Старая нитрокраска

                Рассказ          

Они не могли ни встретиться в его родном городишке. Небольшом, шахтерском, которых в промышленной Днепропетровщине множество. Скляр даже втайне надеялся на эту встречу – будет о чем вспомнить, поговорить и чего греха таить: восстановить былую любовь. Чем черт не шутит. Навел же предварительно о ней справки: разведена, живет одиноко (сын у нее совсем взрослый). Сестра, брат его старую возлюбленную очень рекомендовали в качестве будущей спутницы жизни: «Упакована по самую завязку, одна  – в трехкомнатной квартире, магазинщица – всегда будешь накормлен, обут и одет». А что ему, вдовцу, еще надо…
Два года назад Скляр схоронил свою жену, тихую болезненную женщину. Единственный сын  – офицер - пограничник – дважды приезжал: на похороны матери и на установку ей памятника. Хороший сын, отличный командир, человек с большим понятием добра и справедливости, но очень уж занятой и любящий свое дело. Провожал его Скляр на вокзал, глянул, напоследок, в уставшие, печальные, глаза сына и понял: не скоро, ой не скоро приедет теперь на побывку. Дела, военная карьера. Раньше и так их сын не баловал своими визитами. Приедет в отпуск один раз за три года, посидит - погорюет два-три дня в их маленькой квартирке – и ходу на свою заставу. Теперь на повышение пошел, семьей - ребенком обзавелся – совсем некогда ему. Свои дела, свои заботы. Подумал - подумал Скляр и махнул на всё рукой: продал свою квартиру, всю старую мебель, шикарную библиотеку, почти  все свои пожитки. Подкрасил оградку - убрал могилку жены перед отъездом – и поехал  поездом в родные степные края. Поближе к многочисленным родственникам. Там, в городке своего детства и юности, решил провести остатки дней своих.
Ему было только сорок восемь. Возраст для мужчины самый плодотворный, самый результативный. Но у него не сложилось. Имея два высших образования (техническое и гуманитарное) Скляр так и не сумел понять, что ему больше по душе: быть инженером или журналистом. В каждой отрасли он был серой посредственностью и не достиг нигде весомых результатов. Везде всё делал добротно, грамотно, хорошо. Но так хотелось сделать нечто первоклассное, аховое, чтобы в душе возгордиться собою. Должности, деньги, роскошь его не интересовали. Он готов был всю жизнь ездить на велосипеде (к тому же это еще и источник долголетия), а собирательству на разные там легковушки - коттеджи выказывал глубочайшее презрение, – главное для него было чувство полезности и значимости для общества. В большом северном морском городе он не смог найти себя (исчерпал все силы – до остатка), решил, что проявит себя в захолустье, но родном до боли. Захотелось Скляру жизнь сначала начать и научиться: творить, любить, созерцать окружающее, и, наконец, правильно дышать (есть такие научные рекомендации), а где можно осуществить такую дерзость – только в памятных местах, где родился и провел свои лучшие молодые годы.   
Худощавый, среднего роста, немного лысоватый, как всегда подтянутый, мускулистый (ежедневно посещал тренажерный зал) он высадился с двумя тяжеленными чемоданами на родной станции. На перроне его встречали сестра и племянник.
– Это всё твоё барахлишко? – изумилась сестра после традиционного троекратного целования.
– Всё!  – воскликнул Скляр, смахнувший украдкой непрошенную слезу. – Зато самое ценное и самое нужное.
– Главное – ваша голова и ваши руки, – пробасил, обнимаясь, возмужавший и раздавшийся в плечах племянник (Мужик!). – Теперь мы вместе горы свернем, реку в обратную сторону течь заставим.
– Нет, – засмеялся сквозь слезы Скляр. – Природу трогать не будем, а жизнь в провинции – встряхнем!
За накрытым по случаю его приезда праздничным столом  Скляр долго не усидел: выпил, как водится, три рюмки водки, плотно пообедал, и начал рассказывать вкратце всем о своей прошлой жизни, но больше – о будущих планах.
– Квартирку мы тебе уж подыскали, – сообщила сердобольная сестра. – Как и просил – однокомнатную. Купишь – не пожалеешь… А, может, все-таки, двухкомнатную надо было?
