Прекраснейший костел святой Анны

Иллюстрация:
Вильнюс, Литва. Костел святой Анны. 1495 - 1500 гг. Кирпичная готика.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ПРЕКРАСНЕЙШИЙ  КОСТЕЛ  СВЯТОЙ  АННЫ

Содержание:
Легенда Вильны.
Княгиня Анна.
          Версия. Анна Святославна, княжна Смоленская.
          Может быть, княжна Брянская?
          Нет, княгиня Анна – это Она Судимантайте из Ейшишек.
          Анна – дочь графа Цили?
          Выводы.   

Предание Кревского замка. 1382.
Приговор княгине Бируте.
Неотразимая. Романтические легенды.
Добродетельная, любимая князем и народом.
Сыновья Витовта. Софья Витовтовна.
Великая княгиня.

Княгиня Ульяна.
          Вдова князя Ивана Карачевского.
          Иван Мстиславич Хотет.
          Иван Святославич Карачевский.
          Выводы.
          Еще одно предание.
Магия продолжается.      
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          «В погожий ясный день, озаренное ярким солнцем, здание выглядит так красиво и необычно, что сердце начинает замирать в груди. Когда смотришь на него, сложно поверить, что это сделано человеком».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Легенда Вильны.

          В 1390-х годах, когда великий князь Литовский Витовт отстраивал разрушенную в ходе междоусобной войны Вильну, укрепления которой неоднократно подвергались штурмам, на территории Нижнего замка была построена церковь святой Анны, позднее перепосвященная святой Варваре. Заказчиком был или сам великий князь, или его супруга, княгиня Анна, причем, что вполне вероятно, посвящение костела не случайно, но в честь ангела княгини.

И – нет, это не тот всем известный прекрасный готический храм святой Анны в Старом городе на улице Майронё (Тесы), на фасаде которого в затейливой красно-кирпичной вязи угадывают герб Гедиминовичей «Колюмны» и без которого сегодня немыслимо вообразить себе главный город Литвы. Про него еще Наполеон высказывался в том смысле, что вот бы, дескать, поставить его на ладонь и унести к себе в Париж, после чего устроил в нем конюшню кавалерийского полка. Да, были времена…

          Отмечая свой окончательный переход в лоно римской церкви (после всех своих метаний от язычества к православию, от него к католичеству и обратно), князь Витовт построил костел в своей Гродне (Фара Витовта), возвел Фарный костел Преображения Господня в Новогрудке (причем этому зданию повезло больше, чем гродненскому, поскольку оно сохранилось, хотя и в перестроенном виде), и также отметился строительством благодарственного храма Вознесения Пресвятой Девы Марии в Ковне (Каунасе). И в Вильне (Вильнюсе) без него, конечно, не обошлось. Но, несмотря на перекличку имен и разные красивые фантазии, князь Витовт и его супруга к самому замечательному храму столицы отношения не имели, а тот, к которому имели, стоявший некогда в Нижнем замке, не сохранился.

          Со временем, конечно, все сплелось воедино, и Теодор Нарбут, историк и публицист XIX века (тогда всех стала интересовать старина), записал уже сложившуюся из разных частей легенду, согласно которой кирпичный готический храм был заказан супругой Витовта Анной, а позднее в нем похоронили ее племянницу Ульяну, ставшую женой великого князя в его пожилые годы. Храм возводили двое зодчих, родом из Минска, старый мастер и его молодой зять. Старый мастер передоверил завершение храма молодому, но тот все переделал и возвел действительно прекрасное сооружение. Почувствовав себя в связи с этим крайне некомфортно, старый мастер убил талантливого соперника, столкнув его с храмовой верхотуры под ноги его жене, своей дочери.

Если слегка приглядеться, то в этой истории прослеживается все тот же мотив мщения богов за похищенный божественный огонь. Если творение рук человеческих превосходит всякое воображение, то это значит, что цена его должна быть очень высока, что творец должен расплатиться за свой шедевр чем-то очень ценным - зрением, жизнью.

Что же касается первой части легенды, о том, что костел напрямую связан с женой князя Витовта, то было бы очень интересно, если бы в этом имелась доля истины. Поскольку княгиня Анна в самом деле, видимо, была незаурядной личностью, причем достаточно известной в свое время, не менее известной, чем королева Ядвига.      

В связи с чем даже как-то странно, что происхождение княгини, как и некоторые подробности ее биографии, остались тайной.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Княгиня Анна.

          Хроника Быховца: «И князь великий Витовт, расширив государство свое от моря до моря, жил много лет и был три раза женат, первый раз на Анне, дочери князя Святослава Смоленского, второй раз на Марии, дочери князя Андрея Лукомского и Стародубского, а третий раз на Ульяне, дочери князя Ивана Ольгимонтовича Гольшанского, племяннице князя Семена Лютого и князя Андрея Вязанского, дочь этого князя Андрея, Софию, мать Владислава и Казимира, взял в жены король Ягайло».

Разумеется, количество жен великого князя само по себе никого удивить не могло и не может – вон, у короля Ягайло их было четыре, к примеру. Оба ведь прожили долгую жизнь. Однако ясности в этом деле не так уж много.         

Достоверно известны две жены Витовта – первая Анна и последняя Ульяна, на которой он женился через полгода после смерти Анны в 1418 году. Дату рождения дочери Витовта, Софьи, относят к 1371 году, в связи с чем получается, что брак ее родителей был заключен не позднее 1370 года. Софья назвала свою старшую дочь Анной, видимо, в честь матери. То есть матерью Софьи была Анна.

В 1382 году именно Анна устроила Витовту побег из плена, о чем свидетельствуют источники. И далее рядом с ним находилась именно она, причем долгие годы, что подтверждают летописцы эпохи и сохранившиеся договорные грамоты, в которых она ставила свою подпись.

          А как же  МАРИЯ,  дочь князя Лукомского, указанная в Хронике Быховца?

Лукомль (ныне Витебская область Белоруссии) – древний город на берегу Лукомского озера, первоначально входивший в состав Полоцкого княжества, затем выделенный в самостоятельный удел и вместе с близлежащим Друцком попавший в вассальную зависимость от великих литовских князей. Генеалогия княжеской семьи неясна – то ли потомки полоцких князей-Рюриковичей, то ли потомки князя Андрея Ольгердовича. В гербовом щите подкова с крестом, над щитом ворон с кольцом в клюве (но гербы – это дело последующих эпох).

Как убедились историки, скрупулезно изучавшие архивы, Мария Лукомская – лицо, реально существовавшее, о чем известно благодаря документу, который датируется 1440-1443 годами и в котором поднимается имущественный вопрос, касающийся наследства, оставленного этой женщиной, - земельных владений, подлежащих разделу после ее кончины.

Однако о том, что Мария была замужем за князем Витовтом, подтверждающей информации ни в этом документе, ни в других достоверных источниках нет. Да и вообще, втиснуть вторую жену, Марию, между первой, Анной, и последней, Ульяной, не получается.

Старая историческая школа решала вопрос о браках Витовта по-своему: жены менялись местами, первой оказывалась дочь князя Лукомского и Стародубского Мария (Мария-Просковья, иначе Мария-Опраксия, подробность – «слывущая чародейкой»), тогда Анна становилась второй по счету супругой (называют даже дату бракосочетания – 1377 год), а уж третья и последняя точно была Ульяна Гольшанская. Именно так подаются сведения о браках Витовта в Родословной таблице Кейстутовичей, помещенной в двухтомном сборнике «История родов российского дворянства» издания 1886 года, то есть первая супруга – «Мария княжна Лукомская» (здесь без отчества), а на втором месте стоит «Анна Святославна княжна Смоленская».

При таком раскладе матерью Софьи могла быть и «слывущая чародейкой» Мария-Опраксия, а свою дочку Софья в таком случае назвала Анной в честь мачехи, с которой провела вместе много лет. Однако куда подевалась к 1382 году Мария, если Витовт снова женился? Значит, умерла (Балашов Дмитрий Михайлович в своем романе «Святая Русь» так и пишет: «Первая жена Витовта, Мария-Опраксия, умерла как-то вдруг»). Между тем вопрос о разделе ее имущества возник только в 1440 году. Или супруги развелись? (Все-таки жить с чародейкой – некоторый риск.) В любом случае Мария должна была исчезнуть ранее того времени, когда Витовт отправился из Литвы в Пруссию, счастья искать.

