Побеждённый врач

Врач акушер-гинеколог Дмитрий Александрович Рождественский около  одиннадцати часов вечера возвращался домой с работы. Шагал, как обычно быстро, и в неплохом расположении духа. Этот день удался во всех отношениях.
Дмитрий Александрович проснулся  с утра в хорошем настроении, так бывает. Постоял под душем, с аппетитом позавтракал – супруга Светлана, которая уходила на работу сегодня раньше, оставила вкусные бутерброды с красной рыбкой, с сервелатом и с сыром, тёплую овсянку на печке. Девчонки тоже разбежались, пока он еще спал, одна – в институт, другая – в школу. Дмитрий Александрович почитал вчерашнюю «Вечёрку» за чашкой  кофе с молоком, собрался и пошел на смену, с десяти до десяти.
День прошел нормально, безо всяких эксцессов, и с больными, и со студентами, и с начальством. Женские болезни – хлеб Дмитрия Александровича. Больных, как женщин он не воспринимает. Это – работа, а работа должна кормить, но не ублажать – такой у него принцип, а он живет по своим принципам, и это даёт свои плоды. С его принципами другим приходится считаться.
 Другое дело – разбитная и шаловливая медсестричка Валечка, которая работает у них с полгода. Она всё время норовит оказаться поближе к Дим Санычу, по поводу и без повода что-нибудь спросить у доктора, прикоснуться ненароком, а он не сердится, она и старается. Глазенками постреливает, язычком по губкам водит, улыбается…. И сегодня уже ближе к окончанию дежурства, когда Дим Саныч в ординаторской хлопнул ее по твердой попке ладошкой, не шарахнулась и не вспыхнула, а только рассмеялась поощрительно. Через двое суток Дмитрий Александрович дежурит в ночь. Вместе с этой Валечкой. А в ординаторской есть кушетка. Он уверен, что Валечка не откажется, и еще уверен, что она не разочаруется. Дмитрий Александрович привык побеждать. И не  надо будет сочинять легенду для Светланы - доктор вернется утром, вовремя, дома никого  не будет, он отоспится после ночного, хм, дежурства. А сейчас можно и с супругой, со Светланой, она, наверное, еще не спит. А если и спит, не большая беда – проснётся. Не молодая, обоим уже за пятьдесят.
Как известно, переложенные и оформленные на бумаге мысли в сознании человека проскакивают намного быстрее. Все вышеизложенное Дмитрий Александрович успел осмыслить за пять, ну, за восемь шагов, пока входил во двор с улицы. Двор, конечно, замусоренный, кошками и собаками загаженный, сорняками заросший. Запахи ещё эти, особенно сейчас, летом!  Забрать бы себе весь этот двор, уж Дим Саныч ума дал бы ему! Но не выйдет, наверное – слишком много народу живет во дворе. Шушеры всякой. Но кусок двора он заберет, он уже продумал и запланировал, как это сделать. Огородит примыкающую, так сказать, территорию. Спрашивать Рождественский никого не собирается, он давно приучил здесь всех не пререкаться с ним. Забор из сетки, замок на воротах, место для машины, навесик из шифера. И ни одна лярва не зайдёт на его территорию без разрешения….
Дмитрию Александровичу оставалось сделать шагов тридцать, ну, сорок, до крылечка, чтобы потом подняться по лестнице к себе, когда он увидел шагающего навстречу мужика.  Не мужика,  парня, и не совсем навстречу, чуть левее. Ну и  что же, что он идёт? Дим Санычу нечего бояться. У него есть, правда, одна слабость. Когда нарываются, он не может отказать – треснет один раз, и больше не просят. Удар, отработанный с ранней молодости, когда выступал и побеждал в соревнованиях по боксу. Низкий, плотный, правда, уже чуть растолстевший, Дим Саныч не растерял своей физической силы. А силы моральной он и сейчас продолжает набираться, буквально, каждый день, добиваясь результатов. Хоть на работе в виде прибавок к основной ставке и еще благодарностей от выздоровевших больных, хоть дома, который становится всё благоустроеннее. Насколько это возможно в этих уродских условиях. Но лучше бы всё-таки этот прохожий парень шёл своей дорогой. Во-первых, для собственной же пользы, а во-вторых, настроение не хочется портить. Уж очень хорошим выдался день.
