10. Клад
- Афонька, Афонька, беги шибче, а нето сгоришь.
Афанасий проснулся. Сначала подумал, что он видит продолжение сна, но дышать было нечем. Кругом был дым. Горела дверь, и начинал дымиться мох между брёвнами стен. Афанасий бросился сначала к двери, но потом к стене над дедовым топчаном, схватил ружьё, саблю, сунул в карман портов медали. Выбив ногой дверь, выскочил наружу. На фоне ёлок и светлеющего неба, сквозь предрассветный туман он увидел неспешно удаляющуюся фигуру.
- Стой. Пальну щас, - крикнул Афанасий.
- Стою, однако. Не стреляй, - произнёс человек с какими-то знакомыми ему с детства особенностями говора. Приблизившись, Афанасий узнал Уля-ики, нередко бывавшего у них дома вогула. Он обменивал шкурки на соль и порох у отца.
- Зачем поджог?
- Евсека, однако, к нижним людям ушёл. Надо, штоба у него тута ничего не было. Он мне так сказывал.
- Ты же мог меня спалить.
- Нет. Не мог, однако. Евсека тебя предупредил! - ответил старый вогу;л.
Ну, что тут поделаешь. Остался Афанасий без крыши над головой. Побрёл в сторону Кокшарово, в отцовский заколоченный дом.
Пару дней Афанасий отдыхал дома. На третий, под вечер в окно постучали. Это была соседка – тётка Матрёна Зубарева.
- Я гляжу, кто-то у вас дома есть. А это ты, Афоня.
- Я, тётя Матрёна.
- Небось, у тя и покушать-то нечего. Айда к нам. Я шти наварила.
Покушав, Афанасий спросил:
- Тётя Матрёна, а ты чё одна што ли.
- Дык Иван-то мой на заработки подался в Тавду, - всхлипнув продолжила:
- А Грушеньку-то нашу Пётр Решетников увёз на пароходе. Ни дна бы ему, ни покрышки. Купец Решетников вёл по реке торговлю лесом.
На девятый день Афанасий отправился на могилу деда Евсея. Переправившись через реку, углубился в весеннюю тайгу. Серёжки колокольчиков брусничного белого цвета на полянках, склонялись над ярко зелёной шикшой. То тут, то там сквозь многоцветье выглядывали пучки веток багульника с остренькими листочками и сиреневыми соцветьями. Встречались цветы морошки в виде раскрывающихся белых корзиночек. На сосновой хвое появились свечки молодой поросли бежевого цвета. Раздавался гомон невидимых глазу лесных птах, посвист и цокот встревоженных человеком белок и бурундуков. Журчала вода в многочисленных лесных ручейках. Весеннее пробуждение всего живого нашло отклик в душе Афанасия. Мрачное настроение последних дней постепенно улетучивалось.
На могиле деда он увидел букетик весенних полевых цветов.
- Марфушка приходила, - отметил он про себя. Сбоку землю на могильном холмике, видать, царапала когтями Жулька. Поправив, он начал вспоминать всё, что ему говорил дед. Пришли на ум его последние слова:
- Печурку, печурку…
Подумалось:
- При чём тут печурка?
Решил ещё раз пройти к сгоревшей избушке. От неё осталась только печка с торчащей сквозь провалившуюся крышу трубой. Пробравшись внутрь, осмотрел печку. Печка как печка, только обгоревшая. Достав из ножен отцовский нож, Афанасий потихоньку стал обстукивать берёзовой рукояткой обгоревшие кирпичи. Со стороны дымохода, в одном месте внизу, на уровне пода, стук получился не таким глухим, как в остальных местах. Уточнив, откуда идёт гулкий звук, Афанасий остриём процарапал глиняные швы и потихоньку, поддевая со всех сторон, вытащил кирпич. В обнаруженном углублении он нащупал какой-то металлический предмет. Им оказалась коробка. Протерев крышку, кое-как прочёл название: «Екатерининский пороховой завод Б.И. Виннеръ».
- Чё, дед так порох хранил, што ли? - сказал вслух Афанасий.
Вылезши наружу, поддев ножом крышку, он ахнул от удивления. Коробка доверху была заполнена золотыми монетами.
- Вот так дед. Откуда у него такое богатство. Мог бы применить получше, чем хранить в печке. Носил бы одежду поновее, хотя бы. Вот почему дед Евсей "сказал после смерти" Уля-ики сжечь избушку. Чтоб посторонние в ней не селились и не нашли бы золото, - такие мысли промелькнули у него.
Таинственность всего происшедшего озадачила Афанасия. Он пожалел о том, что так и не расспросил толком деда о его прошлой жизни. Теперь до него дошло, о чём хотел сказать ему дед перед смертью.
- Теперь надо не торопясь всё обдумать. Вся эта история со смертью родителей, с дедом, да с этим дедовым кладом, дана мне для чего-то, - такие мысли роились у него в голове.
Афанасий сунул коробку в заплечную берестяную торбу и пошёл домой. Пока шёл всё размышлял, что делать дальше. Мыслей насчёт клада у него никаких не появилось. А вот насчёт того, чем же он будет питаться – это да, в первую очередь.
Навернув картошки с хлебом, пересчитал монеты. На них изображалась голова царя, повёрнутая влево и круговая надпись «Б.М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ ВСЕРОСС». На обороте – двуглавый герб с надписью под ним «10 рублей 1889г». Их было семьдесят девять*. Никаких свежих мыслей после пересчёта монет у Афанасия не появилось.
- А картошку-то сажать надо. Вон на берёзах-то уж и листочки подросли. Да и репу, свёклу, горох тож. Зимой-то чё буду жрать? - подумал Афанасий и полез в погреб, прихватив коробку с монетами.
После смерти отца и болезни матери отмежёванная им земля отдыхала. Афанасий только косил траву. А огород за домом они с матерью засаживали овощами. Он поднял из погреба с дюжину вёдер картошки да репы. На лето оставалось ещё полтора мешка картошки.
Коробку с монетами запрятал внутрь одного из них.
К концу мая Афанасий завершил весенние работы на огороде. С заливных пойменных озёр стала скатываться в реку рыба. Афанасий занялся заготовкой рыбы, которую потом солил в бочке на зиму. В общем, освободился от ежегодных совершаемых по весне крестьянами работ только ко дню летнего солнцеворота.
*золотой рубль – согласно реформе министра финансов С.Ю. Витте 1897г. российский рубль обеспечивался золотом. Государство печатало столько бумажных рублей, сколько реально было обеспечено золотом. Банкноту в любой момент можно было обменять на золото.
Свидетельство о публикации №220090200882