Стоит заметить, что город Лукомль, откуда была родом Мария, уверенно всплывает в биографии Витовта в 1387 году, когда он, на тот момент времени удельный Гродненский князь, по приказу короля Ягайло вместе с его братом, литовским наместником Скиргайло, разбив на реке Вихре осаждавшего Мстиславль смоленского князя Святослава, выступил на подавление восстания, поднятого князем Андреем Полоцким, и брал штурмом город Лукомль, где князь Андрей нашел убежище.

          Наличие в Литве нескольких сестер и родственниц Анны, вышедших замуж за литовских князей, а также редкие и скупые сведения о каких-то родственных и (или) свойственных отношениях Витовта с некоторыми лицами из его окружения - князем Иваном Гольшанским, Судимунтом, Львом Друцким, князем Наримантом, о которых хронисты упоминали вскользь, используя определения, провоцирующие неоднозначное толкование, только путают дело вместо того, чтобы его прояснить.

Современные же нам историки вообще придерживаются мнения, что насчет Марии Лукомской Хроника Быховца ошибается (тем более что в тексте Хроники содержатся ошибки и по другим поводам), Витовт никогда не состоял в браке с этой женщиной.

Возможно, произошла путаница, спровоцированная одинаковыми, часто употреблявшимися именами. Мария и Анна – чрезвычайно востребованные имена в христианском мире. Марией звали одну из сестер Витовта (Мария-Микловса, жена князя Ивана Тверского, союзника Кейстута). Сестра Мария была и у Ягайло (это та, которую он выдал за печально известного боярина Войдилу).

В общем, если принять, что Мария Лукомская к Витовту отношения не имела, то тогда дата свадьбы Витовта и Анны опять отходит к 1370 году, и Анна опять становится матерью Софьи и вообще всех детей, которые когда-либо были у Витовта. Но детский вопрос в данном случае вообще отдельная тема.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Версия. Анна Святославна, княжна Смоленская.

          Однако в сообщении Хроники Быховца под вопросом не только Мария Лукомская, но и смоленский князь в качестве отца Анны.

Если свадьба Витовта и Анны состоялась в 1370 году, то это событие совпадает со временем Литовщины (1368-1371), когда Ольгерд и Кейстут воевали с Москвой, причем при непосредственной поддержке смоленского князя Святослава Ивановича. В этом случае выходит, что брак имел политический характер и был нужен и Смоленску, и Литве.

Походы литовских князей на Москву окончились победой Москвы, после чего князь Святослав Смоленский разорвал договор с Литвой и перешел на сторону восточной соседки в ущерб соседке западной. В 1382 году литовцы были вовлечены в междоусобицу: 1381-82 годы - первый виток длительной смуты, когда погиб Кейстут, и Витовт обратился за помощью в Орден. Женитьба Витовта на смоленской княжне в этот период времени кажется нелогичной и неуместной, а в 1386 году князь Святослав вообще погиб в битве на Вихре под Мстиславлем, причем Витовт тогда воевал против него.

К тому же сестра Анны, Агриппина, была замужем за князем Иваном Ольгимундовичем Гольшанским. Из чего вытекает, что Агриппина тоже Святославна. Допустим, что все так и было. Однако путешественник Жильбер де Ланноа при посещении Литвы записал, что видел в Вильне сестер Анны, только не назвав их по именам. Скольких же дочерей выдал в Литву князь Святослав?

          Гольшанские (иначе Ольшанские) – старинный знатный литовский род, согласно преданию, восходивший к старшему брату короля Миндовга, Доврспунку, начиная с потомка последнего, Гольши. Родовое поместье – Гольшаны – находилось вблизи Гродны. Витовт начинал свою карьеру как удельный князь Гродненский. В связи с чем не удивляет, что Иван Гольшанский сделался в результате известен как один из его ближайших помощников, советников и соратников. Этим двоим суждено было весь свой жизненный путь пройти рядом, плечо к плечу, разделив и невзгоды, и удачу. Витовт вообще был очень тесно связан с Гольшанскими, это были близкие, родственные отношения. Подбирая невесту польскому королю, он обратился к этой семье. Потеряв первую жену, он взял вторую из этой семьи.      

Иван Гольшанский перешел из православия в католичество после государственного акта Крещения Литвы, но многие его родственники остались в прежней вере. Королева Софья Гольшанская, ставшая с легкой руки Витовта четвертой женой Ягайло, до свадьбы с королем исповедовала православие, и в Вавеле ее называли русской. В старые времена понятия «русский» и «православный» воспринимались как тождественные.   

          Орденский хронист Конрад Бичин, поместив под 1370 годом сообщение о битве при Рудау, одарил историков ценной информацией о возрасте участвовавших в ней молодых наследников великих литовских князей: «В 1370 году Господнем, в воскресенье Exurge, литовские князья Ольгерд и Кейстут с сильным войском обрушились на эту землю; против них с сильным и мощным войском выступил магистр Винрих. И завязалась между ними весьма ожесточённая битва на реке Рудау, и Господь Бог даровал победу господам этой земли и христианам. Однако, там был убит маршал ордена, бесстрашный муж. В названной битве приняли участие Ягайло, который впоследствии звался Владиславом, королём Польши, тогда двадцатидвухлетний юноша, и Витовт, которому тогда было 20 лет».

В том же 1370 году Витовт получил от отца в  УДЕЛ  город  ГРОДНО,  который в те времена назывался Гродна или Городен (так этот старинный город упоминается еще в «Слове о полку Игореве»). Население здесь давно уже было православным, но после татаро-монгольского нашествия и усиления Литвы Городен вместе с другими западно-русскими городами и землями попал в сферу литовского притяжения: времена короля Миндовга, середина XIII века. Местная легенда говорит о том, что в связи с этим здесь произошел возврат к язычеству.   

         «В Гродне до настоящего времени [имеется ввиду конец XIX века] сохранилось смутное предание, неоднократно записанное, - будто Коложская церковь в литовский период была обращена в языческое капище; неподалеку от алтаря указывают и в настоящее время камень, на котором будто бы совершались человеческие жертвоприношения в тени развесистых дубов».
          Евстафий Филаретович Орловский, статья «Основание г. Гродны и его история до 1241 года» (со ссылкой на «Памятную книжку Гродненской губернии за 1882 год»), публикация в составе «Трудов девятого археологического съезда в Вильне, 1893».   

Если вспомнить рассказ Галицко-Волынского летописца, в точности повторенный Хроникой Быховца, о том, как князем русского Новогородка (Новогрудка) стал сын Миндовга, Войшелк, тогда язычник («во поганстве буда»), для начала взявшийся терроризировать местное население, то языческие жертвоприношения в церкви Городена в начальный литовский период не покажутся такой уж невероятной выдумкой. Однако затем с Войшелком, попавшим в культурную среду христианского края, случилась метаморфоза («в его сердце вошел страх божий, и он размыслил, и захотел принять святое крещение»), после чего он не то чтобы стал совсем уж ангцем божьим, но все же остепенился и обтесался достаточно сильно для того, чтобы, по крайней мере, оставить свои прежние языческие замашки.

Так что можно с уверенностью сказать, что в 1370 году, когда в Гродну приехал княжить юный сын Кейстута, жизнь здесь протекала в лоне христианства, с чем гродненским князьям, хотя бы и литовцам, следовало считаться. Хроника Быховца сообщает, что первым крещением Витовта было православное, и тогда его звали Юрий. Тут вообще все сходится: возраст соответствует началу самостоятельного правления в своем уделе, взрослому мужчине следует иметь жену, поскольку же владения располагаются в русской православной области, то, вероятно, не лишним представляется креститься и жену взять соответствующую – русскую, если не по происхождению, то по вере. И обвенчаться с нею в церкви, как положено. Имя Анна пришло на Русь и в Литву вместе с христианством. О том, что у княгини Анны было еще одно, языческое имя, ни малейших сведений не имеется. Напрашивается вывод, что Анна родилась и выросла, скорее всего, в христианской семье.

