Постмодернистское самосознание человечества хх-xxi

Определяя изменения, имеющие место в ХХ веке как трансдукцию логики мышления в форму логики культуры, которая актуализируется как произведение, В. Библер говорит о переходе «от философской логики “наукоучения”, характерной для “разума познающего” (XVII – XIX веков), – к разуму, стремящемуся понять культуру (в ее всеобщих онтологических предположениях (канун XXI века) [ ]. Такая трансформация самосознания культуры ХХ века говорит об исчерпанности нововременного проекта  и о рождении постмодернистской эпохи. Постмодернизм как историческая эпоха по определению У. Эко, это «…не фиксированное хронологически явление, а некое духовное состояние» [ ]. Рассмотрение способа видения мира человеком эпохи постмодернизма предполагает рассмотрение его через культуру данного периода, так как в эту эпоху разрушается оппозиция культуры и жизни.
В постмодернистскую эпоху происходит отчуждение человека от собственного сознания, что возвращает его как в древности к мифологическому сознанию. Мифологичность сознания человека определяется господством идеологии. Чрезвычайно сложная и полная противоречий человеческая жизнь не поддается усилиям рас¬судка, невозможно понять ее, результатом чего является «бессилие мысли», подлинный «скандал для рассудка», а отсюда – переход к мифу. «Наука активно участвует в формировании культурной конъюнктуры. Тестирование, рейтинг, экспертные оценки, опросы, ранжирование популярностей и прочие измерительные процедуры внедряются в управление, просвещение, быт, политику. Психология позволяет оценивать все: восприятие, интеллект, волю, общительность, самосознание; она представляет конъюнктуры человеческих качеств, профессий, политических деятелей наподобие курса валют; она, наконец, учит оценивать самого себя и пускать свою личность в оборот вроде товара. Массовая культура проникает в самый подвижный, конъюнктурный слой социальной мобильности. Она вводит расчет в игровое и сиюминутное. Личность массовой культуры находится между игрой и рынком. Она одержима двумя стремлениями: учитывать, обменивать, получать, т. е. извлекать пользу из имеющихся в ее распоряжении природных и социальных даров (рыночный, рациональный полюс) и представляться, получать удовольствие и одобрение от представления (гедонистически-игровой полюс). Но полюса смыкаются: что такое театр, как не обмен сплетнями, злобой дня, парад популярностей, курс престижей? И что такое рынок, как не игра цен, взлет и падение лидеров, борьба за престиж и популярность, спектакль, даваемый с помощью предметов?» [ ]
Постмодернистская философия включает следующие элементы:
- анти- (или пост-) эпистемологическая точку зрения;
- анти-реализм;
- анти-фундационализм;
- оппозиция транцендентальным аргументам и транцендентальным точкам зрения;
- отказ от правды как соотнесения с реальностью;
- отказ от  идеи канонического описания [ ].
Постмодернизм [ ] – это примирение с множественностью. Культура становится бесконечным процессом интерпретации, смыслы сталкиваются, порождая при этом новые смыслы. Разрушается оппозиция культуры и жизни, исчезает сама возможность противопоставить себя культуре, человек превращается в «говорящий голос», становится подсобным орудием культуры. Интерпретационная деятельность становится лишь взаимодействием культурных различных текстов. «…Художник и писатель работают без каких бы ни было правил, работают для того, чтобы установить правила того, что будет создано: еще только будет – но уже созданным. Отсюда вытекает, что творение и текст обладают свойствами события, этим же объясняется и то, что они приходят слишком поздно для их автора или же, что сводится к тому же самому, их осуществление всегда начинается слишком рано.
Ж-Ф. Лиотар в работе «The postmodern explained» говорит о постмодернистском художнике и писатели, который находится в позиции философа: текст, который он пишет, или произведение, которое он создает, не управляется никакими установленными правилами, о нем нельзя судить, исходя из установленных суждений, или применять к работе или тексту известные категории. Художник и писатель работает без правил с целью установить правила для того, что будет уже созданным (will have been made). Поэтому произведение и текст обладают свойствами события, также, поэтому они приходят очень поздно для их автора, и в то же самое время, поэтому их осуществление всегда начинается слишком рано. Постмодерн следует понимать как парадокс предшествующего (modo) будущего (post) [ ].
