16. Лошадь Карька и новая калоша

     Ещё стояли суровые крещенские морозы, когда к нам в гости приехали два маминых брата – два моих дяди.
     Дядю Алексея я знаю давно, потому что летом ездил к нему на помочь – строить дом, а дядю Стёпу вижу в первый раз.
     Оба дяди приехали на одной лошади и на санях на высокой куче сена.
     Мама сказала, что дядя Стёпа живёт в Чесме, а дядя Алексей живёт в Варне. Дядя Алексей на попутке доехал до Чесмы,
и они с дядей Стёпой на колхозной лошади вместе приехали к нам в Троицк по очень важным делам.
     Я узнал, что дядя Стёпа – мой двоюродный дядя.
     Для меня и родной дядя Алексей, и двоюродный дядя Стёпа стали одинаково родными.
     Дядя Стёпа старше дяди Алексея, отчего у него на темноволосой голове широкая и большая до самого затылка белая блестящая лысина. Дядя Стёпа был тяжело ранен в середине войны и с покалеченной правой рукой вернулся домой,
где его избрали председателем колхоза.
     Поэтому он теперь привык всегда и везде командовать.
     Дядя Алексей любит большой зелёной расчёской зачёсывать назад свои русые волосы. Он больше молчит и улыбается, глядя на своего старшего двоюродного брата, а его голубые глаза приветливо и весело светятся.
     Оба дяди привезли много гостинцев: картошку, круглый золотистый лук, мясо, муку, замороженные сало, молоко и масло. Ещё они привезли большие круглые булки деревенского хлеба, огромного замороженного гуся и три курицы. Мама вначале не знала, куда девать такое богатство, а потом всё взяли и отнесли в нашу кладовку, что находится в коридоре на первом этаже дома, а картошку, лук, муку и хлеб оставили дома.
     Мне очень понравилась лошадь. Она большая и коричневая, длинный хвост и грива у неё чёрные-чёрные,
а глаза с чёрными длинными ресницами большие, тёмно-коричневые и очень красивые.
     Лошадь зовут Карька.
     Она спокойная, добрая и умная: так сказал дядя Стёпа.
     Когда дядя Стёпа убирает навоз или собирается ехать по делам и запрягает Карьку в сани, я хожу вокруг лошади, заглядываю ей в глаза, трогаю и глажу её мохнатые ноги и длинный пушистый хвост.
     Карька смотрит на меня и удивляется, какой я маленький.
     А я не такой маленький, как она думает, потому что мне уже идёт четвёртый годик. Просто лошадь этого не знает.
     Рано утром, когда ещё была ночь, мы с дядей Стёпой пошли на речку и повели с собой Карьку пить воду - на водопой, как сказал Дядя Стёпа.
     Мы вышли на улицу, и дядя Стёпа посадил меня на Карьку. Я ехал верхом до речки. У самой проруби дядя Стёпа сказал, чтобы я крепко держался за холку руками, а ножки крепко прижал к бокам.
     Он держит меня за руку, а Карька низко опустила голову и пьёт холодную, студёную воду из проруби: она пьёт долго, потом высоко поднимает голову, шлёпает губами, изо рта у неё вода капает назад в прорубь.
     Потом Карька снова опускает голову в прорубь и пьёт, пока не напьётся совсем.
     Когда мы вернулись во двор, дядя Стёпа снял меня с лошади и сказал:
     - Молодец, племянник! Вырастешь хорошим наездником!
     Оба моих дяди целый день ходят или ездят по городским очень важным делам.
     Вечером мама зажигает на блюдечках с маслом два фитиля, чтобы светло было.
     Мы собираемся все вместе, сидим, кушаем, пьём горячий чай с молоком и разговариваем.
     Сначала дяди рассказывают, где были и что делали.
     Потом они крепко ругают начальство, бюрократов и мороз.
     Дядя Стёпа каждый вечер вспоминает свой колхоз и боится, чтобы мужики и бабы чего-нибудь не натворили без него.
     Дядя Алексей рассказывает, как они без нас достраивали дом, устраивали новоселье, сколько денег
и подарков им надарили.
     А потом оба мои дяди вспоминают  деревенские случаи или что случалось с ними на войне.
     Больше всех говорит дядя Стёпа. Он очень любит говорить и всё объяснять руками.
     Когда мама показала моим дядям мои рисунки, они оба удивились и обрадовались, а дядя Алексей сказал:
     - Ну, ты даёшь, племяш! Будешь первым художником из Сойновых!
     А ещё мы смотрим наш большой альбом с фотографиями.
     Взрослые долго рассматривают каждую фотографию, что-то вспоминают, говорят и передают её друг другу.
     Одну фотографию красивой тёти в красивой чёрной шляпке и с чёрной сеточкой на лице они смотрели долго-долго
и все вместе вздыхали.
