Три встречи

                "Да услышит тебя Господь в день печали,                Да защитит тебя имя Иаковлева".
                Псалом 19, 2
ВСТРЕЧА   В  РЕСТОРАНЕ

От Николая ушла жена. Взяла дочь и уехала к теще, и он не знал, вернется она или нет. На душе было скверно, домой идти не хотелось. И он, проходя мимо, взял и зашел в ресторан. Выбрал в глубине зала столик, заказал скромный ужин. Откинувшись на спинку стула, ждал свою небольшую порцию водки и думал, что несчастья в последние два года не оставляют его.
Николай  учился в летном военном училище, но в одном из учебных полетов внезапно потерял зрение. Из армии его комиссовали, в гражданскую авиацию тоже не было доступа. Кем стать, какую профессию выбрать? Месяца за три перед тем злополучным полетом он женился, и жена уже ждала ребенка. И он так маялся после комиссии, запретившей ему летать, думал, что сил не хватит пережить это, и часами бесцельно бродил по городу. От отчаянья однажды зашел в церковь. Жизнь казалась потерянной, точки опоры не было, и мир, до этого такой правильный  и понятный, превращался в нечто бессмысленное, хаотичное, где ему совершенно не было места. В  храме было тихо и безлюдно, и он долго стоял у Образа Николая  Чудотворца, стоял молча, не умея молиться. Потрескивая, горела свеча, и он горел внутри, как эта зажженная свечка. Как быть? Что делать? Где найти точку опоры? Чем и как кормить семью?
Вышедшего из алтаря священника он не замечал, а священник присматривался к нему, и когда  Николай уже уходил, опустив голову и не найдя решения, окликнул его и пригласил на беседу.
Его воспоминания прервала большая группа молодых людей, шумно и весело располагавшаяся  за столиками.  Он  смотрел на этих  жизнерадостных людей и не мог  понять, что они празднуют. Спросил у пробегавшего официанта.
- Диплом обмывают, - ответил тот на ходу.
Николай усмехнулся горько - ему не пришлось обмывать свой диплом, а его однокурсники уже выпустились и разлетелись по всей стране. Он налил из графина водочки и немного выпил. Без закуски, немножко, чтобы самую острую боль обиды снять.
Напротив него оказались особы женского пола, он видел их нечетко, расплывчато, но догадывался, что они молоды и хороши. Но вот та , например, что так грациозно поправляет светлые волосы. Какие изящные у нее плечи и руки. Николай ясно видел контуры ее фигуры, видел, как она, сдержанно жестикулируя, что-то говорит своей соседке. Застольный шум мешал ему слышать ее голос, но он несколько раз увидел ее улыбку и ему стало казаться, что ее взгляд останавливается на нем, одиноком мужчине. И ему уже чудилось в ней что-то знакомое, почти родное. И он не заметил, как от мрачных тяжелых мыслей  перешел сначала к любопытству, а потом и к желанию эту девушку рассмотреть поближе.
И Николай пригласил ее танцевать. Она несколько удивилась, но не отказала. Ее теплая нежная рука легла ему на плечо, и он на мгновение увидел близко  ее лицо, и ему опять почудилось, что они знакомы. Однако, девушка была сдержанна и, танцуя, молчала.
Проводив ее к столику, Николай все же спросил, можно ли пригласить ее еще раз. Девушка неопределенно повела плечом, но обнадеживающе ответила:
- Попробуйте.
У нее был негромкий приятный голос, в его тембре было что-то неуловимое, давнее, но память лишь намекала на что-то близкое, но не открывала тайны. И он опять подумал, что эту девушку  он уже где-то встречал, но не мог вспомнить, где.  Имени ее он не спросил. Танцуя с нею второй раз, он исправил свою ошибку, и она сказала:
- Меня зовут Тамара.