ХХ век в жизни человечества – самый тяжелый, самый кровавый, самый страшный век. Мы привыкли считать, исходя из теории прогресса, порожденной эпохой Просвещения, взятой на вооружение марксизмом, что мы лучше, умнее, нравственнее всех предыдущих поколений. Но никогда человечество прежде не знало концлагерей, мировых войн, медицинских экспериментов над людьми. Поставлен вопрос о доверии самому разуму. К. Лоренц [ ] отмечает, что у нас странное отношение к преступникам. Мы можем обвинять общество, а не их в преступлениях. В ХХ веке зачастую главный герой – преступник. И мы зачастую не осознаем, что он совершает преступление (герои Сталлоне, Ван Дама). Появляется экзистенциалистская концепция исторического процесса, при котором история движется от плохого к худшему и вновь возвращается к плохому. Восходящего движения нет, есть лишь беличье колесо истории, в котором бессмысленно вращается жизнь человечества. Материальный мир  есть творение «антибога» – Демиурга. Мир стал чужим, нечеловеческая сила управляет миром, людьми, их поступками. У человека XX века есть выбор только между злом и большим злом.
Усиление внимания исследователей к проблеме человека и его мировосприятия обусловлено широким диапазоном причин от «бегства человека от себя» до разрушения единства человека и мира. Современные тенденции, доминирующие в обществе, утверждают исследователей, как российских, так и зарубежных, в том, что «человек сам стал для себя проблемой» (М. Шелер[ ]). Смысловая напряженность вопросов сознания, исходящая из центральной для современной философии антропологической тематики,  вызвана проблемой сохранения целостности человека, его связи с миром, возвращения человека в философском плане к своей подлинности. Философы отмечают, что события ХХ века были вызваны сложнейшими процессами, которые привели к подлинной метаморфозе, случившейся с человеком, когда он из народа превратился в массу (А. Камю).  В работах Ф. Кафки человечность представлена без личностности, продемонстрирована бессмысленность всего внеиндивидуального.
Человек-масса, как называют философы современного человека, не способен понять принципы, на которых держится цивилизация, отмечают  интеллектуальную герметичную непроницаемость его души (Х. Ортега-и-Гассет[ ]). В результате возникшего чувства ресентимента человек начинает осознавать свою ущербность в качестве достоинства (М. Шелер). Речь идет о том, что человек эпохи компьютеров, видеоэлектроники, потребительского изобилия и «мировой деревни» живет как бы в трансе, как бы под своеобразным гипнозом. Он не является уже прежним человеком, который мог рассчитывать на свободу воли и на нахождение какой-то истины о реальном мире – будь она религиозной, научной или просто обывательс¬кой. Философы, занимающиеся антропологической тематикой, заговорили о «хаотическом сознании», об утрате смыслового центра и фундамента мышления и сознания, об исчезновении с горизон¬тов современной культуры самой проблемы ценности и истины (Ж-Ф. Лиотар [ ], Ж. Бодрийар [ ]). В эпоху воцарения гуманизма, антропоцентризма и рационализма, в современную эпоху, происходит массовое организованное избавление «правильного» общества от людей, чуждых идеалам этого общества (М. Фуко [ ]).
Антропологический кризис, сумма репрессивности в обществе не ослабевают. В начале XX века преобладала уверенность в том, что человек вскоре сумеет своим умом, освобожденным от мрака невежества и достигшим небывалых высот, обеспечить благополучие для всех и повести людей в светлое будущее. В конце XX столетия культура Запада ставит вопрос о тоталитарном человеке и тоталитарном обществе, об отказе личности от себя и о превращении ее в двуногое существо толпы или в повелителя этой толпы. Причины данного явления нужно видеть в отказе человека от собственного сознания (Г. Маркузе [ ]).
Ф. Кафка [ ] заявил, что логики в истории нет. Представление о едином культурно-историческом процессе трансформируется в образ замкнутых, культурных организмов (именно в это время появились учения О. Шпенглера, Н. Данилевского о замкнутых культурах). Поэт все более отрывается от народа, критикует, толкает народ на активные действия, говорит об его активной роли в обществе.
