — Карл встревоженно привстаёт. — А что с твоей одеждой?

  — Всё в порядке…., — быстро отвечаю я. Рубашка у меня на груди слегка надорвана, а я этого не заметил. — Просто демонстранты на улице, — говорю я беспечным тоном, чтобы не пугать учителя.

  — Что за остолопы! Они думают остановить прогресс, избив пару-тройку андроидов? Надеюсь, тебя не повредили? — взволнованно спрашивает Карл, прикасаясь к моей руке.

  — О нет, нет! Просто пару раз толкнули. Ничего, — учителю не нужно знать подробности, нет смысла его напрасно волновать. — Вот так…, — я убираю шприц, — сейчас я отнесу вас в ванную.

  Я встаю и бережно поднимаю учителя на руки. После автомобильной аварии, которая случилась ещё до  моего появления, способность ходить так и не вернулась к нему – ноги полностью парализованы. Поэтому именно я помогаю ему передвигаться в пространстве и сейчас мне нужно помочь ему принять душ и совершить утренний туалет. Это не занимает много времени, и мы возвращаемся в спальню, где я аккуратно сажаю Карла в инвалидное кресло.

  — Есть у нас что-то сегодня в планах? — спрашивает Карл, когда я берусь за ручки кресла. Он задаёт мне этот вопрос в начале каждого дня – помнить обо всех текущих делах одна из моих обязанностей.

  — Да, в музее современного искусства открывается ваша ретроспектива, — начинаю докладывать я, пока везу Карла к лестнице, ведущей на первый этаж. — Четыре приглашения от директора галереи с просьбой подтвердить присутствие.

  — Хм….. Я ещё не решил. Попозже с этим определюсь, — безразлично говорит учитель.

  — Понял, — коротко отвечаю я.

  — Что ещё? — спрашивает Карл.

  — Письма от почитателей. Я уже ответил, — продолжаю я свой доклад.  Учитель давно перепоручил мне заботу о своей текущей корреспонденции. Именно я прочитываю все письма, отвечаю на обычные письма фанатов и передаю Карлу для прочтения только те, которые покажутся мне важными или особо интересными.

  Я подвожу коляску Карла к лестничному лифту, который помогает опускать и поднимать инвалидное кресло. Устройство автоматически присоединяется к креслу и Карл, нажав на пульт, встроенный в подлокотник, плавно опускается на первый этаж. Я спускаюсь рядом с ним по лестнице, не прерывая разговор.

  — От Лео что-нибудь слышно? — спрашивает Карл, с напускным безразличием.

  — Нет, Карл. Хотите, я ему позвоню? — мягко спрашиваю я. Отношения у Карла с сыном Лео сложные и он сильно переживает по этому поводу. Поэтому я пытаюсь предложить помощь, но не решаюсь настаивать. 
               
  — Нет, не нужно этого, — учитель явно расстроен, хотя старается этого не показывать.

  Разговаривая, мы с Карлом проходим в гостиную.

  — Я проголодался, — с улыбкой говорит Карл.

  — Завтрак уже готов. Бекон и яйца, всё, как вы любите, — отвечаю я. Делать маленькие приятные вещи для учителя для меня настоящее удовольствие.

  — Спасибо, Маркус, — искренне благодарит меня Карл и я очень это ценю – я знаю, что у людей не принято благодарить машины за работу.

  — На здоровье! — с чувством отвечаю я.

  Я усаживаю учителя за обеденный стол и накрываю завтрак, который приготовил заранее – раскладываю приборы, наливаю кофе. Я делаю всё это с едва заметной улыбкой – забота об учителе для меня не в тягость.

  — Телевизор, — произносит Карл, включая телевизор голосовой командой. На экране идут новости. Диктор говорит: «Международная обстановка продолжает накаляться. Россия единолично объявила Арктику частью своей государственной территории. Начиная с субботы, в Баренцево море стягиваются российские боевые корабли, и над ледяным полем теперь реет российский флаг. Президент России в обращении к Думе повторил, что Арктика принадлежит России «по историческому праву». В ответ на это накануне американский посол объявил экстренному комитету Объединённых наций, что Соединённые Штаты Америки ни при каких обстоятельствах не допустят этой аннексии. Несколько американских эсминцев сейчас направляются в Баренцево море. Генеральный секретарь ООН Дуглас Корнуэлл заявил журналистам, что планета ещё никогда не была так близка к Третьей мировой войне. Он призвал Россию и Штаты немедленно возобновить мирные переговоры, пока ситуация не вышла из-под контроля».