И едва она произнесла имя, он вспомнил, где и при каких обстоятельствах встречал ее. У него даже в глазах на миг потемнело и мысли лихорадочно побежали одна за другой. "Неужели это она?! Сколько прошло лет? Пять, семь? Мне было тогда 18, сейчас 26..." А сердце уже говорило: "Да, это она, та самая Тамара, о которой он столько лет мечтал, но больше так никогда ее и не встретил"
Но Тамара, по-прежнему яркая, обворожительная, была совершенно спокойна - бесспорно, она его не узнавала. Николай не на шутку разволновался, но военная выучка пришла на помощь, и он внешне тоже был очень сдержан. Сколько лет он думал о ней, сколько лет ни одна красавица не могла затмить ее, пока не появилась кокетливая, жизнерадостная Елена, и он, долго не думая,  на ней  женился. А теперь вот Тамара, и забытая, и никогда не забывавшаяся, снова рядом с ним, он верил этому и не верил. Конечно, за восемь лет она изменилась, и потому он не сразу узнал ее, а когда-то казалось, что узнает ее с первого взгляда, с первого вздоха. До содрогания, до ночных кошмаров он помнил ее голос, помнил ее вскрик: "Господи, помоги мне! Господи, не оставляй меня!"  До самой глубины сердца этот голос  потряс его, все в нем перевернув, заставил почувствовать то, что чувствовала она в тот момент. А кем он был тогда? Деревенским неотесанным пареньком, не слишком праведным, не слишком грешным.
Именно Тамара впервые пробудила в нем острое чувство ответственности, пробудила сочувствие, и заставила поступить так, как он поступил. И с тех пор она, ее голос, словно внутренняя его совесть, не позволяли ему преступать черту дозволенного в сложных и сомнительных обстоятельствах.
Вот и сейчас он вновь собран и подтянут и больше ни одной лишней рюмки не выпьет - графинчик с водочкой сиротливо стоит на столике, он больше к нему не притронется
Как прежде в военном училище, он внутренне уже контролирует ситуацию. А Тамара все так же вежливо-сдержанна, он понимает, что она не узнала его. Танцуя с нею еще раз, Николай вызвался ее проводить, но она сказала, что в два часа у нее поезд и она поедет на вокзал.
У них было в запасе целых три часа! Три часа с ней! О таком он и мечтать не смел.
Она, вероятно, ожидала, что он только проводит ее до такси, и крайне удивилась, когда он сел впереди.
- Зачем вам это?
- У нас впереди целых три часа!
- Ну и что? Что они вам дадут, эти три часа?!
Ей  не понравилось, что он с нею поехал. Николай  порывался напомнить ей их первую встречу, но у него никак это не получалось - Тамара молчала, не поддерживая разговор.
Такси подвезло их до вокзала быстро, и она, выйдя, сказала ему, сухо и раздраженно:
- Послушайте, такое знакомство ничего хорошего нам не даст - у меня есть муж.
Он грустно ответил ей:
- У меня тоже есть жена, и есть дочь.
- Ну вот, вы тоже человек обязанный.
- Да, обязанный, к тому же служу в церкви и надеюсь со дня на день стать дьяконом.
- Очень похвально, это делает вам честь. Тем более не понимаю, зачем вам бродить всю ночь. Что скажет ваша жена?
- Она в отъезде, у тещи.
- И вы решили воспользоваться моментом? А моего позволения вы спросили?
- Да, дьяконом я, наверное, стану, а вот военным летчиком уже никогда.
- Военным летчиком? Вы хотели быть военным летчиком?.
И тут его вдруг понесло, и он стал ей рассказывать свою грустную историю. Они прохаживались по освещенному, почти безлюдному перрону, и он говорил и говорил ей о своей жизни, о своей учебе, о том злополучном полете, и о том, что он чувствовал, что переживал. Зачем он ей все это говорил? Зачем так  хотел затронуть струны ее сердца?
И Тамара слушала его теперь без досады, слушала, пожалуй, с сочувствием, постепенно начиная понимать, что ему очень нужно все это кому-то сказать, и не догадываясь, что не просто кому-то нужно было  излить душу, а именно ей, Тамаре. Три часа пролетели, как три минуты, и вот уже поезд ее стоит у вокзала и он прощается с нею у вагона. И тут Николай не удержался.
- Тамара, неужели ты меня не вспомнила?
Она смутилась.
- Разве мы когда-то встречались?
И он торопливо начинает говорить ей:
- Тебе 17. Ты поешь на клиросе и ездишь на велосипеде по летней дороге в церковь...
Выражение ее лица изменилось - казалось, она хотела сказать"Не может быть!"
Тамара молча протянула руку к его лицу и сняла его очки.
- Девушка, поезд сейчас отправится, заходите в вагон.
Проводница уже тянет ее за руку в вагон. Гудит сигнал тепловоза, и Николай из рук ее забирает свои очки, без них он видит все, как в тумане.
Поезд трогается. Тамара, прижимая сумку к груди, кричит ему на ходу:
- Я помню тебя! Помню! Я благодарна тебе за спасение!