Христианская философия открыла, что смысл жизни человека состоит в осознании свободы. Осознание свободы как сути самого человека и смысла его жизни  является ведущей линией в деятельности человека и потому, что сознание определяет бытие не в меньшей, а может быть и в большей степени, чем бытие  определяет сознание. Весь исторический путь человека был длинной дорогой осознания свободы. Он прошел через эпоху Возрождения и открыл личность. Прошел через Просвещение и дал бой невежеству и религиозному мракобесию. Открыл бескрайность человеческой души в эпоху романтизма. Он боролся за права человека и за равное избирательное право весь XIX век. Женщина начала свою борьбу за равенство с мужчиной и победила. ХХ век открыл личность как индивидуальность.  Но человек не знал, что теперь станет сам для себя проблемой. Один из ярчайших мыслителей ХХ века Ф. Кафка показал с особой убедительностью проблемы человека этого века: «Кафке удалось невозможное: представить человечность без личностности, продемонстрировать бессмысленность всего внеиндивидуального. Его герой – не конкретный человек, но – каждый. А каждый – всегда  чужой, это он знал  по себе, знал задолго до того, как Ж. Сартр или А. Камю напишут своих чужих» [ ]. Особенно сильный образ «каждого» создан в произведении Ф. Кафки «Превращение» [ ].
Основоположник философской антропологии Макс Шелер писал: «Наша эпоха оказалась за примерно десятитысячелетнюю историю первой, когда человек стал целиком и полностью “проблематичен”, когда он больше не знает, что он такое; одновременно он также знает, что не знает этого» [ ]. 
А. Камю представил метаморфозу, происшедшую с человеком в ХХ веке, следующими образами: «Мы были народом, а стали массой! Раньше нас  приглашали, теперь нас вызывают! Мы продавали друг другу молоко и хлеб, теперь мы снабжаемся. Мы топчемся на месте! Топчемся и твердим сами себе, – это никто не может ничего изменить и каждый должен стоять на своем месте, в указанном ему ряду! Мы топчем самих себя!» [ ] Мы были народом, а стали массой в ХХ веке, и в таком качестве пришли к власти.  Эту массу О. Шпенглер назвал четвертым сословием. К ХХ веку в жизни человека победила цивилизация, основным проявлением которой выражает понятие «мировой город», для которого характерны космополитичность, холодный практический ум, научная иррелигиозность, деньги как основополагающий фактор деятельности, конкуренция как основа отношений между людьми.
В «Восстании масс» Х. Ортега-и-Гассет дает характеристику сложившемуся новому сословию. Он называет это сословие  также масса: «…бразды правления в обществе взяли в свои руки люди, незнакомые с принципами развития цивилизации. Перед человеком-массой исчезли преграды. У него радикальная неблагодарность по отношению к тому, что сделало возможным его существование. Человек теряет способность оценивать собственные силы. Он привык не обращаться ни к какому авторитету, кроме своего собственного» [ ]. Униженные и оскорбленные были и раньше, но в отличие от прежних – они не чувствуют себя таковыми (Ф. Кафка). «Средний человек замкнулся. Масса настолько довольна собой, что потеряла способность внимать чужому мнению, герметически замкнулась в себе, перестала подчиняться. Человек-масса не способен понять принципы, на которых держится цивилизация. Герметичная непроницаемость души. В этом случае – интеллектуальная герметичность» [ ]. Механизм герметизации души заключается в том, что человек-масса считает, что в интеллектуальном плане уже ни к чему стремиться не надо. Поскольку он не чувствует необходимости узнать что-то новое, не имеющее к нему прямого отношения, он тем самым замыкается в себе, вынужденный вновь и вновь обращаться к тем  идеям, которые известны ему. Человек избранного меньшинства или аристократ, для того чтобы чувствовать себя совершенным, должен быть очень тщеславным, предъявляя себе огромные претензии, совершенствуясь постоянно. Человек-масса умен, но не использует своего интеллекта. Толпа навязывает свое право на вульгарность и провозглашает вульгарность как право. Результатом борьбы за равенство всех людей на земле стал выход на историческую арену  человека-массы. Проблемы ХХ века – это его проблемы.
