Джульетта

               
    Эта история случилась в маленьком провинциальном городке. Город N стоял на берегу моря. Шум прибоя плавно вливался в его жизнь. Казалось, море и город ведут меж собой нескончаемую беседу. Причем городок всегда был настойчив и мягок, а море иногда срывалось на недовольный рокот, пытаясь убедить в чем-то своем, очень важном, а иногда ласково убаюкивало, словно успокаивая неразумное дитя.
    N был типичным маленьким городком и болел всеми их болезнями. Он также смущался больших напыщенных городов, которые относились к нему с обидной снисходитель-ностью , и также горделиво отворачивался от них, желая показать свою полную независимость. В нем не было суеты, столь присущей важным большим городам, где все куда-то бегут, неся на лицах тотальную озабоченность всеми мировыми проблемами сразу. Не было в лицах горожан и выражения подчеркнутой незнакомости и нарочитой отчужденности. Напротив, тихая, неторопливая жизнь городка располагала к мечтательности и добродушию. Незнакомые люди, встречаясь взглядом друг с другом, слегка улыбались, как бы говоря: ты и я … мы живем в одном городе, значит мы родные, давай как-нибудь поговорим. Многие здесь были знакомы друг с другом, поэтому то и дело слышались приветствия и заинтересованное: – как живешь… Вот еще отличие от больших городов. Там вопрос: «как живешь?» почти что соответствует: фразе «будь здоров» и отвечать надо кратко: «Спасибо хорошо». Если же кто-то, обычно приезжий, воспримет этот вопрос всерьез и начнет давать исчерпывающий ответ, то потом он долго будет удивляться, почему при виде его знакомые, кратко поприветствовав, исчезают, растворяясь в толпе, или торопливо  переходят на другую сторону.
    В городке N, как и в других подобных городках, этот вопрос задают от души и. чтобы не обидеть собеседника, надо подробно рассказать ему о своей жизни, дать ему возможность повздыхать, посочувствовать или порадоваться. И всё же наш городок отличался от других. Не только потому, что он был так необычайно красив, что влюбленное в него море во время штормов приносило ему щедрые дары. В этом городке   царил аромат старинности и тайны. Гордостью городка и его самой большой загадочной тайной был театр. Этот театр родился века полтора назад. Когда-то заезжего купца, так очаровал N, что он остался в нем навсегда. Большой любитель танцев он собрал труппу и построил для нее театр. Здание было полукруглым, с колоннами и барельефами. Оно прекрасно вписывалось в общую панораму городка. Здесь танцевали самые лучшие балерины, которых неведомо как разыскивал купец. Лет через сорок, во время одного из спектаклей, умерла лучшая балерина того времени. Когда она танцевала, само море затихало, казалось, – весь город затаив дыхание любовался самозабвенным танцем балерины. В тот вечер, когда она умерла, стали искать купца, чтобы сообщить ему. Он всегда сидел в ложе на ее спектакле. Его и нашли там...только мертвым, со странной улыбкой на лице. Сначала много было суеверных разговоров, потом вроде как бы все забылось. То ли купец был все-таки непростой, то ли городок влюбился в этот театр, но только время было над ним не властно и стоит это здание до сих пор почти в первозданном виде. Все же издавна слух идет, что купец до сих пор приходит на спектакли, и как только понравится ему какая-нибудь прима-балерина, так что-то случается и умирает она прямо во время танца. Будто купец так набирает себе труппу.  Ну да, конечно, молодежь смеется над этой легендой, считает ее предрассудком.
Вот в этом то городке и произошла история, которую до сих пор шепотом передают друг другу горожане.
    Таня уже два года танцевала в труппе театра. Ее взяли сюда по просьбе бабушки, которая была костюмершей, и шила великолепные костюмы. Таня с детства приходила к бабушке в театр. Балет покорил ее, и она не о чем другом не могла мечтать. Когда Таня закрывала глаза, она видела себя на сцене, танцующей Одетту, Джульетту и многих-многих других героинь, которых она так любила и чьи партии знала назубок. Но когда открывала глаза, то вспоминала, что танцует она в массовках, и никому не приходило в голову дать ей хоть сколько-нибудь серьезную роль.
    Танцевала Таня хорошо, но словно какая-то тень отгораживала ее от людей. Она была бледненькая и казалась невзрачной. Никто не замечал, как на этом прозрачном личике загорались иногда, в минуты больших переживаний яркие, фиалковые глаза. Как изменялись движения, когда она мысленно проигрывала роли своих любимых героинь. Но когда в эти моменты к ней кто-то обращался, она тут же замирала от волнения и снова становилась бесцветной простушкой. Казалось, никакая сила не могла вывести ее из этого полуиспуганного состояния. 
    Таня мечтала о балете, с тех пор как помнит себя. Как и всем по-настоящему одаренным натурам, ей не было комфортно в окружающей среде, а когда она танцевала, ей казалось, что она погружается в совершенно иной, чудесный мир. В этом мире было все, чем она жила, что любила, о чем мечтала. Дома она часами не спала, мысленно перевоплощаясь в любимых героинь. Их жизнь не была для нее придуманной какими-то авторами. Восхитительная музыка постоянно звучала в ушах, и душа устремлялась, танцуя, в прекрасные миры. Это и была ее настоящая жизнь, и поэтому в реальности она двигалась словно в полусне, часто раздражая этим окружающих.
