Вы можете спокойно рассуждать о собственной смерти

   В России в повседневном общении говорить о смерти довольно стрёмно, что ли. Это очень редкая тема для обсуждения и на то есть парочка причин.
 Мертвый — это не живой. Разговор о смерти - как  о финише - у нас многие связывают с собственным концом. Этой реальности концом. У меня был в знакомых одногруппник по Университету, который просто убегал подальше от людей, если те говорили о покойнике или покойниках или смерти вообще. Поминки парень никогда не посещал.

   Говорил, один раз был, так взглянул на хладное тело на каталке, так сразу же себя представил на его месте. И стало страшно до ужаса. Смерть предстала перед ним во всей её ледяной безжалостности. Перенос на себя   - это одна из причин, почему мы так «тушуемся», что ли, говорить о смерти.

  Вторая причина связана с тем, что чтобы что-то обсуждать, надобно об этом хоть что-то, да знать. Пощупать, скажем. Почувствовать.
Блогер, читатель, домохозяйка, Президент варящий уху -  все они да и мы можем обварить себе руку при готовке, затем описать свои ощущения. Устно и громко, чтобы женщины покраснели. Либо письменно и тихо — в истории болезни. Здесь можно почувствовать, пощупать свой страх. Шок. Боль.  А вот после прихода смерти вряд-ли что-то опишешь.  Как это будет звучать: «-Я испытал шок, когда умер».

Острословы — пытаясь защититься щитом от щекотливой темы — добавляют: «-Я испытал шок, когда  умер, потому что сосед мне теперь точно не вернёт долг в 10 000 и бензопилу». Чтобы как-то заменить это леденящее слово — умирать — люди придумывают нечто, чтобы накинуть вуаль на страшное лицо смерти.  «Дать дуба». «Отбросить коньки». «Дед Матвей подошёл к березе, вздохнул, и дал дуба».

  Выходит в нашем обществе над темой смерти давлеет два пресса: общественное табу на  вдумчивые рассуждения о кончине, да и языковых инструментов (терминов) у нас для обозначения этого Великого Уравнителя (Смерти) почти нет. Умер, и умер.
  И второе — трудно описать то, что невозможно почувствовать, потрогать, ощутить. С «того света» телефонные провода не проложены, мессенждеры не пашут, голосовая почта недоступна.

   Для смягчения общественного табу мы в разговорах начинаем ассоциировать смерть человека со смертью животных. Это уже чуть проще. Хотя даже короткий рассказ из цикла «как умирала любимая моя морская свинка по кличке "Бабабой» слушается тяжело, с дискомфортом и все эти подробности...Ее хочется.  Для ещё большего смягчения мы ассоциируем смерть с умиранием вещей. Вещи ведь тоже умирают!

 «- Мой телевизор сдох, и я стал чувствовать себя прекрасно, так как перестал смотреть новости и дурацкие ток-шоу».
   Если мы рассмотрим смерть еще через одну призму — сон — то говорить на тему сна гораздо проще, чем смерти. «Он спит мертвецки». Спящий в целом очень походит на мертвеца, но конфуз в том, что когда сей мертвец начинает ворочаться, чмокать губёшками и издавать разные звуки в процессе быстрого сна, а то и зовёт некую Ксюху, когда рядом Света, такой «покойничек» вызывает как раз очень живые чувства. Он может казаться странным. Не воспитаннным, умильным. или притворщиком и проч. Но — Живой.

  Когда мы спим, то как и у покойника, наши проблемы, даже боли, душевные раны уходят на второй план, не беспокоят. Это эффект отречения от мира,  как и у покойника во сне. Мы «выключаемся» и там и там, но после настоящей смерти это происходит навсегда. Большинство людей после звонка будильника проснутся и пойдут жевать бутерброд. А вот после реальной смерти бутерброд в рот не полезет. Даже  с искрой.

 Но есть небольшая прослойка людей, которые спокойно и даже весело рассуждают о смерти. О собственной в том числе. Такие оптимисты запросто могут класть веселые цветочки в могилу товарищу и просить то же самое сделать для них, когда время придёт. В гроб к покойнику кладут его любимые игрушки, амулеты, иногда даже комиксы, если отошедший в мир иной был весельчаком и любил смешные картинки. На поминках эти люди танцуют, даже рассказывают анекдоты, носят удобную, а не стягивающую строгую черную одежду.

  Для  них смерть — не более чем переход из одного мира в иной, причем следующий мир лучше. Чище этого. Если вера в такой переход искренняя, то и поболтать о смерти для них не проблема.

   Как объяснила мне  женщина с этой философией, что «есть одна матрица и человек в ней живёт, радуется, страдает, умирает. Но программа рано или поздно заканчивается, и индивидуум переходит  в другую матрицу. Ясно?». Вполне. И я кивнул.

А как же все эти видения типа света в конце тоннеля, падение в бесконечную пропасть и прочее? Приблизиться к смерти и умереть — всё это две большие разницы, как говорят в Одессе. Тот, кто был реанимирован при помощи электрического разряда в сердце или оживился благодаря искусственному дыханию, кардинально отличается от того, кто уже с неделю лежит в холодильнике морга. Посему здесь сравнения некорректны.

  Говорить о собственной смерти трудно, страшно, дискомфортно, но тот, кто способен это делать без липкого страха в глазах и голосе — заслуживает особый похвалы.

(02.09.2020, М.Берсенев)