Правда о мосье Вольдемарыче

               
     Задник детского фонда и прелестные ножки Пикачу поспособствовали явным и неприкрытым пособничеством помянутому накануне доктору Гонзо обрести, так сказать, потому, любовь моя и лучшая игрунья в наши странные игры разума, как и в случае с пропавшей с концами Женечкой или присутствующей Бэйли, попервоначалу необходимо мне, обуреваемому ( от шиллеровского натиска, разумеется ) вожделением,  посетить какой порносайт, а там - продолжим.
     Он все покручивал пуговицу партикулярного платья, чуть скашивая торжествующий глаз  к зеленому сукну с нелепо застывшими шарами : биток так и балансировал на самой грани лузы, вот - вот свалится, однако ж - не сваливался, тринадцатый приткнулся к седьмому, а полосатый, невесть как введенный посреди игры настоянием взбаломошного Американца, валялся под столом, куда его метнул взбесившийся Леня, что - то внушавший маркеру, пока начальник гарнизона, зачем - то заявившийся на игру в штатском, пытался оторвать цепкую руку поручика от своей пуговицы. Поручик оглушительно кашлянул и отпустил наконец терзаемую пуговицу, подался было к окну, точнее, к подоконнику, сплошь заставленному пивными бутылками, на середине пути развернулся, круто, резко, скрипнули по нервам каблуки, адъютант гарнизонного подслеповато вгляделся в навощенный паркет, ожидая увидеть царапины, но все та же политическая близорукость корнета явила изумленному взору лишь оставленные заблудшими короедами и дровоточцами маленькие дырочки, адъютант еще усмехнулся про себя, подумав, что Скобелев ринулся бы ковыряться в них палашом, по своей азиатчине выискивая тарантулов ...
     - О - па !
     Вусмерть пьяный Федор рванул трепака, сшибив маркера на пол, пролетел по бильярдной из конца в конец, неистово насвистывая через выбитый алеутами зуб, грохоча сапогами и развеваясь плисовой поддевкой. Если начальник гарнизона по какой - то очередной придури обрядился в партикулярное, то Толстой, войдя в заведение, вызвал оглушительный рев игроков, тут же бросившихся обнимать затейника и жулика. Купец. Как есть купец. Даже бороду лопатой приладил, позаимствовав у знакомой актерки шейлоковский реквизит, упоив антерпренера шампанским, счет за которое высокомерно переправил на адрес однофамильца, будто прозревал выигрыш удачника. " Федька и есть Федька", - глубокомысленно заметил Андреев, щелкая пальцем по кию. Всегда такой, вот, вроде, казалось бы, проигрался вдрызг, в лоскуты, всем должен, наскакивает вакационный изюмец или драгун, грозя дуэлированием через платок с двух шагов, на улице вышагивают, не осмеливаясь тревожить вась сиясь квартальный с набежавшими будошниками, хозяин готеля рвет оставшиеся после буйства Американца волосенки, друзья и те по углам, не дышат, боятся лишний раз возмутить возмутителя спокойствия, а тут - ррраз ! - и в дверь от губернатора. Тыр, пыр, как есть вы первейший открыватель и невозможный враль, то приглашает вас приехавший по оказии из Петербурга генерал - фельдмаршал фон Оссовитц, а сверх того : вручение жалованной грамоты с личным вензелем Государя и вспоможение несколько поистратившемуся естествоиспытателю в виде тыщи рублев золотом. Ахают все, белеют и шатаются, а Федьке хоть бы хны, словно так и должно. Обнимает курьера, дышит водкой и чесноком, расцеловывает и небрежно пихает изюмца или драгуна в выпуклую колесом грудь. Рычит :
     - Ну что, мизерабль ?
     Бросает ему в лицо вексель и выходит через вытянувшихся квартального с будошниками. А наутро оказывается, что подговорил Толстой любовника актерки, подвизавшегося на ролях трагиков, посулив четвертной билет, вот тот и обрядился курьером, медали выпросив у соседствующего нумерами отставного штабс - капитана, выкупив сапоги из ломбарда и начистив их ваксой. Вот тебе весь закон, все люди. Да еще и хохочет вечером, похлопывая изюмца или драгуна по плечу :
     - Забыли заветы Суворова - Рымникского, тот все, бывалоча, пули - дуры и штыки, а главное, - и показывает, стервец, на свою голову, - вот тута. Ежели дурь вашу не использовать умному человеку, то и жить не стоит.