Одна из главных проблем человека этого периода – проблема отчуждения.  О проблеме отчуждения человека впервые заговорил К. Маркс, отмечая, что капитализм ведет к отчуждению человека от результатов своего труда. Но выше мы говорили о том, что первое отчуждение человека произошло еще в XVII веке, когда мир стал человеку враждебен, непонятен. Но тогда человек занялся собой, изучением своего внутреннего мира, что привело позже к возникновению психологии, а в то время к появлению психологического романа. Теперь отчуждение – это бегство от себя. Человек отказывается от собственного сознания – собственного пути постижения смыслов, заменяет его идеологией. М. Шелер [ ] связывает процесс отчуждения с идеей равенства, которая характерна для гражданского общества, и с чувством ресентимента. Н. Бердяев отметил, что социализм (идея социального равенства) это идеология зависти. Освальд Шпенглер[ ] предвидел и приветствовал приход нового строя, нового общества, где проклятый рассудок европейцев, доведший, по мнению О. Шпенглера, до глубокого кризиса нашу цивилизацию, растворится в потоках нового, экстатического неразумия. Наука, поэзия и религия – издавна фатально разделенные и рассеченные окаянным разумом – должны будут слиться в экстазе и забыть о своих различиях. Как именно произошло это экстатическое слияние в Германии и что из этого получилось, всем хорошо изве¬стно.
Социальная теория Макса Вебера достаточно определенно утверждает, что общество в своем развитии движется к «разволшебствлению». Иначе говоря, иррационально-мифологические начала все меньше управляют поведением людей, и в современном обществе побеждает «рационализация» действий, мотивов и отношений. В начале XX века преобладала уверенность в том, что человек вскоре сумеет своим умом, освобожденным от мрака невежества и достигшим небывалых высот, обеспечить благополучие для всех и повести людей в светлое будущее. Можно было подумать, что пессимизм Ницше и Константина Леонтьева по поводу человека и культуры был преувеличен. Потом выяснилось, что он был сильно приуменьшен. Какой-то бес вышел из преисподней. Первая половина века оказалась, по всей видимости, самой жестокой и кровавой в истории человечества эпохой.
От свободы и разума бегут не потому, что не хватает ума жить в условиях «осознанной необходимости» и правильно организованного космоса. Рассудительная гуманистическая уто¬пия, эксперимент по созданию «парадиза», некоего «светлого будущего» – вот путь в насилие, в незаметное озверение человека. Создание рая на земле – главная идея обустройства человека в этом мире, обернувшаяся созданием тоталитарного кошмара – это следующая проблема, проявляющая антропологический кризис ХХ века. В качестве «парадиза» может служить любое замкнутое образование: круг друзей, избранное общество, семья и так далее. В замкнутом обществе, любом пространстве, изолированном от внешнего мира мы обнаруживаем насилие, страх, безумие, хотя внешне – это обитель порядка и благополучия. Это – нечто вроде монастыря или пансиона. Здесь порядок и дисциплина, здесь американский комфорт и мировой уровень науки: последнее слово гуманной психиатрии вопло¬щено в этой демократии для больных, руководимой «здоровыми». Но здесь беспощадно – при всей современной гуманности – уничтожают всех чужих, нарушающих правильность устройства этого гуманного общества. В сущности, перед нами – самый настоящий «комфортабельный концлагерь», о котором заговорил американский мыслитель и литературовед Ихаб Хассан. Вспоминаются дружелюбные, гуман¬ные палачи в «Приглашении на казнь» Владимира Набокова [ ]. Он как раз был одним из тех, кто предвосхитил тему «парадиза», где зреет дьявольщина. В комфортабельный концлагерь К. Кизи пришли те, кто не встроился в правильное общество, добровольно, по своему разумению. А. Камю приводит пример гуманного отношения палача к жертве в «Падении»: «А знаете вы, что на моей родине, в маленькой деревеньке, во время карательной экспедиции немецкий офицер очень вежливо предложил старухе самой выбрать, которого из двух сыновей рсстрелять в качестве заложника. Выбрать! Представляете себе? Вот этого? Нет, вон того. И смотреть, как его уводят».[ ] В своих проиведениях А. Камю показал за что палач любит свою жертву: без нее он не сможет быть палачем, диктатором [ ].
Умберто Эко в романе «Имя розы» [ ], создавая образ тоталитарного государства, показывает его через  жизнь и тайны средневекового монастыря. Там – полновластие дисциплины и высшего Закона. Чтобы служить Богу, монахи подчиняют себя идеальному распорядку, дисциплине, разуму. Монастырь – это модель рая, небесного Иерусалима. Но там происходят темные и страшные вещи. В обители порядка и благолепия действуют адские силы, и, хотя некоторые тайны проясняются, и злодеи к концу разоблачены, беспокойство остается. Тоталитарный режим вырастает на запрете. И что самое важное – на запрете смеяться и контроле смеха.
