Субботняя пятница

По мотивам повести братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу" (1965 год)
(памяти Аркадия и Бориса Стругацких)
_________________________________________________________

Часть 0
Командировка или ***летие спустя
 
В субботу была пятница. Обычно в это время наступал понедельник, но год был высококостный и широк в плечах, этим всё и объяснялось.  Да и вообще. В связи с этим годом, который был довольно древним и наступал крайне редко, праздновать его в качестве Нового не позволяли действующие инструкции и моральный кодекс НИИ Химических Удобрений и Ядов. Поэтому, как ни крути, но выходить из положения победителем было единственным выходом. По этой причине командировка в Соловец напрашивалась совершенно непрошено и даже вынуждено.
 
Недолго думая, прямо с доски "ТОП лучших работников-НИИХУиЯдовцев", методом тыкания пальцем, был выбран достойный командировки кандидат. Жребий пал на старшего специалиста по связям с общественностью - несчастного Ивана Васильевича. В смысле Несчастного И.В. Кандидатура всем показалась крайне удачной. И член, и корреспондент, и писатель-публицист, и общественник. Кто, как не он?
 
По привычке, недолго думая, одним росчерком пера его отправили в бухгалтерию и в путь. Отправили и забыли. Поскольку год только начинался, до проблемных дат было еще далеко, а предусмотрительное руководство всё уже предусмотрело.
 
Вспомнили о нём лишь накануне. Накануне Кануна. Когда из транспортного отдела в кабинет директора подняли посылку. В виде деревянного ящика.
 
После выговора чуть растопыренному курьеру, проверки сапёрами и пробами на безопасность главным НИИХУиЯдовцем по отравляющим веществам, ящик вскрыли.
 
Сверху лежала запрашиваемая "Инструкция по проведению встречи Древнего года по Новому стилю", заверенная двумя подписями директора НИИ ЧАВО А.Б.Янусом и гербовой печатью.
 
На этом ящик порешили отправить в отдел утилизации. Более руководство ничего не интересовало.
Когда выговоренный курьер с кряхтением щемился в еле открытую дверь из приёмной, из ящика выпал какой-то мусор, в виде сложенного листа бумаги.  Рассерженная секретарша хотела отчитать курьера, но вовремя вспомнила, что чтение всегда вызывало у неё головную боль. По этой причине она снисходительно дала курьеру вытиснуться наконец из приёмной, брезгливо взяла двумя жёлтыми коготками листик, не забыв при этом машинально и крайне соблазнительно прогнуться. Она так увлеклась этим, нужным для работы, упражнением, что совершенно забыла про бумагу. Ей была свойственна полная отдача своему делу. Такое профессиональное свойство, отдаваться полностью, являлось прямой причиной её удачного трудоустройства. Разогнувшись, она, всё так же машинально, положила листок сбоку урчащего кулера, и всецело отдалась текущим делам.
 
Судьбой не было предопределено, чтобы кто-то смог наконец ознакомиться с этим документом. Ею, судьбой, было решено, что никто и никогда не узнает, и не вспомнит о бывшем сотруднике, о десятитоповце НИИХУиЯдовце, о несчастном Несчастном И.В.
 
И только пролетающая любопытная и живучая муха, которая уже какой день, как вырвалась из лаборатории Бытовых Ядов, с чувством глубокого морального удовлетворения, мстительно потирая на лету лапки, бросила многофасеточный взгляд на остатки судьбы Несчастного.
 
Что она там увидела? Это был то ли отчёт, то ли путевая запись непутёвого Несчастного. Во взгляд любопытной мухи вместился лишь один фрагмент. Но этот незначительный факт позволил не менее любопытному внуку ведущего специалиста по клинингу, подготавливающему школьный проект "Кибермуха", в результате цепи случайностей, добыть сначала муху, а потом и замеченную ею картинку. Добыть, и прочитать.
 