Когда парень почти поравнялся с ним, Дим Саныч услышал непонятный звук в темноте пустого двора, словно ботинок о ботинок ударился. Дим Саныч покосился и ничего странного не заметил – парень шагал себе дальше. В следующую секунду, едва по привычке опустив снова голову вниз, Дим Саныч почувствовал, что этот парень уже рядом. Одновременно низкую и толстую шею пронзила острая боль от резкого тычка сбоку.
Не растерявшийся Дим Саныч сделал вид, будто обмяк, схватился рукой за шею, согнулся немного. А сам тем временем молниеносно соображал. Лишь бы не ножом, лишь бы сейчас как можно натуральнее, будто от слабости, выронить портфель, где  лежал пустой судочек из-под домашнего обеда и пустой же термос, пухлая книга, дочитанная сегодня во время тихого часа, очки, кошелек, пачка сигарет и спички. Одну - две сигаретки в день себе позволяет. А потом вроде как спонтанно чуть развернуться, лицом к этому ублюдку, и – серию ударов в нос и в зубы, от которых он свалится, несомненно, свалится в эту пыль и в эти кошачьи ссаки и сраки. Потом можно и ногой в морду дать, изо всех сил, пусть валяется тут…. А он быстро домой проскочит, ничего не видел, ничего не знаю.
Но нападавший не мешкал – резким рывком за ворот он развернул Дим Саныча спиной к себе, и от нового тычка железными пальцами в область почек тот уже непритворно обмяк. И портфель упал на землю, и отлетел, отброшенный крепким пинком бойцовского ботинка. А Дим Саныч, не выпускаемый из крепких рук, державших его за шиворот и за пояс брюк, подталкиваемый сзади, словно бульдозером, покорно поплелся в сторону гаража, где на днях, он видел, рвало какого-то алкаша.
Во дворе было пусто и темно. Звуков жилья из незакрытых окон почти не было.

Заместитель командира городского отряда милиции особого назначения Павел Ольгин появился здесь на позапрошлой неделе.
Он приходил в джинсах и шведке, в темных очках – ничего подозрительного летом в этом нет. Стоял чуть в сторонке от входа во двор, болтал  том, о сём с бойцами, тоже в штатском, которых брал с собой. Одно утро, другое. Бойцы вопросов не задавали – в ОМОНе не принято этого. А планы свои Павел Ольгин пока не раскрывал.
Мужик, которого Павел первый и последний раз видел двенадцать лет назад, почти не изменился с тех пор. Когда этот низкорослый толстяк вышел, Павел немедленно узнал его, дал отойти шагов на пятнадцать, быстро отправил бойцов в противоположную сторону, а сам «сел на хвост» мужику.
Мужик пешком пришел в шестую городскую больницу, полчаса пешего ходу. Вошёл по-хозяйски внутрь. Павел добросовестно прождал час или больше, мужик не вышел. Значит, не проведывает никого, а работает там, женские болезни лечит.
Через день Павел в кителе с погонами, донельзя меняющем его внешность, он знал,  пришел к главному врачу.
Главный врач, пятидесятилетняя Алла Николаевна, при всём своём, встретила капитана милиции умело. Предложила чай, вышла из-за своего широкого стола и села напротив, в знак уважения. Рассказала о своём житье – бытье, сама вопросов не задавала молодому капитану. Личные дела сотрудников согласилась показать охотно. По его просьбе стала подробно рассказывать об ординаторе Савельевой, чье дело капитан отложил, и внимательно слушая руководителя от медицины, рассеянно пролистывал остальные.
По фотографии, приклеенной к листку анкеты, капитан узнал своего объекта. Теперь он знал, что это – ординатор Дмитрий Александрович Рождественский. Его личное дело легло в общую кучу, главврачиха не заметила особого милицейского интереса.
- А на эту Савельеву особых жалоб не было за последнее время? – капитан посмотрел в глаза собеседнице.
- Не больше, чем на других, - не отводя взгляда, ответила пятидесятилетняя женщина в летнем брючном костюме.  – Может быть, что-то нужно, товарищ капитан?
- Возможно, здесь какая-то путаница. Она работает по какому графику?
- Ежедневно, кроме субботы и воскресенья. Только у Савельевой сейчас несколько измененный режим. Четверо наших ординаторов, которые самые опытные,  в этом месяце работают со студентами, они приходят на практику по вечерам. Ну, это наша такая специфика, - Алла Николаевна чуть замялась. – Эти ординаторы работают до десяти вечера со студентами, и поэтому им разрешено приходить не к восьми, а позже. Это не каждый день так, друг друга у нас подменяют. Ну, и у них еще бывают ночные дежурства. Да вот, посмотрите. – Главврачиха встала, подошла к своему столу и достала из ящика расчерченный «табличкой» листок, протянула ему.  Капитан успел заметить, точно такой же у нее на столе, под стеклом,  рядом с детской фотографией.