Бернардо Бертолуччи в «Последнем императоре» также освещает проблему «парадиза» – он изображает два подобных К. Кизи «сумасшедших дома»: – это «закрытый город» Пекина, резиденция последнего ки¬тайского императора, где сохраняется порядок древнего ритуала и тысячелетний мир конфуцианской мудрости. Но это царство вечного разума – как дурной сон, как концлагерь, и первым заключенным, первой жертвой является сам император. Сквозь это зрелище, однако, все время просвечивает «второе царство разума и справедливости»: допросы свергнутого императора в коммунистической тюрьме, а потом и «перевоспитание эксплуататоров» в коммунистической империи. Здесь мучают и убивают не по злобе, не от безумия. Здесь хотят, чтобы все стало правильным и хорошим, чтобы каждый имел свою чашку риса, матерчатые тапочки и любовь к трудовому народу и великому Вождю. Такой образ «правильного» мы встречаем в произведении П. Зюскинда в пансионе мадам Гайяр, существовавшего в «правильный век» Просвещения [ ].
Рассматривая появление и развитие большевизма в России и нацизма в Германии, Х. Арендт [ ] повествует о наступлении тьмы и хаоса. Она говорит о разрушении нормальных и разумных социальных структур, об ослаблении семейных уз, религиозных конгрегации, экономических объединений и прочего. Одинокий, растерянный, сбитый с толку человеческий атом, утративший чувство принадлежности к организованному целому, к понятному для ума космосу, остается один на один с озверевшим монстром идеологии, с непостижимым кумиром власти. Маленький человек превращается в дикаря. Он поклоняется идолам и сбивается в орды, опасные для цивилизованного мира. Примерно та¬кую картину рисует Ханна Арендт [ ].
Пока был жив и крепок тоталитаризм, к нему относились главным образом как к врагу человечества, безумию, одичанию, болезни, насилию над человеком и утрате им человечности. На рубеже 50-60-х годов ХХ века происходит понимание: разумный миропорядок просвещенного, рационального, рыночного, демократичного общества наилуч¬шим образом устроен для того, чтобы вынашивать в себе начала насилия, несвободы, массового помешательства. Теодор Адорно [ ] исследуя авторитарную личность, пишет об аме¬риканской свободе, предприимчивости, об  американской организованности и практичности, о богатстве и потребительстве, о гласности и открытости. Новый Свет – это разумный миропорядок, но почему-то он производит марионеток, оборотней, хищников и человеческих амеб – задается вопросом Т. Адорно, и с беспокойством замечает, что пережитые им в нацистской Германии ужас и недоверие к человеку возвращаются к нему при виде американского «парадиза». Сознательно пародируя Гегеля, рассматривавшего мировую историю под углом зрения развития разума и свободы, Т. Адорно трактует историю Запада как патологический процесс усугубляющегося безумия (разум, сошедший с ума в силу противостояния природе) и утраты индивидуальной свободы («фашизоидный» капитализм и откровенно бесчеловечный фашизм). Т. Адорно подвергает социально-философскому анализу современную западную музыку (в духе авангардистско-модернистских эстетических трактовок), которая выступает у него как моделирование процесса «отчуждения» человека. Одна из важнейших работ Т. Адорно «Диалектика просвещения» [ ], написанная им совместно с М. Хоркхаймером, представляет собой программное изложение социальной философии неомарксизма и ее своеобразную философию истории, в свете которой эволюция человечества предстает как история «неудавшейся цивилизации»: усугубляющегося «отчуждения», вызванного «буржуазным» разумом, противопоставившим себя природе. «Новым в фазе массовой культуры по сравне¬нию с фазой позднелиберальной является исключение новизны как та¬ковой. Колеса машины вращаются на одном и том же месте. Определяя параметры потребления, она выбраковывает в то же время, не апробированное в качестве рискованного. Недоверчиво косятся работники кино на любой сценарий, в основе которого не лежит успокоительным для всех образом очередной бестселлер» [ ]. Главным пороком европейской цивилизации является диалектика просвещения, которая строится на природном принципе господства, которому подчиняется вся природа и который в европейской культуре модифицировался на основе техники и технологии, основанных на рациональности. Европейский человек копирует природный принцип господства и с помощью техники направляет его против самой природы. В этом и заключается главный порок европейской цивилизации.