          Первый сын князя Ивана Гольшанского, свояка Витовта, появился на свет в 1364 году, то есть Агриппина была старше сестры и вышла замуж раньше нее, а это значит, что она и ее муж могли сыграть роль в деле устройства свадьбы Анны и сына Кейстута. Вообще же свадьба Анны, видимо, была логическим продолжением сестриной. Князья Гольшанские таким образом оказывались в свойстве с местным удельным князем, а через него и со всей правящей династией.

Вот только очень вряд ли и Агриппина, жена Ивана Гольшанского, и ее сестра Анна, жена Витовта Кейстутовича, были в самом деле смоленскими княжнами - Святославнами.

Ни в одном документе эпохи, ни в одной летописи помимо Хроники Быховца такое родство не упоминается. Летописец великих князей литовских и тот молчит. После смерти князя Святослава на политическую сцену выступили два его сына, Юрий и Глеб. Оба брата побывали князьями в Смоленске, на отчем княжеском столе, и обоих Витовт этого стола лишил. Глеб долгое время находился у него в плену и при его дворе, а затем погиб в затеянном им походе на татар в битве на Ворскле. Юрий стал изгнанником, лишившись поддержки и Новгорода, и Москвы. Однако ни орденские анналы, ни русские летописи ничего не сообщают о том, что сыновья смоленского князя Святослава приходились шуринами Витовту и дядями его дочери Софье, в замужестве княгини Московской, а сам этот князь был его тестем и дедом Софьи.   

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Может быть, княжна Брянская?

          Как альтернатива Смоленску, выдвигается Брянск, присоединенный к литовским владениям в 1356 году Ольгердом. Высказывалось предположение, что Анна была дочерью Дмитрия Ольгердовича, князя Брянского, участвовавшего в Куликовской битве вместе с братом Андреем, князем Полоцким. Это второй сын Ольгерда от первой жены Марии Ярославны Витебской. Все дети Ольгерда, рожденные в этом браке, были «русскими», то есть православными, и не имели языческих имен, чем отличались от единокровных братьев и сестер, появившихся на свет во втором браке отца, с княжной Тверской.

Однако брянская версия в отличие от смоленской, распространения не получила.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Нет, княгиня Анна – это Она Судимантайте из Ейшишек.

          Современные литовцы не смогли согласиться с тем, что супруга их обожаемого князя Витаутаса, активная участница исторических событий, имела отношение к Смоленску и, возможно, была русской. В литовской версии истории принято, что княгиня Анна – литовка (причем скорее в современном понимании), и звали ее Она (лит. Ona) Судимантайте из Ейшишек. Это утверждение делается на основании обмолвки орденской хроники относительно свойства или родства Витовта и одного из командиров его войска, Судимонта (или Судимунта), засветившегося в эпизоде захвата орденского замка Юргенбург в июле 1384 года, когда Витовт совершил свое первое отступничество от Ордена.

Однако данные хроники отрывочны и невразумительны. Собственно, это всего два немецких слова, которые даже толковать можно по-разному. Прямого указания на Анну как на родственницу Судимонта ни в немецких, ни в польских, ни в русских летописях не содержится.

Что касается сведений Хроники Быховца, то после того, как этот текст был опубликован (то есть с конца XIX века), и по крайней мере еще полвека спустя эти сведения сомнениям не подвергались, в связи с чем в дореволюционном издании сборника «История родов российского дворянства» (С-Петербург, 1886 г.) супруга Витовта упоминается как Анна Святославна Смоленская.

Что тут скажешь: желаемое часто выдается за действительное, но исторического материала в любом случае маловато.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  Анна – дочь графа Цили?

          Удивительно, но можно натолкнуться и на еще один вариант, версию, четвертую по счету. В комментариях к «Путешествиям и посольствам господина Гилльбера де Ланнуа в 1399-1550 годах», опубликованных на русском языке в 1853 году (Записки Одесского общества истории и древностей, Том III), под 1421 годом, там, где говорится о том, как Ланноа побывал при дворе «короля Литовского Витольда» и видел его вместе с супругою, помещен комментарий, гласящий, что это была «Юлиана, дочь князя Ивана Корачевского [которая] вышла замуж за Витольда в 1418-м году, после смерти второй его жены, Анны, дочери Графа Цили и внучки Казимира Великого».

Но здесь, по крайней мере, все понятно – налицо явная путаница, возникшая в связи с наличием у короля Владислава-Ягайло второй супруги с тем же именем – Анна.

Королева Анна фон Цилли (Цельская) была сестрой супруги короля Венгрии, Германии и Чехии Сигизмунда Люксембургского, Барбары. Помимо родства с Казимиром Великим (женская линия), сестры фон Цилли через свою бабушку, Катерину Боснийскую, принадлежали к древнему легендарному роду Котроманичей из Боснии и не менее древнему роду Субичей из Хорватии.

В общем, Анна Цельская и Анна Литовская – совершенно разные исторические персонажи. В связи с чем возвращаемся к прежним версиям происхождения последней.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Выводы.   

          Скорее всего, Агриппина и Анна не были дочерьми Святослава Смоленского. Оснований для того, чтобы считать Анну дочерью Судимонта, также недостаточно, в еще большей степени. Хотя дыму без огня не бывает.

Сестры могли принадлежать к одному из старых знатных русских семейств, владения которых влились в сложно-составной конгломерат земель и племен Великого княжества Литовского. В документе от 1413 года упоминается шурин Витовта «русский князь Василий». Точная идентификация этого князя с конкретным историческим лицом отсутствует. Вообще в старые времена брачные союзы представителей литовской и русской знати заключались часто, тогда это было в порядке вещей и никого не смущало. К тому же многие литовские князья успели уже принять веру греческого обряда и имели двойные имена, языческие и христианские. Еще один вариант – обе княгини происходили от литовских, но обрусевших князей, владевших западно-русскими землями княжества.

Однако более определенно сказать что-либо об этом затруднительно. В связи с чем, все-таки называя княгиню, согласно Хронике Быховца, Анной Святославной, не лишним будет хотя бы делать оговорку «возможно».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Предание Кревского замка. 1382.

          После смерти великого князя Ольгерда (май 1377 год) его наследником стал старший сын от второго брака, Ягайло, решивший избавиться от своего дяди Кейстута. Сразу это не получилось, однако в ходе противостояния Ягайло все же взял верх, Кейстута заманили в ловушку, он попал в плен (август 1382), был отправлен в Кревский замок, принадлежавший Ягайло в качестве отцовского наследства, и там немедленно убит. Вместе с Кейстутом в плену находились его старшие сыновья, Витовт и Товтивил. Витовта тоже держали в Кревском замке. Командовал там в это время младший брат Ягайло, Скиргайло.

Под 1382 годом орденский источник, Торнский анналист, сообщает, что «Витовт в платье своей жены бежал от Ягайло из плена; он пришёл в Мазовию и в Пруссию». Какая жена имеется ввиду, не уточняется, этот пробел восполняют другие источники, определенно указывающие на Анну.

Если Торнского хрониста мало интересовали подробности этого дела, в связи с чем он оставил лишь короткое сообщение, то слухов циркулировало наверняка много.

          Согласно легендарным данным Хроники Быховца, похожим на главу из приключенческого романа, Витовт переоделся в платье одной из двух служанок, которым разрешалось входить в комнату, где находились князь и княгиня, чтобы прислужить им перед сном, служанка осталась вместо него с его женой, а он со второй женщиной прошел мимо стоящей за дверями стражи, потом спустился по стене замка и был таков.

Однако позднее не только княгиня, но и младший брат Витовта, Товтивил, тоже оказались на свободе. Вряд ли они смогли бы сбежать из Крево после успешного побега Витовта, что должно было вызвать переполох среди охраны и ужесточение режима содержания остальных узников. Вряд ли Скиргайло осмелился бы решить судьбу пленников без ведома старшего брата. Остается заключить, что, видимо, Ягайло, учитывая сложившуюся обстановку, приказал их отпустить. Несмотря на уже содеянное, он, тем не менее, побоялся зайти слишком далеко? Может быть, предполагал, что потерю отца Витовт в конце концов как-нибудь переживет, и с ним еще можно будет разговаривать, но вот потерю жены вряд ли.

          Впрочем, вопрос может быть снят и тем способом, на который указывает Соловьев Сергей Михайлович, по стопам Теодора Нарбута. Дело в том, что в дальнейших пересказах эпизод освобождения Витовта варьируется и дополняется, поскольку подключается воображение повторявших его повествователей, которые не могли утерпеть и не добавить что-нибудь свое.