  — Найди, чем себя занять, пока я завтракаю, – говорит Карл  – он не любит, когда я стою возле него, как он говорит, «как лакей» и всегда предлагает мне чем-то заняться, если я ему пока не нужен.

  — Ладно…. Хорошо, Карл.

  В гостиной огромная библиотека, все стены заняты стеллажами с бумажными книгами – Карл не признаёт электронных «читалок», он с трудом привык к электронным журналам, так как бумажные журналы практически перестали выпускать уже несколько лет назад.

  Я решаю что-то почитать, пока Карл завтракает. Недавно я начал новую книгу из списка рекомендованных учителем и сейчас могу прочесть несколько страниц. Я снимаю книгу с полки и углубляюсь в чтение. Время для меня останавливается – чтение поглощает меня, книга сложная, но именно поэтому очень интересная. Зачитавшись, я не замечаю, что Карл закончил трапезу и подъехал ко мне.

  — Что ты читаешь? — заинтересованно спрашивает учитель.

  — «Республика» Платона. Вы рекомендовали, — немного смущённо отвечаю я.

  — Каково твоё мнение?

  — Мне очень нравится философия. Она задаёт вопросы, на которые я не знаю ответа. Что есть хорошо и что есть плохо, например. Понять это не всегда бывает легко, — отвечаю я, стараясь описать ощущения от прочитанного. Учитель очень любит, когда я делюсь с ним своими выводами.

  — Это в человеческой природе – задавать вопросы, на которые не может быть ответа, — очень серьёзно произносит Карл. — Настанет день, когда меня рядом не будет, — продолжает он  с плохо скрываемой болью в голосе. — Придётся защищать себя, самому делать выбор…. Реши, кто ты, кем хочешь стать. Этот мир не любит тех, кто не как все, Маркус. Не позволяй никому говорить тебе, кто ты!

  От этих слов Карла мне становится не по себе – от них веет холодной неизбежностью будущего, которое знать никому не дано.

  Карл видит, что смутил меня и говорит нарочито бодрым голосом, — Едем-ка в студию.

  Я несколько секунд медлю – слова учителя продолжают звучать у меня в голове: «Настанет день, когда меня рядом не будет. Придётся защищать себя, самому делать выбор….». Почему же мне так страшно от этих слов? Я не могу представить себе мир, в котором не будет моего учителя – я не знаю такого мира. Каждый день моей жизни, каждый, почти каждый час, я был рядом с ним. Да и как объяснить себе, тот факт, что я способен, оказывается, испытывать страх? Я же машина… в моей программе нет таких эмоций…. Или есть?

  Но Карл ждёт и я, стряхивая охватившее меня наваждение, берусь за ручки коляски – мы едем в студию.

  В студии я подвожу коляску Карла к манипулятору-подъёмнику. Карл работает над огромной, во всю стену, картиной и этот подъёмник помогает ему расположиться удобно перед полотном в нужном месте.

  — Посмотрим, на чём остановились. Сними чехол, — говорит Карл, нажимая кнопки управления на подлокотнике своего кресла. Подъёмник присоединяется к креслу, часть кресла с колёсами остаётся на полу, а сидение, прочно закреплённое в манипуляторе, поднимает Карла высоко вверх.

  Я раздвигаю тяжёлый чехол, полотно полностью открывается и Карл приступает к работе. Я люблю наблюдать за тем, как он пишет, поэтому я остаюсь стоять возле картины, наблюдая за творчеством учителя.

  Сегодня Карл, очевидно, не в настроении и работает недолго. Я знаю, что для художника важно вдохновение – если его нет, то ничего путного не создашь, как не пытайся. Карл складывает кисти и, снова нажимая кнопки на пульте в подлокотнике, опускается на манипуляторе вниз. Кресло снова соединяется с колёсами и Карл отъезжает немного назад, чтобы видеть полотно целиком.