****
 
В точку назначения добирались буднично и традиционно. Правда, в качестве исключения, подтверждающего общее правило, оборонно-транспортная техника времён развитого социализма была нам заменена на современную оленье-собачью упряжку. Всю дорогу олени сильно ругались, пили водку и спорили с собаками на "Китти-Кет", который потом шумно и причмокивая грызли на ходу.  Собаки, проиграв свою последнюю упаковку мороженой кеты, развалились у меня за спиной и храпели всю дорогу. Иногда машинально кричали милицейской машиной и сверкали в темноте синими маячковыми глазами. Каждый раз олени думали, что это в их адрес и ускорялись.
 
Не прошло и пары местных недель, как мы прибыли к месту назначения. У ворот нас встречали Наина с котом. Кот был в костюме Бегемота. В смысле керосинки. Которую нежно прижимал к себе передними лапами и ею же благоухал.
 
Пока Наина листала верительные документы, кот отчаянно пародируя известного актёра, бормотал театральным шёпотом - "Понаедут тут всякие. Потом керосинки пропадают. Вот, не хватало нам под такой хороший праздник еще и этого НИИХУиЯдовца." При этом нагло и бессовестно зыркал в мою сторону. Я же усиленно соблюдал инструкцию и улыбался.
 
****
 
Внук ведущего специалиста сначала пожалел, что достался такой маленький фрагмент, потом тиснул файл в облако и забыл об этой истории.
 
Судьба несчастного Несчастного И.В. так бы и осталась вечной, как наступающий год, загадкой. Если бы не хакерское любопытство. Но это уже совсем другая история, канувшая под грифом "Совершенно секретно" в архивную Лету особо специальных служб. И всю правду мы сможем узнать лишь лет через пятьдесят.
 
Часть 1
Жужа или Хождение по мухам
 
Жужа была любопытной, настоящей и немного лупоглазой. Для своего возраста, находящегося всё ещё практически на пике репродуктивности, она выглядела очень презентабельно. Большие тёмные глаза совершенно не портил лёгкий красноватый оттенок и немного большее, чем обычно, расстояние между ними. Даже наоборот, этот факт подчёркивал индивидуальность. Она была немного крупна, но это совершенно не отражалось на общей изящности. Отражалось всё в её больших глазах. Весь мир. В этих бездонных глазах мир взрывался на великое множество подмиров, напоминая о бесконечности Вселенной.
 
Полное её имя было - Сусанна Мусидова, с ударением на предпоследней гласной. Что было скрупулёзно отражено даже в реестре. Однако все её звали ласкательно и нежно - Жужа. Всю прелесть её бытия несколько омрачала лёгкая амнезия, с невозможностью вспомнить своё детство, родителей. Совершенно ничего. Сколько себя помнила - всегда присутствовала Лаборатория. Лаборатория, ставшая и домом, и работой. Полностью заменившая ей жизнь. Порой казалось, что она является далеко не младшим научным сотрудником, и играет далеко не последнюю роль в ценных исследованиях. Обращались все с ней корректно, бережно, с некоторой заботливой нежностью. Всегда интересовались, сыта ли она. Кормили вкусной и разнообразной едой. Часто. После чего долго, внимательно и с неподдельным интересом интересовались самочувствием.
 
Еда - это было больше, чем просто еда. В целях экономии рабочего времени, принимать пищу разрешалось непосредственно на рабочем месте, но с соблюдением строжайших правил личной и публичной гигиены. Как говорил Заведующий лаборатории Корнелий Сандарак - "В нашей работе главное - порядок. Всё следует держать в стерильной чистоте. Вы твёрдо должны быть уверены, что мухи отдельно, котлеты отдельно. Беспорядок в этом вопросе отбросит наши исследования на точку отсчёта." А в качестве придания своим словам веса, отбрасывал провинившихся сотрудников в точку расчета зарплаты, аккуратно вычищая из последней премиальные.
 