- Вот, видите, дни дежурств Савельевой по новой, то есть, по учебной  схеме. Буквой «д» отмечены. А дни ночных её дежурств – буквой «н».
Капитан Ольгин сориентировался в этом графике. Он,  кроме того, успел заметить, что в графике был также ординатор Рождественский, и запомнить несколько ближайших дней его дежурств. И дневных, и ночных
- Извините меня за беспокойство. Все в порядке с Савельевой. – Главный врач шестой городской больницы должна была подумать, что капитан милиции доволен тем, что  не подтвердились его подозрения - Мне придётся кое-что уточнить у своих подчинённых, если что-то еще потребуется, возможно, я вам перезвоню. А ей пока не надо ничего говорить.
- Конечно, зачем же тревожить без надобности пожилого доктора! Вы обращайтесь, если что, - Алла Николаевна улыбнулась. Фамилию её капитан не запомнил. Ей его фамилия была тоже в принципе не нужна, но так, на всякий случай….

Павел выбрал для встречи этот двор. Время, естественно, вечернее, после дневного дежурства ординатора Рождественского. И хорошо, медучреждение не надо  подводить, пусть отработает доктор этот день,  с больными, и со студентами.
Он с десяти часов уже караулил, вдруг Рождественский раньше с работы уйдёт, отпустит студентов, врачи ведь - не милиция. Стоял, спрятавшись в черной тени толстого дерева, просматривая весь тёмный двор, от входа до крыльца дома этого ординатора. Двое бойцов прятались дальше, следя за своим командиром. И Ольгин дождался своего объекта.

Дотолкав и заведя Дим Саныча за гараж, он развернул его, покорного, и, двинул, ударив спиной и затылком о железную стенку. Тот приподнял голову, посмотрел на молодого агрессора.
- Что надо? – выговорил   Дмитрий Александрович. У него были какие угодно сейчас чувства, только не удивление. Натиск случалось отражать по разным поводам.  И из-за работы тоже. Они же сначала гуляют, удовольствие получают, потом слёзы льют, потом им все виноваты, и врачи тоже. У одной  такой был горячий поклонник, по морде хотел дать Санычу, да сам получил, как водится. Так она, падла покалеченная, нашла другой способ. Незаконный аборт пришили Дмитрию Александровичу. Срок у него был,  небольшой, конечно. Это давно, когда они еще жили в другом городе. И не сломало его, и сейчас он еще не сдался, зря этот сопляк так вальяжно стоит, отодвинувшись на полшага.
- Вспоминай, Дмитрий Александрович, - заговорил громила. Дим Саныч знал такой тип голоса – сильного и знающего свою силу человека,  и он, Дмитрий Александрович Рождественский уважал таких людей, потому что самому до сих пор не приходилось от них страдать.
- Что вспоминать? – восстанавливая дыхание и глядя зверем, в темноте, чуть разбавленной светом из окон дворовых домов, говорил врач-акушер.
- Не узнаёшь, конечно. И правильно, давно это было. Да и помнить не стоило.
Дим Саныч молчал, ожидая, что скажет этот громила, и, готовясь, готовясь ответить. Он уже знал, по крайней мере, что это – не грабитель. Плохо это, или хорошо?..
 - Двенадцать лет тому назад. Трое пацанов. Каждому – по тринадцать лет. Не помнишь?
- Нет, не помню, - Дим Саныч дышал тяжело, но уже – по-другому.  От нарастающей ярости и желания отомстить.
- Залезли на крышу. Баловались пацаны, ничего плохого не замышляли. Их шуганули, они сбежали. Через минуту и забыли, шли себе по улице. Ты догнал их аж на Белореченской, а народу вокруг – никого, днем в воскресенье. Не помнишь?
Дим Саныч молчал. Он напряженно следил, как этот громила увлекался своим рассказом.
- Двоих ты хорошо знал. Они в этом дворе росли. За них отцы могли заступиться потом, это ты понимал. Хотя, ты, похоже, не привык кого-то бояться. Так, да?
Громила совсем расслабился. Дим Саныч для виду почесал щеку, потянул носом воздух, противный такой.
- А третий пацан был залётный. Ты его схватил за шиворот, как я тебя сейчас.