Теодор Нарбут первым расцветил рассказ красочными деталями. Согласно его версии развития событий, Витовт заболел в заключении. Если первоначально он был заперт в подземелье, то, в общем, немудрено.

Подробность из художественной литературы, добавленная позднее в развитие темы: не просто заболел, а нервной горячкой, что также вполне логично: чем он еще мог заболеть, когда пережил потрясение от предательства друга – Ягайло ведь был его другом. Князь Кейстут воспитывал своих сыновей в духе времени. Летопись свидетельствует, что Витовт был отважным воином, но политик из него получился не сразу, сначала пришлось столкнуться с тем, насколько неприглядной может быть жизненная правда.

В связи с болезнью заключенного вопрос о его казни был отложен, хотя все шло именно к этому. Жена вместе с ним под замком не сидела, но ей разрешили его навещать, потом он выздоровел, но продолжал притворяться больным, чтобы ввести в заблуждение своих тюремщиков. Служанка добровольно заняла его место и три дня водила за нос охрану, прежде чем дело наконец раскрылось. Князя ждали на воле верные люди с готовыми лошадьми, он немедленно покинул Креву вместе со своей княгиней и устремился к польской границе.

Нарбут дал этой героической служанке имя – Алена, Елена, уточняя, что за пособничество знатному пленнику она была убита. Как убита – каждый романист изобретает свою казнь (выкололи глаза, надругались, отрубили голову). Естественно, тут предполагается любовная история (как это увлекательно и подробно живописует Балашов Д.М. в уже упоминавшемся романе). Бедняжка беззаветно любила красивого князя, мимоходом одарившего ее лаской, и ради него пожертвовала собой.

Другой вариант: вольная фантазия патриотически настроенного писателя делает патриоткой и эту женщину, отдавшую жизнь не просто за своего господина, не только за своего любимого, но за свою родину – Литву.

Что же касается дальнейшего, то анекдот о рыцаре, примерившем в критической ситуации женскую юбку, о чем стало известно всей Европе, мог бы остаться просто занятным историческим анекдотом, однако то был лишь пролог будущих судьбоносных событий.

          Установить примерное время бегства историкам помогает письмо Ягайло к верховному магистру Ордена Конраду Цолльнеру фон Ротенштайну по поводу Витовта и Токвиля (то есть Товтивила, младшего брата Витовта), датированное 6 января 1383 года и написанное в Вильне. Из содержания письма вытекает, что Витовт бежал из плена в самом конце 1382 года, пробыв в заключении около 4-х месяцев.

Высказывалось предположение, что побегу способствовал находившийся в Креве по приказу старшего брата Скиргайло, не явно, но косвенно, позволив Анне действовать в этом направлении без помех. Кто знает.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Приговор княгине Бируте.

          Есть еще кое-что. Рифмованная Новая прусская хроника, написанная герольдом Тевтонского ордена Вигандом Марбургским, свидетельствует, что Ягайло обвинил в организации побега Витовта его мать  БИРУТУ  и велел ее утопить, а ее родственников, Видимонта и Бутрима, казнить на колесе.

Кроме того, при рассказе о приговоре, вынесенном Бируте, вспоминают также, что она ведь до замужества за Кейстутом была жрицей, вайделоткой, должна была соблюдать обет безбрачия, но нарушила его, уж добровольно ли, принудительно, неважно, - и предполагают, что этот давний грех был теперь поставлен ей в вину, обрекая ее по древнему обычаю на смерть.

Видимо, так или иначе, но Ягайло хотел отделаться от вдовы Кейстута, и повод годился любой.

Поскольку, согласно Хронике Быховца, во время междоусобицы Бирута находилась в Бресте (тогда Берестье), куда ее перед военным походом на Вильну отправил Кейстут, получается, что там она была взята в плен воинами Ягайло, которые усмиряли сопротивление во владениях Кейстута, поэтому местом ее смерти и называют Брест, то есть она умерла, канув в волнах Буга. Хотя ее ведь могли по приказу Ягайло перевезти в Вильну или в Креву, и тогда антураж казни княгини меняется.

Впрочем, это не так важно, да и подтверждения записи Виганда Марбургского в других источниках нет ни одного, зато имеется опровержение. На церковном соборе в Констанце на Рейне, который происходил через три десятка лет после рассматриваемых событий, в 1415-1416 годах, находившиеся там представители Жемайтии отрицали факт насильственной гибели Бируты, а на полях страниц Хроники Быховца (пока она еще на пропала) Нарбутом была обнаружена приписка, согласно которой Бирута дожила до 1416 года. Предание, сложившееся по отголоскам давних событий, повествует, что Бирута закончила свои дни в Паланге, в расположенном там святилище. В настоящее время в Паланге есть место поклонения языческой жрице, матери великого князя Витовта.

Где находилась дочь Витовта, другой его младший брат Сигизмунд и младшие сестры, когда он был в плену в Кревском замке, в источниках эпохи не упоминается, однако вскоре вся семья соединилась в Мазовии (сестра Витовта Анна-Данута была женой Мазовецкого князя), а затем уже была Пруссия, на целых два года.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Неотразимая. Романтические легенды.

          Неясность, связанная с тем, каким образом княгиня Анна избежала заточения в крепости и почему вина за побег Витовта была возложена на княгиню Бируту, которой и поблизости, возможно, не было (все же где Брест, а где Крева), позволила авторам художественных произведений заполнить эту информационную лакуну в романтическом ключе: дело в том, что Ягайло был влюблен в жену своего кузена и недавнего закадычного друга, да и тот факт, что он все еще не женился, тоже не случаен. Вот и причина, по которой с головы княгини и волоска не упало, а весь бессильный гнев оказался излит на вдову Кейстута. К Витовту же Ягайло давно был втайне настроен неприязненно (завидовал). 

Если следовать этим курсом, то остается заключить, что в дальнейшем ни королева Ядвига Анжуйская, ни заменившая ее через несколько лет королева Анна Цельская не завоевали симпатии короля, в связи с чем он показывал в Польше столь скверное поведение, то есть пил и кутил напропалую, заглушая сердечную тоску. Вот как оно все было, оказывается.   

          Еще один претендент в поклонники Анны – младший брат Витовта, Жигимонт-Сигизмунд. Во время второго отступничества Витовта Сигизмунд по неизвестной причине остался в орденском плену, причем на целых шесть лет (до заключения Салинского договора 1398 года, когда ему была возвращена свобода), хотя всем остальным членам семьи, включая Анну, удалось благополучно покинуть Пруссию.

Романтическая версия: с детства влюбленный в жену старшего брата, Сигизмунд пожертвовал собой ради того, чтобы защитить ее в минуту опасности, дав ей возможность уехать. Если раздуть эту искорку, получится красивый завораживающий фейерверк, то есть художественная повесть о бескорыстной любви верного рыцаря к прекрасной даме сердца. Поскольку неизвестно также, как с ним обращались, то ради того, чтобы героизм проявился во всей красе, выбирается наихудшее, то есть допросы с пристрастием и заточение в подземелье. Так как есть смутные указания на замок Георгенбург (Юрбаркас), то, стало быть, все это имело место именно там.   

Впрочем, ради главной линии остальной исторический фактаж можно и не привлекать. Например, Сигизмунд, которому в 1392 году было примерно лет тридцать, состоял в браке и имел маленького сына, что, разумеется, ничего в полете фантазии не меняет.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Добродетельная, любимая князем и народом.

          Если же от романтики вернуться к прозе (прозе жизни и истории), то стоит прибегнуть к цитатам из писем и хроник. И здесь все тоже будет весьма интересно.

Ян Длугош называет княгиню Анну «добродетельная, любимая князем и народом». Поляки относились к Анне Литовской не слишком доброжелательно, подозревая в интригах, понятно, не в их пользу, но хронисты стараются придать своим сообщениям хотя бы видимость беспристрастности.

Еще один отзыв, более развернутый и впечатляющий: «Жена имеет на него [великого князя] большое влияние, но какая же это женщина! Редкость - и великая редкость между дочерями Евы». Орденский сановник граф Кибург.

А современные публицисты пишут о княгине Анне так: «О, эта женщина была способна на многое - лично выкрасть мужа из плена, плести политические интриги, управлять княжеством в отсутствии мужа, растить детей...»