Поезд набирает ход, проводница отодвигает ее вглубь тамбура, и он теряет ее из виду, все еще продолжая бежать за вагоном. И  он плачет, плачет так, как плакал только в раннем детстве - навзрыд.


ВСТРЕЧА  НА  ЛЕТНЕЙ  ДОРОГЕ

День был жаркий. У маленькой речушки они ставили закидушки, а в тенечке под раскидистой ивой сидели с удочками.  Кто-то купался, но вода была мутной, тинистой, и Николай просто лежал на пригорке, растянувшись на мягкой траве. Место это было почти безлюдным, редко-редко за день проедет какая-нибудь машина, пыля по проселочной дороге, да где-то вдалеке на соседнем поле наплывами гудел трактор, то приближаясь, то удаляясь. Тихо было, дремотно. И вдруг Юрка, самый молодой из них, резко сказал:
- Гляди, кто-то пылит по дороге.
Николай привстал, приглядываясь.
- Точно, на велосипеде кто-то едет.
Тут и остальные трое заметили.
- Ишь, в гости к нам на рыбку кто-то катит.
И вот из-за лесопосадки вынырнуло что-то яркое светло-малиновое, оставлявшее за собою целый столб пыли.
- Ух, ты, да это девка! - сказал недавно вернувшийся из армии Борис, он был среди них самым старшим.
Все пятеро насторожились, внимательно вглядываясь в ехавшую на велосипеде - уже хорошо были видны ее крепкие молодые ноги из-под яркой короткой юбки.
Вот она уже почти подъехала к ним, и все пятеро с любопытством  разглядывали смельчанку.
- Да она красивая! - негромко, но отчетливо проговорил Борис.
И все враз тоже поняли, что девушка эта очень красивая. Борис, не долго думая, пошел ей наперерез.
- Стой, красавица! Ты куда пылишь?
Велосипед резко затормозил.
- Как видишь, еду в П-ку.
- А чего тебе там?
- В храм еду, на службу, на клиросе я пою.
- А-а, так ты и поешь еще.
Он крепко держал руль ее велосипеда, не позволяя ей от него вырваться.
Девушка теперь стояла рядом с велосипедом, она была среднего роста, стройная, гибкая, крепкая. Такая и сдачи при случае может дать. Но теперь силы были  явно неравны, она одна, а их пятеро. Но в ней пока незаметно было и тени страха или смущения, скорее, все они, пятеро, отчего-то почувствовали напряжение и даже страх.
А девушка была спокойна.
- Ты  лучше дай мне воды попить.
- Как я ее тебе дам? Мы вон за бугорочком из родника пьем. Иди пей, а я велосипед подержу.
Все не спускали с девушки глаз, не зная, как  она себя поведет.
А девушка, совершенно не остерегаясь, словно малое какое дитя, оставила велосипед и пошла в сторону родника.
- Здесь?
Николай показал ей родник. А пока она пила, Борис положил ее велосипед на землю и сказал:
- Мы ее отсюда так не выпустим. Девка красивая, людей никого - бери, никто ничего не скажет.
У Юрки глаза загорелись, как у молодого льва:
- Да никто и знать не будет, мы ее потом в стог и подожжем.
И тут каждый отчетливо понял, что может быть дальше, и страх, который сначала неясно взбудоражил их, стал явным. Николай мгновенно вспомнил свою сестру, по годам примерно такую же, как эта девушка. Напряжение взлетело, как мяч от сильного удара, внутри у него все сжалось  -  он совершенно ясно представил себе всю эту дикую картину, и ужас от возможного преступления, о котором еще пять минут назад никто даже не помышлял, открылся перед ним  со всей очевидностью.
Демонстрируя свое лидерство, Борис ушел к роднику. Володька, друг Николая, подошел к нему поближе, бледный, как стена, и прошептал еле слышно:
- Я в тюрьму не хочу.
И вдруг они услышали ее крик.
- Нет, нет!  Господи, помоги мне!
И этот вскрик стал для Николая, как команда к действию. Он мгновенно принял решение.
- Иди к нашим велосипедам, подтащи их к дороге, а у тех троих пробей шины. Я их отвлеку.
Юрка и Стас ринулись вперед на крик, Николай последовал за ними. И открылась страшная картина: девушка, поджав неудобно ноги, лежала  плашмя на земле, придавленная сильной рукой. Но  Борис не ожидал появления приятелей, напоминавших сейчас волчью стаю.