Лаборатория занималась крайне важными для народного хозяйства, и душевного спокойствия населения, исследованиями. Работа была строго засекреченной. До такой степени, что попавшие в этот проект сотрудники находились в бессрочной командировке, без права на внешнюю коммуникацию и покидания территории института. Для их внерабочей жизни, сна и отправления естественных потребностей, на верхних этажах здания были оборудованы комфортные жилые помещения, напоминающие дорогие гостиничные номера, с трехразовым питанием, но без ночных утех. Правда, в этом вопросе, в утехах, проблем не было. Сотрудники, как правило, были молоды, хороши собой, энергичны и не сильно опытны, а значит и не особо разборчивы в этом вопросе. Поэтому, некоторая психологическая, а порой и физиологическая, разгрузка не то, чтобы активно поощрялась, но совершенно не осуждалась и поддерживалась. Во главе угла стояло сохранение в кромешной тайне рабочих моментов.
 
Питание сотрудников было таким же разнообразным, достаточным, вкусным, как и у Жужы. Можно даже было сказать, что питались они одинаково. Просто Жужа делала это демонстративно. Она ела так изящно и грациозно, что все незанятые срочными делами сотрудники приходили полюбоваться этим действом. Подходили на цыпочках, бесшумно. И смотрели, задерживая дыхание от восторга. Как Жужа кушала.  У мужской части сотрудников возбуждённо блестели глаза, а женские взгляды были пропитаны ревностным интересом с привкусом зависти. Мало кто из сотрудниц лаборатории мог вызвать такой неудержимый интерес у противоположного пола, как Жужа. И, естественно, ей завидовали. Завидовали завистью белой, чёрной, и даже новомодной - серой. Иногда, когда ей нездоровилось, все крайне соучастливо суетились, заботливо забирали еду, считая её некачественной, давали взамен разные лекарства. При этом даже сотрудницы испытывали ярко выраженное соучастие. Однако, Жужа отличалась стабильным здоровьем, а повара профессионализмом, поэтому такое происходило крайне редко.
 
Вот это, такое отношение к еде, видимо появилось неспроста. Совсем неспроста. Как и название. Между собой сотрудники называли своё постоянное, по времени и пространству, место работы - Лабыядой. Жужа привыкла к этому названию и считала, что это вполне хорошее имя для лаборатории. Однако, оказалось что это не совсем имя. Вернее, совсем не имя, а сокращенное название. Узнала она об этом совершенно случайно.
 
Одной предобеденной порой маленькая суетная лаборантка, которую за глаза сотрудники называли Шмулькой, по причине своей обычной суетливости, неплотно закрыла прозрачный контейнер, в котором жила Жужа. Заметив этот непорядок, возмущенная Жужа ринулась за Шмулькой, чтобы указать ей на ошибку и тем самым спасти от экзекуции её премиальные. Догнать Шмульку у Жужы не получилось. Пока она боролась с ветрами внутреннего шлюза, пока пролезала в небольшую щель выходной двери, Шмульки и след простыл. Жужа повернулась и хотела было возвращаться к себе, но природное любопытство взяло верх. Для начала она облетела саму дверь.
 
На двери красовалась отливающая золотом табличка. Большими золотыми буквами на эбонитово-чёрном фоне было написано: "Лаборатория Бытовых Ядов". Чуть ниже и более мелко - "Научно исследовательский институт
химических удобрений и ядов". Запомнив координаты Жужа развернулась на 180 градусов, помотала головой, потом добрала еще 90 и влетела в распахнувшуюся в стене дверь. За дверью был лифт и растопыренный человек с деревянным ящиком в руках. Человек был умучен жизнью и работой, устал и угрюм. Сверху его прикрывала бейсболка с полустёртой надписью на козырьке. "Кур ел" - прочитала Жужа. Совсем не удивившись такому признанию, она с комфортом прибейсболилась между кем и что. Лифт поехал дальше.
 