Во всяком случае, совершенно определенно одно: женой князя Витовта была умная и привлекательная женщина, составлявшая ему достойную пару, обаяние которой достигает и через время. Ее портрет по праву должен был бы висеть рядом с его портретом в Тракайском замке. Жаль только, что это невозможно, - не сохранилось даже описаний внешности княгини.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сыновья Витовта.

          Еще одна легенда связана все с той же Хроникой Быховца, вернее, не с нею самой, а с пометкой на ее полях. Хотя сам оригинал рукописи пропал, она была внимательно прочитана и переписана вместе с пометками. В том месте, где говорится о неудаче мятежа в Литве в 1389 году, после чего Витовт «не взяв тогда Вильно, пришел к магистру со своею княгинею и со всеми князьями, и многими боярами своими, и оттуда с помощью немцев начал воевать Литовскую землю», кем-то было добавлено «Иван и Юрий сыновья».

Вероятно, приписка была обязана своим происхождением ходившим в свое время слухам, которые, однажды возникнув, обросли потрясающими воображение подробностями. Дело в том, что после повторного обращения за помощью к Ордену в 1390 году Витовт предоставил рыцарям заложников. Когда же пришло время его «второго отступничества» (1392 год), рыцари постарались отомстить, как могли. Великим магистром тогда был Конрад фон Валленрод (1391-93), человек резкий и жестокий. Вот он-то, согласно преданию, и приказал отравить сыновей изменившего Ордену князя.

          В одном из вариантов история выглядит так: «Сыновей Витовта отравил рыцарь Андрей Саненберг, называвший себя другом князя. Он приехал из замка Юборга в Кролевец (так поляки и литвины называли город Кенигсберг), чтобы выкрасть княжичей, но был разоблачен. И тогда, якобы с целью предотвратить возвращение Юрия и Ивана в язычество и спасти их души, коварный рыцарь дал им выпить чашу с ядом. Сами крестоносцы, отрекаясь от этого позорного преступления, оправдывались, что сыновей Витовта погубила его измена. По преданию, когда отрокам принесли чашу с ядом, они мужественно её испили, сознавая, что погибают за отцовское дело». (Чаропко Виктор Кузьмич, «Великий князь Витовт».)

В ходе повествования упоминается «художественное полотно на этот драматический сюжет, на котором изображен безжалостный тевтон, подносящий двум отрокам чашу с отравой». Имеется ввиду работа Яна Монюшко «Отравление детей Витольда», 1878 год. Выглядит в самом деле мрачно.

          Согласно другому варианту развития событий, в смерти княжичей были виновны рыцари фон Зальцбах и фон Шимберг (или Шумберг). Дело в том, что эти двое попали в плен в битве при Грюнвальде, и Витовт приказал их казнить, что и было исполнено. Поступок по тем временам излишне резкий, вот ему и искали объяснения. В романе «Крестоносцы» Генрик Сенкевич придерживается именно этого взгляда на неприглядное происшествие, противоречившее рыцарскому кодексу, хотя и неписанному.

Что интересно, казнь тевтонов, вероятно, в самом деле была местью Витовта, только по другому поводу. За пять лет до Грюнвальда, во время переговоров 28 июня 1405 года под Ковной (Каунас) между великим князем и представителями Ордена произошел неприятный инцидент, описанный Длугошем: «Некоторые крестоносцы, особенно Марквард фон Зальцбах, командор Бранденбурга, и Шимборг (фогт Самбии) бранили князя Витовта за преступное вероломство и поносили как князя, так и его родительницу разными обидными словами и ругательствами. Однако Витовт перенес это оскорбление спокойно: он предпочел стерпеть и эти и много других недостойных поступков, чем силами одних литовцев начать войну с крестоносцами или отражать начатую ими войну, ибо в предыдущие годы такие попытки кончались неудачей».

Марквард фон Зальцбах одно время был соратником князя, но с тех пор и воды, и крови утекло достаточно много. Впрочем, и чернил тоже, поскольку князь неоднократно заключал с Орденом договора о сотрудничестве, которые затем нарушал. В общем, поправить уже ничего было нельзя, князь определенно не был альтруистом, и Зальцбах с Шимборгом, зашедшие в своем возмущении слишком далеко, лишились головы.

          В уже упоминавшейся старой книге «История родов российского дворянства» указаны два сына Витовта, но без датировок (Просто: «Иван, Юрий, умерли в Кёнигсберге»), а также дочь Софья «за великим князем Московским Василием Дмитриевичем» и еще одна княжна, безымянная, с указанием «замужем за Коромулетом». Однако источники все те же – старая молва о старых событиях, недостоверные путаные сведения, почерпнутые из Никоновской летописи и Разрядной книги, подтвердить которые исследователям не удалось. Отсюда: и загадочная Коромулетовская княжна, и оба княжича в качестве реальных исторических персоналий давно уже не рассматриваются.   

          Вообще эта история, о двух убитых в Кёнигсберге княжичах, напоминает другую, о двух убитых принцах Тауэра. Последнее предание одно время считалось даже доказанным, однако, как горбун оказался не горбуном, так и косточки, найденные под Белой башней, не обязательно принадлежали принцам, а настоящим виновником их гибели мог быть, в ущерб традиции, новый король, победивший прежнего. То есть полной ясности в отношении сыновей Эдуарда IV не наблюдается. Примерно также обстоит дело с сыновьями Витовта – легенда известна, но подтверждений нет. В связи с чем кто-то принимает эту историю на веру, кто-то не принимает.

В настоящее время превалирует следующая точка зрения: ничего подобного в действительности не происходило, поскольку ни в одном надежном источнике сообщений о подобном происшествии не имеется, а ведь столь ужасный инцидент, скорее всего, имел бы резонанс. Настоящими заложниками Витовта в Ордене были другие лица, которые, к тому же, уцелели: он ведь в конце концов вытащил оттуда всех. Да и как бы он мог спокойно жечь рыцарские замки, зная, что за это ответят его пленные сыновья.

Что же касается княгини, то, если бы Анна была матерью двоих убитых в Ордене сыновей, она вряд ли дружила бы с орденскими рыцарями, как она это делала. Хотя орденские рыцари были разными - даже среди врагов могут найтись более или менее непримиримые. За власть в Ордене боролись разные группировки, а у той, что вскарабкалась-таки на самый верх, всегда имелась оппозиция, тайная или явная.

В окружении Витовта был молодой человек, погибший от яда, причем этот яд, возможно, поднесли ему именно тевтоны, имевшие причины желать ему смерти, а вовсе не его молодая жена Рингалла, сестра Витовта, – князь мазовецкий Генрик, посредник в тайных переговорах между Витовтом и Ягайло. В Пруссии с Витовтом находилось много лиц, состоящих с ним в родстве или свойстве, и у каждого имелись свои родственники и куча детей. У одного только князя Ивана Гольшанского их было несколько, в том числе пятеро мужского пола. Так и могли возникнуть слухи, о сыновьях князя, а это были племянники, а также об убийстве юноши (или юношей) с помощью яда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Софья Витовтовна.

           Таким образом, остается заключить, что Витовт не имел сыновей, которых могли взять в заложники и погубить, у него была только дочь Софья, которую он выдал за великого московского князя Василия Дмитриевича, сына Дмитрия Донского. Занятно, что, приняв к сведению вывод, насчет отсутствия у Витовта наследников мужского пола, некоторые альтернативные историки на этом не остановились и порешили, что великий князь вообще был бездетен, а Софья ему приходилось не дочерью, а младшей сестрой. Что истине, однако, не соответствует.   

«У меня была дочь, девушка, и над ней я не имел никакой власти; были женихи, которые много просили её руки, но я не мог выдать её, за кого хотел…» - и так далее. Это жалоба самого Витовта на то тяжелое положение, которое для него сложилось в Литве между первым отступничеством от Ордена и вторым отъездом в Орден. Цитата из письма приводится достаточно часто.

Русские источники не обошли вниманием сватовство московского князя и замужество литовской княжны, Хроника Быховца также живописует подробности этого дела.

«Той же осенью [1390] бояре великого князя… приехали из Немецкой земли в Новгород с княжною Софьей Витовтовной... а в Москву прибыли 1 декабря, а взял ее в жены великий князь Василий 9 января [1391]».
«…встретили великую княжну Софию с великою честью… и была свадьба великая и знаменитая, чести достойная, и происходила она немалое время».