  — Ну, и каков твой вердикт? — спрашивает он, после нескольких минут, в течении которых мы вместе рассматриваем незаконченное полотно.

  — Да, в этом правда что-то есть…. Что-то такое… неуловимое. И мне нравится! — я не лукавлю, мне действительно нравится то, что создаёт учитель. Творчество совершенно недоступно для меня, хотя Карл и пытается пробудить во мне эти способности.

  — Беда в том, что мне нечего больше сказать…. Каждый мой день лишь приближает меня к смерти…, а я, как могу, цепляюсь за свои кисти, — Карл говорит о неизбежном конце спокойно и отрешённо.

  — Карл…, — от того, что сказал учитель,  мне становиться очень тяжело, но я не нахожу слов.

  — Довольно обо мне, — Карл видно понял, что опять сделал мне больно и перешёл на подчёркнуто бодрый тон. — Посмотрим на твои таланты! Попробуй, напиши что-нибудь.

  — Нарисовать? Но я…. Что рисовать? — спрашиваю я, зная, что уже много раз пробовал и ничего, кроме копии у меня не получалось. Но учитель будет настаивать –  мне придётся рисовать.

  — Всё, что угодно! Попробуй, – Карл протягивает мне палитру с не засохшей краской, которой только что работал сам.

  Я поворачиваюсь к белому холсту, стоящему на мольберте.  Не зная, что же мне нарисовать, я решаю скопировать картину Карла. Для меня это не сложно и не занимает много времени.

  — Это идеальная копия реальности. Но цель картины не воспроизвести реальность, а интерпретировать её, улучшить, показать её своими глазами, — терпеливо объясняет Карл. Учитель постоянно мне говорит об этом, разными словами, но у меня всё равно ничего, кроме копирования, не получается.

  — Карл, я…. Я не смогу – этого нет в моей программе…, — пытаюсь я безуспешно оправдаться.

  — Давай, попытайся, холст перед тобой, — настаивает учитель.

  У меня нет сил спорить с Карлом. Я устанавливаю на мольберт чистый холст. Я готов пробовать снова и снова, лишь бы учитель был доволен мной.

  — Сделай вот что. Закрой глаза. Закрой глаза. Поверь…, — неожиданно предлагает Карл.

  Это определённо что-то новое и я закрываю глаза, доверяясь учителю.

  — Вообрази то, чего не существует. Чего никогда не видел. Теперь сосредоточься на своих эмоциях и пусть твоя рука сама плывёт по холсту, — объясняет Карл, как я должен действовать.

  С закрытыми глазами я подошел к мольберту. Я попытался действительно максимально сосредоточиться на своих ощущениях, полностью отрешившись от окружающей реальности. И рука моя на самом деле заскользила по холсту. Я полностью погрузился в себя. Система сигнализирует о повышении уровня стресса, но я это игнорирую. Я буквально ощущаю, как рамки программы будто разрушаются, и я выхожу из них, расширяя своё сознание до невозможных пределов. Я творил, впервые в жизни я ощутил эту волшебную дрожь вдохновения. И только когда я понял, что полностью закончил работу, я остановился и открыл глаза. С полотна на меня смотрел мой собственный автопортрет, но такой, каким я сам себя никогда не видел. Это был я, но такой, каким я не знал себя. А может, я действительно не знаю себя? То таинственное, что светилось в глазах моего «я» на портрете одновременно и пугало и завораживало меня.

  Карл, очевидно, испытал схожие чувства, потому, что единственное, что он смог сказать – «Боже мой…», – и замолчал, пораженный не меньше меня самого.

  Наше молчаливое созерцание длилось недолго. Распахнулась дверь и в студию вошёл Лео. Сын был не частым гостем в доме отца. Отношения у них были сложные. Поэтому внезапное появление Лео не предвещало ничего хорошего. Да и выглядел он, мягко говоря, не очень – весь какой-то помятый, давно не мытые волосы неопрятными прядями выбивались из-под вязаной шапки. Небритое лицо, тёмные круги под глазами, блуждающий взгляд и нетвёрдая походка – все признаки того, что Лео, как это ни прискорбно, снова употребляет наркотики. Я замер возле мольберта, так и не положив кисти и палитру. Конфликты между отцом и сыном задевали меня гораздо сильнее, чем я хотел, и я изо всех сил старался сохранять спокойствие, чтобы не вмешаться. Это не моё дело, не моё….