В конце XX сто¬летия культура Запада ставит вопрос о тоталитарном человеке и тоталитарном об¬ществе, об отказе личности от себя и о превращении ее в двуногое существо толпы или в повелителя этой толпы. Но направленность поиска изменилась. «Абсолютная власть групп людей, партий, отдельных политических институтов в индустриальных обществах XX в. получила название тоталитаризма. Тоталитарный контроль за мыслями порождает массивный слой «политического бессознательного»: сомнений, опасных мыслей, отрицательных эмоций, в которых нельзя признаться другим и даже себе. Создается цепочка внутренней цензуры: кое-что можно обсуждать с наиболее близкими людьми, кое о чем думать про себя, кое о чем помыслить страшно. Некоторые социальные мыслители усматривали в тоталитаризме тупиковый исход рационализации, отбросившей идею личной свободы». Тоталитарный режим самоопределяется как инструмент дальней цели: создания совершенного человеческого устройства. Этой цели должно быть подчинено все, в том числе частная жизнь граждан (которая сама по себе является объектом показательного совершенствования)» [ ]. Причины катастрофы усматривают уже не в отказе от разума, а в появлении особого типа разумности. Появление специфических особей, добивающихся неограниченной власти над себе подобными, и масс людей, которые готовы давать избранным эту власть, поклоняться своим вождям и помогать им проливать кровь, связывают с проблемой «комплекса неполноценности» (Э. Фромм о неполноценности проживания периода взросления человеком). Монстры завладевают душами сбитых с толку, отчаявшихся людей.
В  книге «Психология масс и фашизм» В. Райх [ ] говорит о причинах фашизации масс в послевоенной Германии: обездоленные, растерянные, униженные после Версальского мира немцы, презирающие бестолковую и коррумпированную демократию Веймарской республики прислушиваются к истеричному усатенькому человечку по имени Гитлер, обиженному судьбой, как и все они, и знающему секрет величия Германии. Такова обычная схема: от неблагополучия и озлобленности отдельных личностей, поставленных судьбой вне культуры, вне духовности, вне общества, проводится линия к массовому помрачению умов, которое происходит в годы всеобщих исторических бедствий и переворотов. Отсюда и ведут происхождение нацизм, большевизм, сталинизм.
Патрик Зюскинд в произведении «Парфюмер» [ ] описал механизм рождения монстров – повелителей толпы, показал как появляется на свет, воспитывается и созревает чудовище в человеческом обличье – повелитель людей, – а также о том, как возникает массовое безумие, поклонение Одному, Единственному, Лучшему. Герой книги П. Зюскинда напоминает нам «крошку Цахеса» [ ], который, будучи отвратительным и подлым уродцем, владел магическим секретом внушать людям любовь к себе и необъяснимое поклонение. Герой «Парфюмера», Жан-Батист Гренуй – гений запахов, таинственных, но материальных субстанций, воздействующих на человеческую душу. Невзрачный с виду и гадкий, по сути, он обладает реальным средством для власти над окружающими. Природный дар и долгое учение дали ему эту власть. Он умеет воздействовать на подсознание. Составленные им ароматические эссенции могут внушить людям все, что захочет повелитель. Благодаря одной капле из флакона он может оказаться для всех невидимым, а если ему угодно – он станет в глазах всех дороже и любимее самого близкого человека. Для того чтобы стать повелителем толпы он имел все: комплекс неполноценности – Жан-Батист Гренуй появляется на свет незаконным младенцем, почти отверженным, чужим. Но он родился в государстве строгого, неумолимого правопорядка. За попытку бросить свое¬го незаконнорожденного младенца, мать героя казнена на Гревской площади: здесь не шутят с законами, ведь мы – в царстве Разума. Но для тоталитаризма необходимо еще одно условие. Тоталитаризм врастает в мир не через хаос, не через помрачение умов. Он проходит через школу правильного, разумного общества, через пансион мадам Гайар, в котором убивают эмоции. Пансион мадам Гайар – это царство Разума. Здесь не повышают голоса, ибо это неразумно, а за испачканные штанишки дают заслуженную пощечину, но без всякого гнева, без эмоций, ведь выше закона нет ничего, все должно быть правильно и разумно. Здесь уже не «сон разума рождает чудовищ» (Гойя), а неустанное бодрствование разума, вытесняющего все чуждое себе, приводит к тем же результатам, что и беспробудный сон.