Под 1412 годом Ян Длугош сообщает, что к Витовту в гости приезжала его дочь Софья, княгиня Московская. Орденский посол Жильбер де Ланноа, находившийся в Литве зимой 1413-1414гг., записал, что «Из Трок я приехал в одно селение и замок, называемый Позур, лежащий на peке Меммеле (Немане)… И там в этом замке я нашел герцога (duс) Витовта, князя Литвы (prince de Letau), его жену и дочь, жену великого государя (rоу-короля) Московского, и дочь его дочери».

Так что дочь отнять у князя не получится, а вот сыновей у него не было, зато они и погибнуть не могли.   

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Великая княгиня.

          В старые времена, пока мужчины охотились и воевали, женщины по преимуществу посвящали свое время хозяйству, уж кому какое досталось. Можно предположить, что, проведя несколько лет в прусских пределах, княгиня Анна, поджидая мужа из бесконечных военных походов, не теряла времени даром, налаживая в Ордене связи, которые впоследствии использовала в дипломатической игре, принимая активное участие в переговорах между Орденом, Польшей и Литвой. Ибо, как недаром сказано: «Политикой Анна занималась увлеченно и вполне грамотно. Не без её участия Витовт стал литовским князем. Именно она вела переписку с Тевтонским орденом, а затем с Ягайло и его женой Ядвигой».

Причем, если поляки ее не слишком жаловали, то рыцари засыпали знаками внимания, не разочаровываясь в этой госпоже, несмотря ни на что. Они лебезили перед ней до Салинского договора и после Виленско-Радомской унии, до Грюнвальдской битвы и позднее. Дарили ей подарки, да еще такие изысканные: клавикорды в 1408 году (видимо, княгиня музицировала), ценные вина в 1416 году… и страшно горевали, когда однажды ее потеряли…

          Анна посредничала в переговорах с Орденом в 1398 году при заключении Салинского договора о мире и сотрудничестве. Если бы не разгром на Ворскле, этот договор был бы сохранен, что поставило бы Польшу в очень невыгодное положение. Однако ситуация претерпела серьезные изменения.
 
          После Ворсклы, в 1400 году, княгиня ездила в Пруссию на богомолье. В программе посещения значились старый Мариенвердер - место упокоения «дарованной небом Пруссии» затворницы Доротеи из Монтау, Ольденбург – церковь святой Варвары, особенно почитавшейся в Ордене, а также Бранденбург – церковь святой Анны. Этот весьма заметный вояж протекал с нарочитой помпой и происходил также в переломный момент, во время переговоров Витовта и Ягайло накануне заключения Виленско-Радомской унии.

Помимо святых мест, Анна посетила Мариенбург, где проживала во дворце, специально предоставленном ей и ее многочисленной свите (четыре сотни человек, а командир над ними – Сигизмунд, младший брат Витовта), и неоднократно встречалась с великим магистром, проводя с ним время за разговорами и игрой в шашки. Шашки были золотые, и магистр, по окончании приятно и с пользой проведенного вечера, преподносил их княгине в подарок. Так об этом тогда говорили.   

Как раз примерно к этому времени относится колоритное высказывание посла Тевтонского ордена при литовском великокняжеском дворе, комтура Бальги Конрада фон Кибурга, насчет того, что княгиня Анна – выдающаяся, редкая женщина.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Княгиня Ульяна.

          Сохранились запечатленные в виде заметок высказывания еще одного рыцаря, к сожалению, не подумавшего о том, чтобы описать встреченных им лиц подробнее. Жильбер де Ланноа из Фландрии, искатель приключений, который провел большую часть своей жизни в путешествиях, дважды побывал в Литве и при дворе великого князя (герцога), при этом записав, что видел также рядом с ним и герцогиню.

Под 1413 годом: «Литва большею частью пустынна, полна озер и больших рек. Я нашел в упомянутом города Вильно двух сестер жены упомянутого князя Витовта; я был у них». Далее Ланноа посетил Троки, а потом попал в охотничий замок великого князя Витовта, где тот находился вместе с женой, дочерью и внучкой.

Под 1421 годом: «… я отправился к герцогу Витольду, великому князю и королю Литовскому, которого застал в Каменце, в России, вместе с супругою… При отъезде он мне дал два платья шелковые, называемые шубами и подбитые соболем… Супруга же его, герцогиня, прислала мне золотую ленту и большую татарскую монету для ношения на шее, как признак ее двора».

Ланноа не называет имен, между тем в 1418 году он видел рядом с великим князем княгиню Анну, а в 1421 году – княгиню Ульяну.   

          Анна умерла 18 июля 1418 года в Трокском замке, где еще недавно блистала на приемах и пирах изысканным обхождением и роскошными нарядами, которые даже королевам не снились. Витовт похоронил ее в виленском кафедральном соборе Святого Станислава, в построенной им часовне Михаила Архангела, где предполагал в свой черед упокоиться и сам.

Весть о смерти княгини в орденских владениях была встречена с прискорбием. Великий магистр приказал отслужить панихиды по усопшей во всех церквах Пруссии.

Через два с половиной месяца великий князь заключил новый брак с Ульяной (Юлианией) Гольшанской.
         
          Ульяна Ивановна Гольшанская (1375-1448) была дочерью сестры Анны, Агриппины, и князя Ивана Ольгимунтовича Гольшанского, и, соответственно, приходилась Анне, а через нее Витовту, племянницей. Она могла быть похожа на тетю – внешностью, повадкой.  Витовт знал Ульяну с самого ее детства, и она его знала. Семья Гольшанских была, по сути дела, его родной семьей.

Может быть, Анна сама выбрала Ульяну своей заместительницей. Говорят, умные и любящие жены, не ревновавшие по пустякам, умевшие сохранить тепло семейного очага, так иной раз поступали. Может быть, Анна, расставаясь с мужем, не хотела оставлять его совсем одного.

          Что касается обстоятельств этой свадьбы, явно призванной заполнить образовавшуюся после ухода Анны пустоту и поддержать политический курс, то жениху было около 70-ти лет, а невесте 43 года. В принципе, приемлемо, все же не 70 и 16, как у Ягайло и его четвертой королевы. Поскольку Витовт и Ульяна находились в близком родстве, виленский епископ заговорил о кровосмешении и отказался проводить церемонию без санкции папы римского, даже несмотря на прямую возможность вызвать неудовольствие великого князя. Однако не все решились показать себя такими принципиальными и щепетильными, брак был все же заключен по всем правилам и без вмешательства папы, другим епископом, вроцлавским, который оказался сговорчивее виленского. Свадьба состоялась в Гродне, 1 октября 1418 года.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вдова князя Ивана Карачевского.

          Между тем свадебные торжества, возможно, были окутаны темным флером. Согласно  ЯНУ  ДЛУГОШУ,  Витовт приказал убить мужа Ульяны, чтобы женщина стала свободной, поскольку она была замужем, за князем Карачевским. Эту неприглядную историю рассказывают примерно следующим образом: «В 1418 великий князь литовский Витовт потребовал у князя Карачевского развода со своей женой, которую Витовт прочил себе в жены. Однако князь Карачевский дал отпор, после чего Витовт обвинил его в измене и в 1418 году казнил в Вильне».

Называется имя – Иван Святославич, сын князя Святослава Карачевского и Феодоры Ольгердовны. И вот тут начинаются нестыковки и непонятки, поскольку в официальном родословии князей Карачевских такой князь  НЕ  ЗНАЧИТСЯ.  Между тем откуда-то Длугош свои сведения почерпнул, все же великокняжеское бракосочетание – дело нешуточное, тут следует поточнее с деталями.   

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Иван Мстиславич Хотет.

          Ныне КАРАЧЕВ – небольшой российский город. Он стоит на реке Снежети (Снежеть - левый приток Десны), в восточной части Брянской области, на юге и западе граничащей с Украиной (Чернигов) и Белоруссией (Гомель, Могилев), на севере – со Смоленской областью, на востоке (а Карачев как раз на востоке) – с Орловской областью.

