Г. Часть V. Глава 1

Часть пятая


1


     Тренировки шли своим чередом, день за днём, каждый вечер по три часа, за исключением пятницы, когда у Гортензии было назначено очередное выступление. Впрочем, выступление это прошло очень буднично, и почти не отложилось у неё в памяти. Разве что по канату в этот раз она прошла не за девяносто, а за восемьдесят секунд. После кабеля, с которым она ежедневно билась, прогулка по канату стала казаться совсем шуточным мероприятием. Канат был послушен, его поведение – предсказуемо и понятно. А зрителям эта её стремительность пришлась по душе. Они аплодировали с особой неистовостью, и даже Давид Робертович не нашёлся, за что её покритиковать. Потому что, как ни крути, а приём публики – основное мерило успеха на арене. С ним приходится считаться самым придирчивым менеджерам.
     Вот только самой Катерине бешеные аплодисменты принесли мало удовлетворения. Она была обращена к иной цели, к иному испытанию, которое неотвратимо и очень быстро приближалось. Изредка мысль повернуть назад и отказаться ещё посещала её. Но то была уже даже не мысль, а скорее тень мысли. На принятое решение она повлиять не могла. Теперь вторым домом Катерины стал спортивный зал школы. В нём царила своя, особенная атмосфера, которой она успела проникнуться. За высокими зарешеченными окнами стоял непроглядный ноябрьский вечер. Иногда в стёкла сыпал дождь, и его тихое постукивание навевало лёгкую грусть. Ярко освещённое помещение зала казалось в такие минуты огромным. Затёртый тысячами ног пол поскрипывал недовольно и с натугой. В зале стоял еле слышный, но стойкий запах пота, мела и металла. И оттого, что они были здесь только вдвоём, возникало какое-то неопределённое, щемящее чувство, как будто ожидание чуда, вот-вот должного произойти.
     Чудом можно было считать уже то, что она начала понимать кабель. Он был непредсказуем только на первый взгляд. Однако пройдя по нему в третий, в пятый, в десятый раз, Гортензия нащупала определённую закономерность. Кабель, в отличие от каната, не любил жёсткой хватки стопы. При слишком большом на него давлении он начинал раскручиваться, вращаться и в конечном счёте непременно её сбрасывал. Но вот если ставить ногу мягко, даже нежно, так, как будто ступаешь по пуховой перине, – всё было иначе. Тогда кабель напрягался, колебался, но крутиться не начинал. В таком случае необязательной становилась даже строго параллельная постановка стопы. "Всё дело в ласковом обращении", – полушутя объяснила Катерина Геннадию, и он оценил эти её слова.
     Да и сам Гена за несколько дней их тренировок сильно изменился. В него как будто влили целый галлон жизненной энергии. Плечи его расправились, спина выпрямилась, даже хромать он стал менее заметно. Инцидентов со страховочным тросом, подобных тому, что случился в первый раз, больше не допускал. В общем, стал совсем другим человеком, человеком, на которого Гортензия теперь вполне могла положиться.
     В пятницу совместными усилиями им, наконец, удалось выполнить работу без помарок. Тридцать метров кабеля Катерина преодолела за четыре минуты сорок секунд. Показатели, которые были бы совершенно недопустимы при работе с канатом аналогичной длины, но которые обрадовали их обоих. Ведь здесь скорость не имела никакого значения. Даже если придётся потратить десять минут, пятнадцать, двадцать – всё равно. Запас времени тогда, в тот день, у них будет более чем достаточный. Значит, самое главное – надёжность и согласованность действий. В этом отношении они явно прогрессировали, и Катерина была довольна. Она старалась полностью выкинуть из головы мысли о том, ради чего всё это делалось. Перед ней стояла задача научиться ходить по кабелю. Задача сложная, серьёзная и интересная. То было самодостаточное действие, которое не стоило обременять чем-то ещё. Условия мало отличались от тех, что были приняты ею в цирке. Падение недопустимо, потому что оно означает неуспех. А неуспех – это то, чего она всегда страшилась. Где бы и как бы он ни случался.
     – Ну как вам моё выступление? – весело спросила она Геннадия, присаживаясь отдохнуть на первый ряд трибун, установленных вдоль одной из стен.
     – Очень неплохо, – отозвался он, осторожно располагаясь рядом. – Я вами восхищён, Екатерина... простите, так и не спросил вашего отчества.