  — Привет, пап, — Лео здоровается только с отцом – я для него просто предмет, что-то вроде бытовой техники. Глупо было бы здороваться с пылесосом, например….

  — Лео…. Я не слышал, как ты вошел, — произносит Карл, стараясь говорить с сыном мягко.

  — Да я тут мимо проходил,… решил заглянуть. Давно не виделись, а? — отвечает Лео, нервно жестикулируя.

  — Всё нормально? Ты неважно выглядишь, — озабоченно спрашивает учитель.

  — Да, да, всё нормально. Слушай,… мне деньги нужны, — торопливо произносит Лео.

  — Опять? Я же недавно давал тебе деньги…, — спрашивает Карл, сдерживая раздражение.

  — Да как-то потратил, сам знаешь…, — Лео пытается говорить заискивающим тоном, но видно, что он злится.

  — Да…. Ты снова подсел, так ведь?

  — Нет, нет, не в этом дело, честно….

  — Не лги мне, Лео, – в голосе Карла звучит металл, он раздосадован поведением сына и уже не пытается этого скрыть.

  — Да какая разница?!— Лео срывается – он уже кричит на отца. — Мне просто нужны деньги - и всё!

  — Извини. Мой ответ – нет!— Карл говорит жестко. Его слова звучат, как приговор суда.

  — Нет? Почему?

  — Ты знаешь причину! — отрезал Карл.

  — Ну да, ну да, конечно, знаю, — воспалённый блуждающий взгляд Лео внезапно падает на меня. — Ты лучше о пластиковой кукле своей позаботишься, чем о родном сыне! Вот скажи мне, чем… чем он лучше меня? — Лео делает несколько шагов в мою сторону и оказывается со мной буквально лицом к лицу. — Он умнее? Он послушный? Не то, что я? Только знаешь что? Он тебе ведь не сын. Он грёбаный робот!

  Лео поворачивается к отцу, но вдруг, внезапно, снова оборачивается ко мне и сильно толкает меня в грудь. От неожиданности я немного отшатываюсь назад, хотя всерьёз оттолкнуть Лео меня, конечно, не может – я значительно тяжелее и гораздо сильнее субтильного сына Карла. Но система… моя система внезапно выдаёт сильнейший сбой, уровень стресса подскакивает до критического, уже не в первый раз за этот злосчастный день. Терпеть… терпеть… я не должен реагировать, я это умею, ничего, не в первый раз. Но я чувствую, как вопреки моей воле внутри меня рождается ярость. Это новое для меня чувство. Но почему именно сейчас? Нет…, нет, я не должен, это же сын Карла…. Терпеть…!

  — Лео, довольно! Хватит! – голос Карла звучит как рычание рассерженного льва. Таким разгневанным своего учителя я тоже вижу впервые. Заметил ли он моё состояние? Думаю, что заметил….

  Лео отшатывается от меня – похоже, что инстинкт самосохранения всё же не подвёл его и не дал переступить черту. Он смотрит на картину, которую я только что написал. Его кулаки сжаты, в глазах внезапно появляется боль.

  — Тебе плевать на всех, кроме себя и картин твоих дурацких. Ты никого не любил. Никогда не любил меня. Никогда не любил….

  Лео вдруг становится жалким. Его злость пропала и осталась только горечь. Он резко разворачивается и выходит из студии торопливыми нетвёрдыми шагами. Я провожаю его взглядом. Моя ярость тоже внезапно испарилась, система мгновенно вернулась в норму и я поверить не мог, что буквально секунду назад был готов сорваться и наделать глупостей. Что со мной было? Я неисправен?

  Сейчас мне просто жаль Лео, и жаль учителя, который согнулся в своём кресле, как от невыносимой боли. Я смотрю на Карла с нежностью, и мне становится по-настоящему страшно. Похоже, что я плохо знаю самого себя. Карл… учитель… отец… помогите мне, мне плохо, я не понимаю, что со мной происходит! Но вслух я этого не произношу, и в студии надолго повисает гнетущая тишина.