Вылетевший снизу кулак правой руки Дим Саныча парень в бойцовской форме легко поймал левой рукой, крепко сжал – в его огромную ладонь  этот кулак помещался – и опустил, не выпуская, руку Дим Саныча книзу. Парализованный болью и досадой – теперь он уже точно проигрывал – Дим Саныч корчился и сопел. А громила продолжал говорить, словно ему ничего и не мешало.
- Орал, что залезли к тебе на крышу, что там у тебя всё время течёт, всё на соплях, что ты там ползаешь, поправляешь каждый раз. Ругался, аж глаза были белые, как сейчас вот. А потом этого пацана залётного в глаз ударил. Не помнишь, да?
Парень бросил руку Дим Саныча, тот хотел подуть на больную ладонь, но согнулся от резкого удара бойцовским ботинком в низ живота. Теперь он уже ничего не хотел слышать. А из-за гаража доносился голос молодого человека, почти такой же, как у этого проклятого мстителя.
- Гражданочка, сюда нельзя. Проводятся оперативные мероприятия. Пожалуйста, обойдите с другой стороны!
-  Но мне надо в тот дом, я там живу!
- Акименко, проводи, пожалуйста, и зайдите с той стороны! Не беспокойтесь, мы – городской ОВД. Проходите, проходите, не мешайте оперативной работе.
Всё слышавший громила схватил Дим Саныча за голову, потому что за волосы нельзя было схватить, их спереди у него не было, заставил поднять лицо, скорченное от сильной боли. Дим Саныч однажды точно так же ногой сам ударил одного мужика, только не туда, а в зубы,  когда тот наклонился, чтобы отряхнуть брюки.
- У пацана глаз сразу заплыл. А ты его не выпускал и орал, что в милицию потащишь. Сережка с Андрюшкой тебя еле-еле упросили простить меня.
- А ты… ты  знаешь, как…. Какая там слабая крыша…. И сейчас тоже….
- А от того, что ты меня чуть без глаза не оставил, она крепче стала? Или ты думал, что без этого удара в глаз я туда еще раз залезу? Чтобы портить тебе твою чертову крышу? Или тебе было западло просто так бежать полтора квартала за нами? Отвязаться надо было обязательно, да? А мне пришлось дома отцу с матерью врать, что с хулиганьём в парке подрался, синяк неделю не сходил, я почти ничего не видел этим глазом.
- Столько лет прошло…. Зачем ты….
- И еще много лет пройдет. Я иначе с ума сошёл бы, понимаешь?  Но я теперь уже не буду ничего вспоминать. Хватит, надоело. А ты будешь помнить?
Павел Ольгин опять говорил, увлекаясь, но Дим Саныч уже ни о каком ответе не помышлял. По крайней мере, сегодня.
- Да, кстати, - продолжал залетный пацан из прошлого, обернувшийся таким громилой. – Меня ты не достанешь. Хотя, если хочешь, попробуй, - он усмехнулся. – А вот Андрюшку…. Хотя, нет, тоже вряд ли теперь его найдёшь. Но все равно. Я буду следить. Если Андрюха или Серёга, кто-нибудь из них подвернёт ногу, получит по башке от какого-нибудь уличного хулигана, или будет вызван для допроса…. Тогда придётся ещё раз увидеться, Дмитрий Александрович!
Железный кулак рослого парня врезался в переносицу Дмитрия Александровича,  он рухнул, как мешок, но сознания не потерял. К сожалению, наверное. Потому что лучше бы он отключился, чтобы не ждать новых страшных ударов, не корчиться от бессилия и унижения. И не думать о том, что Андрюшки уже давно и след простыл, а вот Сережку можно было бы достать очень легко, но что толку с того? Да и не в этом дело, страшно просто, что об этом случае узнает кто-то, а ещё хуже снова увидеться с этим, как его….
- Не забывай меня, Рождественский! – с этими словами страшный мститель потянул носом и плюнул на Дмитрия Александровича, потом шумно испортил воздух, и без того плохой, повернулся и пошёл прочь.

- За время нашего дежурства никаких происшествий не случилось! – услышал еще не начинавший вставать Дмитрий Александрович чужой насмешливый голос из темноты двора.
- Вольно,  шагайте, -  в тон ответил другой голос,  знакомый и страшный.
Шаги быстро стихли. Дмитрий Александрович начинал шевелиться. Побеждённый, он ненавидел этот двор и свой дом, супругу Светлану и дочерей, женщин – абортичек и лечащихся, медсестричку Валечку, студентов и свой портфель, который предстояло искать,  и всё-всё-всё….