- Чего вы сюда приперлись? Вы потом! - закричал он на них остервенело.
Едва он отвлекся, девушка  опять закричала: "Господи, спаси меня!"
Николай незаметно бросил в Бориса камень - от неожиданности он отдернул руку, и девушка тут же вскочила, сначала на колени, потом поднялась во весь рост, но едва Борис потянулся за ней, как на ее место стал Николай, прикрывая ее собой. Он стал пятиться назад, потом, повернувшись к ней, сказал: "Беги!" Девушка, спотыкаясь, побежала. А трое оставшихся сначала не могли понять, чего он хочет.
-  Сопляк,  ты хочешь ее у меня отнять? - просипел побелевший Борис.
Но Николай сопляком себя не считал, он был парень не хилый, но ввязываться в драку сейчас было  ему не резон, и он медленно пятился к дороге, изредка посматривая, где девушка. Она, спотыкаясь,  еще бежала, и только когда он увидел, что девушка села на велосипед и едет в обратном направлении, он тоже побежал назад. Володя подал ему его лошадку и оба они рванули за ней. Остальные  побежали следом, и только когда поняли, что у них шины пробиты, стали кидать в них камнями. Но они уже  набирали скорость.
Сопровождали они ее долго, начинало темнеть, все от гонки устали, и, наконец, когда уже стали видны огоньки ее небольшой станицы, все трое пошли пешком.
- Тебя как зовут?- спросил Николай.
- Тамара.
- Разве можно такой красивой девушке ездить куда-то одной?
- Да я уже ни один раз ездила и ничего не случалось.  Я на ночь у родственников оставалась, а утром назад. А вас как зовут?
- Меня - Николай, а его - Володя.
- Я очень вам благодарна, - она хотела сказать бодро, но голос сорвался.
 И тут Володя  отозвал его в сторону и стал тихо ему говорить:
- Нам дальше идти с нею нельзя, дальше пусть сама, а то ведь еще сдаст нас и пойдем под суд.
А ему так хотелось проводить ее до самого дома, познакомиться с ней поближе, но друг его был непреклонен,  и им пришлось с нею расстаться.
- Прощай, Тамара, не забывай нас.
- Не забуду.
И они разъехались в разные стороны.
Домой они вернулись после полуночи, а утром, проснувшись, Николай еще думал, что все равно поедет в эту станицу и найдет ее. Но после обеда пришел Володя и сказал, что те трое к нему приходили, он, правда, за калитку не вышел, но они его предупредили, что если  они их сдадут, то Колькиной сестре не сдобровать.  У Николая все внутри похолодело.
- А ты что им сказал?
- А я сказал, что мы ее не тронули, проводили до  станицы и домой, и сказал, что мы даже имени ее не знаем,  понял?
- Понял, -  уныло ответил Николай. он теперь действительно понял, что к ней дорога ему заказана, по крайней мере, сейчас, пока все не уляжется.
А потом он ушел в армию, после армии  - в летное училище. А сестра его вышла замуж за Бориса, когда он служил. И все потом , казалось, об этой истории забыли, только он ее не мог забыть. После армии ездил в эту станицу, искал ее, но безуспешно. На проводах подвипивший Борис сказал ему:
- А ты  оказался  самым разумным - и  не только ее, но и нас всех спас. А красавицы такой я никогда не видел.
- И я не видел, - ответил ему Николай,  и сердце его от тоски  по ней заныло
Позднее он немало думал об этой истории. И не мог понять, что с ними произошло, ведь еще за минуту до того, как они увидели, что девушка очень красивая, никто и не помышлял ни о чем, и разговоров таких они никогда не вели. Просто ребята с одной улицы поехали вместе рыбу ловить. Когда они увидели ее велосипед, всем было просто любопытно, кто это.  И  почему эта девушка так ослепительно, будто во всех пятерых молния ударила, на них подействовала? Они словно рассудок потеряли, увидев ее близко. И если бы Юрка, а ему было тогда всего 15, не заявил, что мы ее потом в стог сена и подожжем, может, и он, и Володя не сразу поняли бы, чем все может закончиться. Но когда Юрка озвучил конец, все стало совершенно ясно: они идут на тяжкое преступление. И тут среди них,  и тоже мгновенно! - произошло разделение: двое были против насилия, а троих ничто не могло удержать. Зов плоти превратил их в безумцев - в одно мгновение! Почему? Для него это было загадкой, потому что до того разделяющего события все они были почти одинаковыми: выросли в одной станице, учились в одной школе, жили на одной улице, ни у кого в семье преступников не было. Судьбы их были так похожи и интересы вроде  бы были общими, но вот в экстремальной ситуации все оказались разными. В армии он уже знал, что не все способны выдерживать нагрузки  и стоять против соблазнов: то ли нервная система у всех не одинаковая, то ли домашнее воспитание у кого-то было построже.