Ближе к концу XX века философы начинают все более уверенно говорить о том, что тоталитарное безумие прошедшей эпохи – это не просто безумие в смысле «потери разума», а скорее какая-то особая форма разума или, быть может, результат разума, употребленного опре-деленными способами. Ансельм Кифер, немецкий художник создал художественный образ современного общества. Его композиция 1990-1991 годов «Перепись населения» – это громадного размера стальные стеллажи, достигающие высоты двухэтажного коттеджа и расположенные правильным каре. На сверхчеловеческих «полках» стоит огромное количество гигантских по размерам «книг», сделанных из свинцовых листов. Войдя внутрь этой странной «крепости разума» и подойдя ближе к «полкам», можно увидеть, что в каж¬дую страницу вдавлено множество горошин. Они играют роль знаков, они – имена, они – это люди. Всего этих го¬рошин ни много и ни мало – 80 милли¬онов с небольшим, в точности по числу жителей Германии согласно последней на то время переписи населения [ ].
Западное демократическое общество, основанно¬е на самом эффективном способе хо¬зяйствования, устраняет из жизни людей прямое насилие над волей личности. Нет более того авторитаризма, который был обязательным атрибутом монархических, аристократических, теократических и патриархальных систем прошлого. Новый мир провозгласил Свободу, Разум и Закон – и все это для всех, и реально, а не для обмана. Однако сумма репрессивности в этом обществе не уменьшается. Демократическое устройство, с его рыночным фундаментом, создает скрытые и косвенные формы насилия над человеком. Его не заставляют делать то, чего он не хочет. Он делает, что хочет, но хочет он того, что требуется. Он уже над своим «Я» не властен. Человек отчужден уже не только от продук¬тов своего труда, как утверждал Маркс, но и от собственного сознания.  Г. Маркузе[ ] говорит о том, что при видимом освобождении челове¬ка от прямого принуждения он остается порабощенным, ибо несвободно уже са¬мо его сознание. Он говорил о «прибавочной репрессивности» зрело¬го капитализма и постиндустриального общества, о том, как можно властвовать над умами, не мучая людей физически, не запугивая и не заставляя их делать что-то насильственно.
Некоторые люди в ХХ веке вдруг становятся лишними (и их миллионы). М. Фуко сумел показать, что в эпоху воцарения гуманизма, антропоцентризма и рационализма – то есть в современную эпоху – происходит массовое организованное избавление «правильного» общества от людей, чуждых идеалам этого общества, чуждых идеальному образу «гармонич¬ного» и «разумного» человека. Нищие, бродяги, юродивые, сумасшедшие, преступники, еретики, инакомыслящие и все прочие, кто придавал совершенно особый вид и оттенок панораме жизни древности, средних веков и даже Возрождения, начиная с XVII века (и чем дальше, тем больше круг «неправильных») изымаются из «нормальной» жизни и отправляются в закрытые учреждения нового типа – в тюрьму, больницу, работный дом, сумасшедший дом, а потом и в концлагерь.[ ] Торжествующий Разум и культ Человека, переходя от мыслителей и поэтов к министрам, мэрам, столоначальникам, депутатам и всем прочим, не желали смиряться с тем, что присутствие «неправильных» людей на каждом шагу опровергает их триумф. Торжество гуманизма, антропоцентризма и рационализма означало не только движение к демократии, не только приближение к эпохе науки, разума, благосостояния. Оно еще означало наступление тех времен, когда насильственно и в массовом порядке изолируются от общества все ненужные и опасные для него люди – все те, кто решительно не соответствует типу просвещенного и разумного европейца, признанному правильным и нормальным. История новоевропейской цивилизации, с точки зрения М. Фуко, может быть понята, среди прочего, как история насильственного устранения из общественного обихода всех тех, кто не вписывается в рамки разумно организованного социального космоса. Ограничению свободы выбора своей жизнедеятельности подвергаются практически все до единого, кроме самых высших жрецов иерархии. Вся гигантская страна превращается в закрытую зону, где каждый живет на по¬ложении заключенного или пациента, то есть располагать собой не может. Те самые «закрытые заведения», ко¬торые привлекли внимание М. Фуко, увидевшего в них важный симптом определенных процессов европейской цивилизации, в данном конкретном случае разрослись до размеров всего общества. Если так смотреть на вещи, то «ре¬альный социализм» – это не просто монстр, явившийся неизвестно откуда, а свой, родной, старательно выпесто¬ванный в реторте просвещения и ра-ционализма монстр, явленный миру вместе с техническими достижениями и социальными благами современной цивилизации. М. Фуко заявляет о том, что гуманизм сегодня сияет «под грохот его несуществования» [ ]. Свойство разума человека – подвергать себя иллюзиям, что не может не сказываться на природе человеческих потребностей. Современный человек борется сегодня не за разумно устроенную жизнь, а за признание, отрываясь от своего природно-биологического основания, от социума, от культуры.
