Декорации

– Почему так? – спросил Братец Кролик.
Остановил осторожным жестом, вдруг не захочу отвечать. Но вопрос стоил жизни и звучал, как выстрел. Это было внезапно, и вместе с тем ожидаемо.
Я за кулисами, в двух шагах от сцены, застыла в какой-то мысли, слишком незначительной, легко выскользнула. Поглядела в глаза, красные от усталости, почти отрешенные, на пике переломного момента. Это отчаяние и вправду было запредельным, он впервые обратился ко мне за столько лет.
– Почему? – повторял снова и снова, так, словно перестал узнавать слово на слух. – Ты когда-то знала все ответы. Вероятно, знаешь и сейчас. Я ничего не спрашивал много лет, думал, сам во всем разберусь. Ведь это стыдно - постоянно спрашивать… Мне казалось, что я действительно все способен понять. Но что случилось? Почему я так запутался? Мне так все надоело! Почему я не чувствую вкуса? Где весь этот раж, мурашки по коже, желание что-то кому-то показать, доказать? Почему все такое пустое? Почему? Ты сейчас выйдешь на сцену, ты споешь им… Но что дает тебе вдохновение?
– Ты так думаешь, потому что я подобрала платье, уложила волосы, отрепетировала песню… Значит, у меня есть вдохновение и я способна дать именно то, что им нужно?
– Разве нет? У тебя все еще есть искра, это видно. Ты понимаешь, зачем идешь туда… А я больше не понимаю. Репетирую, играю, снова репетирую… Раньше я кипел от их оваций, они возбуждали меня, мне казалось, я могу еще и еще, больше публики, больше похвал… Я крут! А теперь… Что случилось со мной? Скажи! Я внезапно понял, что… что могу вообще не выходить на эту чертову сцену…
– Я тебе больше скажу, – дополнила я. – То, что я сама однажды поняла. Можно не выходить на эту чертову сцену вообще никогда… и ничего не изменится! Мир останется тот же.
Он смотрел с испугом, тоска затягивала взгляд, как расплывшееся масло в луже. Даже не мог моргнуть. Кажется, сердце его сейчас остановится и он просто свалится бездыханным.
– Почему так? – повторил снова.
– Да, раньше это был раж, – кивнула я, – восторг от мысли, что ты кому-то нужен, что тебя кто-то слушает. Но потом ты догадался, что это не так. Когда ты вдоволь накормил тщеславие, захотелось, чтобы они действительно слышали тебя. Но ты заметил, что после оваций они просто идут дальше, переключаясь от тебя к другим вещам как по щелчку. Весь их восторг, стало быть, не от тебя. И твое место может занять кто угодно другой. И ты захотел что-то изменить… но не менялось уже ничего. Много лет ничего не меняется. Пустота. Ты выходишь к ним, играешь до седьмого пота, оглушаешь, вытряхиваешь много пыли из пространства, но ничего не меняется.
– Почему так? Почему? – снова умолял он. – Пожалуйста, скажи, что ты знаешь!
Я вздохнула, узнавая в нем собственные вопросы. А ведь он мог так никогда этого и не спросить.
– Потому что однажды ты увидел реальную картину, выпал из сна. Понял, что вокруг декорации. И радуйся, что стал задавать этот вопрос. Почему игры в значимость потеряли вкус? Почему ты хочешь дать этому миру что-то настоящее, что-то, в чем он нуждается. Но понимаешь, что не можешь.
– Почему не могу? Почему? А ты, ты можешь?
– Увы, – я грустно улыбнулась, зная, что в этот миг умирает его последний кумир. – Я могу никогда не выходить к ним, ничего им не петь… В этом платье, или в другом, с этой прической, или совершенно с другой. Или не я вовсе… Только несколько минут шума, аплодисменты. Ничего не меняется. И это не то, что им нужно.
– Но что, что им нужно?
Я понимала, что мой ответ спасал его душу – не меньше! Кровь уже совсем отлила от его лица.
– С того момента, когда появляется эта потребность – дать что-то стоящее миру, ты начинаешь понимать, что сам совершенно пуст. Вот эта пустота и гложет тебя. Это она лишает тебя вкуса! Но когда приходит это осознание, на корню срезающее чувство эфемерного, животного превосходства над кем-то, с тем же появляется желание наполнить себя. Понимаешь? Пока ты не наполнишься сам, чем-то действительно значимым, ты никогда не сможешь дать это остальным.
– Но, – Братец Кролик неожиданно отступил на шаг и опустился на стул, будто ноги его совсем подкосились. – А что, если им и этого не нужно…
Я улыбнулась, потому что он, наконец, сам ответил на свой вопрос.
– Так и есть, Братец, им это, скорее всего, не нужно.
– Но… но тогда вообще ничто не имеет смысла, – он так горько покачал головой, словно я отобрала у него право на вдох.
– Кое-что имеет, – продолжала я улыбаться, как если бы мне и правда совсем стало весело.
Он поднял взор, который почти уже полностью лишился света. Последняя надежда. Последняя. Пожалуйста, дай мне ее!
И тогда я вспомнила, что мы были Братом и Сестрой, двигались когда-то  в одном направлении, а искра нашей дружбы и доверия была источником стремительного развития. Он отвернулся от этого источника, но теперь снова в нем нуждался. Я всегда была решительной, не удивительно, что шла впереди, прокладывая путь и набивая шишки. Потому и стала старшей. Потому и перестала поклоняться декорациям.
Я подошла к нему и положила руку на голову, как мать, что успокаивает малыша.
– Значение имеет только одно! То, что ты сам начинаешь наполняться. Дашь ты это миру, или нет, понадобится это кому-то, или нет... Главное то, что ты начинаешь процесс наполнения, и в этом процессе становишься совершенен сам.
И он заплакал…