На пенсии

Ради одного слова в характеристике
   
   Когда я выросла большая, то стала работать в сельскохозяйственном НИИ научным сотрудником. Все сотрудники в нашем институте имели ученые степени кандидатов наук (некоторые и докторов), а которые не имели, то работали над диссертациями. Проработав в институте десять лет, я,  втайне от всех, стала думать, что вот бы и мне тоже написать диссертацию и стать кандидатом наук. С моей стороны это была дерзновенная мысль. В моем дипломе мелькало несколько троек, и я обладала ярко выраженным комплексом неполноценности. Но вот однажды наша завлаб, выступая перед нами, сказала такие слова: "...все вы работаете над диссертациями...". Все - это значит и я, поскольку при этом присутствовала. Мое сердце громко стукнуло несколько раз подряд, потом замерло. Я перевела дух и не подала вида, что взволнована. Наоборот, сделала равнодушное лицо:
   -Эка невидаль, ну работаю. Что тут такого?
   После этого, уже не скрывая, стала работать над диссертацией. Данных у меня за десять лет накопилось достаточно. Работа меня увлекала, я сделала важные, как мне показалось, выводы о значении нитратного азота в почве перед посевом озимой пшеницы. В те годы общественность стала сильно беспокоиться о том, что в сельскохозяйственных продуктах накапливается много нитратов. Ученые-медики предостерегали, какой большой вред может принести человеческому организму, особенно детскому, повышенное содержание нитратного азота в продуктах питания. Во всем мире стали известны случаи тяжелых заболеваний и даже гибели сельскохозяйственных животных, поедающих траву с высоким содержанием нитратов. Причиной этому было возросшее применение минеральных азотных удобрений, особенно эффективных в нечерноземной зоне. Люди стали опасаться "химии", а нитраты стали почитаться за страшный яд. Я работала в большом опыте из нескольких севооборотов, который проводили научные сотрудники отдела земледелия, и занималась вопросами удобрения. Азотные удобрения в нашем опыте мы не вносили, но делали все возможное, чтобы обеспечить урожай азотом за счет почвенных запасов. Наши нитраты накапливались в почве перед посевом, и чем больше их было, тем выше был урожай. Вреда от них никому не было, была только польза всему человечеству. Вот чтобы все это показать и доказать, я и стала писать свою диссертацию. А  пока надо было сдать экзамены кандидатского минимума.
   Первым делом записалась на курсы английского языка. Очень старалась, сдала на «четыре». Окрыленная таким успехом, пошла учиться философии в семинар, который в нашем сельхозинституте для соискателей и аспирантов вела Раиса Максимовна Горбачева. Мы, конечно, знали, что она жена первого секретаря обкома, и с нетерпением ждали ее появления. Слышали стороной, что красавица. И вот она пришла, но не красавица. Известно, что красавица должна быть высокой, с классическими чертами лица и, желательно, блондинкой. А она не высокая, не блондинка, черты лица классическими не назовешь. Прошла спокойно за кафедру и говорит:
   -Пересядьте поближе (нас было мало), аудитория большая, а голос у меня робкий. - Это надо же так сказать: "Голос у меня робкий".
   Понравилась она нам всем. Больше всего ей подходило описание Татьяны Лариной, когда ее замужнюю встретил на балу Евгений Онегин: "все тихо, просто было в ней". Поскольку лучше Пушкина не скажешь, на этом я описание наружности Раисы Максимовны заканчиваю. Добавлю только, что лектор она была замечательный. Держит в одной руке листок бумаги и, не заглядывая в него, говорит негромко, спокойно, понятно. Поднапрягшись, я записывала ее лекции почти  дословно. Потом все это добросовестно вызубрила и на экзамене получила четверку. Я была счастлива.
   По специальности (агрохимия) экзамен принимали свои ребята - поставили пять.
   Между тем, диссертация была отпечатана, переплетена, к ней были приложены необходимые документы, и потребовалась характеристика. Пошла просить у завлаб:
   -Напишите сами, я подпишу.
   Писала я долго, но получилось всего половина страницы. Показала своему брату - юристу. Он прочитал и говорит:
   -С такой характеристикой тебя даже в хорошую тюрьму не посадят.
   Я испугалась, сочинила дополнительно несколько хвалебных строчек и понесла на подпись заведующей лаборатории. Она прочитала, велела добавить еще о моих достоинствах и достижениях. Потом председатель месткома, секретарь парткома и, наконец, директор института - все говорили, что надо добавить. Я добавляла и, в конце концов, войдя во вкус, сама себе создала такую хвалебную оду на четырех страницах, что хоть сейчас давай мне орден. Но одна строчка не получалась. Строчка была такая: "...результаты своих исследований пропагандирует в местной печати и по краевому радиовещанию...". А по телевидению!? По телевизору я никогда не выступала, и строчка была  как бы ни законченной. А тут  как раз приехали телевизионщики и предложили выступить. Мне это надо было позарез для моей характеристики, и я согласилась. А сама боюсь. Я у себя в лаборатории не умею выступать - развилось это у меня с годами - боязнь публичных выступлений. А раньше могла. В детском саду, бывало, доверяли главные партии в праздничных выступлениях. Я звонче всех умела произносить: "Спасибо  товарищу Сталину  за наше счастливое детство!".
   Приехали мы на студию. Первым выступал руководитель опыта, в котором я работала. Говорит гладко, интересно. Ему отвели пятнадцать минут, а мне - семь. Приближается мой черед. Я чувствую, что все забыла. Сижу, молюсь всем богам, чтобы что-нибудь случилось, чтобы взорвалась телевизионная станция. Сама себя ругаю, что приехала сюда и сижу тут, строю из себя... Тут объявляют, что сейчас я расскажу о своей работе. Вступаю плавно. Логично продолжаю рассказ своего коллеги. Одну фразу сказала, другую. Пока нормально, но чувствую, что больше чем на две минуты меня не хватит. И тут вдруг замечаю, что вся группа телеоператоров чуть ли не на головы становятся, смотрят на меня выпученными глазами, руками машут и в воздухе чертят круги. Вспоминаю, что меня предупреждали, если они начертят в воздухе рукой круг, значит, мне надо закругляться на любой фразе. Я быстренько закругляюсь, и нас выключают. Оказалось, что начался матч страны по футболу и тут уж не до агрономической науки.
   Потом все собрались в кабинете у редактора передачи. Стали передо мной извиняться, что, мол, испортили мое выступление. Прервали. Я великодушно сказала: "Ничего, ничего. Я понимаю", - а внутри у меня все ликует. Есть, видно, бог на небе. Ведь если бы не матч по футболу, неизвестно чем бы кончилось мое выступление. Хотя... Может быть, я бы и рассказала все, что хотела. Конечно бы, рассказала. Я же все прекрасно помню, что я хотела сказать.... Ну да что уж теперь. Я с чистой совестью написала в характеристике, что я пропагандирую свои научные открытия "...в местной печати по радио и телевидению...". Мне прислали гонорар за семь минут эфирного времени,  и дальше все у меня пошло нормально. Через два года после моего телевизионного выступления я получила из высшей аттестационной комиссии извещение об утверждении меня в звании кандидата наук Можно было возвращаться к своим семейным обязанностям, больше уделять внимания детям и мужу. Но дети к тому времени уже выросли, кончили школу, а муж привык к тому, что я много времени уделяю своей работе. Наука засосала меня прочно. Чем больше вопросов я разрешала, тем больше их возникало, и с этим ничего нельзя было сделать.