Карачевские князья вели свой род от 4-того сына убитого в 1246 году в Орде  широко известного МИХАИЛА  Всеволодовича  ЧЕРНИГОВСКОГО  -  МСТИСЛАВА Михайловича Карачевского. После гибели Михаила земли Черниговского княжества оказались поделены между четырьмя его сыновьями. Владения потомков Мстислава включали города КАРАЧЕВ, Козельск, Звенигород Северский, Мосальск, Перемышль, Хотимль (Хотетов), возможно, Елец и еще несколько значимых населенных пунктов.

Старшего сына первого Карачевского князя, Мстислава Михайловича, звали  ТИТ. Старший сын Тита,  СВЯТОСЛАВ  ТИТОВИЧ,  правнук святого Михаила Черниговского, согласно сведениям Никоновской летописи, был женат на дочери великого князя Литовского Ольгерда и его второй жены Ульяны Тверской,  ФЕОДОРЕ  ОЛЬГЕРДОВНЕ.  Брак мог состояться примерно в 1370-72 годах, в 1377 году Феодора умерла, а имя ее супруга после этой даты пропадает из летописей, то есть, вероятно, он тоже оставил этот свет. 

          В состав Великого княжества Литовского Карачев влился в 1360 году. К этому времени, то есть к концу XIV века, «многие местные князья по материнским линиям были литовских кровей. Некоторые из них служили великим литовским князьям, получали от них земельные пожалования и занимали военно-административные должности в Великом княжестве Литовском». (Источник цитаты: «Рюриковичи», Сергей Безносюк)

О том же самом говорит в пояснениях к описаниям княжеских родословных составитель «Истории родов российского дворянства»: «Князья черниговских уделов по самому географическому положению своих владений с усилением Литвы подпадали со всею западною частью России ее влиянию и подданству, отделившись на долго от восточной части, где Москва оказывалась с XIV века центром, вокруг которого сплачивалось ядро государства. Обратный прилив к нему частей, отпадших в века татарского ига, начался с начала XV века». (Можно добавить, что постепенно все куски Карачевского княжества и почти все потомки князя Мстислава Карачевского перешли в московское подданство.)

          Князь Святослав Титович Карачевский имел как минимум двух, а по максимуму пять-шесть сыновей. Старший, Юрий, владел городом Мосальском, это родоначальник князей  МОСАЛЬСКИХ. Юрий Мосальский наиболее достоверная фигура из всех, особенно в отличие от гипотетического Федора, по одной из версий, возможно, князя Елецкого (это тот князь, который погиб в Ельце при нашествии Тамерлана в 1395 году), и гипотетического Михаила, след которого смутно проступает со страниц Литовской метрики. Существование еще двоих, Василия и Святослава, также под вопросом.

Вторым сыном был Мстислав Святославич Карачевский, имевший сына  ИВАНА  МСТИСЛАВИЧА  по прозвищу  ХОТЕТ  (от владения – города Хотимля), сын которого Михаил Иванович в 1408 году отправился в Москву в свите князя Свидригайло Ольгердовича, надеявшегося на помощь московского князя в борьбе с Витовтом. Но московский князь был зятем Витовта, да к тому же на Москву как раз напал хан Едигей, так что Свидригайло не получил желаемого и вернулся в Литву, а вот Михаил Иванович, как об этом свидетельствует Разрядная книга (хотя соответствующая запись внесена в нее была 200 лет спустя), остался на московской службе, и от него пошла линия князей  ХОТЕТОВСКИХ.

К слову сказать, князья Мосальские и Хотетовские к началу XVIII века перешли в категорию угасших родов. Однако к данному расследованию это отношения не имеет, зато важен вывод, который делает современная историческая наука: Иван Мстиславич Хотет, сын Мстислава Карачевского, внук Святослава Титовича, и есть тот князь Карачевский, за которым была первым браком Ульяна Гольшанская. В таком случае Михаил Иванович Хотетовский, ставший московским подданным, это ее сын.

Вот, кстати, еще одно вероятное объяснение того, откуда могли взяться те самые легендарные сыновья Витовта, Иван и Юрий: Иван Хотет после женитьбы на Ульяне Гольшанской, племяннице Витовта по браку с Анной, стал его родственником (при этом относясь к младшему поколению), а брат отца Ивана, его дядя Юрий Мосальский, возможно, и раньше входивший благодаря браку племянника в близкое окружение великого князя, был, видимо, зачислен молвой в его сыновья заодно. Позднее ведь вся эта ситуация оценивалась не по мере развития событий, а в целом, когда все уже произошло и устоялось.

Сын Ульяны, Михаил Иванович, при этом приходился Витовту после брака с нею одновременно и внучатым племянником, и пасынком. 

Правда, непонятно, как получилось, что этот сын, которому в 1408 году могло быть по максимуму лет 18, сошелся со Свидригайло (а это антагонист Витовта), после чего эмигрировал в Москву, и куда в это время смотрел его отец Иван Хотет (разве что уже успел отправиться в мир иной), но чего только не бывало в старину.   

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Иван Святославич Карачевский.

          Теперь из Карачева отправимся в  ТУРОВО-ПИНСКОЕ  княжество, на реку Припять, в Полесье. Полесье - историческая область, пограничная для России, Белоруссии, Польши и Литвы в их современных границах. Рядом Брянская, Калужская и Орловская области России. Когда княжество перешло под власть Литвы, земли были перераспределены между литовскими князьями и их вассалами. Возможно, среди последних был князь  ИВАН  СВЯТОСЛАВИЧ  КАРАЧЕВСКИЙ.

Старинная книга, сборник «Золотой улов на реках и водах смертности сего мира», изданный в Вильно в 1665 году, содержит предание, относящиеся к истории Стахова на Пинщине, которое привел ксендз Лаврентий Янович, каноник венденский, произнося речь в память жены вилькомирского судьи Элжбеты, уроженки Стахова (Стохова). Предание гласит: «Князь Карачевский, владелец обширных волостей, лежащих на Пинщине, крайне скудными силами 100 половцев положил трупами и на там же месте похоронил, как и по ныне свидетельствуют о том курганы того места. За это мужество правящий князь ему отдал в удел это поле, а также столько земли, сколько мог объять звонкий звук трубы. Отсель то земельное надание стало называться Стоховым, потому что там похоронено сто убитых врагов».

Помимо легендарных, имеются документальные данные: «В ранних документах Литовской Метрики (книга записей времен великого литовского князя Казимира Ягеллончика (1440-1492) есть упоминание о пинских владениях, которыми еще до прихода Казимира к власти в Литве владел некий князь Иван Святославич. … 
В начале XVI в. в записи князя К. И. Острожского были перечислены прежние пожалования на людей, земли и угодья, данные Успенскому собору в Турове. Среди его ктиторов упомянут и Иван Святославич». («Рюриковичи», Сергей Безносюк).

В связи с вышеизложенным, Иван Святославич, владевший землями на Пинщине, представляется лицом вполне историческим, так что неясно, почему его нельзя найти в родословцах Карачевской княжеской семьи. Разве что это был не сын, но внук Святослава Титовича и Феодоры Ольгердовны, и отцом его являлся плохо прописанный в истории брат Юрия Мосальского и Ивана Хотета, Святослав Святославич.

          Смотрим далее. Польский историк, автор книги «Земли чернигово-северские под властью Литвы» Стефан-Мария Кучиньский, «на основании свидетельства хроники Длугоша довольно убедительно доказывает существование Ивана Святославича Карачевского, мужа Ульяны Ивановны, урожденной княгини Ольшанской». И кончил этот князь, согласно Яну Длугошу и Стефану-Марии Кучиньскому, плохо, будучи казнен Витовтом, вожделевшим его княгини. И было это в Вильне в 1418 году, и все бы ничего, но тут не обошлось без одного НО, а именно: от князя Ивана Святославича осталось еще одно интересное материальное свидетельство: оттиск печати, в числе прочих скреплявшей Мельнский договор с Тевтонским орденом, заключенный в 1422 году возле озера Мелно. Надпись, нанесенная по кругу, так вот кириллическими письменами и гласит: «ПЕЧАТЬ КНЯЗЯ ИВАНА СВЯТОСЛАВИЧА».

Переиздание этого важного исторического документа, договора с Орденом, имевшее место в 2004 году, сопровождалось «качественно воспроизведенными печатями», привешенными на шнурах к договорной грамоте, так что факсимиле оттиска доступно для изучения, тут ошибки быть не может.
 