     – О, да какая разница! Я ещё не старушка, чтобы называть меня по отчеству!
     – Извините, я вовсе не хотел сказать... Просто мне как-то неудобно...
     – Вам сколько лет? – напрямую спросила Гортензия.
     – Мне? Тридцать восемь.
     – Ну вот видите, а мне двадцать пять. Вы меня намного старше. Так что не с руки вам меня по отчеству называть, Геннадий Игоревич.
     Гена нервно крутил пальцы, отводил взгляд.
     – Наверное, вы правы... Просто вы такая известная артистка, а я...
     Катерина рассмеялась.
     – Известная? Ну, этого бы я не сказала. Меня знают лишь в узком кругу, как принято говорить. Да и потом, какая разница? Моя известность или неизвестность ничего не меняет в нашей с вами работе. Вам так не кажется?
     Гена на некоторое время задумался.
     – Может быть, – сказал он осторожно. – Но я должен вам признаться... Я ваш давний поклонник.
     Катерина с удивлением посмотрела на него.
     – Поклонник? Вы это серьёзно?
     – А что, не похоже? – с горечью произнёс он. – Знаю, это глупо звучит и не стоило, наверное, говорить. Потому что какой из меня поклонник. Рожей, уж простите за грубость, не вышел. Даже букета вам нормального не смогу подарить. 
     – Зачем же мне от вас букет? – с искренним недоумением спросила акробатка. – Мне их и так дарят за каждое выступление по несколько штук. Потом не знаю, куда и девать. Цветы со временем надоедают, знаете ли. Я ведь не для этого стараюсь.
     Гена вздохнул и развёл руками. Руки у него были большие, грубые, с сильно выдававшимися мозолями.
     – Простите, я, наверное, опять глупости говорю. Просто вы... вы очень хорошая канатоходка. Лучшая в своём роде.
     – Ну вот, скажете тоже! – воскликнула Гортензия, внезапно зардевшись и легонько стукая его по плечу. – Меня хвалить вредно, имейте это в виду! Могу возгордиться и действительно подумать, что я лучшая. Вы меня почаще ругайте, это стимулирует. И вообще, что мы всё обо мне да обо мне. Расскажите о себе, я ведь ничего о вас не знаю. Всё-таки работаем вместе.
     – Да что рассказывать! – сразу нахмурился Геннадий. – Вам будет неинтересно, я живу... скучно я живу.
     – А вы расскажите о том, что вам нравится. Что вы любите больше всего. Это, наверное, горы?
     Лицо Гены немного прояснилось.
     – Горы я, действительно, люблю, – медленно проговорил он. – Или, лучше сказать, любил, потому что... Ну, вы понимаете.
     – Конечно, но вы рассказывайте, а об этом можно не упоминать.
     – Хорошо, как скажете. В горах я всегда чувствовал себя свободным. Не знаю, это трудно иногда объяснить. Как будто всё остальное перестаёт иметь значение, совсем. Ты остаёшься один на один со всем этим... великолепием. Простите, я не поэт и слова подбирать не умею. Но тот, кто хоть раз увидел горы ранним утром, когда только-только встало солнце... В общем, забыть их невозможно уже. И, знаете, я ведь так в вас... то есть я так вас зауважал, потому что... потому что вы тоже в некотором роде скалолазка.
     – Это как у Высоцкого? – заулыбалась Гортензия.
     – Да, но не вполне. У Высоцкого он там сначала её не понимал, потому что не видел гор. А я сразу знал, что высота – самый сильный наркотик. Если уж раз на ней побывал... ничто не отвадит. Будешь лезть снова и снова, пока шею себе не сломаешь. Или вот ногу, как в моём случае. Впрочем, простите, я ерунду говорю. Со мной это иногда бывает.
     – Нет-нет, почему же ерунду. Вы совершенно правы, высота – это действительно наркотик. Только вот к дозе постепенно привыкаешь. И сейчас, когда я стою на площадке и готовлюсь ступить на канат, сердце у меня бьётся ровно. Это правда, тут нечего скрывать. Одна из причин, почему я согласилась участвовать... в деле, кроется именно тут. Мне хочется почувствовать своё сердце, убедиться, что оно есть...
     Гортензия умолкла и опустила голову. Гене показалось, что она застыдилась своих последних слов. Они действительно вряд ли предназначались для его слуха. Что ж, он не будет ставить её в неудобное положение. Она и без того сказала ему больше, чем следовало.
     – Наверное, нам стоит вернуться к тренировкам? – осторожно спросил Геннадий.
     – Да, вы правы, – вскинулась акробатка, – совершенно правы. На этот раз поднимем канат на полметра выше.