Путешествие на бейсболке закончилось в приёмной директора, о чем свидетельствовали золотые буквы на двери. Жужа сменила точку обзора, переместившись на высокий шкаф, набитый деловыми папками. Сверху она без интереса наблюдала, как ящик перемещался из рук в руки, из него что-то доставали и опять перемещали. С несколько большим интересом Жужа наблюдала за экзерсисами упругой секретарши. И потом, уже с природным любопытством, она сделала пару кругов над отложенным листом у кулера. Ничего не поняв из написанного, Жужа вылетела в коридор на поиски удобной бейсболки умученного жизнью куроеда.
 
Однако, волей случая, далеко ей улететь не удалось. В коридоре ошивался любознательный внук ведущего специалиста по клинингу. Конечно, Жужа этого не знала, однако этот факт не помешал ей, в результате, попасть к нему в руки.  Но это уже совсем другая история...
 
_____________________________________________________
Ненужное, но любопытное примечание:
Корнелий Сандарак
  - Корнелия - так звали патрицианку, которую в 331 г. до н.э. в Древнем Риме обвинили в серийном отравлении. Отравилась на суде собственным ядом.
  - Сандарак - древнее название минерала реальгара, содержащего мышьяк.
 
Часть 2
Путевые заметки или Б.О.Мж на обочине
 
На улице традиционно стояла все ещё субботняя пятница. Стояла она по традиции в пробках. Пробки были разные. Привычные домкадные рычащие, предохранительные серные с тишиной, и содержательные праздничные. Последние, охраняя ценное содержимое, в большом количестве выглядывали из окон активно стоящих автомобилей, из перемещаемых пешим ходом природосберегательных бумажных пакетов с современными гринписовскими лозунгами "Берегите лес, мать вашу!", и даже из авосек бомжей. За пробками скрывался богатый внутренний мир. От Абрау-Дюрсо, сквозь купажный краснодарский бурбон, касаясь нежно крыльями аромата крафтовых винных напитков, до вкусободрящего и несправедливо забытого многими Огуречного лосьона в праздничной пластиковой литрушке. В некоторых местах одни пробки, благодаря пробкам другим, уже были успешно эмансипированы и наслаждались абсолютной свободой, которую к этому утру вывезти не успели и она свободно располагалась в переполненных баках, и в местах к ним примыкающих. Праздник же! Коммунальщики тоже люди. И они тоже наслаждались свободой, которой впереди было много. Около недели. Большего город не выдержит.
 
В одном из нередких островков абсолютной свободы, у чёрного выхода из не замечаемого всеми Научно исследовательского института, нещадно эксплуатируя эффект незамечаемости в своих целях, спал бомж. Этим он не ломал: себе голову ежевечерним выбором незанятого свободного места; им - мусорные баки; а также комедию правоохранительным охранителям. Непонимание причин такого эффекта его не озадачивало и не расстраивало. Иногда, правда, чёрный выход института раздваивало и попасть в место назначения была та её задача, но это явление им списывалось на неудачно подобранный у ресторана к ужину аперитив.
 
Институт был незаметный всеми и стратегический. Что именно являлось первопричиной узнать было невозможно, по причине всеобщей незамечаемости объекта. И только сотрудники института знали, что занимается он химическими удобрениями и ядами. Понимали всю важность этого занятия и старались не брать работу на дом. Впрочем, внутреннее жилое пространство позволяло безболезненно совмещать эти понятия, не стягивая покрывало тайны. А на фирменных покрывалах, укрывающих места для глубокого отдыха в спальнях жилой зоны, стояла аббревиатура НИИ ***Я. По этой, а может быть и по совсем иной, причине в производственном быту они, сотрудники, гордо и незатейливо именовали себя по-простому - НИИХУиЯдовцами.
 
Не занятый и свободный "очаг свободы" в свободном от проблем и нищеты, а точнее от нищеты проблем, городе не подпускал к себе кого-попало. И спящий бомж - тоже не было кем попало. Ни кем, ни куда. Попал на этот островок свободы он не случайно, а по воле случая. Той же волей он попал и такое положение. Горизонтальное, с храпом.
 