     Дядя Стёпа сказал:
     - Жаль сестрёнку. Работала в Берлине. В конце войны немцы её раскрыли и расстреляли.
     - Тётя твоя родная. – Показывая мне фотографию красивой тёти, сказал дядя Алексей и тяжело вздохнул…
     Когда приходит время водопоя, дядя Стёпа отвязывает Карьку от саней, где она стоит и жуёт сено или лежит на подстилке из сена.
     Он снимает уздечку, ласково хлопает лошадь по спине и говорит:
     - Иди, Карюша, на водопой.
     Карька сама идёт на водопой и сама возвращается домой, потому что хорошо запомнила дорогу, потому что она умная.
     И делает это она два раза в день: утром и вечером.
     Однажды в воскресенье, поздно утром, я попросился поехать на водопой верхом на Карьке.
     Дядя Стёпа посадил меня на лошадь и велел крепко держаться обеими руками за холку, особенно крепко велел
держаться у проруби и не забывать про ноги.
     Мы с Карькой пересекли двор и по улице направились к речке.
     Карька важно шла по людской дорожке между больших сугробов.
     Под ударами подкованных копыт снег звонко хрустел и с треском проседал под нами вчерашний снег.
     При каждом шаге лошади я тихонько качался вверх и вниз и ещё немного то в одну, то в другую сторону.
     С высоты лошади я смотрел на мир, и он теперь казался мне намного меньше, чем обычно.
     Я крепко держался варежками за лошадиную холку и хотел, чтобы сейчас меня увидел мой друг Юра Латыпов.
     Посередине улицы  я случайно заметил, что чёрная блестящая резиновая калоша спадает с моего серого левого валенка.
     Я попытался поправить калошу о бок Карьки, но калоша продолжала сниматься и повисла на носке валенка.
     Я наклонился, чтобы рукой поправить калошу, но свалился с лошади на мягкий сугроб, а потом скатился на дорожку.
     Сидя на снегу, я стал надевать калошу на валенок. Карька остановилась, повернулась ко мне, наклонила голову,
понюхала меня и стала внимательно смотреть, что я делаю.
     Когда она увидела, что я правильно одеваю калошу на валенок, она успокоилась и пошла на водопой одна,
а я надел калошу на валенок и пешком вернулся домой.
     Дядя Стёпа спросил, почему я так быстро вернулся, и где осталась лошадь?
     Я рассказал про калошу, про Карьку, и все почему-то весело рассмеялись, хотя ничего смешного я не говорил.
     Карька пришла с водопоя, и дядя Стёпа одел на неё уздечку и привязал к саням - розвальням, чтобы она кушала
и жевала сено.
     Теперь на водопой мы отправляемся втроём: я еду верхом на лошади, а дядя Стёпа и Карька идут пешком.
     Иногда я украдкой угощаю Карьку кусочками хлеба и очень редко сахарком, поэтому мы с ней подружились.
     Крещенские морозы прошли. Зима стала теплее, и мои дяди сделали все свои очень важные городские дела.
     Утром, когда на дворе рассвело, дяди собрались ехать домой.
     Мы все оделись и пришли к Карьке, которая уже была запряжена в сани.
     Здесь же, у саней, мы много раз обнялись и поцеловались друг с другом.
     Оба мои дяди одели огромные белые меховые тулупы поверх зимней одежды.
     - Иди, Илюша, попрощайся со своей Карькой. – Сказал дядя Стёпа и обнял меня в свой большой тулуп.
     Я подошёл к лошади и протянул на ладошке заготовленный кусочек хлеба.
     - Ешь, Калька! Кусай!
     Карька осторожно губами взяла с моей ладошки хлеб и съела. Она посмотрела на меня своими красивыми глазами, несколько раз помотала головой вверх и вниз и негромко заржала.
     Я догадался, что Карька сказала мне спасибо за хлеб, за всё-всё-всё и попрощалась со мной…
     И я сказал ей:
     - До свиданя, Калька! – и тоже помахал рукой.
     И чуть-чуть заплакал.
     Мои дяди сели в сани - розвальни на маленькую кучу сена и тихонько поехали.
     Мы с мамой шли рядом с санями и провожали дядю Стёпу, дядю Алексея и Карьку за наши большие каменные ворота.
     Когда мы вышли за ворота, дядя Стёпа стегнул лошадь вожжами по бокам и весело сказал:
     - Домой, Карька! Домой!
     Оба дяди помахали нам кожаными толстыми варежками и поехали в свои деревни, где по ним уже давно соскучились
мои тёти, мои братики и сестрёнки.
     Мы с мамой долго махали руками им вслед, пока Карька, сани и мои дяди не свернули в конце улицы, у церкви,
за угол последнего дома и не скрылись.