Первая труба Советского Союза. Глава 1

                Цикл "Из архивов памяти"               

                Памяти Андрея Товмасяна

                Nil nisi bene. — О мертвых
                или хорошо, или ничего (лат.)

     В мае месяце 1956 года мы переехали в новую квартиру. Пришлось менять и школу. Учил я французский, поэтому и школу мы искали с французским, а такая нашлась очень далеко – более получаса пешком, да ещё на другой стороне железнодорожной линии.   

      Вечером 31 августа я выдержал настоящую битву с мамой, доказывая, что уже вырос и провожать себя завтра в школу не позволю, но проиграл. Пришлось согласиться на компромисс. До школы мы дойдём вместе, к директору войдём вместе и всё. Дальше я иду один, а мама возвращается домой.

     - Мама, сколько можно повторять, я туда уже несколько раз ходил, надо же было посмотреть, где я буду учиться. Ходил один, и, как ты видишь, ничего со мной не случилось. Жив и здоров.

    - Там же через железную дорогу надо перебираться?

    - Почему перебираться? Там над железкой переход возведён. Вовсе не перебираться, а спокойно перейти. Подняться вначале по ступенькам, а затем спуститься. И переулки там не страшные. Нормальные переулки. Заблудиться невозможно. Так, что туда, так и быть, вместе пойдём, но обратно встречать, ты лучше Серёжку иди. Он первоклашка. Заблудиться, не заблудится, но порядок есть порядок. Его и встречай.

    Утром я был спокоен и сосредоточен. Надел новенькую форму. Мы её с мамой буквально накануне купили. Немного великовата была, так мне казалось, но мама уверяла, что всё в порядке:

     - Ты ведь за лето, смотри, как вытянулся. Старые форменные брюки щиколотки не закрывают. Надо, чтобы эту форму ты хотя бы до конца учебного года доносил.

     Новая гимнастерка мне очень нравилась. Долой отложной воротник, я ведь уже большой, поэтому воротничок-стойка с двумя блестящими пуговками, это то, что нужно. Ремень тоже новый с такой блестящей пряжкой, что на солнце попадёшь, будут солнечные зайчики во все стороны прыгать, а вокруг все удивляться будут, откуда они взялись. Переложил из своих домашних штанов всё, что нужно в новые брюки. Немного мелочи, вдруг придётся в "пристенок" или "расшибаловку" поиграть. Ножик складной, ну это, чтобы в "земляной город" резаться. Рогатка. Это ясно. Какой пацан без рогатки жить может? Два шарика из подшипника. Ими ворону или галку сбить из рогатки плёвое дело. Карманы немного оттопыриваться стали, но гимнастерка длинная, их прикрывает. Теперь полный порядок. Портфель я проверять не стал, ясно и так, мама уже всё проверила.

     Я хоть маме и сказал, что на новую школу посмотреть ходил несколько раз, но обманул. Собирался, но во дворе всё время интересные дела творились, так что времени не было. Поэтому я с мамой шёл и пытался всё запомнить. Карелин, Угловой, Порядковый. Сколько же здесь переулков. Как бы ни запутаться. Да, ещё портфель этот руку оттягивает. Мама порывалась его забрать, но я так вцепился в ручку, что не оторвёшь. Она и отстала.

     К школе мы подошли чуть ли не за полчаса до начала уроков. Школа как школа, серое здание, четыре этажа. В ней ещё было совершенно пусто. Мама сказала, что кабинет директора находится на первом этаже. В конце вестибюля виднелась женщина в синем халате, моющая пол. Но мы пошли совсем в другую сторону, мама ведь здесь уже была, когда договариваться ходила, чтобы меня взяли. Вот она и шла уверенно и спокойно. Ну, а я всё вокруг разглядывал, да в каждый уголок на первом этаже пытался заглянуть. Мама меня не торопила, понимала, что мне осмотреться необходимо. Так, это раздевалка, совсем пустая, только чьё-то пальто в самом дальнем углу. Наверное, это техничка там переодевается. А здесь что? Спортзал, точно такой, как и у нас в старой школе был. Шведская лестница к стене приколочена, канат с потолка спускается, кольца висят, турник, да конь с козлом со стопкой матов в углу стоят. Два щита с баскетбольными кольцами, больше ничего. В общем всё, как везде, наверное. Ага, вот и дверь с табличкой, на которой чётко написано: Друченко Мария Васильевна.