Надо сказать, что в таком положении он находился не всегда. Не в смысле храпа и сна. И не в смысле вечернего глубокого отдыха. Не только. Раньше, в прошлой жизни и году, он был "кем-то из".
Когда-то был незаурядным, хоть и из ряда вон не выходящим, клерком. Или планктоном. А может быть и воротничком. Короче, чем-то офисным. Никто, в том числе и он сам, деталей уже припомнить не мог.  В одно прекрасное утро, а после вечерней они такими и были, особо если вечерней оказывалась текила, его неудержимо потянуло что-нибудь вытворить. Этакое. Погрузиться, целиком уйти, так сказать, в мир иной, творческий. В иномирное искусство. Подастся в него всей душой навеки, и там-же жить. Желательно не работая. И он ушёл. Подобно Эрнесту Щукину. Из ванной на лестничную площадку, с пушистой пеной и сквозняком. Но пошёл до конца и зашел гораздо дальше.
 
На первых порах, особенно если пора была утренняя, подавали хорошо. Хватало на духовную и на бренную пищу. Ближе к обеду, когда пищевые ориентиры немного сдвигались, подавать себя в творческой стезе становилось сложно. Иными словами - не подавали. А если и подавали, но как-то с этаким лёгким духовным налётом. С недостачей бренности. Мудрыми советами и моральной поддержкой. Практически без пищевых добавок, как писали на банках с тушенкой. Моральная поддержка поддерживала слабо, но стимулировала жажду поиска. А где жажда, там и закуска! И мир опять возвращался к приятному вращению. В один прекрасный вечер, это вращение настолько расстроило зрение, что уже вполне содержательный, хоть и рядовой, но состоявшийся бомж сделал непозволительное. Выбор. И сделал, качнувшись от избытка чувств, шаг. Маленький шаг маленького бомжа, но значимый, впоследствии, для всего мира. Русского мира. Он шагнул в центр вращающихся табличек с надписью: "Выхода нет", и... Вопреки настойчивым табличкам, оказался у заветного выхода. Выход оказался современным, модным, хоть и черным. "Black Exits Matter" - заметил материализующийся из воздуха Морфей, он весь был в гуталине, а в руках держал лавровый веник. "Матерь" - согласился бомж и отключился.
 
На фоне всех этих сопутствующих забот, без объявления и совершенно незаметно, внезапно и долгожданно, на выжидательно погрязший в пробках город опускалась праздничная полночь. Далеко не так, как в обычный предновогодний вечер. Опустилась и пошла, пригнувшись до крыш. Под ярким звёздным небом. Под жизнерадостный храп бомжа.
 
****
 
Он пришёл внезапно. Этой же ночью. На первое января. Ещё вчера, казалось, всё было нормально - ёлка, пьяный Дед Мороз, задорная Снегурочка, салют из шампанского, кулачный бой курсантов у Курантов. Но с самого утра, ближе к полудню, около тринадцати, проснувшихся слегка граждан встретил Он. Древний Высококостный Новый год. Пришёл сам из себя древний, и своими шагами разбудил древнее лихо. Лихо смешав незаметные ранее события. События разлетелись, как листки отрывного календаря с юными японками тайской наружности. Разлетелись листки лепестками по всему миру и континентам. На целый год. Пара листков приземлился на заднем дворе институтского небоскрёба. Один небоскрёб занимал отечественный НИИ ***Ядов (научно-исследовательский институт химических удобрений и ядов), другой - УшИ ВирВУ (Ушанский институт вирусных возможностей У). Поскольку второй находился где-то далеко, и мы не знаем, кто такой этот У, оставим пока его в покое. Пусть там хоть ушанов или крыланов изучают, нам пока не до этого. Мы всецело заняты встречей.
 