ВСТРЕЧА  В МОНАСТЫРЕ

Иеромонах Николай третий год нес послушание духовника в новом строящемся  мужском  монастыре. Поднимался рано, с четырех до пяти утра, вначале  - личная молитва, потом - общая, с семи  начиналась  исповедь для прихожан. А их в последнее время приезжало все больше и больше. Как опытный врач с годами узнает симптомы болезни, так и он начинал видеть симптомы грехов и пороков: блуда, алчности, тщеславия, самолюбия. Можно сказать, что он уже слету схватывал человека, и его грехи если не видел, то чувствовал.
Новый  летний день был для него обычным - люди стояли на исповедь в очереди молча. Шли в основном женщины, грехи их были похожи: аборты, измены, разводы, осуждение, грубость, ссоры. Встречались, конечно, и иные - воровство, хождение к бабкам, к экстрасенсам.
После встречи с Тамарой в ресторане прошло почти десять лет. Три года Николай прослужил дьяконом, затем после окончания семинарии был рукоположен в иереи. Все текло потихоньку, дочь росла, с женой отношения были ровные,  о летном училище он уже не вспоминал; быть может, все так бы и продолжалось, если бы не лихие 90-е годы, когда все в стране перевернулось с ног на голову. Жена его Елена зачем-то поехала к сестре в Киев, да так и не вернулась, потребовав от него развода.
Вначале он даже представить себя не мог монахом - целый год промаялся. Но как-то, прочитав житие прп. Амвросия Оптинского, проснулся утром и понял - от монашества ему не уйти. Еще полгода выбирал монастырь, год, как минимум  привыкал, потом втянулся, и о жене уже не вспоминал, и на женщин смотрел, как на мучениц, то жалея их и сострадая им, то внутренне протестуя от их бесчувствия и жестокости.
И вот в это утро, тихое, солнечное, не предвещавшее никаких неожиданностей, иеромонах Николай оглядел толпящийся к нему народ и неожиданно споткнулся о напряженный вопрошающий взгляд. Поправив мантию, нагнулся к очередному исповеднику, а взгляд этот, будто заноса, не выходил из сознания. Исподволь он оглядел его хозяйку: статная женщина в бежевом платочке с девочкой лет десяти, красивая, строгая. Что-то было в ней знакомое, давнее... Тихий летний день, речушка, полевая дорога... Екнуло сердце - он вспомнил! - Тамара! Столько лет прошло, а он не забыл ее, она же его, как и раньше, не узнавала: поседевший, с окладистой бородой, он ничем не мог напомнить себя прежнего. А Николай впервые за столько лет, исповедуя, волновался, и все поглядывал, сколько еще человек остается, пока она подойдет.
Исповедовалась Тамара сумбурно, сбивчиво, неотчетливо понимая суть своих проблем и грехов. Он слушал молча, наложив епитрахиль, названные грехи отпустил, но сказал ей  подойти позднее, после причастия. Она опять его не узнала.
А Николай разволновался так, что даже не смог до конца поисповедовать всю длинную очередь, ушел в свою келлию, попросив замены, чего раньше он никогда не делал.
В келии он долго, долго, до усталости молился, а потом, присев у окна, почувствовал такую пустоту и апатию, что едва мог спросить себя:"Зачем? Зачем мне нужна эта встреча? Я монах, она меня не узнала, и слава Богу. И зачем же он хочет с нею встретиться вновь?"