     Мама постучала и, услышав "Входите", открыла дверь. Около стола в синем костюме стояла женщина. Она, опёрлась обеими руками на стол и, низко наклонив голову, что-то читала. Лица её мы не увидели, только чёрные-пречёрные волосы, так низко наклонила голову директор. Но вот её пиджак или скорее полувоенный китель был виден прекрасно. Больше всего меня заинтересовала орденская колодка, приколотая с левой стороны. Я насчитал целых пять ленточек. Ну, с предпоследней всё было ясно, медаль "За Победу над Германией" неоспоримо свидетельствовала о том, что её владелица воевала на фронте, а не работала в тылу. Первая это орден Отечественной войны II степени, затем орден Красной Звезды, и медаль "За оборону Москвы", а вот пятая ленточка была мне не известна, и, чтобы её получше рассмотреть, я сделал пару шагов вперёд. Интересно, совсем незнакомая медаль, ленточка зелёная с чёрной полоской посередине. Не часто женщины с таким количеством боевых наград встречаются. Я её сразу же зауважал и даже улыбнулся.

     - Сумел разобраться? – услышал я глуховатый низкий голос и поднял голову.

     На меня внимательно смотрела пожилая женщина с усталым лицом. Такое лицо бывало у папы, когда он раньше под утро возвращался со службы. Мы тогда жили в маленькой комнате, а сплю я очень чутко, вот почти всегда и просыпался, когда папа тихонько входил. Иногда, когда он совсем был без сил, то садился на стул и сидел так какое-то время. Вот тогда у него и было такое же усталое лицо, как сейчас у Марии Васильевны. "Но директор же не могла всю ночь в школе работать?"  – подумал я, но ничего не сказал, а стоял молча. Вся моя решительность, с которой я шёл к школе, куда-то исчезла. Хорошо со мной мама была, без неё я бы точно не справился, скорее всего убежал бы и всё. Мама протянула директору пачку документов. Та их перелистнула и сказала:

     - Поняла, кого вы привели.

      Я не знал, куда мне деться, сто раз уже, наверное, переступил с ноги на ногу. Сесть бы, но стулья стояли далеко у стены, а сделать шаг в сторону у меня сил не было.

     - Да, не волнуйся ты так, Вова, - сказала директор, - класс у вас в общем неплохой, хотя есть небольшая группа переростков, но с этим ничего поделать нельзя. Им тоже надо получить образование. "Дети войны", если можно то, что с ними случилось двумя словами назвать, то получится так, - сказала директор, после чего наступило странное молчание.

      Я поднял на неё глаза, ведь я совсем её не понял, ни кто такие переростки, ни что означает "дети войны". Но, она на нас даже не глядела, а просто смотрела в сторону окна. Затем опять повернулась и повторила первый вопрос:

     - В наградах моих разобрался?

     Я кивнул головой:

     - Последнюю только не знаю. Понимаю, что медаль, но за что? Наверное, за освобождение или взятие чего-нибудь? – предположил я, замолчал, но тут же не выдержал, и спросил:

      - Простите, а нашивки за ранения, да сразу две и обе за тяжелые, - указал я глазами на две ленточки золотистого цвета, приколотые с левой стороны пиджака, - как это получилось? – я спросил, но осекся от своей такой смелости и вновь опустил голову вниз.