– Нет, в самый раз, – буркнул Скляр, непринужденно игравший с внучатыми племянниками в прятки. – Мне с головой хватит.
– А зачем – больше, – озорно подмигнул ему племянник. – Хорошему жениху – хорошая невеста из дворца быстро прилипнет… Дядька у нас – не магнит, а магнитище!
Город его детства ничуть не изменился. Всё такой же тихий, немноголюдный. Узкие тихие улицы, множество каштанов и грецких орехов, ухоженные, уютные скверики, а вот и детский парк, его любимый. Как приятно посидеть на этих старинных лавочках - изогнутых, как шеи лебедей, как бы приглашающих отдохнуть и прильнуть, не страшась испачкаться, к их изголовьям. Сколько на этих лавочках перемечталось, задрав вверх, в небо, голову! Сколько поцелуев сладостных отпущено, сколько признаний в любви, слов радости и печали высказано. И не одним уже поколением. Когда - то стройные березки и молодые клены, конечно, уже постарели – склонились под тяжестью своих ветвей, но они же еще были зелены, шумны, скрипят, правда, на ветру, но не ломаются!
          Скляр долго бродил в одиночестве по аллеям старого, горячо им любимого детского парка. И обливался слезами. Больше от радости встречи и умиления. Благо, что никто его не видел и не слышал. Старый, раскидистый клен не в счет – он друг, живой свидетель его первой неудачной любви, привычно машет ему многочисленными руками - ветками, и, по-прежнему, норовит закрыть чуть пожелтевшей (от июльской жары) листвой те размашистые юношеские надписи на бетонном осветительном столбе: «Ниночка я люблю тебя… Ты моя – навеки!» Скляр непроизвольно погладил эти свои дорогие памятные каракули, нарисованные стойкой нитрокраской. Даже не покоробились они от времени – вот это качество эмалей было – советское, сделано по-людски и для людей.
Он ничуть не удивился, что она ему повстречалась в первый же день его приезда. Судьба! Нина, Ниночка, Нинель! Как часто в детстве и в юности Скляр с этим именем ложился спать и с этим именем носился, как угорелый, по городу на велосипеде. Под лацканом его пиджачка всегда был пристегнут круглый двухслойный значок с вложенной маленькой фотографией Нины. Значок этот никто не видел, но это было ему не важно, пятнадцатилетнему мальчишке, он просто гордился, что любит и у него есть  возлюбленная – красавица.
Проходя мимо многочисленных магазинчиков, расположенных на первых этажах старых трехэтажек - «хрущевок» (веяние нового века – переделывать старое ветхое жилье под торговые площади), он услышал знакомый женский окрик:
– Привет, Саша!
Это была Нина, его маленькая Ниночка. Всё такая же хрупкая, небольшого росточка, только милое личико годы потрепали: насыпали морщин, стерли озорные ямочки на щеках, губки сделали сухими и тонкими. Ее черные, как смоль, волосы, по-прежнему, были пышными, лишь слегка тронулись сединой. Только карие, широко раскрытые глаза не изменились: смотрели на него тепло и пронизывающе - изучающе.
– Привет, солнышко!  – пропел обрадовавшийся Скляр, и, по-гусарски, щелкнул каблуками туфель, не забыв при этом сделать галантный полупоклон. Как забилось в этот миг его сердце!
– Ты всё такой же, – улыбнулась она краешком губ. – Стройный, худенький, и страшно умненький… Совсем не изменился.
– Нет, – засмеялся Скляр. – Теперь уже дедушка… Правда единожды, но скоро буду – дважды.
– Знаю - знаю, – заговорила она поспешно. – Сестрица твоя рассказывала… Городок у нас маленький.
– Сколько лет мы с тобой не виделись?  Десять – пятнадцать?
– Двенадцать, – уточнила она, вздыхая. – И то мельком… Ты тогда отца хоронить приезжал… Не до разговоров было.
– Ах, да, – вспомнил былое Скляр, и глаза его непроизвольно прослезились. – Я за эти годы домой только на похороны и приезжал. Сначала маму похоронил, затем – папу.
– Что же так далеко от дома уехал? За тридевять земель.
– Так получилось, – промолвил тихо Скляр и совсем неожиданно, даже для себя, признался: – Да и не мог я рядом с тобой находиться… такой счастливой.