Ж. Бодрийар [ ] и Ж-Ф. Лиотар [ ] стали проводить линию от «общества информации и коммуникации» к новым странным симптомам пове¬дения и сознания. Это они заговорили о «ха¬отическом сознании», об утрате смыслового центра и фундамента мышления и сознания, об исчезновении с горизон¬тов современной культуры самой проблемы ценности и истины. Их герой – человек ошеломленный, для которого реальный мир становится сомнительным, а вопрос об истине и лжи (в религии, науке, искусстве) вообще снимается с повестки дня. В этом заключается смысл известнейшего постулата Ж. Бодрийара, цитиро-вавшегося много раз и ставшего уже ходячей истиной: конец XX века есть время агонии самой реальности. Речь идет о том, что человек эпохи компьютеров, видеоэлектроники, потре¬бительского изобилия и «мировой деревни» (О. Шпенглер) живет как бы в трансе, как бы под своеобразным гипнозом. Он не является уже прежним человеком, который мог рассчитывать на свободу воли и на нахождение какой-то истины о реальном мире будь она религиозной, научной или просто обывательской: «Массам преподносят смысл, а они жаждут зрелища» [ ]. Рождается «сомнамбулический мутант», который фактически управляется извне, из каких-то находящихся вне его центров власти и влияния. Причем эта управляемость настолько скрыта, что доказать ее с помощью «юридических» аргументов практически невозможно. Нет ни тирании, ни бедности. Налицо рациональнейшее за всю историю устройство жизни, самая что ни на есть правильная и справедливая демократия, идеальная связь и средства информации, которые организуют реальность самым наиразумнейшим образом – от Чикаго до Токио. Если М. Фуко заставляет взглянуть новы¬ми глазами – в перспективе европейской цивилизации – на общество лагерей и массовых репрессий, то Ж-Ф. Лиотар и Ж. Бодрийар побуждают нас обратить внимание на проблему «ошеломленного человека». Цивилизация разума пришла, по их мнению, к той стадии, когда человек превращается в хаос. Дезорганизованность личности является результатом рациональнейшей организации общества, мягкого, гуманного тоталитаризма с человеческим лицом, развившегося к концу XX века. Распад личности и ошеломленность ума – эти предпосылки управления массовым обществом – наблю¬даются не только в мире изобилия, закона, порядка и компьютера. Грубее, но дешевле получается нечто очень похожее, если создать общество дефицитов и ограничений. Здесь уже нет варварского истребления миллионов людей, все это в прошлом, а налицо скорее полная перекрытость путей и возможностей жизнедеятельности: одного не достать, другого не получить, третьего никогда не добиться. Стояние в очередях за хле¬бом, жизнь впятером на десяти квадрат¬ных метрах и невозможность добиться исполнения закона без взятки должност¬ному лицу ошеломляют людей, превра¬щают их в сомнамбул и мутантов, наверное, не хуже, чем более гуманный и мягкий способ. Они – заколдованная толпа,  которой можно легко манипулировать или тень молчаливого большинства, которой теперь даже управлять невозможно, Ж. Бодрийар называет этот процесс концом социальности – масса уже не ходит на выборы, предпочитая им футбольные матчи, не хочет участвовать в решении  проблем устройства жизни общества.
Цивилизация эпохи постмодернизма устроила «блаженные» острова, парадизы, где уничтожают непокорных и сильных духом (Форман, Кен Кизи), убивают, растлевают и запугивают растерянных людей (У. Эко), превращают человека в марионетку (Б. Бертолуччи), растят монстров и душегубов, доводящих нас до безумия (П. Зюскинд), и, наконец, придавливают человека-горошину тяжестью многотонных и многоэтажных свинцовых масс (А. Кифер). А. Камю в произведение «Чума» [ ] показывает как из гуманных соображений доктора, по его просьбе вырастает тоталитарный порядок, в произведении К. Кизи люди добровольно пришли в психбольницу и согласились на тоталитарный режим, устроенный из «гуманных» соображений медсестрой.