      - В октябре сорок первого тяжёлые бои были. Немцы рвались к Москве, а там, где наши особо сильно упирались, назад откатиться не желали. Тогда меня первый раз и ранили. Собирались вообще комиссовать, да я начальника комиссии уговорила, ведь руки с ногами целы, да глаза на месте, а что осколок где-то там, внутри меня находится, он же воевать не мешает. Вот меня и оставили. За те бои я свои первые награды и получила – вначале Красную Звезду, а много позднее медаль, вот эту, и она указательным пальцем коснулась ленточки медали "За оборону Москвы". На фронт вернулась лишь в конце сорок третьего, почти два года из госпиталя в госпиталь перебиралась, и сразу в самое пекло угодила. Как раз к форсированию Днепра и освобождению Киева поспела. Я тогда в диверсионном отряде радисткой была. Нас регулярно в тыл к фашистам забрасывали, мы там им вредили, как могли: в основном штабы, в лесных массивах расположенные, гранатами забрасывали, но раз одного крупного генерала чуть было в плен не взяли и всё вроде в порядке было, но он ухитрился из наших рук вывернуться, пистолет, за пояс сзади заткнутый, выхватить и застрелиться. Нас потом за это по головке не погладили. Вообще всю группу чуть не расформировали, - она опять задумалась.

     Мы с мамой застыли, первый раз нам довелось слушать такие воспоминания. Два дядьки, которые с войны вернулись, как сговорились, ничего не рассказывали. Говорили только, воевали и всё. Лишь медали, которые они по праздникам надевали, свидетелями были, что они не просто воевали, а отлично с врагами сражались. А тут. Такой рассказ.   

     - Ну, а второй раз меня ранило уже в Югославии. Немцы там на одном перевале сильно укрепились. В лоб не выбьешь. Вот нас и послали кружным путем к ним со спины подобраться. Мы их гранатами закидали, а одна в ящики со снарядами артиллерийскими попала, они и сдетонировали. А заряжены были, по всей видимости, картечью. Почти все наши ребята погибли, да и немцы, которые из окопов подняться пытались, тоже все полегли. Высоту мы взяли. Из нашей группы лишь я, да ещё один парень случайно уцелели. Его ранило, он и лежал в сторонке с автоматом наизготовку, чтобы отход наш прикрыть. Рана у него серьезная была, идти не мог, донести его мы тоже не смогли бы. Вот он и решил, чем так помирать от боли и потери крови, а он просто в луже лежал, свою жизнь подороже продать. Я в сторонку с рацией отошла, сообщить хотела, что путь свободен. Его вообще не задело, спасли его, в госпиталь смогли доставить,  и он выжил, до Берлина дошёл, да и сейчас ещё жив-здоров, а меня очень тяжело контузило и я снова в госпитале оказалась. Нас всех, всю группу, к званию Героев представили, но наверху решили только нашему командиру, мужу моему, Ване, эту награду дать посмертно, а нам с Петром, так того солдата зовут, на память Ордена Отечественной войны II степени вручили, да после войны уже вот эту медаль - "За взятие Белграда" называется, дали. Медаль не частая, поэтому ты и не узнал её. А в остальном молодец. Вижу хорошо с этой темой знаком. После госпиталя меня комиссовали. Больше на фронт не попала.

     Теперь здесь воевать продолжаю, - неожиданно закончила она и к маме моей обратилась, - я смотрю, вы сына не предупредили, что класс, в котором он учиться будет, не совсем обычный. Что там кроме нормальных детей, переростки учатся.

     Мама отрицательно помотала головой:

     - Я решила ему не говорить. Пусть сам разберется.

    - Послушай меня Вова. Седьмой класс у нас один. Учеников там много. Ты будешь тридцать вторым. И уж точно последним. Всего шестнадцать парт в классе. Больше не влезает, пытались уже семнадцатую втиснуть, но у доски очень тесно становится, не развернуться. Пришлось от этой затеи отказаться.  Так вот. Среди твоих новых товарищей, несколько человек старше, чем положено по возрасту. Так получилось, что они учиться вовремя не смогли. Война помешала. Почти все они с родителями в Германии сразу после окончания войны оказались. Там их отцы служили в военных комендатурах. Школ не было, вот они и не учились. Сейчас нагоняют. Так, что придётся тебе привыкать, с более взрослыми общаться. Не боишься?