– Ты это серьезно? – уставилась она на него.
– Куда уж серьезнее, – вздохнул  Скляр и, увидев лавочку возле магазина, предложил: – Присядем?
Сели, неторопливо закурили, то и дело поглядывая друг на друга. Она  – с интересом, восторженно, он – удрученно и, как-то, потеряно.
– Я ведь тебя долго не мог забыть, – поведал Скляр. – Как только ты переметнулась к своему Вите… ненаглядному. Как только вы поженились, сразу же дал деру из города… Чтобы не мешать твоему счастью.
– Не может быть! – всплеснула руками Нина. – Ведь у нас же с тобой ничего не было… Детская дружба. Мы даже с тобой не целовались!
– Как же… Правда один только раз – на лавочке, в детском парке. Ты, что, забыла?!
– Ах да… Припоминаю… Так же, как и сейчас, в июле… Мы еще долго потом катались на качелях.
– Не забыла, – обрадовался Скляр и стрельнул окурком в сторону урны.
– Как тут забудешь, – растрогалась Нина, украдкой осторожно смахнув непрошенную слезинку. – Первый робкий поцелуй. Пятнадцать лет… Как это давно было…Детские волнения.
– Ничего себе детские, – обиделся он, нахмурив брови. – Ты же мне первая предложила: быть твоим Ромео…
– Ну и что, – засмеялась она непозволительно громко. Даже прохожие оглянулись.  – Мало ли что девчонка, сдуру, скажет. А ты в это поверил?
– Представь – поверил, – проговорил дрогнувшим голосом Скляр. – И сказал, что подумаю.
– Ну и долго же ты думал, – расхохоталась Нина, хватаясь за живот. – Целую вечность!
Он ничего ей не сказал. Опять закурил, задумавшись. Невидимый видеомагнито- фон памяти отмотал в мозгу годы – километры пленки и включил вновь так дорогие ему моменты жизни. Запоминающиеся. Да, он тогда не ответил на предложение Нины, оробел, чего-то испугавшись. Строго воспитанный родителями (оба были учителями), страшно начитанный, он не ожидал, что девушка первая предложит ему нечто большее, чем дружба. Потому и испугался. А Витя, парень из соседнего подъезда, на три года старше их, видно не был робкого десятка: быстро понял, что к чему. Включил мощный прожектор мужского обаяния, и полетела молоденькая бабочка на тот заманчивый свет… Словом, уходил тот Витя в армию уже обрученным с Ниной, а через год – в солдатском отпуске – женился на ней.
– Очнись, святоша, – затрясла его за плечо улыбающаяся Нина. – Вот уж никогда б не подумала, что дождусь таких признаний в любви.
– Хороших?
  – Конечно, хороших! Как ты мог всю жизнь их носить в сердце! Вот, значит, почему ты не пришел погулять на мою свадьбу… Все дворовые ребята и девчата были, сестра твоя, даже ваш братик меньший… Ты же куда-то запропастился.
– Уехал я тогда, в техникум… Выл и грыз от отчаянья одеяло в общаге.
– Во как! Ну и чего ты в жизни добился? Знаю, был женат, есть сын – военный… Достиг чего?
– Да вроде бы ничего значительного, – промямлил Скляр, глянув исподлобья на Нину. – Штаны протирал в конструкторском отделе, плюс, на полставки, был редактором заводской многотиражной газеты.
– И всё?
– Ну, издал книжечку своих стихов.
– Большую?
– Нет, так – брошюрку… О любви… На большее – пока не разродился… А ты как? Всё торгуешь?
– Поражаюсь вам, таким ничтожным мужикам, – разоткровенничалась Нина, успевая при этом глянуть на себя в маленькое зеркальце и кое-где поправить  нарушенный (коварные слезки!) макияж. – Всё дурью и чепухой занимаетесь, а надо – делом…Мой Витька, как не долбала его, всё в городки свои дурацкие с мужиками резался…Кубки какие-то копеечные с соревнований в дом притаскивал… Сейчас беспробудно пьет, брюхо себе отрастил. Два года как с ним развелась… Не поверишь, будто бы крылья приобрела. Был у меня всего один магазин, теперь – четыре! Денежки со всех сторон закапали – и в  кошелек! Такое счастье! Сын у меня тоже бизнесмен. На прибыль у него нюх, как у собаки. А как он может из каждого своего работяги душу вытрясти, выжать для дела из них всё самое ценное! – Глаза у Нины загорелись дьявольским огнем, ее несло и несло:  –   Хочу на будущий год просунуть его в областные депутаты. Деньжищ надо подсобрать – несусветное количество…
– Довольна ты жизнью? – брякнул поспешно, перебивая ее, Скляр. Его всего передернуло, да так, что под левой лопаткой заныло и больно отдалось на сердечную мышцу.