    К женскому дню «8 марта» готовили балет «Ромео и Джульетта». Была назначена премьера. Театр ожидал высоких гостей. Весь городок N пришел в волнение. Еще бы! К такому вниманию здесь не привыкли. Балетмейстер Рощин был готов репетировать круглосуточно, и только страх измучить труппу до спектакля мешал ему. Джульетту танцевала местная прима. Танцевала она прекрасно. Но Рощин все же был недоволен. Он признавал, что никто как она не владеет техникой и сама по себе это была очаровательная девушка. Но сколько ни бился Рощин, он не мог отучить ее от самолюбования, и  оттого в спектаклях всегда не хватало чего-то главного, того штриха, который заставляет зрителя застыть в счастливом недоумении: да полно, действительно ли это произошло со мной?… Дублировала ее сестра. Они были близнецами и прекрасно подменяли друг друга даже во время спектаклей. 
Наступил день премьеры. Уже позвонили, что самолет с гостями вот-вот прибудет в аэропорт соседнего городка, а оттуда их должны были привезти на машине прямо в театр. Все артисты были на месте, кроме сестер. Примы частенько позволяли себе являться в последнюю минуту, так что никто особенно не волновался. Но вот до начала осталось 15 минут. Гости уже прибыли, а сестер все не было. Телефон у них не отвечал. Балетмейстер в кресле, обхватив голову руками, издавал то ли всхлипы, то ли проклятия. Вдруг раздался звонок. Звонили из больницы. Новость была ужасная.  Сестры, собираясь на спектакль, выпили по стакану сока. Сок оказался недоброкачественным, и они с тяжелым отравлением находятся в реанимации. Это был крах.
    Вдруг раздался тихий дрожащий голосок: – «Я знаю все партии, я могу станцевать Джульетту». Последние слова прозвучали совсем тихо. Таня сама испугалась своей дерзости. На нее сначала зашикали. Но вдруг Рощин принял решение. – «Лучше так, чем срыв. Основную партию поведет Ромео и другие артисты, ты же будешь им подыгрывать. Ты действительно знаешь все партии?». Таня робко кивнула головой.
    В зале погас свет. Рощин сидел с гостями в ложе. За кулисами всем руководил его опытный помощник. И вот выход Тани – Джульетты. Ну как, как он мог пойти на эту авантюру. Надо было снять спектакль. Режиссер посмотрел на сцену и с суеверным ужасом вдруг увидел, как чья-то голова с бакенбардами и бородой успокаивающе кивает ему. Он сразу узнал в ней купца, создавшего этот театр. Его изображения были и в архивах и висели в фойе. Подумав, что от волнения у него началась нервная горячка, Рощин закрыл глаза. Им опять овладел страх за судьбу спектакля. Сейчас зрители начнут выходить из зала. И никогда им не увидеть помощи от центра. А ведь они так надеялись, столько было интересных задумок, для воплощения которых не хватало средств. В зале стояла тишина.  Опытный балетмейстер, он сразу почувствовал, что это была не та тишина, после которой раздается хлопанье кресел уходящей публики. Это была тишина соучастия, тишина, которой, иногда, годами добиваются опытные танцоры. Рощин открыл глаза и замер в изумлении. Джульетта, настоящая Джульетта, танцевала на сцене. Куда делась эта бледненькая девочка, на которую он никогда не обращал внимания. Веселая, грациозная и чуть лукавая Джульетта кружится на балу. Ее движения легки, как рябь, пробегающая по морской глади, прозрачны как дуновение ветерка, они сливаются воедино с музыкой, такое впечатление, что она танцует внутри самой музыки. Кажется, что само целомудрие явилось людям, чтобы показать первозданную чистоту женщины. Ромео восхищен, он не ведет партию, как ему было сказано руководителем, а полностью отдался волшебной силе балерины и идет за нею. Парис, Меркуцио, Лоренцо, кормилица все, все ведут свои партии, подчиняясь рисунку, создаваемому Джульеттой. Рощин видел, что спектакль уже и не спектакль вовсе. Тоненькая девочка, почти что ребенок, распахнула перед зрителями дверь в далекое прошлое, сделала их участниками разворачивающейся драмы.
    На сцене, на глазах у зрителя идет перерождение трепетной девочки в страстную женщину. Ее движения из чуть угловатых, подростковых, приобретают грациозность, мягкость и силу влюбленной женщины. Чтобы соединиться с любимым, она бесстрашно принимает снотворное, протянутое ей Лоренцо. Сколько отчаянной решимости в ее движениях, несгибаемого мужества. Казалось, вся сцена, даже занавес накалился безумной страстью той, которая еще в начале спектакля была лишь невинным ребенком.
    Рощин не узнавал свою труппу. Они танцевали на таком подъеме, которого он добивался столько лет. Таня влила в них какую-то особую чудотворную силу. Рощин уже видел ее в роли Одетты, Иоланты. Впервые в жизни он был по-настоящему счастлив.
    И вот кульминация. Джульетта, просыпаясь, видит мертвого Ромео. О этот танец – предсмертный, тоскующий, рыдающий танец. Нет – это не танец, это плач, крик, стон души. Каждое движение негодует, укоряет и… прощает. В одном порыве слились и кротость, и протест, и нечеловеческая боль. А над всем этим всепоглощающая целительная сила любви.
    Джульетта умирает.
    Занавес закрылся.В зале были слышны рыдания. Потом тишина.И громовой шквал  аплодисментов.
    Занавес долго не открывался. Публика затихла, как затихает природа перед грозой. С улицы сквозь открытые окна донесся нарастающий гул надвигающегося шторма. Блеснула молния, раскатисто прогремел и замер гром.
    Наконец, занавес медленно открыл сцену, на которой стоял в трагическом недоумении, в нежелании принять правду Ромео. Слезы текли по его щекам.
–  Джульетта умерла, – сказал или прорыдал Ромео и исчез в кулисах.
   Рощин, еще не осознавая свершившегося, смотрел на сцену. Там, торжествуя, скользила тень бородатого купца, роскошным плащом он прикрывал худенькие плечи балерины, ее счастливое, чуть испуганное лицо было обращено куда-то вдаль.