     Я только плечами пожал, мол, мне-то что, а сам подумал: "Они же сильней нас, вдруг драться полезут?" Я это дело очень не любил.

     Директор тем временем из-за стола вышла и к двери пошла. Мы с мамой за ней направились. Я маме ручкой помахал, и она пошла по первому этажу, а мы вверх – на четвертый. Тут звонок прозвенел, значит, уроки сейчас начнутся. Поднялись, обычный школьный коридор, уже почти пустой. Мы к третьей по счету двери подошли. Табличка извещает, что здесь 7 класс находится. Директор дверь на себя потянула, она открылась, и мы вошли. Все привычно встали, только крышки парт загремели.

     -  Садитесь, - сказала директор, и все начали садиться и опять крышки застучали, - Ребята, это – ваш новый товарищ. Его зовут Володя, фамилия Жестков. Он к нам из другой московской школы перешёл. Прошу, как говорится, любить и жаловать. Да, Володя, познакомься, это Полина Борисовна, - и она глазами показала на темноволосую женщину небольшого роста, которая стояла у учительского стола, - твой классный руководитель.

    Она ещё, что-то говорить начала, но я уже не слушал, я класс рассматривал. На первых партах сидели мои сверстники, а вот на задних, здоровые такие ребята, а девчонки, так просто коровы с сиськами огромными. Вон, как на меня одна такая уставилась. И они все в обычной одежде, наверное, школьная форма на них налезть не может. Ладно, что здесь впереди? Какая симпатичная девочка и смотрит так внимательно, глаза карие, волосы темные, но не чёрные, а просто тёмные. Фартук белый, галстук алый, шёлковый и две косички с белыми бантами большими, красивыми, вперёд переброшены.

    Тут меня кто-то за рукав дернул. Смотрю это директор:

     - Ты слышал, что я говорила?

    Я машинально головой кивнул, а она продолжила:

    - Ну, тогда делай, что я сказала.

    А я стою дурак дураком и не знаю, что же я делать должен. Тут один мальчик с третьей парты у окна мне рукой махнул, иди мол, сюда. Я и пошёл, и угадал, именно это я должен был делать.

     - Андрей, - мальчик протянул мне руку, и я её пожал, - Товмасян, моя фамилия. Себя можешь не называть, я на всю жизнь запомнил. У меня знаешь, какая память. Всё, что хочешь, запомню. Такой, говорят, ни у кого нет, вот какая.

     Директор ушла, начался урок. Это была математика.

     Но начался урок совсем не так, как обычно первого сентября во всех школах уроки начинаются. Полина Борисовна как-то совсем по-домашнему, но чётко и достаточно громко, так, чтобы слышали все, хотя в классе настала полная тишина, сказала:

     - Ну, что ребята, событие переварили? Ведь не каждый день у нас в классе новые ученики появляются, да еще мальчики. Надеюсь, что вы подружитесь. А теперь начнём. Прежде всего, поздравляю вас с новым учебным годом.

     Все сразу зашумели, но учительница приподняла руку и опять наступила тишина.

    - Вы все выросли и повзрослели на целый год. Поверьте, год - это очень много. Пройдёт время, и вы будете, вспоминая школьные годы, осознавать, что это было самое счастливое и безмятежное время в вашей жизни. В этом году мы с вами продолжим изучать алгебру. О пользе этой науки все вы хорошо знаете, повторяться не буду, но вот о новом предмете, который тоже является одной из составных частей математики, я говорю о геометрии, которую мы с вами начнем постигать в этом году, хочется сказать несколько слов.