     - Совсем свихнулся, - Андреев, отпустив кланяющегося маркера, подобрался сзади к гарнизонному. - В образе русского купца тарантеллу италийскую рвет и мечет.
     - Хорошо не пасадобль, - не оборачиваясь резанул начальник гарнизона, решаясь на нарушение присяги. А как не нарушить ? Должен Леониду, слово чести, имеет все резоны столичный писатель перевести свой сегодняшний проигрыш на него, не придерешься, помнится, сам Лермонтов так же вот свинтил после ночи в штосс, перебросив долги на проживавшего в теткином поместье графа Забалуйского, тот, грешным делом, проспорил поэту каракового жеребца, а тот ( два раза Тот ! Еще Пта и Ильмаринена), скотина богова, околел, стоило Михал Юрьичу заглянуть на конюшню. Оно конечно, вполне возможно, что это кучер по причине белой горячки запалил жеребца, летая за сорок верст к свояку мельнику, державшему околоточных шинкарей в ежовых рукавицах зарождающегося кулачества, но не докажешь. Кучер что ? Мужик и есть мужик, а жеребец караковый - вещь. Денег стоит. Мужика уж не продашь, шалишь, кончилось благословенное время Дворянских банков и катавшего в таратайке Чичикова, несколько схожего обличьем с Наполеоном, остались растрепанная Аделаида, вздорный Глумов да одинокий окорок в чулане заложенного - перезаложенного дедовского дома с фронтонами. Что хочешь делай, а Андрееву угоди. - Ладно, - дернул тонкими губами гарнизонный, - я отдам необходимые распоряжения, но, - требовательно глянул в глаза Леонида, - меня тут не было и знать ничего не знаю.
     Пошептавшись с адъютантом, гарнизонный, не глядя по сторонам и совершенно по - английски вышел, а поручик, напружинившись, подскочил к Андрееву.
     - Ну что ?
     - Идем, - сказал Андреев и, пропустив вперед адъютанта, пошел к гауптвахте. Позади орал Американец, трепая маркера и колотя пивные бутылки, на вышке мерз часовой, луна высунулась из - за леса и тут же скрылась. Скрипучая ржавая дверь пропустила игроков и замкнулась, Лев испуганно вскрикнул, но невозмутимый адъютант уже аккуратно приотворял следующую дверь, за которой слышалось чье - то пение.
     - Ишь, - засмеялся Андреев, - даже душегубцам у нас в России требуется чувствительное. Как выводит - то.
     - На простор речной волны, - всхлипывая пели за дверью, Толстой хмыкнул и решительно рванул за ручку с собачьей мордой, то ли гончей, то ли пойнтером, полумрак, не разглядишь толком, входя в комнату ката. Мордатый, в красной рубахе, нисколько не схожий с нюрнбергским собратом ( Андреев чуть поморщился, досадуя на некоего Ивлукича, порешившего в этой любящей Криську сказочке забить болт Годохмы на правильность написания географицки и личностно ).
    - Крючок, - оборвав песню, заулыбался палач и Толстой тут же и вышел обратно, вытянув за рукав мундира адъютанта, а Леонид и не заходил в провонявшую сивухой комнатушку лихого человека. Чего он там не видывал ? Завтрашнего автора  " Семерых повешенных " ?
    - Да, господа, - сомневаясь говорил поручик, вернувшись в бильярдную, - и вот таков есть человек русский ?
    - Вот потому, - захохотал растрепанный и страшный Федор, выдвигаясь крепким телом из угла, - меня и прозвали Американцем, а тебя, - он сплюнул на блестящий сапог адъютанта, - проклянут анафемой, а потом в школах мальцам будут станут мозг выносить Филиппками и шлюховитой Наташей Ростовой.
     Андреев пожал плечами и, считая долг порядочного человека отданным, раскланялся с приятелями, спеша на Николаевский, откуда уже подавал дребезгливый крик пыхающий жаром локомотив Стеффенсона. Или Стивенсона, по хер.