Подойти он сказал Тамаре к молодой рябинке в монастырском дворе, и теперь  боялся, что сам  придет раньше  ее. Собрав волю в кулак, иеромонах Николай вышел во двор - Тамара уже стояла с девочкой у рябинки, статная, все еще обворожительная, всем своим существом словно говорившая "Я так прекрасна, любите меня!" А он вдруг увидел не женщину, а яркую восковую розу -  это видение промелькнуло, как картинка, промелькнуло и тут же исчезло, но обольстить его было уже невозможно: Николай понял ее суть  - яркая, пластичная под рукой, она была словно восковая игрушка, имитировавшая чувство. Она  несла в себе мягкую затягивающую пустоту, вызывавшую у других восхищение, которое с годами Тамара поддерживала автоматически, как всякая признанная красавица поддерживает статус-кво. Подходя к ней ближе и ближе, он яснее видел перед собою  прелюбодейку, встревоженную сейчас тем, что от нее ушел муж. Она искала соперницу, не понимая того, что настоящая соперница - глухота ее души, не способной откликаться, не научившейся чувствовать меру. Внутренняя пустота требовала постоянного заполнения вниманием к ней, признанием ее достоинств, ее желаний и бесспорной ее красоты. Как у Пушкина в сказке: «Я ль на свете всех милее…»
Вот она взмахнула на него ресницами, притягивающим взглядом взглянула в глаза... Как он годами учился определять духовные болезни, так и она годами училась схватывать свое впечатление на мужчин и тут же ловить их на крючок своих проблем. В этом умении она была царицей. Он, пожалуй, впервые встречался с таким явлением, и потому тут же решил ее атаковать.
- А муж ваш болел когда-нибудь?
- Нет, у него отменное здоровье, он никогда не болел, - и тут Тамара запнулась, - впрочем, однажды ему было плохо с сердцем.
Она взметнула на него свой бархатный взгляд.
- Может, он на работе понервничал.
- А как вы ему помогли в тот момент?
На ее лице промелькнула растерянность - она не помнила, помогла ли ему, но это было всего лишь мгновение, вновь уступившее место твердой уверенности, что муж ее абсолютно здоров.
- Это недомогание быстро прошло, он сам с ним справился.
- А дочь ваша когда-нибудь болела?
- Тоже нет, только когда зубки резались. У нас у всех здоровье хорошее. И девочка у меня бодрая, крепкая.
Ее ответ выглядел странным, потому что иеромонах Николай видел девочку слабую, робкую, обделенную вниманием и любовью.  Мать была на редкость черства к своему ребенку, так же, как и к мужу.
У  него промелькнула мысль, что с этой женщиной он никогда не стал бы священником, потому что она требовала для себя всего мужчину, ничего не оставляя ему для дела. Сочувствие к ее мужу и дочери шевельнулось в его душе.
- Тамара, у вас хорошая память?
- Думаю, хорошая.
- А меня вы помните?
Он увидел ее удивленный и настороженный взгляд.
- Вас?!
Он смотрел ей прямо в глаза -  она растерялась.
- Как вас зовут?
- Иеромонах Николай.
Он не дал ей опомниться, и словно хирург, взял в руки скальпель.
- Я долго не мог понять, что моих друзей, с которыми мы росли на одной улице, в одно мгновение могло повернуть к преступлению. Вы помните - полевая дорога, речушка, вам 17, вы поете на клиросе?...
Ее лицо вдруг покрылось красными пятнами, потом она побледнела и произнесла почти шепотом:
- Вы думаете, что причина была во мне?
- В вашем сердце.
- Почему?!
- Меньше любите себя, свою красоту. Помните, у Пушкина "Я ль на свете всех милее?..." Любите своих ближних, а если не хватает сил, то хотя бы научитесь сострадать, сочувствовать, учитесь понимать того, кто рядом.
И он увидел ее взгляд - сдержанный, колючий, и понял, что она противостоит ему. Они стояли друг против друга, как два разных мира, говоривших на разных языках и пользовавшихся разными понятиями.
Иеромонах в ту же минуту прекратил разговор, благословил ее и дочь и пошел к себе. Быть может, впервые получившая отпор  своим неотразимым чарам Тамара стояла ошеломленная, выбитая из привычной для нее колеи. И вдруг она закричала вслед.
- Постойте! Постойте!
Бросилась за ним бежать, но он не остановился.
- А написать я вам могу?
- Пишите, - иеромонах оглянулся. - Но ответа вы будете ждать очень долго.
Он понимал, что разрушая внутри ее восковую розу, он возвращал ее к жизни,и, быть может, к мужу.  Но также знал, что сама Тамара поймет это очень нескоро. Он ушел в монастырские покои и еще долго в изнеможении  сидел на стуле, глядя на образ Христа, пока, наконец, не осознал, что победил в себе эту болезнь, эту тоску по прекрасной женщине. Отныне дух его восторжествовал над плотью.