    И она увлеченно начала рассказывать какая это замечательная наука, какие великие ученые древности разрабатывали её законы. Все сидели, чуть ли не рот открыв, так было интересно. Даже Андрей, рядом со мной перестал крутиться и на ненадолго застыл, как приклеенный. Почти целый урок продолжался её рассказ и о геометрии, и о том, чем мы будем заниматься в первую четверть, а закончилось всё прямо перед звонком. Я всегда удивлялся, откуда в то время, когда часов почти ни у кого на руках не было, учителя узнавали, что сейчас прозвенит звонок.

     Вот и в тот памятный для меня день, Полина Борисовна сказала:

     - Я заканчиваю, дальше будем не разговаривать, а учиться. Сейчас прозвенит звонок, а после уроков проведём небольшое классное собрание. Надо старосту выбрать, с редколлегией вопрос решить, да и так о всяческих классных делах поговорить.

     И именно в эту секунду прозвенел звонок.

    Первым делом я помчался в туалет. На нервной почве, что ли, но так я никогда ещё в туалет не хотел, терпеть просто невозможно уже было. К концу урока я даже зубы крепко сжимал, чтобы не опозориться и руку, как первоклашка вверх не поднять. Мол, можно я в туалет схожу. В первый день допустить такое, да потом, как в глаза всему классу смотреть. Это же позор настоящий будет.

    Я уже выходить собрался, как в туалет Андрей зашел:

    - Подожди меня. Сейчас вниз во двор пойдем, я тебя с остальными пацанами познакомлю. Да и объяснить тебе надо, куда ты попал.

     За школой настоящий сад был. Яблони росли, вишни, сливы. На некоторых яблонях даже яблоки на самых верхних ветках сохранились. Я хотел рогатку достать, да каким-нибудь камешком яблочко сбить, чтобы меткость свою проверить, но Андрей подвёл меня к группе мальчишек. Некоторых я запомнил, пока стоял у стола учительского, а директриса меня представляла.

    - Знакомься, - начал Андрей, и указал на ближайшего ко мне мальчишку небольшого роста щуплого, но внешне такого, знаете, жилистого. Есть такая порода мужская. Говорят, что на таких вот жилистых вся Россия держится.

     - Борис Новиков, - с открытой улыбкой, приветливо произнёс высоким, ещё практически детским голосом, мальчик, и добавил неожиданно, - я здесь рядом живу.

     - Да мы тоже все неподалеку проживаем, - с усмешкой, баском проговорил, протягивая мне руку, крепыш среднего роста с очень короткой стрижкой, - Игорь Павлушкин, меня зовут.

    Вот так по одному они подходили ко мне, протягивая руку, представлялись и кто с улыбкой, кто, просто глядя в глаза, говорили разные слова. Смысл у всех этих слов был один, мол, им приятно познакомиться, да добро пожаловать в наш класс, но вот слова у каждого свои были.

    Память у меня хорошая, особенно на имена и фамилии, но вот зрительная сильно подводит всю жизнь. И, что удивительно, книги, я имею в виду обложки и корешки, запоминаю, а вот лица с трудом. Но лица тех мальчишек запомнились, уж очень они доброжелательно и открыто на меня смотрели.

   Вот они, такие, как я их запомнил.

    Толя Бакин. Симпатичный парень, вечно улыбающийся, да так приятно, что в ответ у самого рот невольно в улыбке расползался, но себе на уме, не так и прост, как выглядит. После седьмого класса, вернее после того как его исключили из школы, он ушёл в ремесленное училище, но в памяти остался.

     Эдик Липкович. С ним мы быстро подружились, я, когда в седьмом мы учились, иногда в их дворе оставался чуть ли не до вечера. Ну, и чудили мы в то время. Хотя Эдик спортом серьезно занимался, он греблей академической увлекался, время на гульки мы находили.