– Конечно, довольна. Все меня уважают, даже боятся. Вот не любит, наверное, никто… Как ни стараюсь… Вот ты сегодня меня порадовал… Приходи, вечером, в мой магазин. – И показала в какой. – Посидим, у меня там есть знатная комната отдыха, коньячок потянем… Придешь?!  В девять часов?! А то у меня сейчас, как на грех, деловая встреча.
– Ага, – сказал Скляр, поспешно вставая с лавочки. – Я подумаю.
– Только на сей раз – недолго, – ухмыльнулась она, деловито глядя на свои дорогие наручные часы. – А то обижусь.
Провожая ее печальным взглядом до двери роскошного магазина, Скляр горестно вздохнул и торопливо начал шарить сигареты по всем карманам. Нашел. Долго курил, разглядывая шикарную вывеску на магазине и на недешевые отделочные материалы, истраченные на ремонт этого убогого когда-то здания.
Пошел, в глубокой задумчивости, вдоль центральной улицы. Мимо уютного скверика, в котором когда-то, в детстве, продавали вкусное мороженое – эскимо на палочке, мимо кинотеатра, куда они с Ниной, уже повзрослевшие (пятнадцатилетние, но чуть-чуть еще не дотягивающие до нужного самостоятельного возраста), бегали смотреть очередной французский фильм о любвеобильной Анжелике.
У магазина с вывеской «Стройматериалы» он остановился и решительно дернул ручку входной двери.
– Что вам угодно? – спросила молоденькая черноволосая девушка - продавец с карими запоминающимися глазами и с умопомрачительной фигуркой.
         «Как - будто  моя Ниночка из юности, – мелькнуло в его мыслях.  – Такой же открытый, неподкупный  взгляд, а восторженность – восторженность от жизни в глазах (прямо  – бушующий океан!), и никакого намека в них на неудовлетворенность». Любуясь тонкой изящной шейкой девушки, манерой ее держаться и не стесняться того, что на ней  ношенное-переношенное голубенькое легкое платьице, не то халатик, он подумал, горестно вздыхая: «Неужели и она, через лет так двадцать - двадцать пять, от слов «деньги, нажива» будет так радостно дрожать голосочком, и забывать обо всем на свете. Неужели  – будет?! Неужели все, сорокалетние и пятидесятилетние, так радуются  этим богатствам, и только он один, будто бы белый ворон среди них: стучит клювом, отделяя зернышки от злата, когда другие –  черные – наоборот глотают эти презренные металлические крупицы и между собой за них дерутся, втаптывая в грязь жизнетворные зернышки. Неужели так притягателен блеск этих крупиц, что можно забыть о предназначении человечества, как самого разумного существа на Земле: дарить всем добро и радоваться всему живому.  В конечном же счете все эти черные обычные вороны купят на свое отвоеванное  друг от друга злато всё те же зернышки, правда, завернутые  в красивую обертку.  Неужели смысл в жизни в толщине и красочности этой обертки?!»
– У вас есть в продаже уничтожитель старой краски? – спросил Скляр, волнуясь, и почувствовал, что сильно покраснел.
– Какой?
– Нитрокраски. Знаете старой еще закваски.
– А, дом свой ветхий решили обновить, – похвасталась девушка своими познаниями в области строительства. – Конечно, есть… Ваши старые бревна будут как новенькие, уничтожит препарат на них краску, да так быстро, что глазом моргнуть не успеете.
– А на бетоне препарат очистит краску? – потупив глаза, осторожно осведомился Скляр.
– А там – тем более, – констатировала всезнающая девушка.– Лишь одни воспоминания о ней останутся.

                – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
                – – – – – – – – – – – – –