Сейчас. Пушкинъ, Гоголь

Наконецъ-то, подвели меня к нему. Мне было стыдно за моего "Ганца Кюхельгартена", которого я безжалостно в печке спалилъ. "Вы немецъ?"- прежде всего спросилъ меня Александръ Сергеичъ, что-то суетливо поправляя на своёмъ столу. Я, прежде чем ответить, заметилъ, что онъ былъ невысокъ, узкоплечъ, вьющиеся каштановые волосы были вымыты, невероятно чисты, рукой дорогого парикмахера взбиты, и какъ будто светились въ лучахъ утреннего окна, хотя въ Петеребурге была уже унылая осень. Запахъ французского одеколона виталъ. Знаменитые бакенбарды на узких щеках были ножницами глубоко подрезаны, но не сбриты. Лицо его какъ бы одновременно было и смугло и бело. Тонкие, подвижные его пальцы и длинные ногти на них поразили меня. Белая, чистейшая рубаха, на плечахъ устало размотанъ фиолетовый шёлковый платокъ, на узкихъ бёдрахъ чёрные на пуговицахъ брючки, турецкие пёстрые остроносые тапочки выглядываютъ изъ-подъ нихъ. И - голубые, голубые, чрезвычайно внимательные глаза! Книги вокругъ, целые горы ихъ. Вотъ авторъ,- восторженно подумалъ я. "Нет",- невероятно смущаясь, ответилъ, почти взмолился я.- "Я русский, русский, прибылъ из Малороссии..." "Садитесь же,- просто сказалъ онъ, увидавъ моё смущение, показывая рукой на стулъ, набрасывая на свои плечи чёрно-синий сюртукъ..." Тутъ же поднесли горячий чай.



Заставка из И-нета.