     Юра Сахаров. Второй, после Павлушкина, крепыш в классе. И это не удивительно, они в одной секции вольной борьбой занимались, да при этом с успехом. Но, если Игорь после седьмого в ремесленное училище ушел, то Юрка с нами после выпускного по Красной площади шатался, причем шатался во всех смыслах и от счастья, что впереди начинается совсем другая, уже взрослая жизнь, и от выпитого немало, и до, и во время, и после выпускного.

     Володя Нахилов. Среднего роста, очень рыхлый парень. Складывалось впечатление, что на нём кожа с мясом на размер больше надета.

     Познакомились мы вроде, они на меня смотрят, я на них, запомнить пытаюсь, как кого зовут и жду, что дальше будет, ведь первая переменка короткая, всего десять минут. Молчание продлилось не долго, через несколько секунд Андрей говорить начал. Я решил, что он в классе лидирует, но оказалось, что там девчонки всю власть захватили, а из ребят никто не выделяется. А говорить именно Андрей начал, потому что он складней других это умеет.

     - Класс у нас странный, мы о подобном даже не слышали, и он на всю школу один. Учимся мы все вместе с первого класса и все нормально четыре года было, а в пятом классе у нас девять новеньких появилось, да не обычных, а намного старше нас. Все они, за исключением Лидки Новиковой, из Германии приехали. Там первые четыре класса закончили, а доучиваться в Москву отправились. Живут все вон в том доме, видишь кусок крыши железной. Это общежитие, в котором надзиратели Бутырской тюрьмы проживают. Надзирателями их отцы и являются. Сам понимаешь, нормальные люди редко на такую работу соглашаются, лишь от безысходности. Но, в Москве работы полно, а эти пошли. Значит у них в характере есть склонность к насилию. В войну они в заградотрядах служили, стреляли в тех, кто испугался и в атаку не пошёл, или отступать бросился. Справедливо говорят, яблоко от яблони не далеко падает, вот и детишки у них на родителей своих похожими оказались. Вначале ещё ничего было, сейчас совсем один наш одноклассник разошёлся. Кличка у него Сокол, поскольку фамилия Соколов. Он с парой дружков, всю школу терроризирует. В школе ничего тихо себя ведет. Ему МВД чётко сказала, одна единственная жалоба и она его в спецшколу переведёт.

     - Прости, - перебил его я, - МВД, это что?

     - Не что, а кто. Наша директриса. Её же Мария Васильевна зовут, а фамилия Друченко, вот и получилась МВД. Понял?

     Я, конечно, понял, но мне немного обидно за директора стало. Такая мировая тетка, орденоносец, а её МВД прозвали. Но говорить ничего не стал, а же не разобрался ещё, что здесь и как, так что выступать было преждевременно.

     - Но стоит ему выйти на улицу, - продолжил Андрей, - как он начинает ко всем приставать. Участковый друг его отца и все его выходки прикрывает. Поэтому мы идём из школы всей толпой, провожаем тех, кому далеко идти, и лишь после этого расходимся по домам. Ты в каком доме живешь?

     Когда я объяснил, что живу у метро Белорусская, Юра Сахаров присвистнул:

     - Ничего себе, далеко тебе ходить придётся. Но, в ту сторону Сокол ходить опасается, он с ребятами с Углового разругался, те пообещали его на ленточки порезать и ими его же собственные ботинки зашнуровать, если он надумает на их территорию зайти. Так что тебе ничего не угрожает, тем более, что дорога до твоего дома проходит мимо дома Новиковых. Ты полпути с ними пройти можешь, а там Сокол не страшен.

     Прозвенел звонок, мы вернулись в школу, начался следующий урок. На каждой перемене мы выходили во двор. Я познакомился со всеми девочками, запомнил, правда, не всех, но это естественно, ведь их было больше, чем мальчишек. Собрание после уроков прошло очень быстро, я даже толком разобраться не успел, кого и куда избрали. Помню только, что это одни девчонки были. Вот так и прошёл мой первый день в новой школе.

     Продолжение следует...