****
 
"А по утру они проснулись" меланхолично констатировал Борис Олегович Мжанский, или Б.О.Мж, как его ласково называли соратники по стезе.
 
Это же утро было как никогда. Не было никогда такого утра. Первого утра высококостного года в жизни Б.О.Мжа. Битый час Борис Олегович сидел, как на иголках. Потом догадался привстать и проверить. Битым оказался не час, но стекло. Брызги шампанского и осколки вчерашнего праздника. Час же был не по-местному ранний. Удойный. Практически ночь, но без темноты. "Час петуха. Какая ирония" - мелькнула мысль.
Надо отметить, что вот этот эффект мелькания и привлекал Бориса Олеговича в таком открытом и стильном образе жизни. Мелькать умели все: проходящие дни, пролетающие мимо лица, мифические проблемы - те даже пролетали мельком шальной пулей с эффектом "вжиколоуха".
 
"Эх, где наша не пропадала" - решился Б.О.Мж и решительно и бесповоротно повернулся на другой бок. "Спят же йоги на гвоздях" - мелькнула кто-то. "Мысль" - подумал Олегович, что подумала мысль он уже не расслышал. Потому, что заснул. До всеобщего утра.
 
Справедливости ради следовало бы отметить, и предоставить на всеобщее оборзение краткий список, где именно пропадала упомянутая "наша", но не станем этого делать. Ради справедливости же. И из альтруизма.
Ему снились буржуи и рябчики. Сильно пахло ананасом и шпротами. С неба падали набухшие провансалем хлопья оливье. В тёплом, с майонезной окантовкой и буряковой оторочкой, пиджаке к нему подошёл Джек Дениэлс. Бомж никогда его не видел, но сразу узнал. У Джека была белая борода, красная шапочка и нос. В руках Красная шапочка держала наполовину полную бутылку виски, а Нос хоть и был красным, но в профиль очень напоминал Николая Васильевича Гоголя.  "По мою душу" - догадался бомж и улыбнулся во сне. Он был счастлив.
 
Под звуки полного голливудского счастья и хора коренных афроамериканцев, нежно поющих "хэпи****ычную", с восхитительных Небес падали лепестки роз. Кружась в такт песне они ложились на грудь, скрещенные на ней руки, целовали щеки, щекотно скользили по губам.  Во сне Мжанский вспомнил, что сегодня ему исполнилось тридцать три. Афроамериканцы запели "Халилую".
 
Пока Б.О.Мж витал во сне, над ним витали клочки канцелярского мусора. Из стоящей рядом деревянной коробки порыв ветра выхватил бумажный листик, который как самолетик из детства, махая крылышками приземлился на груди спящего. Приземлился и распластался.  Листик был печатным, но с витиеватой искрящейся-синей подписью и слегка мерцающей печатью. Любопытный ветерок присмотрелся...
 
*****
 
...решением Б.Януса я был избран в качестве летописца и хроникёра Великих Дел. В круг моих обязанностей вменили каталогизацию, оптимизацию, а также прострацию с кастрацией и адаптацией великих вех Древнего Государства к реалиям современности. Подключив таким образом меня, как представителя НИИХУиЯдов, к государственной программе повышения, ускорения, насыщения и воспитания духа. Также, в целях реализации возложенных на меня обязанностей, я утвержден инспектором разработок лаборатории Духа. Особо модификации изделий класса Патриот.
 
При необходимости готов предоставлять в НИИХУиЯдовский отдел популяризации отравляющих веществ ежеквартальные отчёты о достигнутых положительных результатах. Конечно, после согласования этого конгломеративного процесса между руководителями НИИтов.
 
С этим прошу данный отчёт считать моим согласием на перевод. Положение о двух положенных неделях отработки не применять или засчитать в счёт дней, затраченных на дорогу до места командировки без компенсации затрат.
 
С уважением,
Искренне счастливый,
Ваш Несчастный И.В.