           С одной стороны, все это замечательно, так как подтверждает историчность данного персонажа. С другой стороны, если князь Иван Святославич был жив-здоров в 1422 году, то, значит, в 1418 году его казнить никак не могли (а его жена не могла выйти замуж, еще не овдовев).

Данное несоответствие пытаются объяснить тем, что Иванов Святославичей в то время было два: один из князей Карачевских, владелец земель на Пинщине, женатый на Ульяне Гольшанской и казненный в 1418 году, и другой из князей Смоленских, который в 1422 году ставил свою печать на Мельнский договор. Это неплохое объяснение (автор версии - польский историк Юзеф Вольф, «Литовско-русские князья конца четырнадцатого века», Варшава, 1895г.): князь Святослав Иванович Смоленский в самом деле имел такого сына. Всего их у него было четыре или пять: старшие Юрий и Глеб, младшие Иван и Владимир (иначе Василий, а также, согласно поздней родословной легенде, еще Александр Дашек). У каждого из них была своя судьба, конкретно же Иван Святославич известен тем, что стал родоначальником князей Порховских.   

Однако Порхов (Порховский городок) был в то время владением Новгорода. Потеряв свою отчину – Смоленск и став безудельными, отпрыски последнего сильного смоленского князя отправились к соседям, новгородцам и москвичам. Так что ставить свою печать на договор чужой державы у Ивана Смоленского-Порховского никакого резона не имелось. Тут есть еще одна загвоздка: он, кажется, тогда уже умер.   

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Выводы.

          Таким образом, что мы имеем? Все те же отрывки сведений, как и в случае с женами Витовта и его сыновьями. Кусочки мозаики есть, но картина не складывается. Вроде бы и правда, но не до конца. Вроде бы и близко, да не достать.

Ульяна Гольшанская на момент свадьбы с Витовтом была вдовой. Волей она за него пошла или неволей? Скорее первое, чем второе. Если Витовт убил ее предыдущего мужа, а она спокойно стала его женой, значит, мужа не любила, только терпела, и вообще очень хотела стать великой княгиней. Хотя не исключено, что Ульяна и близко не подвергалась такому испытанию, как замужество над еще не остывшим трупом предыдущего супруга. 

Какого-то князя, владельца Стахова-Стохова на Пинщине, Витовт вполне мог казнить, причем вовсе (и даже скорее) не из-за женщины, а по причине своей последовательной борьбы с удельными князьями, что выглядит более правдоподобно. И этот князь мог быть из Карачевского дома и иметь более удачливого родственника, который умер своей смертью раньше, чем великий князь на него за что-то разгневался да еще положил глаз на его жену, то есть остается согласиться с современной исторической наукой, в ущерб Яну Длугошу и его последователям, что первым мужем Ульяны был Иван Мстиславич Хотет, сын Святослава Титовича и Феодоры Ольгердовны.

Но вот как так вышло, что ее сын Михаил Хотетовский «отъехал» в Москву в 1408 году, все же представляется непонятным. Разве что какая-то ошибка в данных Разрядной книги. Может быть, переход на службу в Москву этого персонажа имел место после смерти Витовта, в условиях начавшейся междоусобицы? Это, кажется, было бы логичнее.
   
Касательно же Ивана Святославича, скреплявшего своей печатью Мельнский договор, то этот персонаж остается под вопросом. Видимо, князей с таким именем и отчеством в ту эпоху было больше, чем два.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Еще одно предание.

          Княгиня Анна зарекомендовала себя как верная спутница и помощница своего мужа. О княгине Ульяне в истории остался анекдот. Его приводит автор Лев Козлов в своей книге «С позволения короля и великого князя».

Среди приближенных к великому князю людей был шляхтич Николай Малдрик, исполнявший роль его личного секретаря. Пришло время, когда Малдрик попросился домой на заслуженный им отдых. Витовт решил хорошо наградить секретаря. Было приказано выдать Николаю Малдрику хороших мехов, коней и сто копеек денег… по тем временам достаточно большая сумма. Княгиня Ульяна вмешалась и стала доказывать, что это не что иное как «разбазаривание» казны. Почему-то ей секретарь мужа не нравился. И тогда Витовт, ничего не говоря, добавил к той сотне копеек еще одну. Ульяна с новой энергией начала упрекать князя. Он утроил вознаграждение. Княгиня кипела гневом, но, чем дольше она протестовала, тем большую выдержку демонстрировал князь. Когда Витовт в восьмой раз добавил своему служащему очередные сто копеек, Ульяна, убедилась в противоположном результате своих слов и угомонилась. Малдрик быстро сгреб деньги и отправился в родные края. И долго еще рассказывал, что имение свое он получил не благодаря щедрости великого князя, а из-за скупости его жены.

Ульяна, видимо, неплохо развлекала старого князя, хотя и не всегда намеренно.

Впоследствии княгиня Ульяна овдовела во второй раз, пережила второго супруга на 18 лет, умерла в 1448 году очень старой и была похоронена в костеле святой Анны в Нижнем замке Вильны. Гробница Ульяны не сохранилась, потому что не сохранился костел.

По этой последней причине все, что было связано с Аннинской церковью Нижнего замка Вильны, с посвящением ее алтаря ангелу великой княгини Анны, с личностью этой женщины и ее особенной судьбой, в конце концов, не забывшись, осенило другое храмовое здание, тем более что оно так прекрасно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  Магия продолжается.      

          Костел святой Анны, расположенный возле монастыря бернардинцев, невелик, в связи с чем люди, видевшие его растиражированные изображения и представлявшие его себе огромным, испытывают удивление от личного знакомства. Но затем удивление проходит и уступает место восхищению, тем более искреннему, что оно пришло заново, не продиктованное прежними заочными впечатлениями, но поднявшись из глубины души только что, именно в эту минуту незабываемого свидания.

Не подавляющее размерами здание покоряет своим неподдельным изяществом. Сидя на травке у подножия деревьев в маленьком сквере, разбитом напротив храма, можно очень долго вглядываться в эти прихотливые кирпичные кружева. «Отсюда открывается чудесный вид на святыню, позволяющий сделать хорошие фотографии и подумать о вечном».

В самом деле, постепенно путешественник, отдавшись созерцанию, погружается в особенное состояние, навеваемое этим местом.

Устремленный ввысь, как и все классические готические костелы, небольшой однонефный храм с тонкими боковыми стенами, поддержанными контрфорсами, украшен множеством декоративных башенок и стрельчатых окон, делающих его невесомым, воздушным и «даже словно игрушечным». В погожий ясный день, озаренное ярким солнцем, здание выглядит так красиво и необычно, что сердце начинает замирать в груди.

«Когда смотришь на него, сложно поверить, что это сделано человеком. Внушительные башни, грациозная пластика, бесчисленное количество арок, нарядные обитые кованым металлом ворота. Внутри магия продолжается: крестовые своды, стрельчатые оконные рамы с цветными стеклами, звучание органа. Здесь немного прохладно, мрачно, но хочется посидеть и почувствовать эту невероятную атмосферу».

Побывать внутри архитектурного шедевра в самом деле может быть интересно. В небольшом, красивом зале с витражными окнами внимание привлекут барочные алтари с деревянными фигурами святых, соседство которым составляют «несколько десятков надгробий потрясающей красоты» и «самое старое в стране распятие» (созданное в XIV веке, и мастер, как это чаще всего бывает, неизвестен).

Однако внутреннему убранству не сравниться с внешним обликом храма, представляющему пламенеющую готику во всей ее красе. Оформление фасада выстроено таким образом, что взгляд начинает скользить снизу и продолжает движение вверх по архитектурным линиям, устремляясь в небеса.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2012г.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Предыдущее: «Порховский городок». http://proza.ru/2020/08/24/1517
Продолжение: Королевский скандал. http://proza.ru/2020/09/12/1251

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Использованные материалы:

«История родов русского дворянства» в двух книгах.
Составил Почетный вольный общник Императорской академии и действительный член Императорского русского археологического общества П.Н. Петров.
С-Петербург. Книгоиздательство Германа Гоппе. 1886
Репринтное переиздание Москва «Современник» 1991

Сергей Безносюк. Рюриковичи: Козельские и Карачевские, со ссылками на исследования польских историков.

Хроника Быховца.
Сайт Восточной литературы.